Звезды греют свои планеты

Меч Аль-Хайтама дематериализуется сам по себе. Интересно, думает Веритас — Рацио — про себя: на нем осталась кровь? Она вернется засохшей коркой, когда Аль-Хайтам его призовет? Если призовет. Он стягивает жгут с шеи Аль-Хайтама, потому что он больше не нужен, и с ноги — потому что не знает, сколько времени прошло. Смотрит отчаянно на повязку, но кровь, возвращаясь, не пропитывает ее насквозь. Веритас так и подозревал, что кровотечение — не артериальное, просто по расположению ран, но сейчас он уверен в этом почти до конца. Кость не задета, пробиты только мышцы. Мышцы могут зарастать. Во второй раз влезать в механические внутренности проще, Веритасу не нужно исследовать — нужно только вырвать нужные части. Три твари — три светящиеся трубки, по карманам. Взорвутся — и его разорвет пополам. У Аль-Хайтама будет на ногу больше. Ха. Он перебирает их сумки и решительно выкладывает вещи. Свою крохотную записную книжку, перьевые ручки, зубную щетку (он себя ненавидит), один из трех ножей на них двоих… Он думает избавиться от теплых накидок, но все же не решается — зато старый комплект одежды Веритас оставляет здесь с чистым сердцем. Все это весит так мало. Но каждый грамм — это то, что может его, Веритаса, надорвать. Веса и так будет слишком много. Он не может пожертвовать всем, что кажется хоть немного полезным — и долго смотрит на рюкзаки, пока со стороны Аль-Хайтама не раздается тихий хрип. Веритас бросается к нему, падая рядом на колени. Больно — но терпимо. У Аль-Хайтама мутные глаза, он часто дышит, и Веритас шепчет: — Тише-тише, — и снова берет бутылочку с обезболивающим. — Выпей еще немного. Мне кажется, это работает. Аль-Хайтам едва поворачивает к нему голову и сухо закашливается, но выпивает лекарство, а за ним — пару глотков воды. У Веритаса уже стучит в висках, и он делает скорее движение губами по бутылке, чем полноценный глоток. Это помогает слабо. — Что… ты? — спрашивает Аль-Хайтам, с трудом ворочая языком, и Веритас качает головой. — Не трать силы. Я обработал раны. Сейчас, — он сглатывает, — сейчас я пройду вперед. Немного. Проверю, нет ли там еще этих меков. А потом нам придется идти дальше. Он давит на последнее предложение — и глаза Аль-Хайтама расширяются. Но сейчас он молчит — и Веритас кивает, вставая. — Я вернусь, — обещает он зачем-то и сжимает свой меч левой рукой — правую он перестал чувствовать окончательно. Но впереди в углублении тупик, приходится обходить справа. Проход узкий, и он ведет вниз — это намного лучше, чем лестница наверх, зато опаснее. Они даже не знают, где здесь выход. Они ничего не знают. Веритас возвращается — и Аль-Хайтам в сознании. Они сталкиваются взглядами. Он боится, с удивлением понимает Веритас, наученно считывая мельчайшие движения тела. Но это не удивительно. Он едва не умер. Веритас надевает оба рюкзака. Им в какой-то степени повезло: у Аль-Хайтама повреждена правая нога, у Веритаса — правая рука. Им ничего не помешает. — Сейчас я помогу тебе встать, — сообщает Веритас и тянется — совершенно не ожидая, что Аль-Хайтам отстранится от него в ужасе. — Нет, — шепчет он, и Веритас хмурится, не меняя позы. — Да, — твердо говорит он. — У тебя нет выбора. Ты встанешь на одну ногу, и я поведу тебя вперед. Я не могу тебя нести. Можно было не заниматься собой так сильно. Шутка проходит впустую — Аль-Хайтам все еще дрожит от страха. Это будто бы и не он, будто бы другой человек, у которого вид Веритаса вызывает ужас. Но им нужно договориться — иначе они оба сойдут с ума здесь. — Все хорошо, — негромко говорит Веритас, имитируя голос Кавеха. Работает — Аль-Хайтам вздрагивает. — Мы справимся. Нужно немного потерпеть. Веритас не верит ни единственному слову от себя, но Аль-Хайтам ведется на тон. Будто рана подменила его, открыла другое сознание, потому что Веритас не может представить Аль-Хайтама настолько слабым, настолько… жалким. — Я не смогу, — негромко шепчет Аль-Хайтам, кусая губы. Конечно — Веритас же не уколы ему делал. Он чувствует все. Он чувствует дыру в ноге, и им обоим очень повезло, если она не начала воспаляться. — Я тебя не спрашивал, — твердо говорит Веритас и — подхватывает Аль-Хайтама под руку, потянув на себя. Сил требуется много, несмотря на то, что Аль-Хайтам сдается, начинает… содействовать. Веритас жмурится, но уши он заткнуть не в состоянии — и ему приходится слышать крик Аль-Хайтама. Его скулеж. Смотреть на капли пота на его лице. Веритас прокусывает щеку до крови — намеренно, он часто делал так раньше — и заставляет Аль-Хайтама навалиться на себя почти всем весом. Идти так почти невозможно, слишком тяжело, слишком больно — но Веритас все же делает первый шаг. И еще один. И еще. Аль-Хайтам дрожит и дергается, он очевидно не в сознании, и Веритас лишь надеется, что он не в горячке. Почти ничего не видно — волосы липнут к лицу, глаза застилает пот. Расцарапанное лицо жжет. Горло сухое настолько, что дышать тяжело. Остановись Веритас сейчас, он бы выпил всю воду, но, к счастью, он не может остановиться. Кровь все же пропитывает повязку Аль-Хайтама, но это нормально — он же неизбежно двигает ногой. А прорубило насквозь. Насквозь. Не думай об этом, Рацио. У тебя есть злость и стремление — чем тебе не поводы для размышления. Они идут. Идут. Медленно, но статуэтки сменяются другими. Напади на них кто сейчас, они оба умерли бы вместе, но Веритас прислушивается — а движется почти на ощупь. Плечо болит, спина тоже, его тело слишком слабое для таких нагрузок. Аль-Хайтам пытается завалиться на каждом шаге. Он молчит. Он едва дышит сейчас. Еще и запах плесени, от которого Веритас кривится, совсем до… Запах плесени. Стоп. Он ускоряется, насколько может, идет на ненавистный смрад, сворачивает от остальной дороги. Видно тут хуже — почти нет искусственных факелов. Аль-Хайтам шепчет: — Не могу. — Потерпи, — Веритас почти умоляет. — Пожалуйста, потерпи. Совсем немного. Ему уже кажется, что он слышит что-то. Или это обман, иллюзия, и он просто умирает от жажды, тратя последние силы на мираж. А потом тихое журчание становится очевидным. Стена здесь разрушена, сквозь нее видно камень, а из трещины в камне стекает вода. Настоящая, нескончаемым потоком. Веритас неожиданно для себя всхлипывает, а затем поворачивается к Аль-Хайтаму, едва не роняя его, и шепчет сорванным голосом: — Мы выживем. Аль-Хайтам молчит — он близок к потере сознания, а Веритас близок к тому, чтобы не чувствовать и вторую руку. Но это не страшно. Вода собирается в небольшое озерце, а стена напротив сухая, так еще и немного освещенная. Хватит. Когда Веритас помогает Аль-Хайтаму лечь, тот тоже вскрикивает — и плачет, крупными слезами без единого звука плачет, даже не всхлипывая. Веритас не выдерживает — и гладит его по голове. — Все хорошо. Ты такой молодец, — снова приходится сжать щеку зубами. Кровь немного убирает жажду — это забавный побочный эффект. — Я сменю повязку. И дам еще обезболивающего. Мы выживем, слышал? Есть вода, и это значит, что… — Кавех, — неожиданно зовет Аль-Хайтам — снова жалобно, из последних сил. Веритаса встряхивает — и он сжимает руку Аль-Хайтама, на секунду вспоминая, насколько же он себя ненавидит. — Я здесь, — тихо говорит он, пытаясь подражать нужной интонации. — Я очень тебя люблю. Я тебя не брошу. Аль-Хайтам издает еще один жалобный звук, и Веритас позволяет себе — он скидывает рюкзаки и ложится совсем рядом, обнимая, как может. Приходится задействовать правую руку — ее начинает дергать, и, возможно, она как раз получила свою долю заражения. Но это тоже уже не страшно. — Очень люблю, — повторяет Веритас. — Обещай мне, что выдержишь. Обещай. Аль-Хайтам, конечно же, молчит, и Веритас закрывает глаза. А потом снова втягивает воздух — и резко встает, не давая себе ни единой поблажки, ни единого шанса заснуть. Кажется, теперь он полюбит запах плесени.