Обломком карандаша

      14 ноября       Чуть не опоздала на арифметику. Пока готовилась к уроку, нашла анонимку — «Преврати-ка Стропилину в жабу, ведьма!» На переменке так и не сумела вычислить автора, почерк какой-то волнистый. Выкинула записку вместе с промокашками. Стало немного дурно, так и не съела завёрнутый мамой бутерброд.       Пока возвращались из гимназии, из головы не шла красивая дама. У них с отцом какие-то дела… Неужели это она разбила ему нос? За что? Каюсь, пробралась в отцовскую мастерскую, покуда сам он был в отлучке. Очень грязно, хоть мама здесь и убирается каждую неделю. Запачкала подол форменного платьица синей краской. На холсте у отца снова было нарисовано что-то жуткое — с четыремя глазами по разным углам и лохматой мордой. Оно так посмотрело на меня, что я аж присела на софу. Наткнулась там на склянку с белым порошком внутри. Наверное, его добавляют в краску. Только вытащила пробку, как вошла мама, дрожащими руками забрала у меня склянку и, пытаясь казаться строгой, велела больше к отцу без его ведома не заходить. Её что-то напугало, посильнее, чем та картина — меня. Кругом загадки.       Еле отстирала пятно на платье.       15 ноября       Сегодня удивительно солнечный день, небо чистое, а свежий снег укрыл всю грязь. Воздух пахнет постиранным бельём. С утра было так хорошо, что я решилась на преступление — выждала, когда мама скроется из виду, и вышла за ограду. Я направилась в Летний, желая зарисовать замёрзший Карпиев пруд. Знаю, за прогул мне влетит, но только от начальницы и классной дамы. Дома бранить не будут. В гимназию придёт отец, выслушает, покивает, что займётся моим воспитанием, а потом лишь потреплет меня по волосам и скажет, что в мои годы мог гулять неделю. Так было в прошлый раз, в апреле, когда я вместо уроков отправилась любоваться цветущей черёмухой.       Дальше случилось невероятное — бывает же! По дороге в Летний я столкнулась с той красивой дамой. Сегодня на ней были чёрная шляпка с вуалью и длинное манто, сразу ужасно захотелось его потрогать. Мы замерли, как [строка вымарана], глядя друг дружке в глаза. Дама опомнилась первая. Она не стала спрашивать, потерялась ли я и куда пропали мои родители, как-то сразу угадала, что я прогуливаю гимназию. «Дело благородное», — усмехнулась она, во взгляде заблестел… азарт? Как у отца во время карточной игры. Нежданно дама предложила пойти к ней домой и полакомиться птифурами вместо того, чтобы мёрзнуть в саду. Её глаза стали добрыми, а улыбка — мягкой. Я мялась. Она узнала моё имя и называла меня «милой Агатой». Сложно было ответить. С одной стороны, дама казалась мне загадочной, а может быть, даже опасной. С другой же, она была доброжелательной, весёлой и, кажется, понимающей. Подумалось, быть может, я разгадаю их с отцом тайну…       Дама представилась Ф. С., но сказала, что я могу называть её просто Ф., как подругу. Квартира Ф. находится в Кузнечном переулке, в изящном четырёхэтажный доме. Внутри было тепло, пахло старыми книгами и духами. Ф. всё время одобрительно кивала, расспрашивая меня о гимназистских буднях, говорила, что сама кончала гимназию в Гатчине и скучает по своим проделкам. Как-то аккуратно вскрыла, что у меня не ладится с девочками, то ли всерьёз, то ли в шутку (надеюсь, что в шутку) заявила, что может стащить у знакомого профессора коробок с чесоточными клещами, чтобы я подсыпала их своим обидчицам во время занятия гимнастикой. Я отказалась.       Птифуры с чаем были вкусные, хоть я и не очень люблю сладкое. У Ф. милейшие коты, на ощупь, наверное, приятнее, чем манто. Персидские, пишу, чтобы не забыть. Всё моё платье было в шерсти.       Изучив столовую и гостиную, поняла, что Ф. живёт не одна. Скорее всего, она замужем. Картину отца, говорит, повесила в спальне. Хвалила его, как художника, называла «оригиналом». Глаза у неё стали немного колючие, мне не понравилось. Хотела выяснить, ладим ли мы с отцом. Я сказала, что он ко мне добр и прощает многие шалости. «Ночами, наверное, пишет картины?» — с непонятной интонацией спросила Ф. Я кивнула, и Ф. странно сощурилась.       Чуть не заснула у камелька, прямо на ковре. Наверное, это из-за тепла, не думаю, что Ф. подсыпала мне сон-траву. На часах было три, заторопилась к маме. Ф. проводила меня до наших меблирашек. Встретил нас отец. Его взгляд словно испепелял Ф., я видела. Отец втащил меня внутрь и захлопнул дверь буквально перед её носом. У мамы страшные глаза — ей успели доложить, что в гимназии меня не было, она подняла на ноги отца.       «Твой дед, мой батька, за такое выдрал бы меня до полусмерти!» — бросил отец. Такого раньше не было, он сквозь пальцы смотрел и на мои дрянные оценки, и на мои прогулы. Наверное, всё дело в Ф.       Впервые я наказана — две недели никаких прогулок. Отец со мной не разговаривает. Я побоялась даже, что отнимут мои альбом и карандаши. Слава Богу, не тронули. Завтра в гимназии будет разнос. В душе саднящее чувство. Ах, зачем я только пошла с Ф.? [записей нет, только несколько карандашных набросков: руки матери, горбоносый профиль отца, снеговик без улыбки]       21 ноября       Отец не может долго дуться — простил. Сказал, что всё-таки сводит в следующие выходные в иллюзион. Дают какую-то комедию. Я рада.       Анонимки продолжаются. Сегодня в парту подложили две промокашки с всё тем же волнистым почерком: «Я не Кики, меня не возьмёшь», «Бойся костра, ведьма». Это точно не Ринушка — у той каллиграфический. Хотя могла и подделать. Завтра я дежурю и, возможно, доберусь до тетрадок с упражнениями по чистописанию. Сравнить почерки — дело лёгкое.       Дома решилась спросить отца о Ф. — тот ответил мне по-польски: «zła kobieta», «плохая женщина», то есть. Его глаза вначале были недовольными, а затем он усмехнулся. «Забудь о ней, Агатка». Чудно. Они с Ф. будто играют в какую-то игру. Как же мне её разгадать?