Звезды греют свои планеты

— Ты продолжаешь нервничать, — замечает Кавех, поправляя его мантию. Веритас вздергивает подбородок, выпрямляет спину и делает глубокий вдох. Становится полегче. — Это важно для меня, — напоминает он, смотря в зеркало. — Да, сразу все шесть Даршанов. Нет, я ни от чего не откажусь. — Да в день экзамена отказаться тебе бы гордость не позволила, — отмечает Аль-Хайтам с дивана. Веритас закатывает глаза, а Кавех смеется. — Ты устроишь меня вольнослушателем потом? — спрашивает Веритас то, что давно хотел, и, разумеется, Аль-Хайтам кивает. Очень удобно иметь в отцах того, к кому прислушается Академия — и кто не оставит ей выбора, кроме как прислушиваться. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но на деле только это и есть правда. Веритас больше не один. Одному ему только придется пройти до Академии — в поток таких же, как он, только старше. Его рост выделяется. Веритасу всего четырнадцать — даже Аль-Хайтам поступал в шестнадцать. Все, что есть у него в голове, это формулы, языки, небо и лес, история и элементальные реакции. А страха нет. Сложнее всего проходит первый экзамен — очередь большая, общее нервное напряжение сказывается, и Веритас гулко сглатывает, впервые за все время думая уйти обратно и поготовиться еще полгода. А потом наступает его очередь. И это издевательство. — Вы идиот? — переспрашивает Веритас у своего экзаменатора. — Какой смысл спрашивать у меня эту классификацию, если в прошлом году ваша же кафедра изменила ее по принципу роста? Экзаменатору Веритас, конечно же, не нравится — но вопросы он задает дальше, а у Веритаса уже свои вопросы — туда ли он пришел? Он пытается перечитать свои конспекты для Кшахревара, но они, к сожалению, не пригождаются тоже. Вопросы элементарные. Настолько, что Веритас начинает злиться — и это тоже раздражает людей, но это их проблемы. Так повторяется еще четыре раза. Веритас вообще не понимает, что он здесь делает. * * * — Да вы издеваетесь! — рявкает Веритас с порога. Кавех и Аль-Хайтам оборачиваются одновременно. Только, как отмечает Аль-Хайтам, Кавех хуже скрывает улыбку. — Что такое, Веритас? — спрашивает Аль-Хайтам слишком мягким тоном. — Экзамены плохо прошли? Веритас швыряет сумку в стену и смотрит на них гневно, не совсем в глаза — Аль-Хайтам сам научил его смотреть в точку между бровей, чтобы человек не думал, что его игнорируют, но при этом без глазного контакта можно было бы обходиться. Признаться, Аль-Хайтаму сейчас весело. — Что это был за фарс? — зло спрашивает Веритас. — Чему там вообще учат, если при поступлении спрашивают такое?! Он кипит — но это урок, который ему придется выучить. Люди — идиоты. — Мы говорили, что каждый может поступить в Академию, — мягко напоминает Кавех, и у Веритаса на памяти Аль-Хайтама впервые отвисает челюсть. — Настолько каждый? — уточняет он уже полушепотом, и Аль-Хайтам не отказывает себе вставить: — Скорее всего, половина тех, кто пришел с тобой, не смогут даже этого, потому что понадеялись на сам лозунг. Веритас здесь гениален лишь в том, что штудировал шесть вариантов вместо одного — и что пробует делать это в четырнадцать. Но Аль-Хайтам не сомневается, что он сдал бы на приемлемые баллы, готовясь месяц, а не год. Кажется, до Веритаса это тоже доходит. — И в чем тогда смысл обучения? — негромко спрашивает он, будто угаснув, и Кавех немедленно шагает к нему — потому что ему сложно выносить моменты, когда Веритасу плохо. Аль-Хайтаму легче — он четче понимает, где здесь граница между разочарованием и истерикой. — В том, что еще половина людей отсеются с первого года, а на третьем случается так, что уходит вся группа, — поясняет он спокойно. — Если человек не может обрабатывать получаемые им знания, ему не место в науке. Так считает Академия. Но шанс есть у всех, многие лишь переоценивают необходимость высшего образования для себя. Веритас холодно на него зыркает. — То есть, я мог не стараться. — Это поможет тебе в будущем, — Кавех пожимает плечами. — На третьем курсе с ума сходили даже мы. Чем больше ты знаешь сейчас, тем проще тебе будет. Веритас молчит, перекатываясь с пятки на носок, и довольно угрюмо констатирует: — То есть, я точно поступил. — Если не выбесил всех экзаменаторов, — поправляет Аль-Хайтам, и Веритас несильно пинает его. Значит, точно выбесил — впрочем, старых дубов несложно вывести из себя, а Веритас в этом еще и талантлив. Веритас продолжает бурчать весь вечер. Разумеется, он поступает. * * * — Мне кажется, он нам мстит, — заключает Кавех за обедом только для них двоих. Веритас собирался выбрать только один — или несколько — даршанов из шести, но до сих пор не говорит ни слова о своем выборе. Аль-Хайтам, который может узнать это по документам, не смотрит принципиально, и в итоге они уже две недели сидят в неведении. Это странные две недели — часть времени они вдвоем, потому что выходные Аль-Хайтама не совпадают с выходными Веритаса. Кавех отвык быть вдвоем, но не сказать, что не наслаждается этим. Ему самую малость стыдно — но в ответ на это простую эмоцию в голове звучит голос Аль-Хайтама, что устать можно от чего угодно, в том числе от него самого, и даже нет необходимости спрашивать настоящего. — Злопамятностью он в тебя, — отмечает Аль-Хайтам. — Сказал человек, который до сих пор иногда припоминает мне разбитую на втором курсе бутылку вина, — Кавех закатывает глаза — и встает, чтобы перебраться на колени Аль-Хайтама, обнимая его за шею. Самое лучшее место. — Это было наше единственное вино, — напоминает Аль-Хайтам, и Кавех трется носом о его нос. — Мы и без того чувствовали себя как пьяные, — выдыхает он в губы Аль-Хайтама, а потом, разумеется, целует — а Аль-Хайтам придерживает его между лопаток. Они делятся этими мгновениями спокойствия и счастья, ровного, ровного уже много как лет — и Кавех первый отстраняется со слегка кружащейся головой. — Я тебя люблю, — внезапно говорит Аль-Хайтам, и Кавех стукает его в плечо с улыбкой. — Ты сказал это только потому, что я собрался сказать! — возмущается он, а потом смеется. — Я тебя тоже. — Надеюсь, твой новый проект не отберет тебя у меня на месяцы, — уточняет Аль-Хайтам будто в продолжение прошлого диалога, который, между прочим, закончился полчаса назад. Он опасается не зря — так уже было. — Это очень крупный и хорошо оплачиваемый проект, — напоминает Кавех. — А главное — крайне амбициозный. Я редко строю что-то для ученых, и для меня это вызов. — Тем не менее, мы не… — Я дома! — бросают от двери, и та сразу же громко хлопает. Кавех дергается слезть — но Аль-Хайтам оставляет его на месте. — Фу. Скажите, что я не помешал тому, чего не хотел бы видеть. А еда у нас есть? Веритас стягивает с тарелки Кавеха уже надкусанный бутерброд, игнорируя свою брезгливость, и Кавех сразу же вспоминает, как же отчаянно на парах хочется есть — он тогда вместил бы в себя целого ришболанда, а Аль-Хайтам от того, что ел мало, казался настоящей тростиночкой. А вымахал-то… — Пропустил последнюю пару, — с набитым ртом поясняет Веритас. — Бессмысленно. Скучно. — Рановато ты начал, — бесстрастно отмечает Аль-Хайтам, прижимая Кавеха к себе ближе — Кавех даже глаза прикрывает от удовольствия. — Кавех лучше рассказывает теорию древнего машиностроения, — отмахивается Веритас. Стоп, что. Кавех приоткрывает рот, мгновенно потерявшись. Аль-Хайтам весело хмыкает. Веритас же, даже перестав жевать, подмигивает. — Да, — подтверждает он. — Теперь в этом доме будут два человека с Кшахревара.