Венера

      Лето 89…       В этом году начало июня выдалось на удивление жарким. Термометры показывали двадцать пять градусов, поэтому шоколадное мороженое в руках у отличницы — Юльки Самойловой, таяло, падая коричневыми кляксами прямо на асфальт. Весь двор знал ее как гордость школы, хорошо воспитанную и умную не по годам, девчонку, но никто так и не смог привыкнуть к тому, что из маленькой девочки, она плавно превращалась в цветущую, как молодой бутон розы, женщину. Мягкая, женственная фигурка: тонкая осиная талия, стройные ноги, черные, густые по плечи волосы и огромные карие глаза, обрамлённые длинными ресницами. И когда бабушки соседки по подъезду обсуждали нынешнюю молодежь, Юлька им представлялась, все той же пятиклассницей с большим рюкзаком за спиной и со сменкой в руках.       — Эй, отличница, ты куда это так быстро почесала?       Девушка настолько погрузилась в свои мысли, представляя счастливое лицо матери и гордо поднятый подбородок отца, узнавших об успешно сданных экзаменах, что не заметила как проскакала мимо машины «Линкольн» и забравшихся на неё компанию «Бригадиров». Ох уж эти старые-добрые и уже до боли родные, словно маленькая частичка беззаботного детства друзья. И девушка цеплялась за эту частичку, как за последнюю соломинку во время штурма. Ребята с самого юного возраста росли в одном дворе, поэтому считали друг друга братьями, а Юльку сестрой и, как полагается старшим, охраняли ее от нежелательных, потенциальных парней, именно поэтому, их у девушки, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Все они ухаживая за девушкой, вскоре пропадали при странных обстоятельствах, не отвечая на ее звонки и полностью игнорируя ее присутствие, прекрасно зная, что за ее спиной стоят: шкаф — Холмогоров, боксёр — Филатов, маленький, но бесстрашный — Белов и хладнокровный Пчелкин.       — А я экзамены на отлично сдала! — девушка взглянула на парней снизу вверх и тут же сощурилась от настойчиво яркого солнца, прикрывая ладонью глаза, цвета горького кофе.       Валерка Филатов сильно выделялся из их компании и речь идёт не о внешности. Нет. Все благодаря его характеру. Несмотря на то, что родителей у него не было и воспитывался он в детском доме, ему все же удалось стать достойным человеком, стать настоящим мужчиной. Безумно добрый, отзывчивый, да ещё и спортсмен, отбоя от девчонок у него не было, но Валерка, к несчастью всех девчонок, бокс любил больше.       — Кто бы сомневался, Юлек. Папа мой каждый день тебя вспоминает, мечтает, чтобы я женился на тебе, — Космос спрыгнул с крыши своего ярко-разукрашенного автомобиля и подошёл к девушке, пробегая быстрым взглядом по ее лицу. Со стороны Холмогорова, упоминание своего отца было хитрым и нечестным ходом, ведь Юля очень уважала Юрия Ростиславовича, а Космос это знал и частенько без стыда этим пользовался. Парень уже много лет ухлёстывал за девушкой, начиная аж с детского сада. В пять лет он вручал ей в знак внимания желтые одуванчики, жуков — солдатиков в спичичном коробке и коряво вырезанные сердечки из бумаги. Сейчас же мальчик повзрослел и в ход пошли огромные букеты с пышными розами, билеты в театр на первые ряды и дорогие брюлики.       — Передавай привет Юрию Ростиславовичу, — девушка стыдливо опустила глаза вниз. А стыдно ей было за то, что взаимностью она ему, увы, ответить не могла, за что себя постоянно ругала, — а вы тут чего?       — Саня же вернулся, представляешь? — Космос будто забыл, что минуту назад пытался докричаться в рупор до Саши, отвлекаясь на студентку.       — Правда? Девушка не дождавшись ответа, побежала в квартиру шестьдесят пять, чтобы убедиться в том, что Холмогоров не обманул, забыв об ожидающих ее дома родителей. Темно-коричневая дверь, обитая бордовым мягким дерматином встречала девушку все той же тишиной, и лишь с улицы из открытой подъездной двери, доносились радостные перепалки парней. Тонкие пальцы торопливо надавили на звонок и его протяжный звон эхом отразился от синих стен, покрытых тонкими трещинками вен. Татьяна Николаевна, как и всегда, легонько приоткрыла дверь, осторожно высматривая гостя. На ее плече висело белоснежное кухонное полотенце, а по-домашнему теплая мимолетная улыбка ласково коснулась ее сморщенных губ. Она лишь на секунду задержала взгляд на девушке, пропуская ее в залитый желтым светом коридор. На кухне была полная суета: металлический старый чайник, настырно выпускал пар из тонкого горлышка, на почерневшей от времени сковородке шипели яйца, штук пять, не меньше, из крана текла тонкой струйкой вода, а сама женщина, торопливо нарезала свежие огурцы, как попало сбрасывая их в стеклянную вазочку. Самойлова подошла к раковине и со всей силы крутанула ручку смесителя, перекрывая воду. Татьяна Николаевна никогда не закрывала его до конца.       — Татьяна Никалавна, я вам табличку скоро здесь повешу «Закрой меня», — девушка в привычном жесте мягко коснулась ее плеча.       Женщина легонько улыбнулась, не отрывая взгляда от ножа.       — Юленька, какой с меня спрос? Я ведь уже не молодая.       — А вот и не правда, вы еще на свадьбе правнуков погуляете, — она присела на деревянный стул и стала нервно тарабанить пальцами по столу.       — Твои слова, да Богу в уши, — женщина повернулась к Самойловой и глянула на малюсенькую иконку в дальнем углу кухни, но тут же спохватившись, продолжила кулинарить, — Ничего не успеваю, представляешь, Сашенька пришёл, а я даже… Но девушка, словно окунувшись под толщу воды ее не слышала, она уставилась в окно, где радостно махали руками Космос и Валерка. Пчелкина почему-то в их компании сегодня не оказалось, что было весьма странно.        — …а я ему сказала, пока не поешь, никуда не пущу, — тараторила Татьяна Николаевна.       — Давайте я помогу, — она в один шаг очутилась перед женщиной, аккуратно выхватывая из ее морщинистых застиранных рук нож, в попытке сосредоточиться на чем-то, кроме думах о Пчелкине. Честно говоря, получалось совсем плохо, и перед ее глазами, словно кадрами в черно-белом фильме, всплывала довольная Витина физиономия. Вот уж действительно скользкий уж… Мечта всех девчонок, сердцеед и местный Дон Жуан, погубивший не одну, еще совсем юную девчачью душонку.       — Ой спасибо, моя золотая, а то ничего не успеваю, надо Сашеньке яичницу пожарить. Вот я всегда Сашке говорила, Юлька хорошая девочка, с ней тебе нужно дружить, а то вцепился в эту Ленку, зачем она ему нужна, — тихий смешок прокатился по кухне, заглушая тяжелые шаги.       — Ма, я же сказал, я не буду есть, — с любовью в голосе пробасил Саша, облокачиваясь мускулистым плечом о стену, с улыбкой наблюдая за двумя самыми родными в его жизни женщинами. Самойлова и Татьяна Николаевна одновременно обернулись, впившись взглядом в Белова. Юлька коротко ахнула, прикрывая рот ладошкой, рассматривая совсем недавно еще юного мальчишку, внезапно скинувшего старую шкурку и превратившегося в крепкого, бугристого мужчину, и только беспорядочный ежик на голове все еще выдавал в нем того самого Сашку этажом ниже.       — Ну обними хоть что-ли, — хохотнул он, расставляя руки в стороны. Каменной изваяние с Юлькиным лицом наконец отмерло и вот уже ее тоненькая фигурка тесно прижата к могучей груди Белова. Привычный запах табака, хвои и мыла настойчиво ударил в нос, и девушка сморщилась, пытаясь сбросить с себя надоедливое щекотание. Он широкой ладонью впился в ее макушку, спутывая черные, как грива вороного коня волосы.       — Сашка, я так скучала, — прошептала она ему мягко на ухо.       — Я тоже, Юлек. Я тоже, — так же шепотом, словно рассказывая секрет, произнёс он.       Эти двое дружили ещё дольше, ведь они в добавок ко всему были соседями. Их родители частенько отмечали Новый год вместе, и пока взрослые сидели за столом с бокалами с шампанским в руках, и загадывали тайные желания под бой курантов, дети строили шалаши из покрывал, которые находили на антресоли, а под конец засыпали, рассказывая друг другу детские страшилки. Они были друг у друга первой любовью, потом яростно ненавидели друг друга за то, что Сашка спровадил Юлькиного ухажёра, Кольку Иванова из седьмого «Б», но все же сумели сохранить прежнее тепло и дружескую, братско — сестринскую любовь.       — Ну что же вы стоите. Сашенька! Юленька! — радостно произнесла мать, стягивая с плеча полотенце и утирая им уголки глаз, — давайте хоть чаю попьем. Сынок, ты бы покушал, Юля, ну скажи ему, тебя он точно послушает, раз мать родную не слушает.       — Спасибо, Татьяна Никалавна, но мне домой нужно. Папа наверное уже потерял. А ты, Саш, и вправду сядь-ка и поешь, мама же старалась, — улыбка снова расплылась на девичьем лице, мимолетный взгляд на Сашу и хрупкая ладошка потрепала его по волосам, мягко подталкивая к стулу.       — Давай с нами, Юлек, я за тобой зайду попозже, будь готова, — произнёс Белов, усаживаясь на скрипучий стул, и потерев ладони друг об друга, пододвинул к себе уже остывшую яичницу.       — Буду, — тихо произнесла она.       Татьяна Николаевна благодарно кивнула девушке, пытаясь накормить Сашу с ложечки, тот упрямо отворачивался, угрюмо посматривая на мать исподлобья.        — Ну ма! — сурово пробормотал он, на что женщина сдалась и молча, положив подбородок на руку, наблюдала за сыном, трепетно вздыхая.       Самойлова не оборачиваясь покинула квартиру шестьдесят пять, тихо прикрыв за собой дверь. Теперь за Татьяну Николаевну можно не переживать. Сын вернулся, а значит теперь она снова в надежных руках. Два года девушка навещала Сашину мать, отвлекая ее своей бесполезной болтовней и сплетнями о соседях, не давая ей скучать одной темными, одинокими вечерами. Она с мамой, тетя Катя, и мама Пчелкина. Парни тоже, конечно, иногда помогали, продукты там донести или в магазин по мелочи сбегать, но в большинстве случаев пропадали где-то на рынке рижском. Красавица Ленка Елисеева, которая клялась и божилась Сашку дождаться, совсем из вида пропала, говорят упала девчонка на дно совсем, деньги большие телом своим зарабатывает.       Квартира ее уютная, находилась этажом выше. В прихожей стоял тягучий аромат яблочного пирога и жуткая духота. Отец, натянув круглые очки на нос, тихо дремал перед включенным телевизором, легонько покачиваясь в кресле качалке, а мама уже вовсю хлопотала на кухне, тихо напевая песню Валерия Леонтьева. Ее родное гнездышко значительно отличалось от Сашиного. Мебель дорогая из Европы привезенная, прозрачный хрусталь как признак роскоши, картины известных художников на стенах, пышные белоснежные ковры на полу, техника новомодная, алкоголь брендированный. Все эти квадратные метры достались семейству от бабушки ныне покойной, потому родители ни за какие деньги не захотели променять их на бездушные стены новостроек.       — Я дома, — девушка устало скинула с тонких лодыжек классические бежевые лодочки, мягко помяв ступни, и поплелась на кухню, попутно вдыхая аромат домашних яблок.       — Юлька наша пришла, зачеты принесла, — хохотнула женщина, ставя на стол три чашки из праздничного сервиза, — Володя, дочка пришла!       — Да иду я. Иду! — сонно пробормотал мужской голос и шаркающие шаги заглушили свист чайника. Тихий смешок двух женских голосов волнами разлился по маленькой кухоньке. Мужчина широко зевнув, почесал седой затылок, мягко усаживаясь на лакированный стул. Он нежно потрепал дочь по плечу, мягко его массируя. Отец у нее был высокий, чернобровый красавец. От него Самойлова унаследовала черные как смоль волосы и густые ресницы. Мать же наоборот, маленькая, хрупкая женщина, с волосами цвета жженой пшеницы и глазами бесконечно голубого горизонта. Брак их длился уже двадцать три года, но Владимир Андреевич смотрел на свою жену все с таким же трепетом и неугасаемой любовью.       — Как прошло? — спросил отец Юльку, наблюдая как Надежда Вячеславовна разрезает пирог на ровные части, — ты мне побольше отрежь. Женщина улыбнулась, но сопротивляться не стала и в блюдце перекочевал самый большой и ароматный кусок пирога. Мужчина с наслаждением втянул носом запах отдающий корицей и схватив десерт руками, расстроено шикнул обжигая пальцы.       — Володь, подожди хоть, остынет, — мать приложилась губами к ободку чашки и неторопливо сделала глоток. Юлька, запинаясь от нетерпения, стала рассказывать как экзамены сдала. Рассказала, что билеты ей нетрудные попались и однокурсники все такие интересные. С девчонками познакомилась и мальчишками веселыми, преподаватели умные и аллея при институте такая красивая, а здание то какое большое, пропáсть на веки можно. Родители незаметно переглядывались, умилённо улыбаясь, не успевая за мыслями дочери проследить, так она много и беспорядочно говорила, старясь весь свой восторг в одно предложение уместить. Громкий стук в дверь ей договорить не дал. Увлеченная сама своим рассказом, она только сейчас вспомнила, что с Сашкой о встрече договорилась.       — Это Саша ко мне пришел. Можно я пойду? — она в молитве уставилась на папу, своими красивыми хитрыми глазенками. Вот лисенок, подумал он. Достанутся же на беду кому-то эти глазки обманщики.       — Иди уж, — махнул рукой он, не в состоянии с ней долго бороться.       На улице только начинало смеркаться, дул прохладный летний ветерок, луна стыдливо спряталась за облаками, а вынырнув из подъезда нужно сначала привыкнуть к отсутствию света, ведь фонари еще не зажглись, рано. На скамейке ярко горел оранжевый огонёк от зажженной сигареты.       — Быстро вы, я даже докурить не успел, — раздался знакомый голос в темноте.       — Курение убивает, — с усмешкой ответил Белов и не останавливаясь прошел мимо Пчелкина.       — Деньги тоже, но мы ж от них не отказываемся, — с важным видом заметил он, одним щелчком выбросил окурок, догоняя Белова. Юлька молча плелась вслед за Сашей, изредка оглядываясь по сторонам.       — А ты че молчишь, Юлек, воды в рот набрала? — Витя обогнул Сашу и зашагал рядом с девушкой.       — А о чем мне с тобой говорить? — обиженно спросила она, — три месяца не виделись и еще бы столько же.       — Ооо… — протянул Белов.       — Да че-то, как-то… — начал оправдываться Витя, неловко почесывая затылок. А ведь действительно, что-то он совсем заработался. Некогда было к Самойловой заскочить и мать Белова проведать. Рэкет этот силы последние высасывает, зато денежки какие приносит. Сказка! Да и срал он кучу, дружба дружбой, а деньги врозь. Простит уж как-нибудь. А не простит, да и Бог с ней… Посмотрел он на нее аккуратно глаза скосив, чтобы не заметила, а лицо то недовольное… злится. Красивая зараза, решил он вдруг. Губы надула и морщинка меж бровей залегла. Старше становится, скоро очередь из парней выстраиваться будет, а он решил, что первый в очередь эту встанет, и пока сам из этой чаши запретной не испьет, других не пропустит. Холмогоров только если, локтями своими здоровенными всех растолкает и вперед протиснется. Ветровка еще эта Сашкина огромная на узеньких плечах, содрать бы ее да в рожу Белову кинуть, а своей накрыть, да руками попытаться ее согреть, продрогла вся, вижу же дрожит. Хрупкая такая, как балерина хрустальная.