Звезды греют свои планеты

— Мне нужно поговорить о сексе, — заявляет Веритас за общим столом. Кавех, разумеется, давится вином, а Аль-Хайтам невинно уточняет: — Общая информация, причина, по которым люди занимаются, сексуальное просвещение или совет? — Мы едим, — стонет Кавех — впрочем, есть дальше ему это не мешает. — Я не хочу представлять некоторые процессы, пока ем… нет! — он указывает на Аль-Хайтама ложкой. — Не смей это вспоминать при Веритасе. Аль-Хайтам закатывает глаза. В такой атмосфере говорить, конечно, чуть полегче — и сложнее одновременно. Слишком сложные вопросы. Любая насмешка выведет Веритаса из себя сейчас, а он давно не швырялся тарелками и не хочет этого повторять. Веритас делает несколько глубоких вдохов с очень, очень медленными выдохами. — Я не о практической стороне вопроса, — сухо говорит он. — По ней написано несколько хороших книг. Я не понимаю… — он кусает губы и все же решается. — А как понять, что ты хочешь? Кавех и Аль-Хайтам переглядываются — между ними явно происходит какой-то молчаливый диалог, в жестках, взглядах и мимике. Веритас не мешает — у него и так комок в горле. — Я думаю, — Кавех слегка кашляет, — Аль-Хайтам ответит лучше. Для меня симпатия и физиология всегда стояла где-то рядом, и я точно понимал в моменте, хочу я человека или нет. Веритас дергает плечами — совсем немного завидует. Ничего у него не может быть просто. Он только начал привыкать к прикосновениям от самых близких, и этот, новый уровень его в чем-то пугает. Аль-Хайтам молчит слишком долго для себя — так происходит, когда самые сокровенные свои ощущения он обличает в слова. — Мне нужно знать человека, — определяет он, наконец. — Знать его долго. Испытать сначала хотя бы желание коснуться. Полагаю, я должен быть уже в некоторой степени влюблен, чтобы расслабиться. Само по себе физическое желание человека для меня не имеет ничего общего с воплощением этого желания. Я должен хотеть стать… ближе. Кавех ловит руку Аль-Хайтама под столом и шумно выдыхает. Видно, как непросто Аль-Хайтаму даются такие личные ответы. Кажется, и Кавех не знал всей сути, и Веритас чувствует неожиданную щемящую благодарность — достаточную для того, чтобы потянуться через весь стол и сжать руки Аль-Хайтама ладонями. Так они и замирают — на несколько секунд. — А как понять, что ты влюбился? — спрашивает он, смотря на Кавеха, и тот улыбается. — Тут более-менее все у всех одинаково, — предполагает он. — Сердце чаще бьется, человека хочется видеть чаще, проводить с ним больше времени и касаться. Радуешься, когда человек рядом, слегка расстраиваешься, если вы расстаетесь. Скучаешь по нему и думаешь о нем, когда не видишь. Это и вызывает то, что, — он задумывается, — что Аль-Хайтам называет "быть ближе". Для меня был возможен секс без ярких чувств, лишь с легкой симпатией. — А у тебя, значит, был один партнер, — резюмирует Веритас, смотря на Аль-Хайтама. — И по большей части — потому что тебе было лень. Аль-Хайтам смешно фыркает, а Кавех становится довольным — будто это значит хоть что-то. — Кажется, я влюблен, — резюмирует Веритас. По описанию похоже на его состояние — яркое провление физиологии, мысли, желание сжать Коллеи покрепче. В последний раз она позволила себе сесть на его колени, и они оба жуть как смутились довольно быстрой реакции тела — но не стали отвлекаться от поцелуев или говорить об этом. Насколько Веритас знал, у женщин могут крепнуть соски от возбуждения, но он не был в этом до конца уверен, как и в том, хочет ли Коллеи нечто большее, чем поцелуи. Да он и насчет себя был не уверен. Он ждет комментариев, но Кавех только щурится, глядя на него. — Давай-ка я дам тебе защитный отвар, — решает он. — Он не портится год, а может пригодиться. С этим секс лучше планировать и пить за сутки до, зато обходится без последствий. Веритас кивает. Для Коллеи он не хочет этого даже больше, чем для себя. И он смутно предполагает, что Тигнари выдал ей что-то аналогичное, так что они обезопасят себя с обеих сторон. — Я не знаю, что еще спросить, — признается он с некоторым стыдом — и удивляется себе. Он все еще трепещет, как кристалльная бабочка, но сейчас не боится быть слабым — уязвимым. Кавех и Аль-Хайтам никогда не пользовались его положением, чтобы намеренно ударить. Когда у него вообще пропала необходимость постоянно защищаться? Когда он начал смотреть на них так просто — будто они поддержат вне зависимости от ситуации? — Хотя нет, знаю, — говорит он серьезно. — Если я приду домой и скажу, что убил человека, что вы будете делать? Кавех открывает рот, а Аль-Хайтам пожимает плечами. — У нас не будет вопросов, если это была самозащита. Их не будет даже у Сайно, — он смотрит на Кавеха и придвигается ближе. — Если ты сделаешь это, чтобы ограбить кого-то или просто потому, что ты был сильнее, или потому что тебе было весело — будут. Но, — он поднимает руку, не давая Веритасу сказать ничего, — я никогда не видел в тебе отсутствие рассудка. Полагаю, если ты убьешь человека, это будет крайняя причина. Веритас же впивается взглядом в Кавеха — тот молчит и едва заметно качает головой, будто вообще не понимает, что отвечать. — Полагаю, — Кавех негромко кашляет, — если это будет… месть… я не смогу понять. Я не дружу со смертью, — он поднимает глаза вверх. — Но я не смогу не помочь тебе. Мне будет тяжело от этого, но я справлюсь, — он все же смотрит на Веритаса. — Ты когда-нибудь хотел причинить вред своим опекунам? Не "прошлым опекунам". Потому что они родители Веритаса, а не опекуны. — Нет! — ярко возмущается Веритас. — Они мерзкие люди и пусть живут в своей мерзости! Я бы мог натравить на них проверку, — добавляет он нехотя. — Или сделать что-то… такое. Но они же жалкие. Кавех слегка расслабляется и даже улыбается. — Значит, причина должна быть глубже. Знаешь, — он кусает губу и неожиданно откровенно признается. — Зирьяб угрожал тебе. Если бы он сделал то, что планировал… я не знаю, что я бы сделал. Я бы не удовлетворился судом. — Знаю я, что бы ты сделал, — ворчит Веритас добродушно и кивает на Аль-Хайтама. Тот усмехается — вот над кем не стоят подобные моральные устои — но Кавех резко взвивается. — Нет! — говорит он тем же тоном, что и Веритас минуту назад. — Если бы это было мое желание и моя эмоция, я бы не позволил брать ее на себя никому. И я бы признался матрам, — он бросает взгляд на Аль-Хайтама. — Потому что совершил бы тяжелое преступление. Но я не знаю, жалел бы я или нет. — Разговоры о сексе мне нравились больше, — отмечает Аль-Хайтам, и Кавех пинает его под столом. — Бесчувственный ты чурбан. — Я не собираюсь никого убивать, — заверяет их Веритас, откидываясь на спинку стула. И обводит их обоих взглядом. — Знаете, а деньтесь куда-нибудь послезавтра. Кавех снова давится вином, а Аль-Хайтам звучно смеется. — Уйдем на всю ночь. Только не занимайтесь ничем на столе. Мы проверяли, он неудобный.