Ещё один раз

Что делаешь завтра? Написал Эрвин ближе к вечеру субботы, когда Леви вернулся с пробежки и размышлял, заказать ему лапшу или все-таки сподобиться приготовить самому. Он уже собирался набрать «Ничего», но вспомнил, что, вообще-то, кое-что планировал. В итоге написал: Дерусь Разборки у тебя? Леви улыбнулся. Внутришкольный турнир Если хочешь — приходи посмотреть Хочу Леви подумал: странно. В той жизни они дрались, потому что иначе было нельзя. В этой он выбрал делать это сам, возможно, потому, что просто не знал, что ещё можно делать. Он скинул Эрвину адрес и написал тренеру, чтобы пропустили зрителя.

***

Леви не волновался перед поединками. У него был красный пояс, до аттестации на черный оставалось всего полгода, но в школе были люди и куда выше рангом: первый, второй, третий дан. Он никогда не пасовал ни перед кем из старших: может быть, техника его, конкретно внутри системы тхэквондо была слабее, но его тело помнило, что делать в бою. Он не раз слышал от ребят из своей школы, что сколько ни бей по макиваре, когда на тебя надевают защиту и шлем, ничего кроме джируги и юп чаги в голове не остается. С Леви все было иначе. В спарринге его время замедлялось, секунды делились на доли, и он мог наблюдать за соперником и строить стратегию прямо внутри поединка. Он был расслаблен (с титанами было страшнее, а тут даже в нокаут скорее всего не отправят, и уж точно не сожрут), но при этом собран (все-таки, бой есть бой). Мастер рассказывал, что к «замедлению времени» пришел только к пятому дану. Леви думал, да, хоть что-то осталось очевидное из его прошлой жизни — в этой. Он пришел к двум — поединки проходили в обычном тренировочном зале. Внутришкольные соревнования проводились часто, просто для разминки. Леви размялся, немного попрыгал, немного потянулся, и оставшиеся двадцать минут просидел, скрестив ноги, в углу зала. Он прикрыл глаза и почти дремал (ночью опять не мог заснуть до четырех, и теперь спал на ходу). Минут за пять до начала появился Эрвин: как всегда в брюках и рубашке, невероятно красивый. Он улыбнулся, когда увидел Леви, и поднял ладонь. Леви кивнул в ответ. Поединки внутри школы были хороши еще и тем, что только первый круг проходил внутри весовой категории. Дальше, когда вылетала половина участников, почти невозможно было ставить Леви с ребятами его размеров (коротышек на свете ограниченное количество), и он мог в свое удовольствие подраться со шкафами размером с Эрвина. А на серьезных соревнованиях все поединки до конца проводились внутри весовых категорий — но там, справедливости ради, и достойных соперников было больше. Первыми дрались мужчины, провели жеребьевку: Леви выпал Грег, только что получивший красный пояс и все еще не то чтобы особо умелый. Он был чуть выше и на вид очень хрупкий: казалось, его можно сломать пополам одним хорошим боковым. Во время первых двух поединков Леви все так же сидел в углу, смотрел иногда на Эрвина: тот в основном наблюдал за происходящим на татами, но иногда смотрел на Леви и каждый раз улыбался ему, краями губ, как будто больше сам себе и своим мыслям, и у Леви каждый раз все внутри сворачивалось тепло, как щенок на лежанке. А потом его позвали готовиться: он сел на колени, поднял руки — пара ассистентов надели и закрепили на нем протектор, — самый обычный, без датчиков — а потом и шлем. Леви бы с огромным удовольствием дрался без него, конечно: тупая каска нормально так сжимала голову, ощутимо меняла давление во всем теле и смещала центр тяжести, решетка мешала прямому обзору, а периферийного вообще не было. Тренер досмотрел поединок, объявил победителя, а потом сел перед Леви на колени, подергал решетку влево-вправо, проверяя, насколько плотно сидит шлем. — Леви, кивни, если слышишь. Леви кивнул. — Это тренировочный поединок. Ясно? Леви снова кивнул. Его страшно бесили эти предосторожности мастера: ну да, ну впал он один раз в кураж так, что пришлось оттаскивать, но это когда было? Три года назад, если не больше. И он тогда еще плохо понимал, что такое боевые искусства, но зато слишком хорошо вспомнил, что такое драться на смерть. Флэшбек словил, попросту говоря. Его тогда на год отстранили от любых спаррингов, хотели вообще выгнать из школы — мастер не дал. А сейчас мастер сжал плечо Леви и пошел проверять шлем Грега, который, увидев, кто ему достался в противники, уже повесил нос и смотрел в пол. Смотрел не зря: после чунби и сичжак Леви бил и попадал не переставая. Выше всего оцениваются удары в прыжке ногами — пожалуйста, он с удовольствием бил их в огромном количестве и в итоге довел несчастного Грега до полной капитуляции: тот уже даже бить не пытался, просто закрывал голову и уворачивался. Леви всегда прыгал выше всех. Мастер говорил про него «наш летающий ниндзя», хотя ниндзя и не использовали техники тхэквондо. А еще Леви никогда не работал вполсилы. Даже сейчас, когда Грег уже явно был побежден и ждал уже просто конца поединка. Потому что, очевидно, в жизни никто не станет работать по тебе вполсилы. Выбрал драться — дерись. Каллё! Леви услышал команду и — уже рефлекторно — остановился. Приятно вообще, что в этой жизни у него спокойно выработались новые рефлексы, не только на голос и команды Эрвина. Не только на проклятое трижды УПМ и на то, чтобы не оборачиваться, когда товарищей пожирают за спиной. Леви отступил, поклонился сопернику. Мастер объявил: — Хон-сун! Леви поклонился еще раз. У него был, разумеется, красный протектор. С него сняли шлем наконец-то, и Леви, придя в себя после поединка, осознал, что Эрвин смотрит на него, смотрел все это время. Что-то было в его взгляде новое, или нет, слишком узнаваемо-старое, новое только для этой жизни. Восхищение. Чистое восхищение, с которым он смотрел на него тогда, в экспедициях и на тренировках. И Леви под этим его взглядом расправлял плечи и думал (хотя, может, больше и чувствовал, во всяком случае, не проговаривал словами), что, да, следующий бой, и все, что за ним, будут его — он никогда не проиграет, пока Эрвин смотрит. Он никогда не проиграет. Леви все-таки проиграл однажды — когда дал Эрвину умереть. Вот крылья свободы, оказавшиеся крыльями одиноко замерзшего на пороге зимой зяблика, ничего не знающего о мире, кроме этих самых своих крыльев. Это было больно понимать, и Леви не думал об этом: Эрвин, его прекрасный Эрвин, самый чистый из людей, с самыми голубыми на свете глазами и всегда прямой спиной, смотревший так далеко, не видел на самом деле дальше стены, не потому что видел плохо, а потому что просто не мог увидеть. А иногда Леви думал, что это и хорошо — ведь Эрвин остался чистым. Не стал тем, кто убивает и пытает зная, что враги тоже правы. До конца вел войну с чистым злом, а не с другими людьми — такими же, как все остальные. Все же люди одинаковые, да. «Человек не желает зла», спасибо, дедушка Аристотель. Леви моргнул несколько раз и встал наконец. Снова посмотрел на Эрвина. Тот смотрел на следующий поединок — ох, и когда успел начаться? Второй свой поединок Леви с таким же оглушительным успехом провел против Уилла — спокойного и крайне умелого мужчины под сорок. Все в нем было хорошо: и сила, и техника, но вот реакция уже чисто в силу возраста запаздывала. Но, стоит отдать должное, Уилл хотя бы не бросил драться до конца — методично нападал раз за разом. Леви легко уворачивался даже в ебучем шлеме. Снова победил. Снова встретил взгляд Эрвина — обжигающе пристальный. Больше всего хотелось просто броситься на него прямо здесь и раздеться, и раздеть его, и потрогать наконец и дать ему коснуться себя. «Я видел, как ты смотрел, что, у тебя уже встал, да? Нравится, как я дерусь?» Леви опять замечтался. Такой вот боевой раж накрывал их обоих не раз там, в той жизни — и всякий раз обоим хватало пересечения взглядов, чтобы все понять. Леви иногда казалось, что он может кончить прямо так, просто от взгляда Эрвина, на чистом адреналине, на чистой силе его восхищения. Но раж всегда проходил к возвращению — в палатки или в пределы стен, потому что всегда умирали люди, надо было тащить трупы или хоронить трупы, и писать извещения о смерти, и хлопать по плечу, проходя мимо, очередного потерявшего любовника, друга, брата, сестру, и думать, что вот, сегодня Эрвин жив, а что будет завтра — никому знать не дано. Вечерами за стенами Леви садился рядом с Эрвином, когда все засыпали (а Эрвин, конечно, не ложился рано, он всегда думал, Леви издалека чувствовал, какой горячий у него лоб от всех этих мыслей), приваливался к нему плечом, давал глотнуть чаю или виски из своей фляги, и Эрвин всегда пил и кивал благодарно, но никогда не улыбался — он вообще в той жизни улыбался редко: только ему, Леви, в пахнущей деревом тишине кабинета. Третий поединок был самый сложный — но Леви, конечно, все равно выиграл. Против него был сам инструктор Маки, еще не тренер, но уже первый дан, то есть настоящий мастер. Он дрался хорошо, а еще ростом был, наверное, выше Эрвина, но все это было как тогда, в разведке. Да, есть люди, которые дерутся хорошо. Нет, нет людей, которые делают это лучше Леви Аккермана. Под взглядом Эрвина он не может проиграть. «Смотри на меня», — думал Леви, заколачивая замечательный удар в прыжке с разворота. «Не отводи взгляд». Эрвин и не отводил — Леви чувствовал. Конечно, в этом мире его превосходство в бою не было абсолютным. Но, тем не менее, сейчас, когда с него в третий раз сняли шлем, это ощущалось, как чистая победа. Его объявили победителем. Мастер сказал «сильнейший боец школы». Похлопал по спине. А потом утащил с собой: сначала ассистировать на турнире у девушек, потом — обсуждать грядущий соревновательный сезон. Леви успел только написать Эрвину: Подожди меня, если можешь А когда, спустя час, его наконец отпустили, прочитал: Жду Какой-то человек сказал мне сидеть в раздевалке и не загораживать проход :) Леви туповато улыбнулся этому дедовскому «:)». Написал в ответ: :) Ну и зашел в раздевалку. Эрвин сидел, неудобно согнув ноги, на низкой скамеечке, прислонившись к железным шкафчикам. Леви подошел к нему. — Ты невероятно дерешься, — сказал Эрвин так, как будто не ждал здесь час, а только что вышел из зала. — Мог бы стать профессиональным спортсменом. — Леви ухмыльнулся — его всего пробрало от этого голоса. Все показалось совсем простым: он шагнул вперед, как будто до сих пор на адреналине от поединка, встал между коленей Эрвина и положил руки на его голову, скользнул пальцами в волосы, потянул назад. Эрвин посмотрел вверх и заметно сглотнул — на открывшейся шее дернулся кадык. — Ты же… Собираешься сейчас переодеваться? — спросил тихо. Леви кивнул, и в ту же секунду Эрвин взялся обеими руками за его пояс. Длинные красивые пальцы распустили узел. Леви неровно вдохнул, позволяя. Позволяя снять с себя пояс (Эрвин аккуратно свернул его и отложил на скамейку), а потом распахнуть кимоно. Жесткая ткань соскользнула с плеч, и Эрвин поймал ее, все еще не касаясь Леви, но окружая своими руками. — Поехали ко мне? — спросил Эрвин севшим голосом. Леви чувствовал его взгляд как долгое прикосновение. — Ты на машине? — голос тоже был как будто не его. — Нет. Леви хмыкнул. Эрвин настоящий дед все-таки: любит погулять. Как же некстати. — Тогда лучше ко мне, — сказал вдруг. Он не хотел звать Эрвина в свою облезлую комнату, но сейчас это было не важно — его буквально трясло от желания прикоснуться. Отдаться. Что угодно. — Хорошо. Леви переоделся под тяжелым взглядом Эрвина, подрагивающими пальцами никак не мог втолкнуть пуговицу в петлю на джинсах. Они дошли до дома Леви за десять минут, и за это время толком ничего друг другу не сказали. Леви впустил Эрвина внутрь, прислушался: кажется, мало кто из соседей был дома — хорошо. — У меня комната, — он нервно дернул плечом. Возбуждение отступило на улице, и Леви слишком навязчиво осознавал, что в его комнате даже обоев нет (ободрал, потому что бесили цветочки — лучше уж бетонные стены), а дверь в ванную (слава Богу, его личную) не закрывается. — Обувь тут. Они молча разулись. Вот. Вот сейчас Эрвин зайдет… Леви выпрямил спину, лопатки как будто приклеились к спине, все тело окаменело. Почему Эрвин молчит? В комнате было немного всего: большая кровать, шкаф, стол у окна и тумбочка. Сушилка, с которой Леви утром снял белье. Он прошел к окну, задернул темные шторы и сказал Эрвину: — Включи свет. Тот нажал на кнопку у входа: желтый теплый свет лампы сделал все вокруг мягче, и Леви выдохнул. Сел на кровать с ногами — у него как будто язык отнялся, в горле стоял ком, и он ничего не мог сказать или сделать. Как же глупо: он мог драться так же легко и уверенно, как дышать, а здесь… Эрвин тоже присел на кровать. Посмотрел ему в глаза, куда-то в район живота, снова в глаза. Улыбнулся — уже привычно мягко. А потом взял ногу Леви и положил себе на колени. Леви смотрел завороженно. — Ты не против? Леви помотал головой и закрыл глаза и почувствовал, как Эрвин стягивает с него носок. Прохладный воздух коснулся кожи. Эрвин осторожно взял его стопу в руки — теплые, мягко надавливая прошелся большими пальцами по изгибу свода. И еще раз. Круговыми движениями помассировал основание пальцев — ту самую точку, которую надо «приклеивать» к полу, чтобы держать равновесие, так учил мастер. А потом поднял ногу Леви выше, удерживая за лодыжку, и прижался губами к тому же месту. — У тебя типа футфетиш? — спросил Леви, неловко усмехнувшись, но это хотя бы разрушило тишину, и ему стало легче. — Раньше не было, — невозмутимо сказал Эрвин и снял второй носок, как будто конфету разворачивал. Прошелся мелкими и частыми поцелуями от пятки к кончикам пальцев, поцеловал щиколотку, бережно удерживая ногу Леви в воздухе. — Грязные же, — выдохнул Леви, потому что это было слишком, потому что он босиком дрался на татами полтора часа назад, потому что Эрвин Смит за всю прошлую жизнь ни разу не прикасался к нему дольше, чем того требовали обстоятельства, а сейчас целует его ноги, и они ведь еще даже не целовались ни разу. В той жизни Леви вообще не целовался. В этой было не раз — и все разы не впечатляюще. Всегда казалось, что это было бы так просто: переспать с Эрвином, так естественно, но сейчас он просто всем телом разом ощутил, что не знает, что делать. — Ты очень чистый, — промурлыкал Эрвин так, как будто был в этом уверен настолько же, насколько синеве неба. А потом лизнул, между пальцами, чуть раздвинув их. Леви тряхнуло, и он выдохнул с тихим мычанием. Выдернул свою ногу из рук Эрвина, развел колени и откинулся на кровать, потому что просто не мог сидеть ровно. — Иди сюда. Поцелуй меня, — приказал хрипло. Эрвин улыбнулся и навис над ним. Снял очки, попытался дотянуться до тумбочки, Леви забрал их и дотянулся сам, а потом замер, глядя Эрвину в глаза. Оба дышали неровно. Время замедлилось, как в бою: Леви очень внимательно наблюдал за тем, как лицо Эрвина приближалось к его собственному, и думал о том, что странно смотреть на кого-то так близко, что лицо кажется огромным. А потом понял, что его уже целуют, что у губ Эрвина есть вкус — такой же, как его запах, только еще немного влажный, телесный, что он сам вроде знает, что делать, но его трясет так, что пошевелиться трудно. Эрвин прихватил его верхнюю губу и провел по ней языком, медленно, обводя неровности пересохшей кожи. Леви приоткрыл рот, толкнулся языком, и Эрвин мигом ответил, шумно выдохнув. — Можешь… Лечь на меня? — спросил Леви тихо, упираясь в его плечи. У него сердце колотилось так, что хотелось чем-то прижать, чтобы не трепыхалось. — Раздавлю же, — тихо сказал Эрвин. — Не раздавишь. — Хорошо. Эрвин медленно опустил себя вниз, придавил Леви к матрасу. Леви обнял его руками и ногами и шепнул: — Полностью. Эрвин понял — расслабился совсем, навалился всем весом. Леви выдохнул до конца, весь воздух из лёгких. Вжался носом в изгиб плеча. Выдохнул: — Эрвин. Эрвин просунул под него руки, прижал к себе. Поцеловал коротко в губы, потом в шею, втянул тонкую кожу в рот, пощекотал языком. Леви снова упёрся ладонями в его плечи. Нет, невозможно. — Все, слезай, я слишком потный, — пробормотал. — Помоюсь и приду. Эрвин послушно откатился, глядя чуть растерянно. Леви хотел бы как-то разрушить это напряжение, но не мог: просто ушёл и прикрыл за собой дверь ванной со сломанным замком. Залез в душ, толком не чувствуя своего тела, прислонился лбом к ледяному кафелю. Эрвин. Леви никак не мог понять, что же происходит, это было неожиданно странно: почему Эрвин здесь? Почему у него есть вес, осязаемый, почему он тёплый, почему пахнет, как тогда, почему целует и обнимает и слушается так беспрекословно нежно? Леви кое-как намылился. Он не знал, как об этом поговорить. Ни разу за обе свои жизни он не описывал своих чувств никому, в той он и не чувствовал ничего, кроме самого сильного и простого: любви к Эрвину, холодной ярости во время битвы, горя по Фарлану и Изабель, отвращения к грязи, голода, жажды. Это не нужно было озвучивать, а он и не умел. Здесь надо было поговорить, об этом же все трубят: чтобы построить здоровые отношения, надо говорить с партнером. Какие отношения? Для этого Эрвина это просто секс с симпатичным парнем из кофейни. Тогда почему кажется, что он тоже все понимает, почему он тоже молчит, почему так бережно держал его ногу, когда целовал щиколотку? Он так нежен со всеми? Что это значит? Почему он вообще здесь? Леви выбрался из душа, вытерся, надел прямо на голое тело полосатые домашние штаны, которые утром оставил на сушилке для полотенец. Оперся на раковину и замер, глядя в пол. Он никак не мог понять, какая из двух жизней была сном и не знал, сколько простоял вот так. — Леви, — послышалось из-за двери. — Все хорошо? — Да, я сейчас выйду, — сказал Леви, и собственный голос показался ему чужим и неприятным. Он посмотрел на свои руки. По запястью тянулся тонкий прямой шрам: точно, он же когда-то порезал вены. Смешно. Что-то думал такое. — Можно я зайду? — спросил Эрвин из-за двери. — Заходи. Дверь медленно открылась. Эрвин выглядел встревоженно, переступил с ноги на ногу. Леви подумал, что ведёт себя, как псих какой-то: не может просто взять себя в руки и сделать то, чего они оба хотят. Эрвин подошёл ближе, и Леви автоматически напрягся весь. — Эй, — Эрвин, конечно, заметил. — Я не хотел пугать. Если это слишком быстро… Или если я вообще не так тебя понял, извини. Нам не обязательно заниматься сексом сейчас или когда-то ещё. Леви улыбнулся абсурдности происходящего. Ага. Слишком быстро. Десять лет чистого времени динамил меня, командир. А теперь вот: «Если я неправильно тебя понял…» — Нет, ты все правильно понял, — сказал уже спокойнее — его насмешила мысль. Он наконец-то заставил себя поднять голову и посмотрел Эрвину в глаза. Такие голубые глаза у него. — У меня просто давно никого не было. — Насколько давно? — Эрвин прислонился плечом к дверному косяку и явно старался поддержать разговор. — Год так точно, — Леви нервно пожал плечами. — Отвык. — Ничего. Мы можем просто полежать. Посмотреть что-нибудь. Или, хочешь, я поеду к себе и мы отложим это все до момента, когда тебе не станет спокойнее? — Нет, — тихо сказал Леви, потому что не хотел этого. — Лучше… И сам подошёл к Эрвину, обнял его, прижался ухом к груди. Услышал сердце: быстро бьется. Эрвин стоял, опустив руки. — Меня не насиловали в детстве, ничего такого, — сказал Леви почти раздражённо. — Я хочу. И Эрвин обнял его снова. Леви сразу прильнул к нему весь, обнял за шею, а потом — странный порыв, но ему слишком давно хотелось так сделать — подпрыгнул и повис на нем, обхватив ногами. Эрвин поддержал его за бедра, поднял, так, что голова Леви оказалась выше его собственной. Леви снова потянул его за волосы и поцеловал, сразу языком в рот, прижимаясь всем телом, второй рукой гладя шею и идеальную линию челюсти. Как в холодную воду прыгнул — вот, уже почти привык, почти тепло. — Пойдём обратно, — тихо сказал Эрвин. Леви кивнул и снова поцеловал его — не мог оторваться. Эрвин попятился с ним на руках, не разрывая поцелуй, сел на кровать, опустил Леви к себе на колени, и они долго целовались, и Эрвин гладил Леви по спине, мягко и успокаивающе, и щекотал, проходясь по подбритым волосам, и Леви хотелось подаваться одновременно навстречу руке и губам. Он опустил руку, потрогал член Эрвина через брюки: забыл даже, какой у него большой, а ведь когда решился отсосать пьяный у командующего даже сомневался, влезет ли это в его рот. Влезло, конечно. — Ну что? — спросил Эрвин со своей привычной уже мягкой хитростью. — Больше не боишься? — Я не боялся, — шикнул Леви, сжимая чуть сильнее. — Я знаю, — прозвучало над ухом, а потом Эрвин поцеловал его в шею снова, одной раскрытой ладонью удерживая за поясницу, второй рукой, самыми кончиками пальцев на пробу потирая сосок. — Чувствительные соски? — спросил все так же на ухо. — Да, — выдохнул Леви. — Покрути его немного… Двумя пальцами, да-а-х, вот так, — сорвался на шумный выдох, потерся снова. — Что тебе нравится? Расскажешь? — Эрвин вернул его руку на свой член, продолжая дразнить соски, целовать шею, подбородок, ключицы. Леви даже не знал толком, что ответить на это. Сказать по-честному: «ты» было бы слишком плохо, поэтому он задумался. Что ему нравится?.. — Когда мне отсасывают, — сказал наконец. Эрвин хмыкнул — банальность, видимо. — И лижут яйца, — мстительно сообщил Леви ему на ухо. Эрвин облизнул губы и сказал тихо: — Принято. Ещё что-нибудь? — Ещё уши. — Я помню, — Эрвин лизнул край его уха, прихватил губами, согрел выдохом, и Леви вздернул плечи непроизвольно от легкой щекотки, от того, как интимно это ощущалось. Глаза сами собой закрылись. — Вот так? — выдохнул Эрвин, оттянул зубами мочку, почти не сжимая. — Да, да, — Леви его голос казался одновременно очень тихим — потому что Эрвин говорил тихо, и очень громким — потому что его губы касались уха. Он продолжил целовать нежную тонкую кожу, все так же теребя пальцами сосок, не давая передышки в ощущениях, и Леви чувствовал, что сейчас просто развалится на части от того, как же этого всего много. — Мне всегда нравилось вот это место, — прошептал Эрвин, пощекотал языком небольшой выступ ушной раковины, чуть прикрывающий вход в ухо. — Ты такой отзывчивый, — Леви послышалась в его голосе усмешка. — Я так и думал. — Шерлок Холмс, ммх, — он выгнулся, когда Эрвин кончиками пальцев провел по его животу. Леви никогда не чувствовал так много всего своим телом; как он отдал всего себя Эрвину в той жизни, все свои умения, свой ум, скорость, реакцию, силу, храбрость, так и в этой он открылся сразу и полностью, потому что, ну, Леви никогда не принадлежал кому-то другому. — Сними, — сказал, дергая за ворот рубашки. Эрвин кивнул, и Леви увидел, что у него тоже дрожат руки. Помог расстегнуть пуговицы и сдернул рубашку с широких плеч, словно боясь не успеть. Провел ладонями по груди, вдавливая, скользнул за спину, прижался кожей к коже, поцеловал в шею, оттягивая большую красивую голову назад. — Тебе нравится тянуть меня за волосы, да? — хихикнул Эрвин. — Очень, — гадко улыбнулся Леви. Чуть не добавил «командир». Не добавил. Вместо этого спросил, следуя примеру. — Тебе ок? — О-очень, — у Эрвина дыхание сбилось и грудь поднималась и опускалась часто. Леви потянул сильнее, носом потерся о ямочку между его ключиц, и получил в ответ еще один шумный выдох. А потом Эрвин расстегнул ремень, пуговицу и ширинку на своих брюках, обеими руками с нажимом провел вниз по спине Леви, пролез под резинку штанов и смял ягодицы, развел их в стороны, потерся между ними крепко стоящим членом. — Блять, — Леви отпустил его волосы, подворачивая задницу так, чтобы лучше чувствовать все — боже какая же это все антисанитария, через одежду, как школьники. Но раздеться значило разорвать контакт. Леви двинул бедрами вперед-назад. Эрвин толкнулся вверх, выдохнул с низким коротким стоном, и Леви снова поцеловал его, укусил за нижнюю губу больно и зашептал, в рот Эрвину, раз за разом двигаясь, как в седле. — Трахни меня пожалуйста Эрвин прямо сейчас пожалуйста Эрвин… — Стой, — обессилено выдохнул Эрвин, отпустил его задницу и слишком сильно сжал за талию под ребрами, удерживая на месте. — Я сейчас кончу, и у меня нет других штанов. Они оба рассмеялись тихо, момент отпустил чуть-чуть, Леви, с трудом держась на ногах, встал с колен Эрвина и стянул таки штаны. Эрвин тоже разделся: когда поднимался, дезориентировано пошатнулся, как будто собрался падать, и Леви приобнял его за пояс: — Ну, дедушка, держись, — проворковал. Эрвин только улыбнулся краями губ, а потом сказал: — Ляг. Я тебе отсосу. Леви пробрало дрожью от приказного тона, и он послушался: лег головой на подушку. — Трахну в следующий раз, — пообещал Эрвин, но Леви и сам понимал, что сейчас это затея из области фантастики: он не готовился никак, а на то, чтобы растянуться под такой член нужен час времени и бездна смирения. — Не забудь, — какую-то глупость сморозил, а не пошутил, но Эрвин все равно хмыкнул. А потом развел ноги Леви в стороны, широко, проследил кончиками пальцев контуры нижних ребер, тонкую полоску черных волос под пупком, выступающие подвздошные кости. Пару раз провел рукой по своему члену, глядя на Леви тяжелым взглядом. Леви представил, как тяжелая налитая головка будет медленно входить в него, поначалу распирая до жжения, и прогнулся в пояснице от легкой дрожи. Болезненно стоящий член мазнул по животу. Эрвин улыбнулся. — Ты обрезан, — сказал с большой нежностью. — Ну да. Ты против? — Леви, как всегда, приготовился защищаться. — Нет, — Эрвин наклонился, оперся на локти и облизнул губы — ему явно хотелось уже начать. — У тебя очень красивый член. Леви закатил глаза — он не знал, что на это ответить. Вместо этого спросил, приподнявшись на локтях: — Когда ты проверялся? — Лет пять назад. Но я спал только с Кейт… Пару недель назад она сдала все анализы, и у нее ничего нет. — Мхм, — Леви, может быть, не поверил бы, будь это кто-то другой, послал бы покупать презервативы или сказал бы: «ну, значит, будем дрочить глаза в глаза». — Я проверялся после последнего раза. Чистый. Леви сдавал анализы после каждого из своих редких одноразовых перепихов. Не потому, что не предохранялся (нет, он даже отсосать себе не давал никому без презерватива), даже не потому, что так уж боялся заболеть, а потому что потенциальное заражение вызывало такое же ощущение, как две недели не мытый пол. Гадко. — Могу сходить до аптеки, — Эрвин серьезно это предложил, даже выпрямился снова, сел на колени. — Я что-то ни о чем не подумал. Не просчитал так далеко, — оба хмыкнули. Да уж. Стратег. — Не надо, — сказал Леви в итоге. — Я тебе верю. Прозвучало это как-то очень интимно, слишком. Эрвин помолчал немного, как будто размышляя, а потом снова навис над Леви и сам поцеловал его, глубоко, удерживая за подбородок, и Леви застонал — по его телу буквально волна прошла, он чувствовал каждую свою мышцу сейчас, каждый сантиметр кожи, которого касался Эрвин, а еще его вкус, его запах. А потом Эрвин снова сел между ног Леви, поцеловал его живот, обе выступающие косточки по очереди, зацеловал бедра изнутри от колена до самого паха, и Леви дышал шумно, подаваясь бедрами то и дело вверх. — Тише, — Эрвин обнял его за бедра обеими руками, удерживая, когда Леви дернулся особенно сильно от особенно нежного поцелуя. — Тише. И Леви затих, замер, чувствуя, что вот, Эрвин здесь, живой, Эрвин его держит и никуда не денется, а в следующую секунду Эрвин взял в руку его член, размазывая смазку, и Леви буквально задохнулся от ощущения горячей, широкой, любимой ладони. Эрвин наклонился ниже, облизал его яйца, неторопливо двигая рукой вверх-вниз. Что вообще происходит. Это же Эрвин. Вылизывает его, как будто ничего важнее на свете нет. Эрвин приподнял голову — у него глаза потемнели, а лицо было такое довольное, что Леви ухмыльнулся и сразу прикусил щеку изнутри до боли — Эрвин осторожно втянул головку члена в рот, облизал, исследуя языком. Блять, это же его командующий. Какой-то бредовый сон, из тех, от которых Леви просыпался с болезненным, без дрочки не проходящим стояком. Глупость какая-то. Когда Эрвин взял член в рот целиком, хорошо так, умело проходясь языком вдоль всей длины, втягивая щеки, а раскрытую ладонь положил на низ живота Леви и нежно погладил, тот застонал в голос. А дальше плохо разбирал, что происходит, толкался вверх в такт движениям Эрвина и пришел в себя ненадолго только в момент, когда тот поднял голову и сказал, прокашлявшись: — Давно не было практики. Облизал снова яйца, потом весь ствол от основания до головки, поцеловал самый кончик — один раз, второй. Леви ухватил его дрожащими пальцами за волосы и толкнулся вверх, скользнул блестящей головкой по приоткрытым покрасневшим губам. Эрвин улыбнулся. И снова взял на всю длину, не стал дразнить. — С-сейчас кончу, — с трудом заставил себя выдохнуть Леви буквально через тридцать секунд, и Эрвин выпустил его член изо рта. Лёг рядом на бок, поцеловал кончик соска и в пару быстрых движений рукой довёл Леви до оргазма: тот выгнулся и долго кончал, тёплая судорога прошлась по всему телу, а Эрвин нежно провел своими замечательными пальцами по изгибу — от низа живота, через солнечное сплетение, грудь, шею, до самых губ. Леви открыл глаза, поцеловал подушечки пальцев Эрвина, почувствовал вкус собственной спермы и рассмеялся — обессилено и облегченно одновременно, его потряхивало, и он не мог остановиться, как будто с этим смехом весь страх, сжимавший до этого тело изнутри, оставлял его. Он взял ладонь Эрвина и положил себе на лоб, как тот сам делал иногда в той, теперь такой далекой жизни. — Сейчас, я отдышусь немного, — сказал тихо. — Не торопись, — хрипло отозвался Эрвин. Его стояк задел бедро Леви, и Леви восхитился выдержке. Хотя, выдержка — явно не то, чего не стоило ожидать от Эрвина. Леви быстро взял себя в руки и собрал координацию на то, чтобы сесть. Эрвин проследил за ним из-под тяжёлых век: Леви физически чувствовал, насколько он возбуждён. — Ложись, — скомандовал. Эрвин послушно лег, и Леви облизал ладонь и взял его член — большой и тяжёлый. Эрвин поерзал, Леви погладил его по груди успокаивающим движением. Да, конечно успокаивающим. — Откуда у тебя такие мышцы? — спросил задумчиво, с удовольствием вдавливая свободную ладонь в кожу, царапая короткими ногтями. — Ты как ебучий Аполлон или кто там? — Мм, бокс, — Эрвину явно сложно было говорить что-то осмысленное. — Бегаю… Иногда. Леви сжал его бедро сильно — красные отпечатки пальцев пропали через пару секунд. Он рассматривал Эрвина внимательно, стараясь запомнить и уловить каждую черту, как будто не человек перед ним лежал, а картина Вермеера. Потом начал медленно двигать рукой. Он хотел отсосать Эрвину тоже, но ещё больше хотел немного подразнить его — проснулась мелкая мстительность. Эрвин молчал, кусал губы, согнул ногу, собрав складочками простыню — Леви ногу распрямил обратно, нежным, но настойчивым движением. Сам не знал, почему — хотелось этой игры в контроль. А Эрвин, весь из себя такой воук, все на свете обсуждающий про секс, не мог и слова сказать — от этого крышу сносило. А потом Леви понял, что додразнился: Эрвин с шумным выдохом, в конце перешедшим в стон, кончил, и Леви чувствовал и видел все до последней секунды, как он вздрогнул всем телом, как пульсировал его член в руке, втянулся живот, запрокинулась голова. Какой же красивый. Идеальный. Возможно, не так он хотел довести Эрвина до оргазма в первый (второй? тот считается?) раз, но что уж: Леви надеялся, что у него еще будет возможность. Он лег рядом, положил голову на плечо Эрвина, наплевав на то, что они оба в сперме. Обнял поперек груди, вдохнул запах кожи, прижимаясь носом. Эрвин еще некоторое время приходил в себя, а потом обнял Леви — от ощущения тяжелой теплой руки на спине стало спокойно. — Я так давно этого хотел, — промурлыкал Эрвин. Притянул Леви к себе за подбородок и поцеловал, прижимая ближе. Леви закрыл глаза. Живой. Его дорогой, любимый Эрвин здесь, с ним, живой, вот все его тело, его руки. — Давно — это месяц? — спросил снисходительно. Он сам хотел этого бесконечно долго, просто невыносимо. — С нашей первой встречи, — Эрвин бездумно водил по его плечу кончиками расслабленных пальцев. — Я тоже. Как увидел тебя в кафе, сразу решил, что трахну. Эрвин хмыкнул, глядя вниз красноречиво, и Леви закинул на него ногу. Эрвин погладил его по бедру. — Я тогда подумал, что хочу тебя поцеловать. Это было странно. Обычно я не думаю такое… Про новых знакомых. Леви снова потерся носом о его плечо. Подумал, что, да, видимо, та жизнь оставила свой след так или иначе — этой мгновенной реакцией. Ну или они просто предназначены друг для друга. Ерунда сопливая. Они валялись долго, подолгу целуясь. Леви гладил щеки Эрвина, колючие от начавшей к вечеру пробиваться щетины. — Уже восемь, — оповестил, взяв наконец телефон. Ничего не хотелось, хотелось просто всегда так лежать и трогать Эрвина. И целовать. — Угу, — Эрвин явно разделял эти желания. — Сходим поесть? — Леви осознал внезапно, что ужасно голодный. Это был приятный голод — все тело расслабленное и изнутри счастливое. — Угу. — Ты говорить разучился? Эрвин снова сказал «угу». Леви пихнул его коленкой. — Мыться пойдем. — Ладно. Они помылись вместе, Леви долго увлеченно мылил Эрвина со всех сторон, вдавливая пальцы в упругие мышцы и получая в ответ тихое довольное мычание. — Хватит, Леви, у меня сейчас опять встанет. — А мы идем есть. — Идем. Решимости хватило до дверей комнаты: перед выходом Эрвин обнял Леви со спины, погладил живот, забрался руками под толстовку, и Леви прислонился затылком к его плечу, отдаваясь теплу. А потом отсосал ему прямо у стены, прилежно, принимая член целиком, пропуская в горло, и держался одной рукой за бедро Эрвина, а второй сжимал его пальцы. Когда Эрвин застегнул брюки и ремень Леви облизнулся машинально, глядя на то, как двигаются его пальцы, протягивая кожаный кончик ремня через блестящую пряжку. Поднял руку в предупреждающем жесте: — Если я еще раз кончу — снова придется мыться. И мы никуда не выйдем с тобой. — Тебе нравится все контролировать, да? — Эрвин довольно улыбнулся, смотрите какой я наблюдательный. — Нет, обожаю пускать все на самотек, — криво улыбнулся Леви, а потом наклонил к себе Эрвина за рубашку и поцеловал снова, и весь прижался, и обхватил одной ногой за ногу, потираясь пахом: невозможно было остановиться. На этот раз Эрвин ему подрочил, а потом Леви, конечно, поплелся мыться второй раз, уже в гордом одиночестве, и в третий раз за день сменил трусы, и оделся, и они наконец-то вышли. Уже стемнело. Воздух был необычно вкусный — или просто Леви был необычно счастлив. Они побрели куда глаза глядят в поисках еды, и добрели в итоге до синагоги. — Зайдем? — Эрвин улыбнулся хитро. Леви представил себе весь объем вопросов и шуток, которые на него выльются уже завтра, если они появятся в кофейне вдвоем. И махнул рукой. — Давай. Они зашли. Пока Леви размышлял, что бы ему выпить (ха-ха, Сарочка, готовь мне теперь кофе), Эрвин обнял его одной рукой, прижал к себе поближе и поцеловал в макушку. Леви даже не дернулся — он был не против. В той жизни ему иногда мучительно хотелось, чтобы Эрвин сделал так: на каком-нибудь приеме в столице, где Леви чувствовал себя по-ублюдски в гражданском, а на Эрвина пялились все, кому не было стыдно на него пялиться. Надо признать, командующий никогда не давал повода для ревности: Леви знал, что если бы он когда-то и обнял кого-то так, то его, Леви. Но в той жизни Эрвин не позволял себе даже этого, а Леви, конечно, подчинялся. Поэтому был счастлив сейчас подчиниться тоже, и позволить Эрвину все, чего он только может захотеть. Сарочка, вопреки ожиданиям, никак не прокомментировала: поздоровалась с ними приветливо, а потом, пока они выбирали, стала страшно быстро строчить что-то в телефоне. Лее пишет, — подумал Леви. — Что она ТАК И ЗНАЛА. Они поели сэндвичей и запили сладким ягодным чаем. Когда вышли, стало уже совсем прохладно. — Ты к себе? — спросил Леви, прикрывая глаза устало. — Да. Завтра пары рано. — А у меня смена с девяти. Они понимающе помолчали. Если сейчас поехать к кому-то домой — они заснут дай Бог к утру. Надо было разойтись, но Леви просто не мог отпустить Эрвина, его неожиданно напугала перспектива куда-то пойти без него, без возможности обнять. Эрвин понял без слов — или сам что-то похожее чувствовал. — Завтра приедешь ко мне после смены? — Да, — Леви недолго смотрел на него, обнял, прижимаясь щекой. Эрвин обнял его тоже, крепко. — Я заеду на машине. — Все-таки стоя неудобно с тобой целоваться, каланча, блин, — пробормотал Леви, после того, как они опять долго целовались, и он стоял на носочках, а Эрвин к нему нагибался. — Прости, — сказал Эрвин, и сам рассмеялся своему ответу. Добавил, улыбаясь. — Мы уже выяснили, что это ты коротышка. — Ни слова больше. — Я молчу. Они снова поцеловались. Уже лежа в постели (разумеется, перестелив ее) Леви написал Эрвину: Спокойной ночи Эрвин долго что-то печатал, в итоге прислал: Спокойной ночи, Леви