Венера

Я на женщин сквозь пальцы смотрел, А потом, вдруг да встретил такую, По которой не знаю, зачем Не сказать, что люблю, а тоскую. Нам ещё до любви далеко. Ты гуляй, разве я запрещаю? И в разлуке одну я тебя Не сказать, что люблю, а прощаю. Я приду и я всех разгоню — Даже тех, кто сильней и моложе, И я всё же, я всё же тебя Не сказать, что люблю, а похоже.

      Под потолками высокими, в стиле Барокко строгого, собрались близкие самые. Друзья и родственники улыбались все дружно, на молодых с умилением глядя, переминались с ноги на ногу нетерпеливо, а в руках их букеты богатые красовались. Были и розы кроваво-красные, и лилии белоснежные, и хризантемы пышные, все в целлофан прозрачный упакованы, как по моде сейчас везде принято. В центре зала торжественного, Саша Белов свою невесту ласково по плечу обнаженному гладит и легонько губами его касается. Расплывается Ольга в улыбке трепетной, а у самой глаза на мокром месте от волнующего предвкушения. Шмыгает она носом тихо и на Юльку оборачивается, чтобы та слезы ее платком утерла. Подбежала подруга к ней и осторожно щек ее коснулась, дорожки мокрые вытирая, улыбнулась ей подбадривающе и чмокнула в нос легонько. — Ну че, Пчёл, как по традиции? Переспишь со свидетельницей? — чуть слышно сказал Космос, чтобы стоявшие рядом Татьяна Николаевна и тетя Катя его не услышали. — Зависть — это грех, Холмогоров. Как не уговаривала Сурикова Юльку свидетельницей на свадьбе их быть, не соглашалась упорно та, словно сердцем чувствовала, что ничем хорошим их брак не кончится. Знала она будто, что день этот распрекрасный, жизнь Ольги изменит, да не в лучшую сторону. Сколько слез она из-за мужа своего новоиспеченного прольет, сколько нервов потратит, сколько ночей бессонных будет, молодость свою загубит. — Дорогие молодожёны! — торжественно начала работник ЗАГСа, — помните, как поэтично сказал Энгельс…? По залу пробежал смешок громкий. Что же смешного во фразе этой дежурной? — Брак — это не просто союз любящих сердец, а главное звено, бесконечной цепи поколений… орудие эволюции… опора государства и первичная ячейка общества… Но не слушал ее никто толком. Все гости уже в ресторане мысленно находились, да представлялись им на столах угощения разные: осетрина сочная, ветчина да колбаса краковская, сыры швейцарские, коньяк в бочках дубовых выдержанный и танцы до самого рассвета. Витя же смотрел на любовь свою юную. Стоит она на поминках будто, в платье черном, словно фотография бесцветная. Волосы свои черные, как полотно атласное, в пучок высокий завязала туго, вид на шею белоснежную открывая. Ткань шелковая по бедрам струится, поблескивая в свете торшеров. Голову опустила и носки своих туфель с интересом рассматривает, о чем она думает интересно. Опечалена кажется, чем-то расстроена или просто задумалась. Не хочет себе признаваться он, что любит уже давно. Не любовь это, а просто так, нам еще до любви далеко. Не ревнует ее совсем, просто бесит, что возле нее кто-то крутится. Сам себе усложняет все, а потом на судьбу свою сердиться. Теперь она и пахнет совсем по-другому, ни как тогда в юности. Не осталось запаха яблок зеленых, от волос ее цвета пропасти черной, не пахнет она так же сладостью детской, ванилью, ромашками, вишней… Сейчас это резкий перец, магнолия, фрезия, сливки. Вздохнула вдруг резко и на Витю посмотрела, поняла она будто, что о ней он как раз думает. Улыбнулся ей мимолетно, а она отвернулась. Что же такого он в ней нашел? Сам он себя спросил. Столько девушек ходит разных, выбирай не хочу, да только чем дальше она от него, тем он к ней нежнее, душа просит только ее. Ничего, он первым подойдет, ведь можно ли идти на поводу у гордости своей греховной, когда счастье на кону. — Итак, — громко сказала регистратор, — Сурикова Ольга Евгеньевна, согласны ли вы стать женой Белова Александра Николаевича? — Согласна, — чуть слышно сказала Ольга. — А вы, Белов Александр Николаевич, согласны ли взять в жены Сурикову Ольгу Евгеньевну? — Согласен, — не колебаясь, ответил Белов. — Теперь я прошу жениха и невесту поставить здесь подписи, — женщина указкой ткнула в документ. Обменялись они подписями и клятвами общими, надели кольца обручальные, да скрепили все поцелуем глубоким. Тишину гробовую не осмелился никто нарушить, пока один из гостей не очухавшись, зааплодировал громко, сопровождая поздравления свистом веселым. Раздались овации бурные, эхом от стен отражаясь, посыпались пожелания длинные и букеты цветов ароматные. Улыбаются супруги счастливо, друг на друга влюблено поглядывая. Берет Саша Ольгу на руки, будто она пушинки легче и несет на выход из ЗАГСа. Сыпется на молодоженов рис на изобилие, монетки на богатство и лепестки на любовь долгую, шампанское льется рекою в фужеры хрустальные и летят они со смехом в асфальт с криком: «На счастье!». Прилегла на плечо Вите свидетельница и расплакалась, улыбку в пиджаке его пряча. Растерялся он, и помедлив немного, по спине ее похлопал, как товарища своего. Подняла она на него глаза удивленно, всхлипнула напоследок и гордо подняв подбородок, отошла, искоса на него поглядывая. Внимание она привлечь его хотела, давно уже не него поглядывает, выделяется он из всех знатно, да еще и лента «свидетеля» на нем красуется. Не понял он видимо, намека ее непрямого, да только далеко не дурак он.       Весенний день сегодня стоял на удивление теплый. Солнце улыбается даже, союз этот будто одобряя, в своих лучах молодоженов купая. Счастье переполняет обоих, благодарят в слух судьбу, за то, что свела она их двоих одиноких. В одном из ресторанов, на улице Арбат, свадьбу они свою празднуют. Гостей толпа, столы буквой «П» выставленные, а в центре жених с невестой, словно на троне восседают. Скрежет вилок и ножей о тарелки, перешептывания тихие, звон бокалов радостный, вылет пробки из шампанского, тосты искренние и взрыв смеха басистый. Юлька сидит с Витей рядышком, от него по правую руку, Холмогоров тоже возле нее пригрелся, успевает только в бокал ей вина подливать. Тут и свидетельница возле Пчелкина умостилась, пока новобрачные свой танец первый танцуют. Жужжит ему что-то на ухо интимно, про Ольгу рассказывает, как познакомились они и подружились. Сидит Витя, подбородок на руку сложил и вид делает заинтересованный, слушает ее якобы. Вздыхает скучающе и по сторонам оглядывается. Надоела уже ему эта трещетка, замолчала бы лучше. Не любит он, когда женщина невпопад говорит глупости всякие. Блуждал его взгляд долго по залу, пока на места свои новобрачные не вернулись и Сашка на стул свой не сел. Вздохнул тогда облегченно Пчелкин, улыбнулся довольно и к Самойловой ближе подвинулся. Сидят и болтают все дружно, наблюдая как гости икру уплетают. Подходят к столу их двое мужчин. Высокие оба и статные, а довольные до чего. В руках держат рюмки наполненные, улыбаются и говорят громко, чтобы все их услышали: — Дорогие Оля и Саша, — начал один из них, — так сложилось, что сегодня от наших, смогли приехать только двое… но Кабан и пацаны просили передать, что уважают тебя и поздравляют с днём свадьбы и с красавицей женой. У нас для вас подарки… Из чёрного матового чехла молодой человек достал редкое, коллекционное оружие. — Сделано для короля Афганистана… ручная работа, Сань, — он бережно передал оружие Белову, — удачной охоты! А жене твоей, цвести, как тысяча роз. — Спасибо, брат! — вскочил Саша резко и руку мужчинам пожал, — передай Кабану, что первый выстрел я посвящаю ему, а остальные всем присутствующим. Народ, громко хлопая и свистя, бился бокалами с шампанским друг о друга, расплёскивая сладкую жидкость на скатерти, платья и брюки, но сегодня это не имело никакого значения. Белов передал ружьё Вите, а он, как ребёнок, с восторгом диким, осмотрел его и погладил нежно рукоятку. — А что, Санька на охоту ходит? — спросила рядом сидевшая Татьяна Николаевна. — На охоту, на охоту, — активно замотала головой тетя Катя. Прошла середина вечера, вот и кончается день знаменательный. Вся молодежь уже пьяные, сытые в одну компанию собрались, да шутки остроумные шутят, хохочут заливисто, родителей не стесняясь. — … кто не пьёт? Я не пью? — возмущённо, заплетавшимся языком пробасил Филатов. — Да перед людьми не удобно, сидишь как… — строго сказал Космос, наливая Самойловой в рюмку коньяк. — То есть ты хочешь, чтобы я показал, как я умею пить? — Валерка стеклянными глазами посмотрел на Холмогорова. — Да кого ты собираешься учить? — Душно тут, я на улицу выйду, — улыбаясь сказала Юлька. — Давай, — махнул Космос и Валерке что-то упрямо доказывать начал. Накинула она на себя пальтишко белое, достала сигарету тонкую из сумочки и вышла на воздух свежий. На крыльце почти не было никого. Стоял там лишь парень из компании Кабана уже ей знакомый. Улыбнулся ей смазано и головой махнул в приветствии. — У вас не будет подкуриться? — спросила она. Пошарил он по карманам брюк, достал зажигалку и ей протянул. Затянулась она глубоко и в темноту ночную всматривается. Молчат оба, думают. Докурил он и окурок свой в мусорку бросил, развернулся, уйти что бы, но передумал почему-то. Встал с ней рядом и вторую сигарету из пачки достал. Закурил и спросил: — А вы Ольгина подруга? Посмотрела она него и отвернулась снова. — Скорее Сашина. — Почему же Саша вас от нас все время прятал? — А это вы у него спросите. — Спрошу, — задумчиво сказал он, — а вы здесь одна? — Смотря что вы имеете ввиду, — улыбаются оба, играются. — С кавалером? — Нет, я одна. — А как вас зовут? — Юля, — глянула она него. — А я Алексей, — протянул он ей руку, — для вас просто Лёша. Вложила она свою руку в его, а он пожал ее мягко. Кожа у нее нежная, но холодная до чего. — Вы замерзали! — вдруг воскликнул он, — пойдемте танцевать? — А пойдемте! Не отпустил он ее руки, за собой ее потянул. Бросает она сигарету свою недокуренную впопыхах на крыльцо прямо. Забирает он пальто у нее и вешает на первый попавшийся стул, расталкивает толпу локтями и за талию ее осторожно обнимает, в танце за собой кружа. Шепчет на ухо ей что-то, а она смеется заливисто, иногда ему отвечая. — А откуда вы Сашу знаете, если не секрет, — спросил он, музыку перекрикивая. — Мы с ним с детства вместе, соседи, — ответила она, ближе к нему прижимаясь. — Ну вот. Теперь я и адрес ваш знаю, ждите сюрприз. — Вы меня пугаете, — сказала она. — Разве мужчина может обидеть хрупкую женщину? — он посмотрел ей в глаза. Она лишь хмыкнула. Мужчины частенько обижают женщин, даже сами того не осознавая. Терпит она долго, прощает, копит, а потом взрывается как шарик надувной, да с таким шумом, что оглохнуть можно. — А где вы работаете? Наблюдает за ними Пчелкин и виски из горла хлещет. Держит ее здоровяк этот крепко, а она в руках его маленькая, как Дюймовочка, смотрит на него снизу вверх и ресницами хлопает. Смешит он ее видимо, а она улыбку от него за ладошкой прячет. — Кос, давай уже подарок, а то Пчела щас нажрется, — сказал Фила, ткнув Холмогорова локтем в бок, на Самойлову взглядом указывая. Окликнул Космос Витю, и он с трудом от парочки оторвавшись, кивнул утвердительно. — Минуточку внимания, — постучал Витя ножом по бокалу, внимание к себе привлекая. Танцующие тут же уселись на свои места, поднимая бокалы, с напитками. Наконец-то… — У нас сегодня большой день. Большой праздник. Мы будем гулять до утра и дальше, и дальше, и дальше… пока не посинеем. Молодые скоро от нас уедут, у них есть дела поважнее… Вот мы и подумали, куда же поедут молодые в свою первую брачную ночь? В супер люкс Националя? Неа! В чужую квартиру на Беговой? Нет! Мы решили вопрос по-другому… Космос, Фила, Юлек… Сегодня и навсегда… молодые поедут… в свою собственную квартиру в высотке на Котельнической Набережной. Не поверили Беловы сначала в счастье такое. Переглянулись друг с другом и на Космоса глянули, а он лишь кивнул утвердительно. Подняла Самойлова руку высоко и ладонь раскрыла, ключами позвякивая. Ахнули все удивлено, да молодоженов с жильем новым поздравлять кинулись. Лучший подарок они им сделали, о большем и просить нельзя. Теперь у них все есть, можно и о детях подумать. Знали же оба, что скоро Татьяна Николаевна и Елизавета Андреевна спрашивать станут, что мол женаты уже, а пополнения нету все. Не была бабушка, конечно, в восторге от Саши, но уж не ей в кровать с ним ложится, да крышу над головой делить. А Ольга упертая очень, уж если в голову мысль ей пришла, не отступит, пока своего не добьется. — Скажи, что это не шутка, — схватила Сурикова Юльку за плечи. — Это ваше, — она улыбаясь, потрясла ключом перед лицом Ольги. — Юлькааа… — мечтательно протянула она и впилась губами накрашенными в щеку ее. Чуть не задушила она подругу в объятиях своих крепких. Улыбнулась Самойлова вымучено, что-то шепнула на ухо ей и села на место свое, за бокал вновь схватившись. Пустым тот как назло оказался и бутылки открытой под рукой нет. Вздохнула она, на спинку стула откинулась и сидит тихо, гостей изучает. — Вы предпочитаете шампанское или вино? — прозвучало над ухом. Над ней все тот же мужчина с двумя бутылками возвышался. Взбодрилась она тут же и раздумывать стала. Указала пальчиком на бутылку шампанского, тот кивнул улыбаясь и до краев бокал ее наполнил. — Спасибо, — прошептала она глоток с удовольствием делая. — Это меньшее, что я могу сегодня сделать для вас. Вы украсили мой вечер, я прямо не знаю, что бы я без вас делал. Она улыбнулась смущенно. Присел он с ней рядом, на место Витино и руку на спинку стула ее положил играючи. — Может еще потанцуем? — спросил он. — Леха! — раздался бас, — это вообще-то мое место, дружище. — Прости, Витёк, мы уже уходим, — улыбнулся он извиняюще и руку ей протянул, за собой приглашая. Поднялась она тут же, платье вниз отдернула и руку ему протянуть хотела, да только Витя опередил. Сжал он руку ее до боли, разозлился очень, что кто-то на жемчужину его зариться. Встал он напротив соперника своего, спиной ее своей крепкой закрыл, да в глаза ему смотрит с вызовом. Пожар внутри у него разгорелся, что бы он не сказал, все равно что масло в огонь. Молчат оба, друг на друга в упор смотрят, будто быка два, биться будут не на жизнь, а на смерть. Не думал Витя и о том, что тот его больше в два раза, уже представил как из ружья, ими подаренного, дырку в башке его сделает. Чувствует вдруг тепло ладоней женских на бицепсе своем, как когда-то в юности. Сжала она его руку сильно, а глаза у нее страхом наполнились. Выдохнул Пчелкин, оттаял чуть чуть и с улыбкой сказал: — Прости, братишка, но этот танец она обещала мне, — обнял он ее за талию нежно и за собой увел. Не обернулось она даже, на Алексея ни раз не взглянула. Музыка зачаровывает, в танец, словно в водоворот засасывает. Тело ей поддается, само двигается, в такт фортепиано и скрипки. Встали они с молодоженами рядышком и улыбка их губ коснулась, знали и Саша и Ольга, что чувство их общее связывает. Тонут друг в друге, растворяются, как рафинад в кипятке. Смотрит на него снизу вверх, а он нос высоко задрал, обиделся. Профиль у него такой мужественный, подбородок широкий, брови нахмурил. В одном только взгляде его голубых глаз утонуть можно, захлебнуться. Ну неужели сдастся Самойлова? Неужели чарам его поддастся? Знала она ведь, что всех его женщин одна участь ждет: слезы глотать и гордость собственную, самостоятельно раны зализывая, как собака бродячая. Прижал он ее к себе крепче, словно потерять боится. Будто она туманом осенним рассеется в его руках или рассыпется как фигурка из бисера. Чувствует он тепло ее тела горячего даже через рубашку свою, оттого внутри у него узел тугой завязывается. Как же прекрасен сегодняшний вечер, не описать словами, жаль, что он не Пушкин или не Есенин, он такую поэму написал бы. — Ну и что это было? — вдруг спросила он. — Что? — Нашла с кем тереться… — ревностно шикнул. — Да, нашла, — она улыбнулась, — а ты ревнуешь, что ли? — Ой! Да было бы к кому! — А что с ним не так? Высокий, красивый, при деньгах. Любому из вас конкуренцию составит. Умело она на струнах эмоций его играет. — А ты хоть знаешь, как он деньги эти зарабатывает? — Кто бы говорил! Да вы тоже не ангелы, Пчелкин. — Нам одной святой и правильной тебя уже хватит. — Я справедливая просто. Карма всех рано или поздно настигнет, не думайте, что вы бессмертные. Он рассмеялся. А она посмотрела на него так, будто глупым его самым считала. — Не в этой жизни, Самойлова. Не дождешься. — Вспомнишь ты еще мои слова. — Ладно уж, — улыбнулся он, — не каркай давай, ворона. Она недовольно поморщилась, но промолчала. — И это… — замялся он, — давай больше с ним не связывайся. — Сама разберусь, — буркнула она. — Ух ты, какая злая, — щелкнул он ее легонько по носу, — я тебя все равно никому не отдам. — Разберись уже, чего ты хочешь. И сам не берешь, и другим не даешь. — Да я бы прям ща взял, веришь, нет? Да только воспитание не позволяет. Не буду, пока сама не захочешь.

***

      Возле высотки, в которой теперь находилась квартира Беловых, остановился белоснежный лимузин, с огромными обручальными кольцами на крыше. Из него высыпалась молодежь, все счастливые и пьяные, на ходу бутылки шампанского открывают, «Горько!» кричат неустанно, да жениха по спине похлопывают, советы об жизни интимной на ухо шепча. Краснеет Белов, да рукой на них машет, что мол: «Без вас как-то раньше справлялся». Взял он свою жену на руки и под одобрительный возглас в подъезд ее унес. — Давайте ребята, давайте, — Космос разливал по бокалам игристое, — сто пудово, у них будет мальчик… — А я думаю двойня, не меньше, — Фил едва стоял на ногах, обнимая Тамару. — А я за девочку. Будет такая же умная и красивая как Олька… — мечтательно произнесла Самойлова. — Юлек, а ты ключи то супругам вручила? — спросил Витя. — Твою мать, ключи… — схватила она сумочку свою с плеча Холмогорова, покопалась немного и связку толстую достала, — …вот же они. — Давай я схожу, — вызвался Витя. — Всё нормально, мой косяк, я и пойду. Взглянула она вверх, многоэтажку осматривая, всучила сумочку Пчелкину наспех и тоже в подъезд юркнула. Темнота вокруг кромешная, хоть глаз выколи, побежала по лестнице вверх, новобрачных догнать пытаясь. Каблучки стучат звонко, а под подошвой стекло хрустит. Луна только коридоры длинные освещает, да в окно настырно заглядывает, подсмотреть за ними пытаясь. Замедлила она шаг и идет на ощупь. А стекло все хрустит, его больше становится, кажется. — А это что такое? — Сашка, а какая у нас квартира? — услышала она тихий голос Ольги. — Ребят, я вам ключи забыла отдать… — стен едва касаясь, шла на их голоса Самойлова. — Какая у нас квартира то, Юлек? — Сто тридцать пятая… — снова трещит стекло. — Сто тридцать четвёртая… сто тридцать шестая… — перечисляла Белова, — сто тридцать пятая, Саш… — Оля, стой, — резко, но спокойно сказал Белов. — Стою, — улыбалась Ольга, совершенно не понимая в чем дело. — Ну не шевелись, — Саша не переставал улыбаться, чтобы не напугать жену. — Что случилось-то? — Ну бережённого Бог бережёт, — тихо сказал Саша. — Саш, крыса чтоли? — Крыса, крыса. Ты только не шевелись. Белов аккуратно опустил зажигалку вниз, освещая пол усыпанный осколками. В слабом, желтом огоньке света, он увидел, что небольшая роза на платье его жены, зацепилась за чёрную тонкую леску. — Твою мать, — прошептал Белов, — граната. — Мамочки… — воскликнула Белова, прикрыв рот рукой. — Зажигалку подержи, Юлек, — девушка послушно приняла огонек из его рук, — Дай шпильку… Она достала шпильку из пучка и ее волосы тяжелыми локонами упали на плечи. Белова все это время молча наблюдала за мужем, прикрыв рот рукой. — А теперь возьми Ольгу и идите назад на два пролёта вниз и ждите меня там. Как только спуститесь, дай знать… Она кивнула, и, взяв Ольгу за руку повела ее осторожно к лестнице. И, когда можно было позволить себе на миг решить, что все ещё может обойдётся, обстоятельство подкинуло им новое испытание. Антонина Максимовна, живущая в квартире сто тридцать три на Котельнической Набережной, мучилась сегодня от головной боли. Ее французский бульдог не облегчал ее мучений, а даже наоборот. Уже час он скулит возле двери, страдая от несварения желудка. Взглянула женщина на часы, время позднее, на улицу с ним идти ну совсем не хотелось. Повернулась она на правый бок, пытаясь уснуть, не обращая внимания на жалобные вопли своего пса. Собака же, по кличке «Ватрушка», запрыгнул к ней кровать, облизывая ей лицо, умоляя хозяйку сводить его на улицу. Почесала та его за ушко, встала со скрипучей кровати и вышла в прихожую, с ворчанием накидывая на себя плащ. Пытается пристегнуть ошейник его к поводку, да только не дается Ватрушка настырно, вертится у нее под ногами, язык изо рта высунув, играется. Плюнула она, да дверь входную открыла, собаку без поводка выпуская. Выбежал пес из квартиры, оглядывается, хозяйку ищет, а тут и незнакомец какой то, возле дверей чужих ошивается. Интересно Ватрушке стало, любопытный он жутко. Бежит он к Белову навстречу, радостный, язык за ним успевает только. Антонина Максимовна не видит ничего, замок ключами закрыть в темноте кромешной пытается. Раскрывает Саша руки, собаку поймать пытаясь, а пес тормозит резко, лапами в пол упираясь, да только толку от этого нету, задел он леску и взрыв в подъезде раздался, окно выбивая. Сыпятся осколки дождем на улицу, прямо на голову Вите. Вскакивает Белов с пола и бежит вниз по лестнице. Сидят там Ольга и Юлька на корточках, голову руками закрыв, взрывом чуть чуть оглушенные. — Целы? — кричит он. Кивают те дружно. Спускается Белов на пролет ниже. Тут же и Витя оказывается. Все происходит так быстро, никто ничего понять не успел. Словно пленку в кино кто-то вперед прокручивает. Бьет Саша Пчелкина в челюсть, разъяренный и опьяненный взрывом этим. Заламывает Фил ему руки сзади. — Где девчонки? — трясет его за плечи Космос. Молчит Саша, будто умер кто-то. Толкает его Витя в грудь со всей силы, губу рукавом пальто вытирая и по лестнице вверх поднимается. — Юля? Ольга? — растворяется его силуэт в облаке пыли. — Мы тут! — кричит бодро Белова. Идет на голос Пчелкин, словно котенок слепой на молока запах. Вот черт ее дернул в этот подъезд за ними бежать. Ругал он себя, обвинял, ненавидел, что вместо нее не ушел. Не уберег, не защитил, не настоял. А если бы убило ее, оглушило, контузило… Не простил бы себе никогда, вместе с ней бы в могилу лег, похоронил бы себя живьем. — Витя ты? — спросила она. Упал он перед ней на колени. Осколки стекла в колено ему горячо вонзились, раны глубокие оставляя. — Ты как? Живая? — Все хорошо, Вить, — она улыбнулась слабо, облегчение ему даря. — Как же я испугался… — прижал он к себе ее крепко, молитву шепча. В Бога поверил резко, никогда не молился ведь раньше.

***

       Чёрный мерседес с бешеной скоростью мчался вперёд, нарушая все правила дорожного движения, пропуская светофоры и игнорируя сигналы обогнавших машин. Несмотря на позднее время, город ещё не спал. Для москвичей это был обычный день, ничем не отличавшийся от других. Мы знали, что когда-нибудь это случится, но не думали, что так скоро. Думали, что грохнут нас, но они выбрали мишенью кое-что похуже: наших женщин. У таких как мы нет семьи и быть не должно. Белов же рискнул и может в итоге все потерять. Этот взрыв, это всего лишь первое предупреждение. Мы не слабаки, мы ответим. Мы повышаем ставки. — Вить, отвези меня домой… — тихо сказала она. — Ты поедешь ко мне и это не обсуждается, — твёрдо ответил он. — Да неудобно как-то… Он промолчал, не желая и дальше продолжать этот разговор. Все решено. Он завернул во двор, вставая на свое место парковки. Фары погасли и он устало откинулся на спинку сиденья. Она смотрит в окно, подогнув под себя ноги. Протянуть бы это мгновение, вот так просто, помолчать вдвоем. — Че-то жрать хочется, — сказал он, глядя на ночное небо. — Вить, ты же только из-за стола вылез, — она повернулась к нему, не пряча улыбки. — Ну и что, я же мужчина, мне положено. Она всего на миг окинула его взглядом туманным, затем резко перелезла со своего сиденья, усаживаясь на него сверху и яростно впилась своими влажными губами в его сухие. Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять, что сегодня они оба усвоили один урок: жизнь коротка и ты не знаешь, что тебя ждёт завтра. Сейчас мы живы и до сумасшествия красивы, а завтра прямо с неба на нас может посыпаться град из свинцовых пуль. — Я надеюсь, это не потому, что ты недавно выпила бутылку шампанского, а потом шлефанула все коньяком? — шепотом спросил он, нащупывая замок на ее платье. — Заткнись, — прошептала она ему в губы. И он замолчал. Так страстно, быстро, целовал и покусывал ее шею, оставляя на ней красные следы, помечая ее как свою. Она его. Она таяла под напором его губ, негромко постанывая от удовольствия. Она в бешеном ритме снимала с него рубашку, отрывая в впопыхах маленькие пуговки, которые ссыпались на пол. Он стянул с нее верх платья, открывая вид на упругую грудь в чёрном, кружевном белье и жадно сжал ее в руках и, пока она обсыпала его шею мокрыми поцелуями, расстегнул ей замок на бюстье, отбросив его далеко назад. Бросив все попытки стянуть с себя платье, она сняла с себя трусики, бросила их туда же, куда секунду назад улетел лиф и, задрав платье по бедра, расстегнула ему ширинку, сев так резко, заставляя войти его глубоко в себя. Он громко вдохнул, и подался вперёд, хватая ее за мягкие бёдра. Она толкнула его руками обратно, а сама облокотившись ладонями о его изрезанные стеклом колени и откинувшись немного назад, начала плавно двигаться. Он яростно зашипел и боль смешалась с феерией удовольствий. Он старался сдержать свои стоны, его ноги были напряжены как струна, он поднялся вперёд, хватая ее грудь и лаская ее соски своими пальцами. Ему надоело быть под ее властью и приняв сидячее положение, он схватил ее за бёдра больно сжимая, оставляя синяки. Он насаживал ее на себя медленно, она совсем обмякла в его руках, впившись в его плечи и откинула голову назад. Затем он ускорил темп. Быстрее…ещё быстрее…глубже… Она уже не могла сдерживаться. Она стонала все громче и громче, от этого он возбуждался сильнее. Окна запотели. Оба были на грани. Он почувствовал это и резко вошел в нее… ещё… …и ещё. У нее затряслись ноги, она жадно вдыхала воздух, и пытаясь за что-то ухватиться, скользила руками по мокрому стеклу, оставляя на окнах отпечатки своих ладоней. И в последний раз… Напряжение спадает… Член начинает пульсировать, прямо в ее нутро. Он нащупал на полу пачку сигарет, достал одну штуку и поджег, заполняя салон автомобиля едким дымом. Она выхватила сигарету из его рта и глубоко затянувшись, выпустила изо рта, густой клуб дыма.