Звезды греют свои планеты

— Веритас! — звучно зовет Аль-Хайтам, включая свет. Кавех — безвольная кукла на его руках, но он дышит, он цел, он в порядке. — Иди сюда! Он переносит Кавеха на диван, осторожно укладывая и подсовывая под голову подушку. Непонятно, за что хвататься — то ли приводить в чувство, то ли разбираться с ранами, то ли долго говорить. Веритас выглядывает не сразу, очень осторожно и медленно. Потом подходит — крошечными шажками. Его глаза раскрываются, сгоняя сон моментально, а потом он резко делает шаг назад — и сбегает. Но не в одну из спален. Аль-Хайтам слышит звук воды, пока сам аккуратно раздевает Кавеха — начиная с сережек, от которых наверняка уже болят уши. Расстегивает рубашку, только ее, потому что плащ Кавех где-то потерял. Кавех издает тихий стонущий звук, Аль-Хайтам не понимает, пришел ли он в себя — но у него хватает силы приподняться, чтобы избавиться от рубашки. Руки его в естественных следах после долгой физической работы — натертости, небольшие синяки, мелкие порезы. Крупных порезов пять — видимо, столько раз Кавеху пришлось ранить себя для того, чтобы сделать надписи. Раны грубые, неровные — у него не было острого лезвия. Кавех разрезал не ладонь и не запястье — только тыльную сторону руки, видимо, решив, что так тяжелее — но безопаснее. Негромко топая, возвращается Веритас. У него в руках таз и несколько полотенец. Подходит он медленно, зато сразу опускается на колени и смачивает одно полотенце. Кавех дергается от первого же прикосновения, издает жалобный даже стон, но руки Веритаса не дрогают. Школа Тигнари, думает Аль-Хайтам рассеянно, пока ищут аптечку. Никто из них не торопится — некуда торопиться. Кавех приходит в себя на антисептике, даже садится и начинает ворчать: — Нари, я же просил нежнее… — а потом смотрит на них. Аль-Хайтам умирает внутри — столько в этих глазах любви и простого счастья. — Малыш, — шепчет Кавех и касается головы Веритаса, тот вздрагивает, но прижимается, а Аль-Хайтам сам сжимает руку Кавеха, теряя слова. Они стоят так несколько секунд, и, конечно, Кавех не выдерживает. — Идите сюда! — громко, почти жадно командует он — и отпихивает ногой таз. — Сейчас, давайте… это подождет! Он буквально дергает Аль-Хайтама на себя обессиленными руками, тянет Веритаса за край пижамы, притягивая их к себе на диван. Обнимает — как можно крепко. Веритас утыкается ему в грудь, а Аль-Хайтам закидывает руку на плечи, заставляя быть ближе, еще ближе, до невозможности. — Мы скучали, — хрипло и искренне говорит он. — Боялись и психовали. Я психовал, — поправляется он. — Я поднял на уши все Сумеру. — Ты умеешь, — ласково говорит Кавех. — В основном психовать, конечно… Его смех — раненый, уставший, но от этого не менее искренний. Он тянется к ним, ластится, им всем тяжело говорить, но они замирают так — пока Аль-Хайтам не понимает, что с руки Кавеха на его спину стекает кровь. — Сколько времени они не затягиваются? — резко спрашивает Аль-Хайтам, и Кавех дергает плечом. — Там вообще не особо затягивалось. Просто кровь спекалась поверх, а потом расходилась. Это не больно, скорее, зудит — а сейчас затянется. Я же дома, — как-то очень просто добавляет он и кладет голову Аль-Хайтаму на плечо. — Я так устал… поцелуй меня? Веритас издает тихий хмык и слегка отворачивает голову, но Аль-Хайтам не собирается делать ничего особенного. Он прихватывает губы Кавеха своими, целует мягко, беззвучно, и Кавех тихо смеется, потираясь носом об его нос. Только сейчас Аль-Хайтам верит, что все будет в порядке. * * * Кавех не все понимает. Он отвык от ветра и от звука, и от прикосновений с температурой. От них ему становится жарко, так, что, кажется, поднимается температура. Он сам с растерянностью смотрит на свои руки — странно, что они болят. Странно, что они так изуродованы. Все странно, и он теряется, завороженно смотря, как влажное полотенце в руках Веритаса смывает с его пальцев кровь. Сейчас порезы, оставленные для передачи записи, кажутся глубокими, и Кавех любуется ими — живым доказательством того, что он выбрался, он не один. Аль-Хайтаму он отвечает невпопад — и наотрез отказывается говорить о заключении: — Я не хочу, — просто говорит он. — И второй раз повторять не буду. У Веритаса — чудесный оттенок волос, не слишком яркий, но насыщенный. От каждого поворота они приходят в движение, пряди спадают, мелкие волоски липнут к коже. Кавех отвык от этого тоже — что все изменяется, что все подвержено жизни. Он с непониманием пробует еду, которая имеет вкус, пьет прохладную (имеющую температуру) воду, облизывается и трясет головой. Аль-Хайтам уже понял бесполезность попыток заговорить с ним, а Веритас вообще не сказал ни слова. Может, он обижается? Кавех не знает, от разговоров он только несколько… отвык. — Я хочу поспать один, — только и говорит он, смотря в расширяющиеся глаза Аль-Хайтама — намеренно они не спали порознь, пожалуй, никогда. Но Кавех пожимает плечами, слабо улыбается и качает головой. Веритас вдруг хватает Кавеха за рукав и жестом показывает в сторону своей комнаты. Кавех поднимает брови, не понимая сразу — а потом улыбается и даже наклоняется, целуя Веритаса в лоб. Губы обжигает. — Спасибо, милый. Веритас серьезно кивает и вдруг обнимает Аль-Хайтама. Тот охает — а затем простым жестом опускается на пол, и Веритас примощается рядом. Кавех помнит: так они сидели когда-то — давно и в обратной позе, тогда Аль-Хайтам еще был маленьким, а Кавех поклялся его защищать. Далеко не сразу он понял, что для того, чтобы защитить Аль-Хайтама, в первую очередь нужно защитить себя. Он, пошатываясь, идет в спальню Веритаса, игнорируя душ, игнорируя вообще все. Хочется только лечь — и, желательно, чтобы никто не трогал. Чтобы не мешали. Мешает уже простыня, имеющая текстуру, слишком теплое одеяло, едва слышные звуки за окном. Всего слишком много. Кавех не может заснуть часами — встает, ходит, из последних сил залезает в душ, даже что-то ест. Но когда он ложится — ничего не происходит. Он встречает рассвет, ослепляющий глаза, и только после него организм сдается. Но лучше бы Кавех не спал. Он начинает кричать. * * * Это уже день — Аль-Хайтам решает не будить Кавеха, ожидая, когда тот придет в себя. Они остаются дома — разумеется, остаются, Веритас сдал промежуточные зачеты в Академии, едва туда заглядывая, хотя остался бы, даже если бы у него были дни экзаменов. Веритас сосредоточенно варит кофе, Аль-Хайтам пытается читать — и истошный, животный крик их оглушает. Он все не затихает — Кавех звучит жутко, жалко, жалобно — и Аль-Хайтам бросается в спальню сразу же… И тормозит себя на первом же повороте. — Это кошмар, — говорит он как можно более уверенно — говорит Веритасу, и сжимает его плечи. — Неприятно. Тяжело. Мучительно. Но всего лишь кошмар. Он дожидается, когда бледный Веритас кивнет, и бросается в спальню. Кавеха мотает по кровати. Он царапает себе руки в кровь, скулит, уже не в силах кричать, мечется, как бешеный — и начинает судорожно отбиваться, когда Аль-Хайтам хватает его за плечи. — Нет-нет-нет! — Кавех распахивает полубезумные глаза и мотает головой. — Нет! Где он? Где Веритас? — он оглядывается, скрючивая пальцы будто держит что-то, его все еще колотит, он все еще во сне. — Что я с ним сделал? Как ты мог это позволить?! Аль-Хайтам встрясывает Кавеха за плечи. У него болтается голова, а взгляд сразу же становится другой — опасливый и тихий, только зубы трясутся. — Веритас учится варить кофе, — как можно мягче говорит Аль-Хайтам. — Возможно, кофе уже убежал. Ты его здорово напугал, Кавех. Ты сейчас со мной? Кавех моргает и сжимает пальцы сильнее — царапает себе ладони. У него никак не утихает дыхание, но взгляд проясняется. — С ним… все в порядке? — Он думал, что потерял отца, — обтекаемо говорит Аль-Хайтам. — Наблюдаются некоторые психологические трудности, но… — Физически! — резко, жестко и зло уточняет Кавех. Аль-Хайтам щурится, не понимая, и Кавех дергает его за руку. — Физически он цел? — Да, — тут же говорит Аль-Хайтам, и из Кавеха будто выбивает все силы. Он падает назад на кровать, едва не ударившись головой об стену, и закрывает лицо руками. — Обними меня, — говорит он через несколько секунд. — Мне очень плохо. Аль-Хайтам опускается рядом на слишком маленькую для них обоих кровать и немедленно выполняет пожелание. Кавех его в ответ не обнимает — Кавех плачет, прикрывая лицо руками. Тихо, мирно и беззвучно.