Звезды греют свои планеты

Курс Кавеха действительно оказывается сложным. Он тратит время даже на то, чтобы поставить всем руку, зато потом выдает первое задание — и никто не понимает сходу без объяснений, даже просто как его выполнять. Даже Веритас. Этим фактом он возмущен настолько, что первым поднимает руку. — Мастер, — его голос полон яда, — выдавать задание без инструкций — верх вашего непрофессионализма. И аудитория это подтвердит. У него появляется ощущение, что Кавех сейчас рассмеется, и Веритас злится только сильнее. А по аудитории проходит странный гул — вообще-то все здесь знают, что Кавех — его отец. — Сейчас вам не нужны инструкции, — мягко поправляет его Кавех. — У вас есть образец перед глазами, я дал вам не самый сложный чертеж. Если вы не понимаете, к чему стоит приступить изначально — возможно, и не должны понимать? Начните как умеете. Веритас сцепляет зубы и смотрит на пустой холст. Он не знает, что делать. Ему не к чему прицепиться. И тогда он просто почти бросает на холст открытую баночку красных чернил. Они стекают вниз, едва ли впитываясь, и Веритас невидяще пронзает взглядом разводы. Чернила капают вниз — всем плевать, это же класс искусства. От одного взгляда на отвратительно красную субстанцию тошнит. Это отлично, это хорошо — от задания ему тоже противно. Хочется начать с деталей, но Веритас лишь набрасывает форму, и снова теряется. У него выходит медленнее, чем обычно. Кавех ходит по рядам, иногда даже что-то говорит, но не Веритасу — ни слова. Разумеется, Веритас не успевает закончить ко времени и едва не рвет этот несчастный холст. — Вы все молодцы, — говорит Кавех, и Веритас обещает себе сорваться уже дома. — Это первоначальный макет для того, чтобы рисовать по нему чертеж сложнее. Он строится в нескольких проекциях и целиком понятен только взгляду автора. Чаще всего вы начинали с мелких деталей, от общих форм, а кто-то — даже от пятна, — Веритас стискивает зубы. — Обменяйтесь чертежами с теми, кто слева от вас. Посмотрите на работы других. Что вы видите в них? Веритас до конца сеанса вообще не понимает, что он делает. Кавех не учит ни построению рисунка, ни живописи, ни черчению, это вообще непонятно что — и в этом всем так просто потеряться. Дома он говорит Кавеху: — Ты ужасный преподаватель, — и Кавех не обижается и не смущается, лишь качает головой. — Моя задача — показать вам то, как мыслю я. Это может просто не подходить тебе, Веритас. — Нет уж, — Веритас слишком очевидно для себя пыжится. — Я сдам этот курс лучше всех. Кавех фыркает — и гладит Веритаса по голове. Они почти одного роста, только Веритас тощий, нескладный и, да, он прекрасно видит себя в зеркале и может оценить общий вид. Только Кавех все еще видит в нем маленького. Это вообще изменится? * * * — Ты когда-нибудь целовался? — спрашивает Коллеи, помахивая ножкой. Они сидят на кроне Великого Древа — они не одни тут, только вечерами здесь пусто из-за ветра. У них на двоих две фирменных питы Коллеи, бутылка острого лимонада и два недоделанных проекта. Глупо было думать, что недалеко от Академии получится быстрее. Они совсем расслабляются — и говорят уже совсем не об учебе. — Нет, — Веритас качает головой, смотря вверх. — Мне кажется, для этого должен быть особенный момент? То есть… вы просто чувствуете это и все? — Ты читал книжки издательского дома Яэ? — Коллеи поднимает брови и фырчит, когда Веритас щекочет ее нос листочком. — Серьезно, в реальной жизни все происходит не так! — И как же это происходило у тебя? — Веритас поднимает брови. Коллеи смущается и пинает его коленкой. — Никак. Но я не думаю, что это случится само по себе. С человеком до этого надо говорить, вообще думать, нравится ли он тебе. Как человек. — Мне никто не нравится, — отрезает Веритас сразу же, и Коллеи тихо смеется в ладошку. — Но я же тебе нравлюсь. Веритас смотрит на нее очень внимательно. Ее волосы цвета молодой листвы забавно заворачиваются от влажного воздуха, слишком светлая кожа на руках чередуется со старыми, так и не зажившими шрамами. Коллеи спокойна и свободна, она смотрит со своей хитрой улыбкой, и Веритас решает, что она не права. Момент существует. Он наклоняется и осторожно касается ее губ своими. Не держит, не касается, но не отпускает губы — пока не отстраняется, наблюдая. У Коллеи немного покраснели щеки, да у него самого они, кажется, горят. Это странно — будто огонь проходит по телу. Губы тоже кажутся горячими, Веритас облизывается, и Коллеи зеркалит его жест. — Ну… неплохо, — вырывается у Веритаса, и Коллеи расслабляет плечи, запрокидывает голову и подмигивает: — Врешь. Тебе понравилось. — Понравилось, — признается Веритас негромко и чуть сдвигается вперед. Коллеи повторяет это движение, снова чуть нервно, а потом сама касается его плеча и сжимает, подбирая колени ближе к себе. — Хочешь еще? — спрашивает она мягко. Веритас снова мешает и целует ее сам. * * * — У него что-то происходит, — замечает Аль-Хайтам, неспешно попивая чай. Кавех подливает ему еще и оборачивается, хмурясь. — Это потому что он сразу ушел в спальню? Он может быть на меня обижен, я же говорил. — Нет, — Аль-Хайтам качает головой. Он забирает у Кавеха кусок пахлавы, и за него начинается шуточная борьба, в результате которой Кавех просто откусывает от части, которую Аль-Хайтам держит во рту. — Он напряжен и будто заплетается в ногах. И будто смущен. У меня есть несколько предположений, я хочу услышать твое мнение. — Да вариантов немного, — Кавех начинает улыбаться. У него собираются очаровательные ямочки на щеках, а морщинки в уголках глаз становятся ярче. — Думаешь, у него кто-то появился? — Может быть, — Аль-Хайтам качает головой. — Мы не будем донимать его этой темой. — Но так хочется! — восклицает Кавех и громко смеется. — Во имя Неба, Аль-Хайтам, я никогда не думал, что испытаю такое количество эмоций! Аль-Хайтам в чем-то понимает его — никакой опыт воспитания детей нельзя получить, в общем-то, не имея детей. Он намного спокойнее относится к возможной личной жизни Веритаса и даже обещает себе не поднимать его или ее досье в Академии. Или хотя бы не собирать больше информации. — А если этот человек тебе не понравится? — Аль-Хайтам поднимает брови. — У Веритаса сомнительный вкус в выборе знакомых — и мы не можем представить, какой у него будет партнер. Какой-либо из партнеров. — Разве это будет иметь значение? — удивляется Кавех непритворно. — Он же будет нравиться Веритасу. Это главное. — А если, — Аль-Хайтам делает голос все глубже, — этот человек будет казаться тебе нехорошим и неприемлемым? Кавех на самом деле задумывается — он смешно щурится в такие моменты и покусывает губу, болтает ногами — но не забывает налить Аль-Хайтаму еще чая. Он никогда не наливает полную кружку. — Ты знаешь, — выносит он решительно, — мы не можем уберечь Веритаса ни от каких ошибок. Нам стоит вмешаться, если этот человек будет преступником, полагаю? Но за исключением этого он должен справляться самостоятельно. Я не могу вечно его защищать. Аль-Хайтам кивает Кавеху и притягивает его за талию ближе к себе. — Неужели ты прекратишь спасать всех ценой себя? — Разумеется, нет! — гордо отрицает Кавех, и конечно же, сейчас, спустя десяток лет, он всего лишь шутит. — В конце концов, это основная черта моей личности? Разумеется, Аль-Хайтам его кусает.