Звезды греют свои планеты

С самого утра Веритас тихий. Он находит у себя крошечный набор инструментов и с руками влезает во внутренности металлической твари, видя там что-то свое. Аль-Хайтам наблюдает за ним и не двигается. Все тело ноет, есть хочется, а следующий глоток воды по его графику только через два часа, и воду лучше пить сразу же после пряного мяса и засахаренных фруктов. — Это удивительно, — определяет Веритас чрезмерно хриплым голосом. — Совершенно своя система сканирования мира. У них есть искаженное подобие разума. В Сумеру за это бы… ты знаешь. — Знаю, — подтверждает Аль-Хайтам. — Ты можешь узнать из него что-нибудь полезное? Они должны знать карту, ориентироваться по движениям, узнавать друг друга и не атаковать. Он уже по лицу и рукам Веритаса видит ответ — тот замирает недвижимый, как свой мрамор. — Я не Кавех, — тихо говорит он. Кавех. Они с Веритасом сталкиваются взглядами — и думают одно и то же. Кавеху уже должны были принести новость про завал. Он должен был омертветь — и броситься в Пустыню. Там должны были достать первые тела и с каждым, каждым Кавех должен ждать знакомое лицо. — Он справится, — подтверждает Веритас, отвечая на невысказанный вопрос. — Он поймет, что нас нет. Они найдут проход, — Веритас начинает кусать губы. — Мы точно правильно делаем, что идем вперед? Знал бы это сам Аль-Хайтам. — Они долго будут разбираться с завалом, — предполагает он нехотя. — В Сумеру нет ни одного человека, наделенного Гео, а из Ли Юэ в Пустыню еще нужно добраться. Они не пойдут на это, а воды нам хватит дня на три. Сколько осталось у тебя? Веритас открывает рот и мучительно краснеет. Аль-Хайтам сам на секунду задыхается и говорит моментально севшим голосом. — На два. Будешь пить мою. Веритас прихватывает с собой какие-то детали. Аль-Хайтам не спорит — его рюкзак на два килограмма воды теперь меньше. Веритас откровенно задыхается, мучительно кашляет и царапает себе лицо. Аль-Хайтам бьет его по руке — и тот обиженно ойкает. — Ты занесешь инфекцию, — сквозь зубы предупреждает Аль-Хайтам. — У нас мало лекарств. Останутся шрамы. Веритас кивает, но через пару минут Аль-Хайтам понимает, что тот немного отстает. Он продолжает мучить свое лицо с истерическим дыханием, но идет — пока неожиданно не скулит. И здесь останавливается Аль-Хайтам. Он знает этот звук. Веритас падает на колени, зажимая голову, его начинает трясти и раскачивать, и чем дальше, тем громче ужасающе тонкий звук, который он издает. Он уже взрослый. Веритас научился контролировать почти все свои истерики — избегая места, уходя, отказываясь, не взаимодействуя с реальностью. Он стал настолько хорош в этом, что Аль-Хайтам попросту забыл, как его может вбросить в приступ, насколько Веритас не может контролировать себя. И сейчас ему нужна вода, а если дать напиться — их ждет мучительная смерть и ровно такая же истерика, но отсроченная. Если они не найдут воды. Архонты, пусть они найдут воду.  Аль-Хайтам опускается на колени и достает бутыль воды, он придерживает Веритаса за подбородок, касаясь горлышком рта. Он дозволяет сделать всего два глотка, и Веритас снова скулит, но начинает дышать реже. Он приходит в себя — постепенно, потихоньку, пока Аль-Хайтам бережно обрабатывает крупные стесы на его лице.  Веритас так просто себя изуродует — если останется жив, чтобы его это волновало. — Прости, — еле слышно говорит Веритас. — Я не могу, я правда не могу, я… — Иди сюда, — Аль-Хайтам притягивает его к себе, заставляя уткнуться в плечо. — Маленький мой, — он впервые пробует эту фразу на вкус, и она ему нравится — а Веритас окончательно льнет ближе. — Я буду стараться замечать.  — Я убью нас, — сорванно шепчет Веритас. — Воды хватило бы на больший срок. Я просто убью тебя, потому что… — Ты не виноват, — произносит Аль-Хайтам, гладя его по волосам. — Ты не виноват. Ему и самому сложно в это поверить. * * * Веритас никогда в жизни так себя не ненавидел. Он не ест, чтобы соленое и пряное не спровоцировало очередной приступ жажды. Он старается не думать о воде, а еще они замедляются, чтобы не провоцировать потоотделение. Все это бесполезно. Неженка, думает Веритас ехидно. Нашелся самый умный, поедет он в Пустыню, в одиночку. Веритас уже лежал бы там, под обвалом, потому что не успел бы среагировать вовремя, или умер бы прямо здесь в истерике, потому что по своей воле выпил бы всю воду в самом деле. Он терпит до последнего и правда старается делать крошечный глоток, хотя этого так мало и помогает — плохо. За это время Аль-Хайтам не пьет ни капли. Подходя к следующему залу, они слышат свистящий звук — и любые звуки здесь не несут ничего хорошего. Веритас неуверенно прислушивается, замедляясь. — Нам нужно развернуться, — говорит он как можно твердо. Аль-Хайтам практически соглашается — а затем машет головой. У него такие круги под глазами, осознает Веритас, затаив дыхание. Он выглядит настолько… старым. — Мы потеряем около двенадцати часов дороги, — признает Аль-Хайтам все же. — Наш единственный выход — двигаться вперед. Доставай чернила. Я попробую справиться. И действительно. В прошлый раз у Аль-Хайтама вышло неплохо. В прошлый раз тварей не было трое — пятеро, но двое из них настолько мелкие, что снести их получается даже у Веритаса. Изнутри выпадает светящаяся белая палочка, и Веритас смотрит на нее как завороженный — чем теряет ход боя, теряет Аль-Хайтама из виду. Искры Дендро проносятся по воздуху, но чего-то не хватает — Веритас не знает, откуда у него такое ощущение, именно нехватки сторонней силы, но дать он ее в любом случае не может, он может только не мешать. ненавижу ненавижу ненавижу ненавижу Аль-Хайтам носится с места на место, но Веритас видит, насколько тот устал, как припадает на левую ногу, как не успевает вдохнуть. Твари работают слаженно, это потрясающий механизм, который запретили бы в Сумеру сходу, и Веритас мог бы восхищаться. Если бы не хотел жить. Одна из механический тварей повержена, а две уходят в полную невидимость, и чернил хватает только на одну. Веритас пробует что-то сделать с мечом, но все тренировали его для боя с живым противником, которого можно пронзить насквозь. Механическую тварь нельзя. Он только царапает ей корпус, прыгая, как заведенный, со лба капает пот, мешая видеть. Нельзя останавливаться. Ни на секунду. Нельзя даже думать, что… Веритас все равно не успевает уклониться. Убивающий луч мелкими пучками энергии пронизывает его руку. Совсем не как при порезе. Плоть слипается с тканью. Крик Веритаса пронзает стены этого подземелья, он орет, он рыдает, падая на колени и опуская голову, он ничего не может. Он слышит будто втягивающийся звук, тварь набирает заряд, он так близок — а Веритас не успевает сдвинуться. Успевает Аль-Хайтам. Веритас с паническим ужасом наблюдает за тем, как дендро зеркала разлетаются вокруг, чтобы атаковать одновременно — на деле лишь портят корпус. Один меч Аль-Хайтама вскидывается высоко в воздух, второй он загоняет в место формирования заряда. Тварь вибрирует, а Веритас с невероятной простотой понимает, что сейчас произойдет. Под его ногами скулит песок, кажется, он кричит — но Веритас уже не понимает. Ему кажется, что жар в его плече проникает до кости, ему так больно. Он такой бесполезный. Он может только смотреть. Взрыв. Осколки. Направляющая улетающего меча, которую Веритас рассчитывает так просто. Аль-Хайтам кричит. Веритас вскакивает, забывая про боль, не чувствуя ни одного из сотни осколков, что пронзают его одежду и тело. Он бежит, и он не успевает, Аль-Хайтам падает, падает на песок и многовековую пыль. Собственный меч только глубже вонзается в его бедро. Веритас падает на колени рядом. С ужасом смотрит на крупный осколок в шее, на опаленные огнем руки, на пустые, подернутые дымкой глаза. Веритас кричит в голос, трясет Аль-Хайтама за плечи, за плечо, потому что видит, как сдвигается осколок. — Не смей засыпать! — Веритас уже не может кричать, он скулит, а, когда Аль-Хайтам не отвечает, бьет его по щеке. Не щадя. Несколько раз. — Оставайся со мной! Слезы жгут его исцарапанное лицо. Рука плавится от ожога, сукровица уже собирается, мокро, грязно мерзко. Веритаса уже не трясет — у него нет сил. У него болит и кружится голова. И так хочется лечь рядом. Сдаться. Растянуться на песке, прижаться поближе, закрывать глаза. Это ведь так просто. Последний, забытый механизм открывает свое ядро для последнего удара.