Обломком карандаша

      2 ноября, 1912 год       Нашла у отца старую записную книжку. Теперь это мой дневник. Не умею красиво изъясняться, как это выходит у высокородных барышень, но попробую. Мне нужен собеседник, пусть даже такой молчаливый, как этот лист бумаги со страшными треугольными лицами на полях.       Мой отец — художник. Картины его странны, но многим нравятся. Мама дни проводит дома, водит меня в гимназию и обратно, помогает с уроками. Отец говорит, что гувернантка — это бездумная трата денег, и я рада, что провожу время с любимой мамой, а не посторонней, холодной тёткой.       Мама часто просит рассказать, что интересного у меня приключилось, и я рассказываю только хорошее. Его немного: уроки рисования Альберта Ивановича, сиреневые и немного сердитые орхидеи на окне классной комнаты, полосатая кошка Сима, живущая в нашем садике. А про иное буду писать здесь, страниц очень много, мне хватит. Пишу по-русски, потому что иначе мама поймёт и расстроится. У нас общая комната, и прятать дневник мне будет непросто. Может быть, старый портфель за комодом? Мысль!       4 ноября       Увы, дописать мне так и не удалось — мама сказала тогда гасить лампу. Теперь, когда мама ушла к пани Эве, а у отца дела в городе, я могу наконец-то продолжить. Сегодня после урока словесности ко мне подошла Ринушка и вдруг запищала: «Дочь колдуна! Я тебя не боюсь!» Я лишь посмотрела на неё серьёзнейшим из взглядов и тихо спросила: «Правда?» И Ринушка стушевалась! Победа! Не такая уж она и бойкая…       Почему я — «дочь колдуна»? Пару раз меня в гимназию приводил отец, и девочки, завидев его, пустили слух, что ночами он варит на кладбище зелья и продаёт их знатным господам и дамам. Наверное, мой отец и правда немного похож на злого волшебника — у него крючковатый нос, ходит он в чёрном плаще-крылатке, похожем на магическую мантию. И всё же с уверенностью могу сказать, что колдовством он не занимается. Глупые, глупые девчонки!       «Не колдун он», — грубовато отвечала я им, только насмешницам того и надо было. Однажды подложили мне в парту лягушку, «ингридиент для ритуала моему милому papa», как сказала Кики. Только потом, спустя всего неделю, Кики слегла со скарлатиной и еле выкарабкалась. Вернулась стриженая. Девочки были в ужасе, поговаривали, что мой отец навёл на Кики порчу. С тех пор нападки прекратились.       Прошёл год, и вот опять они за старое. Но всё ещё побаиваются, это мне на руку. А вот отучить называть меня «пшечкой» так и не вышло. Эдитку Ткачик они так же дразнят, но та лишь смеётся им в лицо. Я так не могу.       Получила «четвёрку» по французскому. Для меня это удача. У братишки Дусеньки, нашей классной дамы, сегодня именины, угощала нас пирогом. Дусенька добрая, можно сказать, беззащитная, с огромными кукольными глазами. Даже самым отъявленным озорницам жаль её обижать.       Дома быстро управилась с уроками, потом читала «Таинственный остров». Сайрус очарователен. Почему только в книгах так легко в руки попадают загадочные карты?       7 ноября       Первый снег. Зарисовала запорошенную голую вишню под окнами наших меблирашек. Вышло недурно. В воскресенье отец не сможет пойти со мной в Летний, хоть и обещал. Говорит, важная встреча, но я знаю, что он собирается в «сквер вдохновения», то есть, в заведение, где пьют вино. Мама говорила, что от вина путаются мысли и клонит в сон. Зачем это отцу? Я пытаюсь его понять, а не могу.       Вспомнилось, как года три назад мы гуляли с ним вечером по Невскому и зашли в такое заведение. Впервые я почувствовала чудной тяжёлый запах, увидела множество столов и стульев, как в кондитерской, только в полумраке. Отца там хорошо знали. Ему принесли графин с чем-то алым, а мне — сладкий-пресладкий чай. Отец пил и не глядел на меня, потом к нему подсел какой-то знакомец, они долго болтали о непонятных вещах. Когда же стало совсем поздно, и я забеспокоилась о маме, отец, слегка покачиваясь, пошёл со мной к выходу. У парадного он строго-настрого велел не говорить маме, где мы были. Помню, у меня заболело в животе. Мама встретила нас бледная, не забуду её взволнованных глаз. Она ждала ответа. «Мы гуляли», — пролепетала я и разрыдалась. Моя первая ложь, глупо улыбающийся отец и очень грустная мама. Она всё поняла.       9 ноября       После службы спросила отца Анджея, какими могли быть последние мысли безумного разбойника Гестаса перед тем, как он был низвергнут в ад. Был ли там один страх, неужели, ни капли раскаянья? Отец Анджей замялся, потупил взгляд. «Нет, дочь моя, есть люди с чёрным сердцем, которое не знает милосердия. Гореть им вечно в геенне огненной», — таков был его ответ. Мама густо покраснела от моего вопроса. Я долго размышляла, почему запоздалое раскаяние не считается. Каким должен быть срок признания своего греха? Видит Бог, никто не даст мне ответа. Отец вдобавок посмеётся.       Мой отец — безбожник. Когда я была помладше, то забиралась на спинку софы, на которой он сидел, дёргала отца за уши и спрашивала: «Почему ты не веришь в Бога?» Он со смехом отвечал, что чувствует себя, будто на суде Святой Инквизиции [несколько строк зачёркнуто].       Пишу, а на часах полночь. Не спит и мама, ведь вернулся отец. Взял меня на руки, прижал к себе. «Агатка моя», — шептал на ухо. От него пахло вином и чем-то незнакомым, сладким. Он поднял меня над собой, и я увидела, что глаза его черны, как ночь, они блестели, такое бывало иногда. Обещал, что в следующее воскресенье обязательно пойдём кормить лебедей хлебом. «Но ведь всё замёрзло, папа», — возразила я. Он лишь усмехнулся.       10 ноября       Так и лежали с мамой в темноте, не сомкнув глаз. Отец сопел у себя в мастерской. На утро ужасно хотелось спать, прикорнула прямо на парте во время Закона Божьего, за что получила выговор от отца Петра. Он намного суровее ксёндза нашего прихода, выказывал, что понапрасну распаляется для трёх ленивых девиц. Так получилось, что в классе католички только я, Эдитка и Кики, она наполовину француженка, переехала с maman из Парижа пару лет назад.       По невнимательности посадила две кляксы во время диктанта. Стропилина точно влепит мне тройку, а то и двойку.       Снова пишу ночью, пока мама стирает в ванной. Глаза слипаются. Отец показывал мне Чернышёв мост. «Смотри, какие огромные табуреты смастерили!» А как по мне, башенки у него довольно красивые, только опора одна до сих пор чинится.       Люблю Петербург, когда темнеет и холодает, но только пусть молчит ветер, и снег искрится под фонарями. На обратном пути попросила отца рассказать что-нибудь из его детства. Была весёлая история про то, как он пытался стащить пряник у девочки-пирожницы. Я смеялась, хоть и очень устала.       Долго мыли руки. Пришёл наш сосед, студент Александр, отец зовёт его Сандро. Сейчас они сидят у него в мастерской и, кажется, курят. Однажды я зашла к отцу и подобрала один окурок. Только горечь на языке. Не понимаю.       12 ноября       Сегодня чудовищный день! Сначала получила «единицу» за диктант — оказывается, те две кляксы слились, замарав всю работу. Ринушка и Лясина смеялись надо мной. Хотелось плакать, но я сдержалась.       Мама сегодня опоздала, долго ждала её в садике. Кругом ужасная грязь из-за оттепели. Нервно каркала ворона.       Когда подходили к нашим комнатам, заметили тонкую струйку воды, вытекающую из-под двери. Затопило ванную и коридор. Отец ползал с тряпкой в окровавленной рубашке. Нос у него заметно распух. Произошло что-то страшное, но он никогда нам не расскажет. Хотелось залезть под одеяло с книжкой и закрыть уши. Вместо этого помогла маме убрать воду. Промочила ноги, возможно, заболею, но оно к лучшему — не увижу противных девчонок.       Ближе к вечеру нашла у стола блестящее украшение. Синий камешек в серебряной оправе. Наверное, очень дорогой, у мамы такого никогда не было. Примерно через час пришла очень красивая молодая дама. Мама перепугалась — подумала, что это затопленная соседка. Каюсь, подслушала их разговор. Я была уверена, что это хозяйка украшения. Дама сказала, что пришла за картиной отца, а когда мама взялась её принести, я, воспользовавшись моментом, отдала камешек. У дамы было очень бледное лицо с ярко накрашенными глазами, пушистая шубка и затейливый шёлковый тюрбан. Не было ли ей холодно? «Спасибо, детка», — сказала дама, с благодарностью и какой-то настороженностью посмотрев на меня.       Позже отец разрешил войти к нему. Он лежал на софе, прижимая к носу ледяной компресс. Я спросила, больно ли ему, он сказал, что нет. Залезла к нему на колени. Извинялся, что напугал меня, показал свои новые краски, яркие, как конфетти. Так и не решилась узнать про даму. Мне хочется и не хочется понимать. Чуть не заснула в его объятьях, было тепло. Отнёс меня к маме. Немного пришла в себя, чтобы записать эти строки. Завтра мне в гимназию, первым уроком словесность. Не хочу [грустный автопортрет в профиль].