Ещё один раз

Открыв глаза, Леви обнаружил, что Эрвин уже не спит: сидит, накрывшись одеялом, и читает, очки сползли на горбинку носа. Когда Леви завозился, Эрвин некоторое время ещё сидел — дочитывал предложение, наверное, а потом отложил книгу — страницами вниз. У Леви сразу руки зачесались ее нормально закрыть. — Доброе утро. — Мм, — членораздельно разговаривать было сложно спросонья. — Ты смешно закутываешься в одеяло с головой. — Отвали, — Леви подтянул одеяло к подбородку. Он всегда мерз во сне, поэтому действительно укутывался, как мог. Сейчас он высунул наружу руку — рука мигом покрылась мурашками от прохладного воздуха. Эрвин — теплый, почти горячий — забрался к нему, обнял, прижимая обе руки к телу. — Я не знал, что ты так сильно мерзнешь, — сказал на ухо, носом прижимаясь к виску. — Ты мне всегда казался таким горячим… Леви закатил глаза. — Ты закончил курсы пикапа? — Зачем мне пикап, если ты и так уже мой, мм? — спросил Эрвин хитро, и Леви подумал, что это чистая правда. — Или не так… Зачем мне пикап, если у меня Лэндровер? — Сегодня тебе запрещается открывать рот, — Леви заерзал, но без искреннего желания освободиться. Эрвин явно хотел сказать еще какую-то очевидную шутку с сексуальным подтекстом про открывание рта. Ну вдохновение напало на человека. — Не думай даже, — Леви изобразил свое коронное мрачное ебало. Как же хорошо — подумал, — что в этой жизни у него есть другие опции, и это выражение — скорее маска, чем показатель внутреннего состояния. Хотя, может и в той это все было лишь защитным механизмом — просто здесь меньше нужно защищаться, а потому и маска дырявая. Улыбку иногда видно. Вопреки законам жанра, Кейт не краснела за завтраком, Майк не спрашивал ничего в духе «Папа, ты ночью бил Леви?». Они очень мило попрощались, и Эрвин отвез Леви на работу. Поцеловал раз пять подряд, смешно горбясь, чтобы дотянуться. — Ты почему так улыбаешься? — спросил, разгибаясь наконец. — Потому что мы с тобой выглядим, как классическая пара из гей-порно, — сообщил Леви с видом эксперта. У Эрвина брови поползли на лоб. — Об этом ты думал все это время? — Да, — Леви снова потянул его к себе за уши — придуманная ночью фишка нравилась ему все больше. — Буду звать тебя дэдди. — Не стоит, — прозвучало обречённо. — Не делай вид, что тебе не нравится. — Я же честно… Теперь уже Леви поцеловал его. — Мне нравится над тобой издеваться. — Я заметил, — Эрвин улыбнулся. А потом бестолково взял Леви за руку, как будто пожать ее собирался. Обнял, уткнувшись носом в макушку. — Poetic cinema, — сказала Сарочка, когда Леви вошёл. Она, очевидно, наблюдала за всей сценой прощания через огромное окно, чисто «Трудности перевода» в 3D, обращайтесь. Леви кивнул — а что тут возразишь, она права. Прошествовал к кофейному аппарату — ходить было немного неудобно, задница не болела, но все-таки дискомфорт после ночи ощущался. Физическое напоминание о том, что все произошедшее — правда. Это было приятно, потому что Леви все равно не верил до конца — стоило Эрвину уйти, все казалось сном.

***

Через пару дней Кейт уехала в Сан-Франциско, и Эрвин остался с Майком один. Чаще всего он днём отводил его в платный детский сад неподалёку, иногда — брал с собой на работу, если не было лекций. Леви остался ночевать сразу же, как только уехала Кейт — Эрвин сам его позвал. К счастью, ее саму Леви не застал: не хотелось сцены в духе «пост сдал — пост принял». Майк сначала плакал, потом просто грустил, что мама уезжает. Леви допоздна смотрел с ним Наруто — это, вроде как, его немного развеселило. Майк отключился прямо на диване, и Эрвин унёс его в спальню, а там, наверное (Леви додумал), закутал в одеяло и поцеловал в лоб. Потом Эрвин вернулся на кухню, потеснил Леви. Тот сам уже почти привычно сел на стол — чтобы уравнять хотя бы частично разницу в росте. Эрвин поцеловал глубоко и медленно, и Леви ответил, но рассеянно. Отлип первый, откинулся назад, оперся на руки. — Ты смотрел это? — спросил, наклонив голову. — Что — это? — Эрвин явно был сосредоточен примерно на одной мысли — положил обе руки ему на бёдра. — Наруто, — Леви вывернулся, спрыгнул со стола и взял ноут. Эрвин постоял некоторое время растерянно, но потом собрался, взлохматил волосы на затылке и сел рядом на диван. И ведь искренне готов слушать. — Пару серий смотрел с Майком. — И как тебе? — Леви приготовился к худшему из возможных ответов (говно эти ваши китайские мультики). Но Эрвин задумался, потер лоб. — Мм… Мифологично, — сказал наконец. — Новый эпос. Мифа в пост-постмодерне нет, а запрос есть. Всякие вещи в духе супергеройских фильмов ту же функцию выполняют, но форма старая. А аниме — новая, завораживающая как минимум этой новизной метода, и при этом позволяющая… Говорить архетипами. Большими вещами без ощущения лишнего пафоса или слишком явной искренности. Для меня это типологически интересный феномен, потому что в нем без прямой генетической связи возникают мифологические тропы. Леви слушал в некотором ахуе, потому что не ожидал, что Эрвин воспримет вопрос всерьез, что он вообще об этом думал. — В Наруто есть и прямая связь, вроде как. Там куча японской мифологии. Если я правильно понял, что ты говоришь. — Ага, — Эрвин кивнул, поправил очки, надавив двумя (ужасно красивыми) пальцами на дужку, как всегда делал. Откинулся на спинку дивана, скрестил руки на груди, закинул ногу на ногу и задумался. — Это как с языками. Есть прямая генетическая связь, есть типологически сходные вещи — универсалии, проявляющиеся независимо, и все это намешано из-за бесконечных языковых контактов и развития под влиянием друг друга. Леви вообще-то мысль понял — хотя и не очень знал, о каких универсалиях говорит Эрвин. Он подумал с нежностью: «быстро же ты переключился, зануда», подобрал под себя ноги, пододвинулся поближе и поцеловал Эрвина сам, положив прохладную ладонь ему на щеку. Сейчас бы возбуждаться от того, что твоему мужчине нравится аниме. Теперь тормозил уже Эрвин — погладил медленно Леви по предплечью, но языком двигал невпопад, и вообще явно все еще был увлечен своей мыслью. — Я думаю о том, как соотносится пространство мифа с пространством жизни, — начал он, как только Леви снова отодвинулся. — И, если говорить не в филологических терминах, я бы сказал, выбором без сожалений. Не в смысле отсутствия эмоции сожаления у героя, но в смысле, несуществующих других вариантов. Как будто в мифе — как и в любом повествовании, так или иначе, но в мифе сильнее всего, — отсутствует собственно выбор, множество вероятностей, разные пути. Причём это работает даже если герой совершает выбор. Детерминизм, короче. Леви от этих слов стало некомфортно. Он скрестил руки. — Если говорить в таких терминах, то ближе всего к мифу в реальности война, — сказал наконец. — Или секс, — Эрвин чуть улыбался, глядя перед собой задумчиво. — Ну, тут уже спорно. — Я в том смысле, что эти ситуации — драка, секс, прыжок с парашютом — несмотря на то же самое количество содержащихся в них в каждую секунду вероятностей, сложнее допускают выбор — для человека. Снежный ком, набравший огромную скорость. — То есть секс — это аниме. Эрвин рассмеялся. — Да, криво получилось. Надо ещё подумать. В итоге они почти до двух смотрели первый сезон Наруто — Эрвин, человек основательный, согласился изучать феномен только с начала. Леви, знавший первые серии наизусть, скоро задремал у него на плече, а проснулся от того, что его подняли на руки. Проснулся полностью, разом — он вообще очень чутко спал всегда и просыпался в полной боевой готовности. — Ты чего, — спросил негромко, расслабляясь, отпуская снова свой вес в руки Эрвина. — Несу тебя спать. В спальне Леви не сопротивлялся, просто улыбался довольно с закрытыми глазами, позволил Эрвину себя раздеть и завернуть в одеяло.

***

То, что очевидно должно было произойти, произошло через две недели: Майку ночью стало страшно, и он пришел к папе в комнату, включил свет. Ну и увидел там Леви, к счастью, под одеялом. — Папа, почему Леви спит с тобой в кровати? — спросил, и Леви почувствовал в его голосе пред-рыдательные нотки. Так и оказалось. Через минуту Майк, не слушая объяснений Эрвина, уже плакал навзрыд у него на коленях: «Теперь Леви будет вместо мамы?» Леви натянул одеяло почти до носа и чувствовал себя просто ужасно, невыносимо. Неуместно. Эрвин явно тоже был растерян: вспомнил, что у него вообще-то есть сын. А дальше они срочно звонили Кейт, которая выглядела ужасно сонной на экране скайпа, смотрела на Эрвина осуждающе и говорила с ним так тяжело-холодно, что Леви хотелось просто исчезнуть от того, что он вот так вмешался в их семейную жизнь. В итоге Кейт и Эрвин за полчаса разговора все-таки смогли убедить Майка, что мама никуда не денется, что она будет звонить каждый день и скоро вернется, что они его любят и он у них самый дорогой и лучший, и конечно он не виноват ни в чем. Потом Эрвин укладывал Майка спать снова. Леви все это время смотрел в потолок. Страшно хотелось уйти, но он держался: это выглядело бы как сцена и манипуляция, а он меньше всего хотел еще раз расстраивать Эрвина. Тот вернулся усталый и лег рядом, некоторое время молчал. Потом повернулся к Леви: — Прости меня, я совсем идиот. — Все нормально, ты же не виноват. Леви чувствовал, что не заснет сегодня. Хотелось оказаться в одиночестве. Эрвин обнял его поверх одеяла, поцеловал в висок. — Разберёмся, — проговорил тихо, и Леви почувствовал вибрацию голоса в его груди. Стало легче. — Я не откажусь от… Этого, — ещё один поцелуй. — Если ты не против. И поэтому придётся построить общение с Майком так, чтобы всем было нормально. Я справлюсь. — Я не против, — сказал устало, прижимая ладонь к глазам. — Сделаю все, что могу. С тех пор Леви спал в пижаме, и они вообще одумались немного: по ночам больше не трахались (почти, кроме случаев, когда ну никак-никак невозможно было удержаться). Приходилось искать другие возможности. Однажды Леви затолкал Эрвина в комнатку за аудиторией для публичных лекций в синагоге, где стояла швабра и были свалены маркеры, стиралки для доски и какие-то ещё весьма необходимые предметы. Пару раз они (крайне неудобно, особенно учитывая рост Эрвина) занимались сексом в машине. Но в основном — дома, пока Майк был в детском саду, а у Эрвина выдавались окна или он заканчивал рано. Он вообще перестал брать себе какую-то факультативную работу. Сарочка очень смеялась: — Со стороны это выглядит так, Леви, — сообщила однажды, протирая стойку. — Ты садишься посреди смены в чёрный внедорожник к мужику, который выглядит как стереотипный дэдди-богач, как в «Красотке», блин, — она уловила помрачневшее лицо Леви и исправилась. — Издалека, разумеется. Вблизи становится заметна его глубочайшая интеллигентность. Так вот, садишься, уезжаешь куда-то, а через три часа тебя этот же мужик привозит обратно абсолютно довольного, и остаток дня ты разве что не напеваешь. Он реально тебя забирает с работы, чтобы потрахаться? Леви закатил глаза. Он бы не ответил, правда, но регулярный секс с любимым человеком видимо реально делает добрее. — Ну а когда нам трахаться, Сара? У него сын маленький. Сара уважительно кивнула. Дни проходили мирно. Леви понемногу почти переехал к Эрвину — они это не обсуждали — отводил Майка в детский сад, когда Эрвин не успевал, убирался — отдраил весь дом сверху донизу (чисто себе в удовольствие). Первое время было только огромное неподъёмное счастье. Через месяц Леви понемногу привык и стал замечать всякое. Иногда ему казалось, что этот Эрвин — его, тот самый. Когда он делал что-то мелкое так же, как тогда, и Леви ловил у него то же выражение глаз, тот же тон — усталый, жёсткий, ту же скупую нежность, вечно сдерживаемую. Но часто он стал замечать другое: вещи, которые тот — его Эрвин — никогда бы не сделал. Он улыбался слишком много, любил готовить и не любил убирать посуду, любил весь выходной с утра до вечера пролежать в кровати с книгой, любил играть с сыном и слушать его лекции о разных вещах, и читать свои. Он, оказывается, очень любил собак — самых разных, глазел на них всякий раз, как видел. Любил играть в крутилку-автомат на телефоне. Редко протирал очки. Занимался боксом. И, несмотря на то, что это несомненно был он, Эрвин, что он пах так же и говорил так же и обнимал — наверное — так же, как обнимал бы тогда, Леви качало: то он чувствовал себя спокойно и лучше, чем когда либо в жизни, то холодно и раздражённо, как с почти совсем чужим человеком, то совершено неуместно, как тогда, в кровати — казалось, что для него, все ещё живущего воспоминаниями и старой болью, нет места в жизни этого Эрвина, который свободен и счастлив. Эрвин, кажется, видел эти колебания, но ни о чем не спрашивал, принимал без вопросов. Если Леви отвечал раздражённо — замолкал и уходил куда-нибудь, дожидаясь, пока его отпустит. И тем не менее, это было хорошо. Секс лучше всего. Ну или почти лучше всего. Целоваться и лежать в обнимку тоже на первом месте — Леви, обе свои жизни проживший без прикосновений, не мог никак получить достаточно: целовал, садился на колени. Забирался на спину. Просил угрюмо: «Обними меня». Наверное отчасти потому, что говорить с Эрвином было страшно — вдруг услышишь что-то совсем чужое, или наоборот слишком сильно напоминающее о той жизни. А секс — это всегда хорошо и просто: во время секса Леви всегда казалось, что это тот самый, его Эрвин, его командующий. На втором месте было тусить с Майком. Леви очень искренне и как-то неожиданно быстро сильно полюбил его, обожал беседовать с ним, рисовать, учить его приемам из тхэквондо, смотреть вместе Наруто и таскать его с собой в кофейню. История с Кейт и всем этим довольно быстро забылась, хотя и была ужасно болезненной. Майк общался с Леви безмятежно, а по маме очень скучал, но больше не боялся, что Леви ее заменит. Кейт вернулась через два месяца, с отросшими волосами и кучей историй про выставку, МОМу и местных модных художников и кураторов. Эрвин слушал ее явно вполуха, Леви даже был внимательнее, хотя на современное музейное искусство ему было за редчайшим исключением плевать. Неловкость между ним и Кейт исчезла: они слишком привыкли друг к другу на ежедневных созвонах в скайпе. Все это было вполне спокойно.

***

В середине марта Эрвин сказал: — Поехали со мной в Калифорнию. У меня отпуск. Они сидели в кофейне после закрытия, Леви слушал музыку, закинув ноги на колени Эрвину, а тот рассеянно постукивал пальцами по косточке на его щиколотке и о чем-то там своём думал. — Почему у тебя вообще отпуск в середине года? — Просто беру перерыв в своих курсах, передаю второму лектору все. Летом обычно работы больше, чем в течение года. — Мм, — Леви прикрыл глаза. — Я не хочу в Калифорнию. — Почему? — Там все мажоры, бегают по утрам и не курят. И все ебаные айтишники. Эрвин приподнял удивленно брови и погладил Леви по ноге. — Поехали не в Калифорнию. В Аризону? — Ага, чтобы сдохнуть от жары. Там же только пустыня. — Мне казалось, тебе нравится жара — тут даже не было никакого намека на пошлую шутку. — Ну, поехали в Неваду. Там тоже пустыня и горы, но можно в казино поиграть. — И пожениться в Вегасе. — Почему нет? — теперь уже Леви удивленно поднял брови. — Почему не в Нью-Йорк или во Флориду? — Хочу покататься на машине. До ист-коста мы не доедем отсюда, а машину арендовать не хочется. — Ты реально дед, — Леви потянулся и спустил ноги на пол. Улыбнулся, подошел к Эрвину, потянул немного за волосы, чтобы голову поднял. — Поехали, я не против покататься. Только я возьму дохуя травы. И буду играть в покер. — Я готов это спонсировать, — Эрвин широко улыбнулся. — Тебе это не понадобится. Леви очень хорошо играл в покер — научился когда-то, пока с Кенни жил. — Ладно, — сказал Эрвин, притянул его к себе за бедра и носом собрал складочками футболку на животе, поцеловал голую кожу. Леви сдержал дрожь и желание вот-прямо-сейчас-прямо-здесь. — Не на рабочем месте, — сказал сурово. Эрвин отпустил его. — Как скажешь, мой капитан, — глаза красиво блестели. Леви показалось, что пол под ним качнулся, как на корабле. Несмотря на то, что Эрвин, зануда, просто цитировал своего любимого Уитмена.

***

К идее Эрвина Леви изначально отнёсся без особого энтузиазма: чувствовал себя злым подростком, которого родители потащили в дурацкую семейную поездку. Правда уже через пару часов он понял, что зря кривился, а через день, кажется, стал главным фанатом роуд-трипа вообще. Ему нравилось смотреть в окно. Монотонные орегонские пейзажи. Если смотреть на дорогу близко к колёсам, глаза не успевают зацепиться ни за что от скорости. Если смотреть далеко, на горизонт, ландшафт проходит мимо медленно и плавно. Небо почти всегда было видно от края до края: можно было наблюдать солнечную дугу. Леви нравилась лаконичность хайвеев и синих указателей на Неваду, неизменно сопутствовавших их продвижению. Ему нравилось валяться на пассажирских местах или сидеть, подобрав ноги, на просторном переднем сидении, смотреть на руки Эрвина на руле и на его замечательный профиль, нравилось иногда говорить, иногда слушать музыку, но в основном молчать. Качать, правда, не перестало — то и дело проявлялось тяжёлое ощущение. Слишком это напоминало ту жизнь: Эрвин, казалось, целыми днями был увлечён какой-то своей мыслью, а Леви просто присутствовал рядом, ждал, когда на него посмотрят — отдадут приказ. Они останавливались на заправках, ночевали в гостиницах. Они часто останавливались и подолгу гуляли, иногда Леви просил остановиться, чтобы поцеловать Эрвина: с вот этой большой и странной тишиной внутри прикосновения ощущались особенно чутко, и они подолгу целовались. Иногда он чувствовал, что навязывается — Эрвин мог бы и дальше смотреть на дорогу, о чем-то своём размышляя. Они занимались сексом — наконец-то без страха разбудить ребёнка и без временных ограничений. В гостиницах, иногда в машине — оказалось, если откинуть спинки задних сидений, то получается большое единое ложе вместе с пространством огромного багажника, и даже остаётся место, чтобы развернуться. Леви это тоже нравилось, хотя первый раж у обоих прошёл: и он сам, и Эрвин тоже, кажется, стали чуть внимательнее наблюдать, когда хочется, а когда нет, и чего именно хочется. Леви с некоторым удивлением осознал, что ему бывает достаточно полежать вечером в обнимку с Эрвином, что он никуда не денется, если не потрахаться сразу, как только они окажутся наедине. И что — это понимание было тяжелее — если даже постоянно трахаться с ним, он все равно будет казаться иногда отстранённым, иногда — чужим. Изредка Леви заменял Эрвина за рулем — когда тот слишком уставал от монотонного хайвея. — Я понял, в чем удовольствие, — сказал Леви на третий день утром (хотя понял он, конечно, раньше). — Хотя меня всегда бесил Керуак. — Меня тоже, — Эрвин отдал ему картонный стаканчик с привычным уже гадким кофе. — Я рад. Притянул Леви к себе, поцеловал — горький от кофе язык, осторожные руки. Ровный горизонт закончился — постепенно выросли вокруг отроги Сьерра-Невада. Чем выше они забирались, тем прохладнее становилось. Попадалось меньше машин — дорога на Сакраменто осталась далеко на севере. Стали появляться указатели на старые каменоломни. — Золотая лихорадка, — зевнул Эрвин. Они вышли размяться. На обочине дороги росли серые от пыли растения. Живучие. — Люблю думать о том времени. — Ты его застал, да? И кто ещё капитан мой капитан — ты же за Линкольна воевал? У Леви было хорошее настроение. Он пил колу и пинал камешки. Эрвин тихо хмыкнул. — Ну да, за Линкольна.

***

Они добрались до Невады. К указателям на каменоломни добавились указатели на резервации. Был уже вечер — на обочине показались неоновые огни, прямо сразу за большим облезлым билбордом со словом «Невада» и маленьким новым указателем того же содержания. — Смотри, казино, — объявил Эрвин. Прямо у границы. Леви чуть улыбнулся — все-таки, американцы — гении коммерции. И, главное, с такой любовью. Неоновые украшения по крыше, видимо, должны были отсылать к чему-то про Лас-Вегас, но походили больше на локацию из Твин Пикс. Они, конечно, зашли внутрь, в низкий прокуренный зал с чёрным ковролином на полу и бесконечными сияющими огнями автоматами-крутилками. Над каждым светилось огромное обещание «БОЛЬШОЙ ДЖЕКПОТ СТО ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ» и каждый — уж Леви-то знал — ни разу не выдал больше тысячи в руки. Людей было немного: женщина с покрасневшими глазами курила перед пепельницей, полной окурков, механически нажимая на кнопку. Ещё пара мужиков в разных частях зала попивали пиво и не особо вовлекались в игру. У стойки громко переговаривались, ругались и ржали несколько человек — явно уже пьяные. Позади, за стойкой и окошком для обналичивания билетов, был вход покерный зал, на двери — внушительная табличкой с блайндами. Нижняя строка гласила: «Стол 6 — малый блайнд 50 долларов». Леви чуть не заржал вслух: кто в этой глуши будет с блайндом в сотку вообще к столу подходить. Хотя, всегда найдутся любители. Они с Эрвином подсели за единственный играющий стол: ребята с мутными лицами, но ничего особенного, типичная для таких мест компания. Эрвин, оказывается, хорошо играл, но Леви играл лучше: он блефовал непроницаемо и умел считать комбинации, как на профессиональных турнирах, с диапазоном рук. Так что он быстро забрал банк. Эрвин улыбнулся, поднялся, положил руки ему на плечи и сказал на ухо, что пойдёт погуляет и покрутит автоматы. Леви кивнул. Его соперники докупили фишек. Через полчаса он снова взял все, посчитал: с их несчастным блайндом вышло триста долларов. Довольно много для глубинки и ничто для человека, в пятнадцать лет рубившегося с барыгами за партию амфетамина. Тем не менее, фишки Леви обналичил. Огляделся: глаза устали от полутьмы и мигания лампочек на автоматах. Эрвина видно не было. Вдруг уровень шума повысился: пьяные ребята решили втроём пристать к официантке в короткой юбке. Они ее не трогали, к счастью, но говорили какие-то скабрезности и мешали отойти. Леви скривился. Подошёл — от них страшно воняло смесью пота и алкоголя. Самый отвратительный запах на свете. — Отъебитесь от неё, — сказал, и ребята отъебались, видимо, просто от неожиданности — рост Леви всегда производил впечатление в таких ситуациях. Внимание у них переключалось медленно. Поймав благодарный взгляд официантки, Леви вышел на улицу, не оборачиваясь. Где-то здесь должен быть Эрвин, если не в зале. Снаружи оказалось совсем темно. И тепло. Леви шагнул вперёд — вышел из-под козырька приветливой крыши в море. Ветер был мягкий — нагретая земля отдавала тепло. Хайвей был совсем пустой. Никаких фонарей, потому что специальная разметка блестит в свете фар, и никаких машин — чистое движение, и сухие низкие горы со всех сторон. Леви сделал ещё пару шагов вперёд. Поднял голову — и сердце провалилось вниз, от страха, и от радости, от которой дух захватило: сколько звёзд, и они на темно-синей сфере от очерченного низкими горами горизонта до горизонта. Леви подумал — люди маленькие. За спиной — неоновые маленькие огни посреди ночи. Вокруг на много миль — ничего. Долго он почему-то не мог выносить это. От огромности неба и масштаба мысли сердце колотилось страшно. Не то чтобы Леви хотелось убежать, но хотелось вернуться к себе привычному — здесь слишком быстро возникало ощущение, что можно и совсем исчезнуть. Леви попятился, завернул за угол дома. Потрогал асфальт — тёплый. Потом достал Лаки Страйк. В Неваде курить приятно. Смотреть на край неба из-под крыши — хорошо. Ты не в море, где на дне спит Левиафан — как говорили Иову, — но на корабле, глядишь за борт. Огонёк на конце сигареты — как часть неоновой вывески. Америка. Старая земля. Эрвин проиграл сотку, так что они остались в плюсе на двести долларов — неплохо. Ехали снова в молчании. Они слишком долго пробыли в казино, и теперь навигатор показывал, что к гостинице они приедут только к двум часам ночи. К полуночи Эрвин остановился немного размяться. Леви вылез из машины — его снова как ледяной водой окатило осознанием огромного и совершенно чёрного неба над горами, мелких звёзд и собственного полного одиночества, даже рядом с Эрвином. — Я часто думаю о том, что в древности люди везде видели такое небо. Сразу становится яснее… Как они смотрели. Леви, все ещё с тем же одиноким отстранённым чувством прижался плечом к Эрвину, глядя вверх. Все-таки, вдвоём стоять немного легче. Но, боже, — Леви понял это вдруг так ясно, что стало смешно. — Страшно жить. Умирать не страшно.

***

Деревянный двухэтажный домик, к которому они причалили, обступал внутренний двор с трёх сторон. Вдоль обоих этажей тянулась крытая галерея — общий длинный балкон, на который выходили все двери. Типичная южная такая архитектура. У Леви всегда ассоциировалась с трущобами, но здесь — в теплом воздухе пустыни — была уместна. Они забрали ключи у сонного хозяина. В комнате было душно — они включили кондиционер. Леви придирчиво осмотрел все углы, как всегда, проинспектировал ванную. Все было чисто и соответствовало фотографиям — Леви выбирал очень внимательно. Отбраковал замечательную маленькую комнату в другой гостинице со словами: «Постельное белье с цветочками — пятна прячут». Леви ушёл в душ, когда вернулся — Эрвин развалился на постели. Желания ругать его не было. Леви вообще-то и сам засыпал на ходу ещё пять минут назад, а теперь. Он сделал все медленно. Чувствовал, что владеет своим телом полностью, что знает каждый его сантиметр, может регулировать не только движения, но и дыхание, и кровоток, и сердцебиение. Леви перекинул ногу через уже прикрывшего глаза Эрвина — тот явно собирался заснуть прямо в одежде, загипнотизированный хайвеем. Посмотрел во все ещё сонные глаза, поцеловал в губы, недолго, разрешая запустить руки себе в волосы. А потом выпрямился снова, прошагал ладонями вниз по груди Эрвина. Расправил плечи, сжал бедра немного, как в седле. Эрвин выглядел рассеянно — провёл расслабленными руками от коленей Леви вверх, как будто все ещё не понимая, чего тот хочет. Леви потерся об него. Вроде уже ставшее привычным движение — он часто бывал сверху — но только сейчас отпустил себя полностью. Он двинулся туда-сюда медленно, сразу ныряя с головой в собственное удовольствие. Запуская волну от паха наверх, подался вперед сначала животом, потом грудью, потом запрокинул голову, и все это плавно, чувствуя каждый сантиметр движения. Сделал так ещё несколько раз, медленно, растворяясь в тепле, заводясь мгновенно. А потом посмотрел вниз, на Эрвина. Тот смотрел с таким восхищением, что у Леви дух перехватило. О, вау, он способен вызывать такие эмоции. У командующего. Леви повторил своё движение, снова закрыв глаза, и тут Эрвин сжал его бедра, а Леви вдруг затрясло от обиды. Он чувствовал уже несколько дней, как это подступало к горлу, просто не мог сформулирвать. До него оглушающе сильно докатилось, как Эрвин себя вёл с ним тогда, в той жизни, которая все еще казалась Леви куда более реальной, чем эта. Да, он и правда делал огромное дело. Он правда взял на себя ответственность за все. Тогда почему не мог отнестись ответственно ещё и к Леви. Леви злился и был возбуждён до предела — странная комбинация. Не смотрел на Эрвина — ему не хотелось, чтобы он понял. Направляя в себя его член, настолько болезненно стоящий, что засунуть его было трудно, он думал о том, что Эрвин не оставил ему выбора, он просто решил, что воспользуется им, когда увидел, как хорошо управляется с УПМ парень из подземного города. Причем даже не ради спасения людей — ради собственной маниакальной идеи об истине. Леви помнил тот разговор в кабинете, перед Сигансиной, когда понял со всей ясностью, что Эрвину плевать на все, кроме своей правды. Но было поздно — Леви слишком сильно уже любил его, чтобы это что-то поменяло. Эрвину было наплевать на Фарлана и Изабель, он просто знал, что у Леви нет никого больше, и просто решил, что может заменить ему всех сразу и ничего не дать взамен, кроме пары скупых прикосновений за ебаные десять лет. А потом свалить на него самый тяжёлый выбор, использовать до конца, зная, определено зная, что Леви это сломает. Леви и сам не понимал, почему разозлился именно сейчас. Он много думал об этом и раньше — но всегда принимал спокойно, как константу воспринимая то, что Эрвин для него — все. Весь мир. А сейчас, когда он медленно двигался в своём темпе, не думая вообще ни о чем, кроме своего удовольствия, его трясло от того, что он так сильно любит этого человека, что у него нет ничего больше и никогда не было. Конечно, он злился на себя. Горячая рука обожгла живот — Леви посмотрел-таки вниз, и поймал момент, когда губы Эрвина произносили эту фразу: — Я люблю тебя, господи, Леви… Леви оглушило все сразу, и счастье, от которого внутренности до боли скрутило — вот, Эрвин любит его, не это ли он хотел услышать все эти ебаные годы; злость — потому что, блять, он только это и хотел услышать, он просто хотел быть нужным ему; и странную пустую растерянность — просто не мог сказать то же самое. Хотя вот уж в чем он никогда не сомневался. Леви откинулся назад, опираясь руками на бёдра Эрвина, глядя на него из-под взмокшей челки — не самое удобное положение, зато можно ускориться и трахать его, пока сам не попросит остановиться. — Сейчас кончу, — выдохнул Эрвин, и Леви слез с него, с садистским удовольствием выждал ещё несколько секунд, и наконец в пару движений додрочил ему, и ему хотелось, глядя на то, как Эрвин с тихим стоном-выдохом толкается вверх, сказать ему все, сказать ему, что вот, он наконец-то победил, и вместе с тем хотелось прижаться к нему всем телом, целовать и просить прощения за эти мысли и говорить, как сильно он его любит и как боится, что Эрвин куда-то денется или умрет снова.

***

Эрвин проснулся раньше, что бывало редко. Завтрак в гостинице был не ахти, так что Леви собрался, вышел на улицу и застал его уже в машине: сидел с открытой дверью, ногами наружу и читал книгу — кажется, по-древнегречески. Поднял голову. — Как ты? — спросил одновременно с тем, как Леви неловко проговорил: — Что делал утром? После небольшой паузы Эрвин все-таки ответил: — Погулял тут. Побегал. Я совсем рано встал, приступ бодрости. — Мм. Они поехали снова. Молчание на этот раз было тяжёлым. Леви сидел, свернувшись, положив подбородок на колени и смотрел в окно. Лучше было бы свернуться совсем. Ему так хотелось извиниться, он почти не понимал уже, что на него нашло вчера, но одновременно помнил своё чувство. Наверное, это нормально, — решил наконец, глядя в совершенно ясное небо. Леви не был склонен все страшно драматизировать — не выжил бы просто. Он распрямился, сел нормально. Эрвин сжал руль чуть крепче. — Я вчера… Почувствовал что что-то не так. — Леви не кивнул в последний момент — собирался. — Ты. Не хочешь поговорить об этом? — Нет. — просто Леви думал, что сначала ему надо подумать самому. — Давай завернем чего-нибудь поесть. Хочу гадкий кофе из чайника в неограниченном количестве. — Хорошо, — Эрвин кивнул. Он был бледнее обычного. Леви выкрутил колесико громкости, заиграло радио: All the leaves are brown And the sky is gray I’ve been for a walk On a winter’s day Они синхронно улыбнулись. Леви выдохнул — все нормально. — Только не подпевай, — закатил глаза. Эрвин подпевал — себе под нос, постукивая пальцами по рулю. — Поехали все-таки в Калифорнию? — ну конечно, он это спросил. — Poetic cinema, — Леви мысленно послал привет Сарочке. Американский американец в Америке. California dreaming on such a winter’s day. — Да ладно, там Биг Сур. Это… Стоит увидеть. — Ты говорил, что тебя бесит Керуак, — вздохнул Леви. — Ладно, хуй с тобой. Эрвин улыбнулся — вот, эту улыбку Леви хорошо знал. Ещё через пару минут он поцеловал плечо Эрвина, медленно и осторожно, чтобы не отвлечь от дороги, прижался носом к ткани его рубашки. Хотелось что-то сказать, но он ничего не сказал, просто вдыхал запах и думал о том, что Эрвин здесь, а Сьерра-Невада скоро закончатся и начнётся красная-красная пустыня.