Венера

Я утопаю постепенно В твоих глазах, о как же так, И ухожу я вновь мгновенно. Темнее карих, но светлее Солнца, Красивы, будто темный лес. В котором листья веют, над оконцем Стоит закат чарующих небес. Глубокие глаза искрятся над лучами, И понимаю, что пройдет любовь. Глаза останутся обычными глазами, А я уйду, обычно, вновь.

(selie)

             В окне фигура женская мелькнула. Раздвинула она шторы, облокотилась локтями на подоконник узкий, и смотрит как дочь ее из подъезда выходит. Карие глаза взглянули на нее с улицы и улыбка счастливая расплылась на лице девичьем. Помахала Юлька матери, лямку рюкзака на плече поправила и по тротуару в глубь дома зашагала. Но бушует сердце материнское, волнуется… Не хотела она дочь на всю ночь отпускать, но отец кулаком по столу стукнул и сказал коротко: «Я разрешил, Надя. Наша дочь выросла уже!». Взглянула она на часы, вздохнула тяжко, шторы обратно задвинула, на стул села и думать стала. А Юлька идет. Идет, а у самой желудок в трубочку сворачивается. Боязно ей вдруг стало. Убедить себя пытается, что ничего не мешает ей в квартиру свою уютную обратно вернуться, да не ехать никуда. Подумала она так, а сама губы в предвкушении кусает, да улыбку мимолетную зачем-то спрятать пытается. Не из-за Витеньки ли сердце женское сейчас трепещет как птица дикая в клетке, все бьется-бьется-бьется… Трепещешь ли ты так же, Пчёлкин? А он, вроде, еще больше нервничал. Билет ему сегодня счастливый выпал, поговорить он Самойловой сможет, да убедить ее попытается, что не такой уж он и плохой. Но как назло сегодня ничего не получается, то волосы не так лежат, то майка любимая как сквозь землю провалилась, то сигареты резко закончились. «Да чтоб тебя!» — чертыхается он. Мама смотрит на него, а сама глаз отвести не может, улыбается. Волнуется Витя, вот и все вверх тормашками. Подошла она тихо к шкафу, дверцу открыла верхнюю, майку его достала, да сыну протянула. Выдохнул он с облегчением, маму в лоб поцеловал, вытащил несколько купюр из кармана штанов спортивных и ей протянул. Нахмурилась она, головой отрицательно покачала и отвернулась. — Мам, ты возьми, — сказал тихо он, за плечо ее обнимая. Посмотрела она на него пристально, помолчала немного и забрала их неохотно. — Спасибо, Витенька, — перекрестила его на дорожку, свет в прихожей за ним выключила и спрятала деньги в кошелек свой потрепанный. «Бип-бип!» — Космос, твою мать… — выругалась девушка себе под нос. С сигаретой между зубов, довольное лицо Холмогорова, из окна открытого выглянуло. Выскочил он из машины своей торопливо, стянул с девушки рюкзак и сказал: — Давай шмотье, в багажник закину… — отдала она ему вещи свои покорно, а сама дверь заднюю открыла, да на место свое привычное юркнуть хотела. В Линкольне его, у каждого свой квадратный метр был: Витя сидел впереди рядом с Косом, Юля сзади за Витей, Валера за Холмогоровым, а Сашке место по середине досталось. — Ты куда полезла, Самойлова? Садись вперёд, — смотрит она на него, а сама не поймет, — че уставилась, прыгай давай. Спорить не стала. Плечами удивленно повела, села рядом с ним, дверью несмело хлопнула и смотрит на него искоса. Специально он ее рядом с собой посадил, знает, что Вите не понравится это. Знает, и на зло все делает. — Ну что там у вас случилось? — спрашивает она, а сама в окно смотрит, за пейзажами проезжающими наблюдает. — Да ниче такого, Юлек! — бодро сказал он, от дороги глаз не отрывая, — ты не переживай главное. Ща Витю с Валеркой заберём, на дачу поедем, а там Сашка тебе сам все расскажет. — Какую дачу? — А Царевых же помнишь? Она кивнула. — Ну вот уехали они за бугор куда-то, а ключи от дачи батьке моему оставили. Вот Сашка там пока и зарылся. — Что значит зарылся? — Узнаешь, родная. Узнаешь, — похлопал он ее по коленке и руку обратно на руль положил. Ведет он машину еще так интересно, пальцами двумя — указательным и мизинцем. Смотрит вперёд и не моргает. Как бы здесь он, да нет его, блуждают мысли его далеко. Думает он, как Сашку отмазать, не может ведь он всю жизнь прятаться, надо вопрос решать как-то. Уже и к старшим обращаться пытался, да только с ментами связываться не хочет никто. А ведь предатель он по всем фронтам получается, из-за него сейчас Белов в розыске федеральном. Еще и Юлька ни сном, ни духом, что дружка ее закадычного уж давно в живых на свете нету. Вдавить бы сейчас по газам, да стресс снять, дак нельзя, не один он. Подъехали они прямо к спортивному комплексу, где встреча у них назначена, остановились возле перехода подземного и ждут. Видят, Филатов идет что-то рассказывает увлеченно, да руками размахивает, а Пчёлкин хохотом заливается, голову назад запрокидывая. Вышел Холмогоров из машины и быстро к Юльке зашагал, чтобы дверь ей открыть, да руку галантно подать. Не растерялась она, руку его приняла, вышла грациозно и одарила взглядом его благодарным. Увидел это Пчёлкин и пропала его улыбка счастливая. Подошел он к ним, молнии шаровые из глаз в Холмогорова метнул и сказал: — Слышь, Кос, ты иди с Валеркой девчонок встреть. — Тебе надо, ты и иди, — и облокотился расслабленно бедрами на багажник. — Нормально прошу же, как друга, ну, — не унимался Пчёлкин. — И правда, пойдем Кос, — позвал его Фил, — пойдем, пойдем. Схватил он Холмогорова за плечо цепко и за собой потащил, цокнул тот недовольно, но все же поддался. Идет, а сам на Юльку с Витей оглядывается. — Каких еще девчонок? — спросила Самойлова, брови сердито нахмурив, как только Космос с Филатовым в подземке скрылись. — Да там подружки Валеркины. — А меня то зачем звать было, если у вас и без меня «подружек» хватает? — Ты то для души, а они так, для развлечения. — Ты совсем больной, Пчелкин? — оттолкнула она его от себя легонько, а сама к багажнику пошла, вещи свои забрать думала, да на автобусе домой обратно вернуться. — Да я же пошутил, Юль! — кричит он ей в след. — Дебил, — бубнит она под нос и багажник дергает, открыть пытается, но не поддается он рукам женским нежным. Подошел он к ней сзади, да грудью своей могучей в спину ее уперся. Замерла она и не двигается, словно добыча в ядовитые сети попавшая, будто если она шелохнется, то ниточки невидимые дернутся, вдова черная вылезет, да сожрет ее не подавиться. Это было как душ ледяной, тело окоченело и дух перехватило. Наклонился он ближе и ухо ее дыханием своим горячим обжог: — Прости, — произнес он шепотом, — ты же знаешь: язык мой, враг мой. — Это не повод… Скользнула ладонь его шершавая по ее бедрам упругим, на животе остановилась и большим пальцем поглаживает осторожно. А сам он в волосы ее шелковые носом зарылся, да вдохнул глубоко ее запах сладкий. — Останься, — снова шепот. Сделала она вздох один рваный, глаза прикрыла и всем телом к нему прижалась. Улыбнулся он томно, а глаза голубые, как в тумане, пеленой заволокло. Чувствовала она, как он твердо в ее бедро упирается, обернулась навстречу ему и нос его щеки ее ласково коснулся. — Эй! Это че такое? Отпрянули они друг от друга резко, будто кипятком их ошпарили, будто на месте преступления они пойманы, будто что-то запретное сделали. Хохот басистый их на землю вернул. — Че хулиганите? — спросил Космос, блондинку за плечо обнимая. — Умеешь ты, конечно, кайф обломать, — рассмеялся Валерка. — Поехали уж, Ромео и Джульетта. Зыркнул Витя на него злобно, глаза сощурил, да кукиш большой показал. Хохотнул Холмогоров, волосы ему потрепал, и к машине толкнул. — Черт, — обозвал его Пчелкин. Поправил он волосы свои цвета пшеницы и дверцы коснулся, чтобы на место свое сесть. Только дернул его Холмогоров за рукав олимпийки и говорит: — Назад прыгай давай. — С хера ли? Это мое место. — Сегодня ты сзади, я Юльку рядом с собой посажу. — Че? — переспросил Пчелкин и кепку козырьком назад повернул. — Давай давай. А будешь рыпаться, пешком пойдешь, понял? — Да понял я, — вытер Витя уголок рта большим пальцем, да назад запрыгнул, ноги широко расставив. Глядит в окно заднее, а там Холмогоров стоит языком чешет и Юлька рядом с ним хохочет заливисто. Смотрит на него глазами своими цвета песка мокрого, да волосы за ухо убирает. Обнял он ее за шею, чмокнул быстро в волосы черные и смотрит, как Валерка с девчонкам в такси садится. Всколыхнул у Вити внутри пожар мгновенно. А рожа у Космоса до чего довольная, аж кулак чешется, в глаз дать хочется. — Охренели они что-ли? — спросил сам себя Пчелкин, вперед протиснулся, да на клаксон нажал. Вздрогнули вдруг двое, Юлька руку к сердцу прижала, у обоих чуть сердце в пятки не ушло. Шевелит Холмогоров что-то губами яростно, да только Витя не слышит его из машины и ржет поэтому. — Вы где девчонок взяли, Пчёл? — спросил Космос, спустя двадцать минут тишины. Едут втроем и молчат, только радио песни популярные крутит. — Спортсменки, — гордо произнёс Витя, — Фила знакомые. А че, Кос, ты какую будешь? Посмотрел на него Холмогоров через зеркало, а тот улыбается гаденько. Перед Самойловой небось старается, баллы ему снизить пытается. — Заткнись, Жук полосатый Усмехнулся Витя, но промолчал. — Долго ещё ехать? — спросила она. Неуютно в машине было, воздух, казалось, искрится из-за напряжения между этими двумя. — Почти приехали, родная… — ответил Холмогоров с улыбкой на нее посмотрев. У Вити аж скулы свело. Сидит и желваками играет. Родная… Хм, и давно ли она родной ему вдруг стала? Нет, ну яйца свои, конечно, он уж давно к ней подкатывает, да только не отвечает она ему взаимностью, да и не ответит никогда. И вообще не серьезно все это, так, игры детские. То ли дело Витя, у него то искренне всё, не понарошку. Вот только не знал он, что у Космоса тоже намерения серьезные самые, даже жениться хотел, в планах далеких. Проезжают они домики разные, красивые такие, величественные. Юлька взгляда оторвать не может. Надо же, люди живут, красота то какая. Баньки дымятся, яблоньки цветут ароматные и виноград по всему забору тянется. Вот бы все лето тут провести, от дорог пыльных, да шума магистрального отдохнуть. Сбавил скорость Космос, чтобы дороги ухабистые мягче объехать, обернулась она, посмотреть что там Пчелкин делает, а он дремает, голову на спинку сиденья откинув, да рот широко открыв. — Приехали, выгружайтесь, — громко сказал Холмогоров, тишину нарушая. Взглянула Юлька на домик и воспоминание теплое перед глазами ее всплыло, будто вчера это было.

***

Лето 1979. На деревянном крыльце девчушка черноокая сидит, личико свое румяное в ладони спрятала и хнычет тихо, чтобы не услышал никто. Платьице на ней розовое хлопковое, с кружевами пышными, волосы цвета северной ночи в бант белый собраны, на ножках туфельки лакированные, да гольфы длинные. — Ты чего ревешь, то Юлька? — подошел к ней парнишка темноволосый, лет девяти. Высокий такой, худенький и по головке ее гладить ласково начал. — Вовка этот, — ткнула она пальчиком в мальчишку с мячом игравшим, — браслет мне из бисера порвал. Я сама его делала. Всхлипнула она жалобно и разревелась еще пуще прежнего. — Ну я ему задам сейчас, — схватился Космос за перила и с лестницы встал, — сейчас он у меня получит. Схватила она его за руку слабенько, нос рукой утерла и головой отрицательно покачала. — Не надо, Космос. Тебя папа ругать будет. — Да и пусть ругает, не дам я тебя в обиду. — Нет, я ему сама сейчас дам! — встала она и руки в боки уперла. Улыбнулся парнишка улыбкой задорной и похлопал ее по плечу. — А давай! — переглянулись они заговорщически. Осмелела в миг девочка, подошла к своему обидчику и по коленке его пнула тихонько. Завыл тот от боли, да в дом побежал, родителям жаловаться. Рассмеялся Космос заливисто, схватил Юльку за руку и выбежали они за калитку. Бегут и хохочут, все равно дома ремня получат, за то что, Вовку Царева обидели. Сорвал Холмогоров одуванчик желтый, да стебель вокруг Юлькиного запястья перевязал, засмущалась девчушка, Космоса в щечку легонько чмокнула. — Этот даже лучше прежнего.

***

— А не сюда ли мы в детстве далеком ездили? — спросила она. — Точно! — улыбнулся он, домик рассматривая, — я уж думал не вспомнишь. — Красиво. — А то, — улыбнулся Космос, — рота подъем! Встрепенулся Витя испуганно, рот рукавом олимпийки вытер и по сторонам оглядывается. — Че орешь то, емае. — Приехали говорю, выпуливайся. Вон, Валерка уже подъезжает, вещи из багажника разгрузить надо. Потянулся Витя устало и из машины вышел, Валерку встречать, а Самойлова в домик пошла, по тропинке протоптанной, идет, да в окна заглядывает. Зашла и стоит на пороге. Тут все также осталось как и лет десять назад. Часы с кукушкой секунды отсчитывает, чайник железный на плиточке маленькой, а в зале стол круглый большой, со скатертью белой. — О, Юлек, я уже начал скучать, — а тут и Сашка со второго этажа спускается, да руки широко расставляет. — Я уж совсем тебя потеряла, Белов, нельзя же так, — прижалась она к груди его и запах знакомый вздохнула. — Это че за шоу балет? — махнул он головой на компанию девушек, которые в объятиях Валеркиных в дом шумно ввалились. — Понятия не имею, — взмахнула она волосами своими, взглядом Космоса проводила на кухню, да за ним пошла. Увидел Пчелкин, что Юлька за Космосом следом пошла, встал он в проходе на кухню, облокотился плечом о косяк дверной, вроде с Сашей разговаривает, а сам уши навострил, да их подслушивает. Заметила это Самойлова и улыбнулась сама себе хитренько. — Слушай, а как там у Юрия Ростиславовича дела? — схватила она кружок колбасы копченной, прям из-под носа Холмогорова. Шлепнул он ее по руке легонько, а сам улыбку сдержать не может. — Это на стол! А ну не хватать. — Ну я кусочек, мам, — рассмеялись оба, друг на друга посмотрев. — Да ничего, нормально… новая пассия у него появилась. Молодая какая-то, да хрен знает кто такая… — А где он ее нашёл? — Да студентка его, подцепила кошелёк… — проворчал Холмогоров. — Он меня все ещё ждёт в свои невестки? — она легонько толкнула парня локтем в бок. Посмотрел Космос на нее удивлённо и произнес радостно: — Всегда ждёт! Как и я… — Ну вот и славно. Может, когда и дождётся, да? — подмигнула она ему, и в гостиную знакомую направилась, мельком взглянув на Пчелкина от злости красного.       На улице темень глубокая, ночь уже на дворе стоит, но спать, похоже, еще никто не собирался. Маленький домик смехом женским наполнен, да бутылки пустые на каждом углу разбросаны. Комнаты дымка густая окутала, и даже окна открытые не помогают избавиться от едкого запаха дыма и сигарет. Трое парней, стоя на летней кухне, вопросы важные решают. Космос, в фартуке кулинарном, салат крабовый стругает, Пчелкин на стуле сидит, курит и виски себе попивает, а Саша на столешницу облокотился и наблюдает молча. — Ну че, рассказал Самойловой? — спросил Витя. — Рассказал, — кивнул Саша. — Че всё, что ли? — Всё рассказал. — И как? — спросил Космос. — Да вроде ниче, нормально, — сделал он глоток из бутылки стеклянной, — курить ушла. — Ну это серьезно, — рассмеялись они. — А я не понял, Пчела, ты же вроде за Самойловой ухлёстывал, че за девчонки левые, а, дружище? — Космос удовлетворенно хмыкнул. — А я че, оправдываться перед тобой должен, Белый. Я тебе вроде на свадебном алтаре клятву не давал, — ответил Витя. — Да причём тут это, Пчелкин. Я тебе Юльку обидеть не дам. — Да кто ее обижать собрался? Мы же с ней просто друзья, ты у неё то поинтересуйся, прежде чем пургу мне гнать, — потушил Пчела сигарету и со стула поднялся. — Ну и правильно, Пчёл, не твоего она поля ягодка, — бросил Саша. Взял он гитару и вышел с кухни, плечом Пчелкина больно задев.       — А скрипачка из дома напротив, значит, твоего, а, Белый? — но Саша его уже не услышал. Докурив сигарету до самого фильтра, девушка в дом шумный вошла. На кухню сначала зашла, но пусто там было, нет никого, а из зала мелодия знакомая льется, уши мягко лаская. Саша Цоя на гитаре играет. Прошла по коридору узкому, на диван села мягкий, погладила его по обивке старенькой и стакан Космосу протянула. — Кос, подлей, будь другом. — Конечно, родная! Что тебе налить? — Ну виски давай. — Будет сделано, мадемуазель. Ждет она свой напиток, а сама глазками по комнате бегает. Валерки уже нет давно, девчонки, которая весь вечер возле него прыгала тоже. Окурок на столе только тлеет, а на нем отпечаток от губной помады красной. Хозяйка сигареты этой, так и напрашивалась на коленки к Пчелкину сесть, да только отталкивал он ее постоянно, а она губы свои яркие дула обиженно. А Пчелкин то где? — А где Витя? — спросила Самойлова, Белова перебивая. Перестал он петь, плечами пожал и глоток из рюмки своей сделал. — Не знаю, маленькая. Вот и сложился пазл, в головке ее хорошенькой. Скрутился ее желудок предательски, ком в горле скоро наружу выльется, а горькие слезы разочарования душить ее начнут. Верила она ему почему-то. Но не обещал он ведь ей луну с неба достать, да и в любви до гроба не клялся. Вышла она на крылечко, уселась на лесенку деревянную, как в детстве когда-то и сигарету из пачки достала. Пытается спичку руками трясущимся поджечь, да не получается ни черта. Ветерок летний дует прохладно. — Твою мать, — ругается нервно она. — Помочь? — вздрогнула она от неожиданности, да в темноту всматривается. Вышел из тени Пчелкин, крутанул колесико зажигалки и поднес огонек к ее сигарете близко. — Витя? Ты здесь? — не поверила она своим глазам сначала. Думала развлекается Пчелкин с девушкой с губами алыми. — Дышу свежим воздухом. Подвинься, — толкнул он ее легонько в плечо, а она отодвинулась, немного места ему уступая, — Да ты вся трясешься, замёрзла? — Немного, — но она тряслась не потому, что замёрзла. Витя молча снял с себя куртку и накинул ее на плечи Самойловой, руки ее растирая своими, чтобы она поскорее согрелась. Укуталась она в нее посильнее и вздохнула глубоко, яркий аромат табака ощущая. — А где эта твоя? — Кто? — не понял он. — Ну эта твоя, с губами яркими? — Моя? — переспросил Пчела. — Угу, — затянулась она сигаретой и дрожь потихоньку отступать начала. — Ревнуешь что-ли? — улыбнулся он. — С чего ты взял? — возмутилась она, — так, просто спросила. — Моя сидит рядом и дрожит, как осиновый лист. Посмотрела она на него своими глазами круглыми и молчит. И Пчелкин молчит. Утопает он в глазах ее карих, точно в зыбучих песках, утягивают они его за собой в неизвестность. «Отпусти меня из омута своего», — подумал он. А глаза у нее как янтарь, шоколад, как корица и кожа. А он ведь грешник, дьявол, искуситель, а она священник, ангел, Серафим. Взял он ее за подбородок аккуратно и каждый сантиметр лица рассматривает. Глаза ее светящиеся, нос аккуратный, вздернутый, щеки румяные, да губы сладкие, точно карамель фруктовая. Наклонился к ней ближе, губ ее коснулся легонько и прошептал тихо: — Я так долго этого ждал… — Так детишки, вы че тут хулиганите? — из домика Холмогоров шумно вывалился. На ногах еле стоит. — Ты как всегда вовремя, Кос. Че тебе надо? — проворчал Витя. — Юлек, водить умеем? — икнул Холмогоров. — Умеем, — отозвалась она. — Молодец, хвалю. Вставай, поехали… Фииил?! — крикнул Космос. — Слышь, косматый, я шланг или че, ты куда собрался? — разозлился Пчелкин. — Не кипишуй, Витек, все на мази, — снова икнул, — ща мы до меня доедем, бабки возьмём, ещё алкашки купим и обратно. — Не гони коней, Кос, вали спать, завтра похмелишься. — Заткнись а, — рыкнул Космос. — Ну давайте съездим, — пожала плечами она. Если не сядет за руль она, самая трезвая из всех, то сядет кто-нибудь другой, в стельку пьяный. — Поехать с вами? — Эй, народ, — пробурчал Валерка, языком еле вороча, — помогите шнурки завязать, емае. Ржет Космос, шнурки в бантик завязать пытается, а сам на Филатова заваливается. Падают они друг на друга, да хохочут громко. — Останься с Сашей, вдруг чего случиться, — улыбнулась она, с лесенки встала и провела ладонью по волосам его мягким. — Твою мать, какие девочки, а я-то сразу с двумя, прикинь, Кос, — громко загоготал Фил. — Спускайся уже, герой вечера, — взяла она его под локоть и к машине повела. — А я когда-нибудь говорил, что ты очень хорошая… — услышал Витя вдалеке голос Валеркин.

***

— Я начал жить в трущобах городскииииих… — Космос и Валера на заднем сиденье орали песни во все горло, мешая девушке сосредоточиться на дороге. — Кос, давай потише, вы мешаете, — раздраженно шикнула она на них. — И добрых слов, я не слыхал… — продолжил Космос шепотом. — Ты точно не рассказал своему отцу, что я за руль села? — она посмотрела на Холмогорова через зеркальце маленькое. — Обижаешь, Юлек. Расслабься. У нас ещё море алкашки и вся ночь впереди, — Валера икнул. — Время вообще-то, три утра, Холмогоров, — улыбнулась она. — Отставить, Филатов! Ну-ка не икать, — Космос тряхнул Валеру за плечи. Ночь стоит темная и дорогу разглядеть сложно, даже с фарами яркими. На пути к загородным дачам, которые являлись престижным местом отдыха всех «сливок» Москвы, не было установлено ни одного уличного фонаря. Вокруг было тихо. Валерка икал без остановки, а Космос шансон пел, горлом охрипшим. Глаза, привыкшие к темноте, кружочек яркий разглядели.       — Космос, посмотри-ка, что там? — попросила она. Замолчал Холмогоров резко, сощурился послушно и в темноту вглядывается. Заерзала Юлька на сиденье нервно, все ближе подъезжая. — Не понял, че там происходит такое? — отрезвел в миг Космос, да Филатова тормошить начал. В темноте густой, посреди дороги Пчелкин стоял. Направил он дуло пистолета на машину Холмогоровскую, да фонариком в окна настойчиво светит. Сощурились они дружно от света яркого, а Витя дверь переднюю резко открыл и крикнул испуганно: — Сашку ранили! — Че? — спросил Фил, на Витю глаза выпучив. Выскользнула Юлька из машины быстро, дверцей хлопнула громко и подошла к «пятерке» старенькой. В окно заглянула, а оттуда на нее глаза испуганно смотрят. Сидит там мужик в фуражке черной, да с погонами на плечах худых. Обмотано его тело бечевкой желтой, да так крепко, что и рукой пошевелить он не может. Промычал он ей что-то, а она скривилась брезгливо, да в другое окно заглянула. Ахнула она в ужасе, рот рукой прикрыла, а сердце ее прямо в пятки ушло. Там, облокотившись головой на сиденье, Саша сидел, и рукой кровавой рану на животе прижимал. Губы у него бледные, взгляд затуманенный и шепчет слабенько что-то. — Если ты выживешь, Белов, я тебя убью, — пощупала она пульс на шее его. — Лучше смерть от пули, чем от девчонки, — усмехнулся Саша и сморщился сразу. — Сейчас будет больно, терпи, — поманила она Фила рукой, да Сашку в машину к ним пересадить попросила. Взял он его под подмышки и тащит с трудом. — Ты как, Санек? — спросил его Валера. — Как будто меня ранили. — Ну жить будешь, раз шутишь еще. — Тащи его в машину назад, — скомандовала девушка, — Космос, возьми аптечку из «пятёрки». Посадил его Фил аккуратно в машину, а сам на корточки возле него сел. Дергает он ногой нервно и Космоса с аптечкой все подгоняет. — Ну че ты там, Космос?! — Валер, перевяжи его, у меня руки трясутся, я не могу, — кинул Холмогоров аптечку прямо Филатову в руки. Светает уже. Небо оранжевым цветом окрасилось. В воздухе запах сырой земли повис, душит он очень. Топчется Витя на месте нервно, голову к небу все задирает, да сигареты одну за одной выкуривает. Подошла она тихо к нему, рядышком встала, даже дышать тише старается. — Ты как? — несмело спросила она. — Да ниче, бывало и лучше. — Что случилось? — забрала она сигарету из руки его и поднесла к губам своим. — Засада. ОМОНовцы дом окружили, сдавайся, Белов, говорят. А мы их нахер послали, и в лес ринулись, — он взял из пачки новую сигарету и закурил, — Сашка че-то замешкался, вот ему и досталось. — Как они вас нашли интересно. — Участковый на нас настучал. А мы его тачку угнали, расквитались, считай, — Витя на минуту задумался, — блин, кепку там оставил. Жалко. Хорошая была кепка… — Нам ехать срочно надо, вдруг они искать вас пойдут, — сказала девушка, легонько касаясь плеча его. — Твою мать! — выругался он, пнул со всей силы колесо Линкольна и на землю голую сел, за голову яростно взявшись. Села она молча с ним рядом, голову ему на плечо опустила и вздохнула тяжко. Обхватил он ее руками крепкими, да смазано в волосы чмокнул. Сидят они рядышком, да о своем каждый думает. — Прости, что втянули тебя во все это, — тихо прошептал он. — Ничего Вить, хорошо всё будет, — улыбнулась она, руку его крепко сжав. Погладил он ее по костяшкам пальцев тонких, да поцелуй влажный на них оставил. — В машину все, быстро! — кричит Холмогоров.

***

Ранним, прохладным летним утром, на горах Воробьевых, пятеро молодых людей в круг собрались. — Ребят, я вам до конца жизни обязан, если бы не вы, лежал бы я сейчас в сырой земле, — сказал тихо Белов. — Ты че, умирать собрался, Белый? — спросил, ухмыльнувшись Филатов. — Сваливать нам надо, Саня, за горный хребет, — добавил Витя. — Я вам клянусь, я за вас всех жизнь отдам, я вас никого, никогда не оставлю в беде, клянусь всем, что у меня осталось, клянусь, что никогда не пожалею о том, о чем сейчас клянусь и никогда не откажусь от своих слов! — и выставил он вперед свою ладонь кровавую. — Клянусь, — и на ладонь Саши, Филатова ладонь легла. — Клянусь, — повторил Космос. — Клянусь, — присоединился Пчелкин. В конце концов, на руке Белова лежали сильные руки Филатова, Холмогорова и Пчелкина. Не хватало только одной. Повернули они головы в Юлькину сторону и смотрят на нее вопросительно. — Ты че стоишь, Юлек? — спросил Белов, дрожащими губами, — ты сегодня, считай, прошла посвещение в «Бригаду», теперь ты одна из нас, Самойлова. Все, что я сказал, относится и к тебе тоже. Закатила она глаза и улыбнулась. — Клянусь! — Бригада!!! Не подозревал никто еще даже, что в этот день, похоронили они свою молодость беззаботную, да максимализм юношеский, ведь этот день и запустил главный механизм в рождении одной из самых крупных и опасных ОПГ города Москва.