Звезды греют свои планеты

Веритас уговаривает Аль-Хайтама собираться на место не сразу же, а ближе к ночи. Он прав — Аль-Хайтам теряет возможность мыслить сейчас, когда, наконец, может дышать. Прямое подтверждение, только им двоим нужная информация, "я в порядке", высеченное на земле. Это иное схождение с ума — но если то собирало в кулак и давало силы двигаться дальше, то это… расслабляет. Что недопустимо сейчас. Поэтому вместо принимания опрометчивых решений Аль-Хайтам идет к Сайно. Тот кажется настолько удивленным его спокойствию и здравомыслию, что даже выслушивает до конца. И хмурится только в конце. — Я верю тебе, — говорит он первым делом — еще бы он посмел не верить. — Ты, наконец, начал заходить на ум обратно, — разумеется, Аль-Хайтам не смеется. Хотя это забавно. Немного. — И критичность при тебе. Если это, — Сайно указывает на фотографию, — написал Кавех, значит, поиски не были бессмысленными и принесли свои плоды. Но, — он выделяет это достаточно четко, — обвинение я предъявить не могу. — Ты полагаешь, что можешь пойти против закона Сумеру и не дать мне написать заявление? — Аль-Хайтам складывает руки на груди, выпрямляясь — он знает, как Сайно не любит задирать голову при разговоре с ним. — Не думал, что самого законопослушного человека Сумеру испугали трудности с оформлением. — Мнение свое можешь оставить при себе, — язвительно говорит Сайно, и Аль-Хайтам вспоминает, почему они раньше не ладили — и почему так хорошо работали вместе. — Тут даже нет слова "Зирьяб" толком, и никто не поверит в выдуманный… — Созданный на основе реальных. — …язык. Дай мне договорить, — Сайно детским жестом накрывает его лицо рукой, и это правда сбивает с толку. — Он только встрепенется и попробует свернуть все, наконец. Или уехать — и ищи его дальше, обвинения-то на словах. Искать нужно другое — информацию про работу Артерий Земли, и я, как ты помнишь, этому и учился. — Раньше при поисках ты это не использовал, — бросает Аль-Хайтам, все еще пронзая взглядом — но в разы более спокойно, чем пару дней назад. — Повода не было, — Сайно настороженно щурится. — Подожди до вечера. Я приду к вам и расскажу, что смог понять. Это отдай, — он забирает фотографию. — Верну. Иди ребенка покорми, а то он повадился пироги Коллеи таскать и ходить с несчастным видом. Сайно знает, куда бить — потому что Аль-Хайтама это задевает, и сильно. — Пусть она не жадничает. Это за все те разы, что я кормил тебя, — небрежно говорит он — и кивает. — Я подожду. * * * Вечером Сайно, как и обещал Аль-Хайтам, приходит к ним. Веритас сам нервничает и, в такт своему отцу, наворачивает круги по гостиной. Сайно ловит его сзади под руку — и Веритас вскрикивает, хотя Сайно даже не поднимает его толком: они почти сравнялись по росту. — Ты как унут Сетеха, — говорит Сайно, и Веритас ловит сходу: — Бессмысленно ворочаюсь в песке? Сайно кивает. Он улыбается одними глазами — Веритас знает, как ему важно, что его шутки ценят. Тигнари на это говорит, что терпеть можно после первого десятка тысяч, а еще не в определенных интимных обстоятельствах, но Веритас предпочитает не помнить эту информацию. — Я нашел кое-что. Эй, росточек! — зовет он громко, и Веритас давится смешком, но Аль-Хайтам действительно выходит из комнаты. У него в руках листы, сплошь исписанные прямо и наискосок теми же закорючками, а взгляд невероятно серьезен. — Если я росточек, то ты земляной червь, — отвечает он, и этой шутки Веритас не понимает, но Сайно ухмыляется уголком губы — видимо, шутка давняя, и для ее понимания нужен контекст. Сайно садится с ними за стол, но сразу же отодвигает свою тарелку и кладет на стол пухлую папку. Достает из ниоткуда, как копье — и Веритас смотрит с жадностью: когда у него будет Глаз Бога, он тоже будет так уметь. — Артерии Земли способны создавать подпространства мира, — сходу говорит Сайно. — Строго говоря, это не отдельное пространство, это временная петля неограниченного действия. Чем ближе к Артерии, тем дольше может длиться петля. В хороших случаях, — он без зазрения совести высыпает солонку на стол и чертит в ней символы, — среда внутри постоянная. Человеку можно не есть и не пить, не спать и вообще не делать ничего. Он не пострадает. На рисунке из соли исходящий лучами круг, призванный обозначать Артерию Земли. Вокруг почему-то два кольца — и Веритас с недоверием смотрит на них, даже тыкает пальцем. — Это двойное подпространство? — Не совсем, — Сайно долго смотрит на Аль-Хайтама. — У таких пространств обычно есть точка входа с определенным условием — и точка выхода, — он разрывает сплошное кольцо, а потом и второе — в разных местах. — Они не совпадают. Если даже я прав, нам не поможет узнать у Кавеха, как он туда попал — выходить нужно иным образом. Повисает тишина. Веритас ерзает, а потом берет Аль-Хайтама за рукав, совсем по-детски, но даже не злится на себя за это. Аль-Хайтам очень естественным жестом гладит его по голове. — Мы можем передать ему сообщение? — напрямую спрашивает Аль-Хайтам и указывает на листы. — У меня есть несколько вариантов. Он должен знать, что услышан. — Если заодно вы напишете, чтобы он не отвечал без крайней необходимости, — выводит Сайно твердо. Он смотрит на листы, вырывая их у Аль-Хайтама — разглядывает, хотя не должен ничего понимать. Затем щелкает пальцами по одной надписи. — Переведи. — "Слышим ищем не один", — не думая даже говорит Аль-Хайтам. — Не самое идеальное, что я придумал. Но у подобного размера его записки должна быть причина. — Потому что тебе придется писать кровью, — обрывает Сайно. — Не жалеть крови на каждый до единого символ. Я выбрал эту надпись, потому что она самая короткая — и все равно это будет не меньше двух пробирок. — У меня много крови, — прохладно отрезает Аль-Хайтам, и Веритас вмешивается: — У меня она тоже есть. Сайно пронзает его осуждающим взглядом — а Аль-Хайтам качает головой. — Помнишь, что я говорил насчет спасения родителей? Я все еще в два раза больше тебя и справлюсь без твоей помощи. В этом деле, — быстро добавляет он, и Веритас раздумывает обижаться. — Составляй другую, — Сайно вздыхает и гладит листы. — Потрясающая все-таки работа… * * * Кавех подкидывает сорванный бездушный листок в воздух и ловит его пальцами. Он устал. Строительство почти завершено, и теперь все зависит от того, удачлив ли он сам. Что-то подсказывает, что все пойдет не по плану — обычные будни архитектора. Надпись, которую он сделал, невозможно присыпать местной землей, как и дописать что-нибудь поверх, но Зирьяб не замечает ее. Он озабочен лишь тем, что завтра тестирование — и Кавех с грустью смотрит на поляну, которую он принесет в жертву в обмен своей жизни. Он обещает себе перекопать ее после, посадить другие растения с помощью Тигнари — но сейчас он ее убьет. Это необходимая жертва. Кавех не жалеет. Он не заметил бы этого, если бы листок не упал в другом направлении — а когда видит, тут же вскакивает, жадно смотря на проступающие надписи, символ за символом. "Вижу. Выход ловушка. Ищем. Здесь | нет. Береги кровь. Люблю". У Кавеха трясутся руки — вплоть до последнего слова. Он смеется, а потом вдруг начинает плакать, резко и сходу, не давая этому отвлечь себя. Он носит инструменты с собой — и выкопать легко, он не может позволить себе писать много, раны здесь не заживают даже с повязками Зирьяба. Он чертит — два слова, на которые у них есть свои обозначения. Он так надеется, что они не ушли — но и не знает при этом, как здесь идет время, насколько оно оторвано, что вообще здесь происходит. Взрезанная ладонь не дает думать долго. Кавех пишет всего три слова. "| нет. Машина. Сабзерус".