Звезды греют свои планеты

— Доброе утро, — говорит Аль-Хайтам с максимально серьезным выражением лица, и Кавех недовольно стонет, смотря на солнце, которое давно перестало быть полуденным. — Доброе, — он оставляет на щеке Аль-Хайтама короткое прикосновение губ, поправляет растрепавшийся за ночь пучок волос и широко, широко зевает. — Где твой сын? — Он наш общий, — Аль-Хайтам потягивается. Протез скрипит по полу — и Кавех заставляет себя не смотреть, заставляет себя не искать источник звука. Они оба не привыкли. Привыкнут, как привыкли к тому, что пустая комната занята. — То есть, ты не знаешь? — уточняет Кавех и внаглую садится на колени к Аль-Хайтаму. Тот привычно поддерживает рукой, позволяя уткнуться себе в шею. — То есть, он за городом. «Опять». Кавех морщится, прикрывая глаза. Выдыхает. Один вдох. Другой. — Опять, — все же говорит он вслух. — Меня он не слушает, — Аль-Хайтам пожимает плечами. — Я говорил с ним трижды. На данном этапе я считаю это бесполезным. — Сайно нас всех посадит, — стонет Кавех и прячется в Аль-Хайтаме сильнее. Он большой, и это не так просто, но Аль-Хайтам всегда знает, как удержать и как помочь, чтобы скрыть от мира. Аль-Хайтам молчит — потому что нет между ними шутки, мол, нет, Сайно наш друг, Сайно поможет нам. Прежде всего Сайно — генерал махаматра, а у должности нет дружеских связей. Поэтому план Кавеха поваляться еще и сделать долгий по изготовлению безумно вкусный завтрак откладываются куда-нибудь на следующий выходной. Он наскоро одевается и идет, уже зная, куда. Веритас всегда размещается не так далеко от Сумеру, чтобы не таскать тяжести. Вот и сейчас он обнаруживается в низине за холмом. Кавеха он не слышит — он, вероятно, ничего сейчас не слышит. Вокруг его пальцев летает серебристо-белый стик, напоминающий мелок. Скользит между ними. Огибает запястья. Веритас всегда отключается в тот короткий момент, когда любуется своим творением. Кавех со вздохом спускается. — Привет, — говорит он мягко, и Веритас оглядывается, озаряя его чистой, почти детской улыбкой. Говорить дальше совсем не хочется — и Кавех устало вздыхает. — Доброе утро, — подначивает Веритас тоном Аль-Хайтама. — Ты рано. — Это имеют право говорить только жаворонки, — укоряет его Кавех. — Так что оставь это Аль-Хайтаму. Ты опять пропускаешь занятия? — Я сдаю переводные экзамены на третий курс, — Веритас отмахивается, как от чего-то незначительного. — На второй еще три работы и официально буду его заканчивать… Я сижу уже на лекциях третьекурсников, вообще нет никакого распределения материала! Это так просто и так сложно одновременно. Веритас сделает что угодно — он просто не хочет оставаться в своей изрядно поредевшей группе. — Базовый материал распределяется на три курса, чтобы студенты в перерывах между ними могли выполнять и научную деятельность, — Кавех кусает губы — И три проекта ты один раз не защитишь. Веритас фыркает. А потом снова улыбается, показывая свой мелок. — Смотри! — он делает едва заметное движение пальцами, и мелок описывает ось, а затем стремится к Кавеху, кружаясь уже вокруг него. — Сам принцип работы как у Мехрак, я на нее сошлюсь… но тебе придется написать статью, — Кавех возмущенно ахает, но Веритаса это не восстанавливает. — Работа будет называться… будет называться… — Понимаю, тоже не любил этот этап. — Возможности дистанционного управления объектами при использовании ядер контроля механизмов эпохи царя Дешрета! — Амбициозно, — Кавех выдыхает. — Ты для этого пробовал читать книги одновременно? Веритас шипит — а потом снова улыбается. Мелок возвращается ему в руку. Веритас нервно крутит его пальцами. Сжимает. Выдыхает. — На второй год нужно переплетение с другим даршаном. Я свалю все на Спандамат, — он вскакивает, едва не падая, цепляя ногой лямки рюкзака. — Смотри! Мелок скрывается между его пальцами, Веритас выдыхает — и расчерчивает широкую дугу рукой. Воздух будто вибрирует, искажая пространство, и Кавех не понимает, к чему это — пока Веритас, наклонившись, не срезает листья с травы тем же жестом. — Название потом придумаю, — он широко улыбается. — Те штуки, в Пустыне, они же не перезаряжаются ничем. Даже солнцем. Они в пустоте. Они не работают автономно, — улыбка Веритаса становится совсем мечтательной. — Они в крошечном размере поглощают энергию Артерий Земли. Они же крошки совсем, — мелок снова парит рядом с ним. — В Натлане не будет работать, правда, но я туда и не собирался. В целом, не важно, что он не собирался, семейную поездку на горячие источники Кавех пробьет, но это не так важно. — А третья? — уточняет он, наконец, про первые две он и так отрывками понимал. Сумасбродно, много, на грани, но все еще — на грани, хоть работу и стоит показать сначала цензору, а лучше всей семье, исключая Сайно. Но восторг, от которого руки Веритаса идут дрожью, оставляет в глотке Кавеха горечь. Он еще ничего не видел — но знает, что скажет. — Мне не нужно держать ее в руках, — стик описывает еще один круг. — Она учится. Она может понимать простые команды. Я разобрал несколько ядер… помнишь, у меня оставалось. Оно накладывается на технологии Фонтейна, и, — Веритас трется о стик щекой. — Я напишу про это. Про воссоздание. Как можно сделать, как использовать. У меня есть готовые чертежи. Каждый, кто приложит достаточно усилий, сможет работать с этим, каждый настроит ее под себя. Это долго, — Веритас сдувает волосы с глаз. — Но это работает! Что ж. Что ж. Кажется, все в два раза хуже, чем думал Кавех. Это никак и ничем не прикрыть перед Мудрецами — законы страны очень строги. Возможно, Нахида не трогает их до сих пор, потому что занята решением социальных проблем, возможно — не хочет пока идти против многолетнего уклада, чего-то ждет, а может — они действительно имеют смысл. Но почему только в Сумеру. Почему только здесь. Кавех медленно и грустно улыбается. Веритас считывает это — смотрит, хмурясь заранее. — Ты не можешь это защищать, — мягко говорит Кавех. — Почему?! — Веритас сразу же вскидывается, мелок вокруг него тревожно колышется. Кавех почти любуется. — Потому что, для начала, ты даешь людям универсальное оружие, не оставляющее следов, — Кавех делает шаг вперед и ловит мелок. Веритас вздрагивает, но не говорит ни слова. Доверяет. Знает, что Кавех вернет. — Ты усложнишь работу матр и дашь многим из тех, кто не решался идти на преступление из трусости, возможность… — Кавех запинается. — Ты понял. Веритас точно понял. Он уже не так хмурится, сам забирает мелок из рук Кавеха и нервно трет, не смотря больше в глаза. В детстве уже на этом моменте он не успокоился бы, но Веритас научился приспосабливаться, мимикрировать под окружающих. Кавех знает, что это не сделало саму бурю в сердце меньше. — Допустим, я добавлю новые функции и представлю их, — с трудом, но соглашается Веритас. Зыркает взглядом. — Что дальше? Кавех делает еще один глубокий вдох. Мягким быть больше не получится — а он так сильно не любит идти против Веритаса — вдохновенного и счастливого. Аль-Хайтам пытался, но они оба знали, кого Веритас с большей вероятностью послушает в этом вопросе. — Ты не будешь защищать это, — повторяет Кавех твердо. — Это нарушает законы Сумеру. Ты взрослый. Ты знаешь их. — Это идиотские законы! — все-таки взвивается Веритас. — В них нет никакого смысла, они вредят людям, они… — Уголовно наказуемы, — заканчивает Кавех. — Веритас, если твой отец смог устроить революцию, это не значит, что ты можешь. Веритас замолкает. Задыхается. Смотрит — жалобно, своими прекрасными огромными глазами. Будто Кавех может решить все его проблемы. Но Кавех не может. Даже если бы очень хотел. — Тебе нельзя даже показываться с ним на людях, — продолжает и заканчивает Кавех. Делает глубокий вдох — и шагает к Веритасу. Тот сейчас и ударить может. Но молчит. Терпит. Зарывает все в себе. У Кавеха разрывается сердце, но Веритас так удачно кладет руку ему на грудь. Дышит с ним в такт. Они долго так учились. Не так просто разбивать надежды и мечтания своего ребенка. Кавех ненавидит эту часть родительства. — Оставь меня, — требует Веритас и отталкивает его. Кавех едва не спотыкается. Сразу же твердо говорит: — Не делай так, — и когда молчащий Веритас кивает, опуская взгляд, Кавех разворачивается. Делает шаг. Разворачивается и молча протягивает руку. Он стоит так до тех пор, пока Веритас молча не вкладывает в его руку мелок.