Звезды греют свои планеты

Веритас почему-то ужасно нервничает — опять, сколько можно — как будто это самый сложный экзамен на свете. Хотя, казалось бы — основные работы практические. У него даже все готово. Все — безупречное, даже без графитовой пыли. Что-то он даже перерисовал. А финальный проект — вообще трижды. Он в жизни так не волновался. Принимает Кавех по одному. Он разделил всех на три дня — потому что каждому, каждому хотел уделить достаточно внимания, поговорить о его работах, о его будущем. Веритас знал, что Кавех писал каждому студенту характеристику, и в каждой, пусть и чувствовалось — с трудом — был честен. Веритас с собой договорился свою не открывать. Он записывается на третий день и сразу же жалеет об этом: это лишь значит, что два дня подряд он будет бултыхаться в этом бульоне. К счастью, кто-то со второго дня отчаянно хочет обменяться, и Веритас все же приходит — но все равно трусливо досиживает до конца. Кавех удивляется ему, но явно понимает про обмен. Он сидит за большим столом, где удобно разложить все работы, но когда Веритас пытается вскрыть тубус, Кавех мягко накрывает его ладони. — Расскажи мне про себя, — предлагает он с улыбкой. — Как о художнике, об архитекторе, о механике. Сможешь? Веритас приоткрывает рот, но кивает. Садится удобнее. Смотрит куда-то вверх. Это сложно. — Я испытываю проблемы с написанием картин, — говорит он первым делом. — Я могу повторить сюжет или мотив, сделать адаптацию — но я не могу придумать ничего нового. Ничего, что мне бы хотелось изобразить. С мрамором проще, — спешно продолжает он. — Как правило, ты повторяешь что-то, что видел, и оно остается объемным, и другим, и… Он запинается — но Кавех только издает понимающий звук. — Умение и желание рисовать — разные вещи, — мягко констатирует он. — Но совсем другая ситуация у тебя с чертежами, верно? Веритас кивает и все же смотрит на Кавеха: — Там есть конкретная цель. Конкретный запрос, функциональность. Я умею работать как архитектор, но все же предпочитаю машины, — он начинает говорить все быстрее. — Конкретные характеристики, потребности, нужно учитывать множество факторов, которые накладываются друг на друга, и это как математическая задачка. Вот. — Структурирование и пригодность, — подытоживает Кавех и кивает, — Показывай. Сначала то, что я уже зачел. Веритас вытряхивает чертежи — он заранее сложил их в нужной последовательности — и они с Кавехом смотрят на них вместе. Веритас пересматривал их тысячу раз (преувеличение, не более шестидесяти семи), но сейчас все равно смотрит так, будто только что их увидел. — Что скажешь? — Кавех разводит руками, и Веритас усмехается, опуская голову. — Что я часто испытываю проблемы с тем, чтобы придумать что-то с нуля. Я делаю это через силу, и поэтому допускаю ошибки. Я не творец. Признавать это тяжело — потому что это абсолютная, болезненная травма. — Ошибаешься, — Кавех хмурится и ставит локти на стол, опуская подбородок на руки. — По сути, творчество — это искусное осознанное или неосознанное сочетание того, что ты видел. Ты знаешь, оригинального творчества не существует. — У меня не возникает картинки в голове, — отрицает Веритас. — Я следую. Повторяю. Да, я могу сочетать несколько элементов, но я не могу, как ты. Мне незнакомо слово вдохновение. Кавех резко тянется вперед и касается его руки. — Зато если проект начат, ты всегда стремишься к нему, — говорит он тихо. — Не может человек в одном виде искусства видеть что-либо, а во втором — нет. Но я так понимаю, ты не это хочешь обсуждать. У них все-таки экзамен, ага. А Веритаса ничего не может переубедить. — Давай-ка посмотрим на твой проект, — решает Кавех, и Веритас, вместо того, чтобы отдать тубус, прижимает его к груди. Он смотрит отчаянно — и Кавех его не торопит, пока плотная бумага все же не шелестит по столу. Это Веритас и переделывал. Сначала в виде маленьких схем, потом уже на большом листе. Проект, который имеет для него значение. Очень страшно показывать свою маленькую мечту, свое несовершенство в видении проблемы. У Кавеха округляются глаза — а ведь Веритас еще не успеет ничего сказать. — Это ведь приют Анис, да? — уточняет он тихо и почему-то надрывно — у него так бывает, когда эмоции сносят голову. — Я узнаю общие черты, но… — При схожей стоимости работы комнаты для поступающих разделены на двухместные, — начинает Веритас быстро. — Происходит небольшое увеличение туалетных и ванных комнат, их количество увеличивается на один за счет наличия скважины с другого конца двора. Кухня значительно больше по размеру, с большой поверхностью для готовки, чтобы можно было делать несколько блюд одновременно. За счет одной из игровых комнат увеличиваются спальные зоны для воспитателей. Увеличивается угол под библиотеку, и для этого хорошо бы оборудовать зону для спорта для улицы. И, — он сглатывает, — хотя бы одна классная комната. Для приходящих учителей или… — Веритас, — Кавех тихо его перебивает. — Это готовый и продуманный проект, даже с закупочной стоимостью материалов… Если бы я был твоим заказчиком, я бы принял его немедленно, ты знаешь? Они смотрят друг на друга — у Кавеха влажные глаза, да и у Веритаса их почему-то жжет. Его слеза едва не падает на чертеж, и Веритас отшатывается, почти падает. — Я, — голос у Кавеха, вопреки его состоянию, твердый, — смогу пробить это через Академию. Здесь любят легкую благотворительность… да я и сам добавлю, если нужно будет. — Ты, — Веритас захлебывается воздухом и, будто после всех этих лет, видит Кавеха впервые, — тут еще много нужно… и зодчий, чтобы не как в прошлый раз… — Найдется зодчий, — Кавех выпрямляется, потягивается, он ощущается не тетивой — но летящей уже стрелой. — У меня как раз освободилось много времени. Они обнимаются прямо через стол — и Веритас, крепко сжимая пальцы, думает, что Кавех делает это не только для него. Он видел этих детей, и, Веритас давно еще научился отмечать таких людей, хотел бы забрать их всех — и каждому, каждому отдать хотя бы крупицу своей необъятной любви. Но повезло только ему. Они обнимаются долго, и первым прекращает Кавех, быстрым движением руки вытирая глаза. — Дай мне закончить здесь, и… сходим вместе на Базар, хорошо? Веритас кивает. Он не спрашивает свой балл — он знает, что на этот раз он заслужен целиком. * * * На Большом Базаре неожиданно мало людей, пусть и близится к вечеру. Кавех здоровается со всеми и явно едва удерживается от покупки кучи маленьких побрякушек. Он говорил когда-то Веритасу, что под новые покупки отчаянно хочется переставить все, изменить гамму, сделать все иначе — а если делать ремонт чаще раза в год, спать Кавех будет на полу, потому что в кровать его не пустят. Веритасу нравится эта атмосфера. У него есть свои любимые места, ему выплатили некоторую сумму за написанную в соавторстве с Фарузан статью, и жизнь кажется откровенно удачной, пока он не слышит за спиной женским голосом: — Веритас? — и он каменеет. Надеется, что ошибся — но этот голос все еще снится ему иногда в тяжелых снах, после чего он всегда просыпался липкий от пота и с тяжелой головой. Он не хочет оборачиваться, но оборачивается Кавех — и шутит смешливо: — Смотри, поклонники. Та статья была интересна двадцати людям, не больше, но про нее много говорили — потому что Фарузан со времени своего возвращения скорее учила, чем писала. И… и это все странно. Веритас оборачивается. Мужчина стал еще более худым и вытянутым, а волосы его поседели, женщина же так и сияла роскошной копной фиолетовых волос. Веритас наматывает на палец свою прядь — и смотрит, как она распускается в точно такой же оттенок. В детстве он мечтал, что встретит их и наговорит гадостей, или задаст много вопросов. Некоторые книги по воспитанию детей, из тех, что Аль-Хайтам и Кавех закупали до того, как взять его, говорили, что с трудными детьми так бывает. Если вы не справляетесь, не знаете, что делать, если все попытки проваливаются, это нужно решать. Но ведь они даже не пришли навестить его потом. Он почти не помнил их лиц. Так вот они какие. — Пап, — говорит он Кавеху, — нам пора. — Стой! — женщина бросается к нему коснуться и отдергивает руку — помнит, как Веритас реагировал на прикосновения. — Пожалуйста, поговори с нами! Хотя бы немного! У нее глаза влажные. Они оба — в традиционных одеждах Ли Юэ. Кажется, у них хорошая жизнь. Он бросает взгляд на Кавеха — кажется, нужный логический анализ он уже провел, и теперь тоже стоит с каменным лицом. Веритасу не тринадцать. Веритас не полон отчаянной злости ко всему миру. У него есть дом, его любят — и об этом очень просто помнить, глядя на Кавеха, который мог бы порвать за него. Но этого и не нужно — потому что Веритас уже взрослый. — У вас есть пять минут, — прохладно говорит он. — И предупрежу сразу, мне не интересно. Женщина быстро кивает, а мужчина неожиданно хриплым голосом тянет: — Таким статным вырос… — Спасибо, это не ваша заслуга, — обрывает его Веритас. — Как и мое интеллектуальное развитие. Вы ведь услышали обсуждение статьи? Мое имя? Женщина продолжает быстро кивать. — Мы тогда уехали, — у нее голос дрожит. — Не смогли… вытерпеть то, что сделали с тобой. Хотели начать жить. — У вас отлично получается, вы не мертвы, — так же любезно уточняет Веритас. — Мы… не захотели заводить больше детей, — мужчина приобнимает женщину за плечи. Та льнет к нему. Они любят друг друга. Просто на него не хватило. — Не хотели, чтобы они вышли как я, — резюмирует Веритас. — Несложно пойти легким путем, знаю. Они молчат — и женщина нетвердым голосом совсем выдавливает: — Таким юным поступил сразу на даршан… такой умный. Веритас, пожалуйста, можно… — Нет, — обрывает он ее на середине фразы. — Я все еще не переношу прикосновения незнакомцев. Вы действительно избавились от очень сложного и привередливого в обучении ребенка и смогли начать жить. Ее дрожащая рука повисает в воздухе. — Но теперь вы вините себя, — продолжает Веритас спокойно. — Это ваш сын мог бы быть гением. Но вы бездетны. Я не собираюсь прекращать винить вас, но, — и он очень, очень сильно удивляется себе — возможно, это молчаливо стоящий рядом Кавех так на него действует, — но у меня прекрасные родители и хорошая семья. Живите со своей виной как хотите, но можете считать, что ребенка у вас не было — это ведь все облегчает? Он круто разворачивается и ускоряет шаг. Кавех догоняет его довольно быстро — у него напряженное лицо, но он молчит. Ждет. Веритас останавливается у прилавка с желтыми уточками и покупает себе еще три. Снова жжет глаза. — Напиться — очень плохая идея? — Проблему не решит, — соглашается Кавех. — Но мы можем взять здесь три порции шоколадного пудинга, сесть вместе на полу и обсудить, что у кого произошло. Я больше не твой преподаватель, поэтому имею полное право жаловаться на студентов. Веритас улыбается — а потом хмурится. Открывает рот. Закрывает его. — Что? — Кавех смешно, жестом Аль-Хайтама, поднимает брови, и Веритас медленно качает головой — а потом улыбается: — Ничего. Не нужно было бы спрашивать, что бы сделал Кавех, если бы его ребенок родился таким. Веритас почему-то абсолютно уверен, что ничего в его линии воспитания не изменилось бы.