Звезды греют свои планеты

Кавех принюхивается — бисквит пока рано вынимать, пусть лучше остынет так, под остаточным действием огня. Он суетится — и Аль-Хайтам где-то раз в пятнадцать минут подходит, чтобы внаглую зажать его поцелуями и заставить продышаться. Ничего особенного, но помогало — как раз на те самые пятнадцать минут. Кавех хочет, чтобы все было идеально, а Аль-Хайтам в жизни к идеалу не стремился. Они ожидают Веритаса по его расписанию, и поэтому оба вздрагивают, когда дверь резко открывается — а слышат они совсем другой голос. — Почему какой-то оборванный малец утверждает, что он ваш ребенок? — грозно спрашивает его мать, и Кавех едва не сжимается, но делает шаг вперед — и мгновенно закипает. Она держит Веритаса за ухо совсем не милосердным жестом, а тот даже глаз не поднимает, как-то странно дрожа. Но Кавех не успевает — Аль-Хайтам говорит абсолютно ледяным тоном: — Отпусти его. — Вот еще! — Фаранак встряхивается. — Он сбил меня с ног, нагрубил и порвал мое платье! — она указала свободной рукой на подол. Не то чтобы его мать питала привязанность к нарядам, но порвано было сильно. — Я собираюсь найти его родителей и хорошенько высказать то, что о нем думаю! Ее мелкие кудряшки так забавно прыгают от каждого гневного слова, думает Кавех про себя — и не узнает свой голос. — Отпусти его немедленно, — чеканит он жестко. — Хотела говорить — говори. Мне в лицо, мама. Его распирает глухая ярость — которая странно, надрывно ломается, когда Веритас вскидывает на них взгляд — и высоко-высоко смеется, выпрямляясь: — Ты была права, вот это лица! Фаранак тоже улыбается, отпуская его и обмахивает себя веером. Она смотрит на Аль-Хайтама — а Аль-Хайтам смотрит на нее, и Кавеха уже пять лет как достали эти взгляды. — Это не смешно, — негромко говорит Кавех, разжимая кулаки. Веритас что-то понимает — и врезается всем телом в Кавеха, крепко обнимая, утыкается лбом в грудь. Это удивляет и отвлекает — когда он только успел так подрасти? — А мне было не смешно, что меня не ждут, — Фаранак смотрит на них прямо — но с одобрением, и Кавех выдыхает где-то глубоко внутри. Ей нравится Веритас. Они понравились друг другу. — У вас праздник? — уточняет она, оглядываясь и принюхиваясь. Конечно, она все понимает, это же ее рецепт. — Да, — все еще холодно говорит Аль-Хайтам. — И ты мешаешь. Веритас резко оглядывается, и Кавех гладит его по спине. Фаранак же не смущается — она пожимает плечами. — Отдам подарки и уйду. Я знаю, что ты не рад меня видеть, дорогой. — А почему? — живо спрашивает Веритас, выворачиваясь из объятий. Кавех набирает воздуха — он так, так сильно не хочет портить этот вечер, но это же, очевидно, понимает и Аль-Хайтам. — Мы все время знакомства не ладим, — объясняет он мягко, и Фаранак просто кивает. — Но общаемся, потому что у нас есть общее, — она улыбается уже совсем ярко, и как же, как же Кавех рад видеть ее счастливой. — Просто пара мелочей, и я могу уйти. — У тебя нога болит, — неожиданно встревает Веритас. — Посиди пока. А что у нас за праздник? Кавех отмечает, что сейчас все они трое смотрят на Веритаса с некоторым удивлением. — Потом расскажем, — говорит он негромко и идет вперед, протягивая маме локоть. Фаранак грациозно опирается, но, судя по тому, как она переносит на него вес, ей правда больно. Это быстро переключает. — Веритас, достань лед. Они все приходят в некоторое синхронное движение — Кавех знает, что матери нравится такое внимание, что Веритас пользуется возможностью рассмотреть, как лечат определенное повреждение, и что Аль-Хайтам просто раздражается — но, тем не менее, это он накладывает на ногу Фаранак эластичную повязку, хмурясь. — Неуклюжесть у вас семейное, — заключает он, и Кавех пихает его в плечо, а Фаранак только улыбается. — У вас, — мягко поправляет она, и даже Аль-Хайтам издает удивленный звук — а Веритас тушуется. — Я правда сбил ее с ног и порвал платье, — бурчит он, опуская взгляд. Фаранак тянется и гладит его по голове — а Веритас, удивительно, позволяет ей это. — Принеси сумку, — просит она Аль-Хайтама, и тот, удивительно, слушается. Она открывает рот, но Кавех и так знает, что она скажет — и поэтому лишь крепко обнимает ее, наклоняясь. Она стала еще меньше и тоньше, старость стоит за ее плечами, но Кавех сжимает руки крепче, надеясь, что стоять там и не подходить ближе она будет еще долго. Бисквит охлаждается окончательно, и Кавех прячется от своих эмоций на кухне. Он слышит, как Фаранак отвешивает пару острых фраз, прежде чем отдать ему привезенные из Фонтейна книги. Там явно есть что-то и для Кавеха, а Веритас даже ахает, и Кавеху тепло просто от мысли, что о нем она тоже подумала. Он устраняется от общения — накрывает на стол, поправляет все, расставляя квадратные тарелки с заостренными кончиками, на одну больше, чем нужно. Кавех хочет, чтобы мама осталась — и вместе с этим знает, что это не украсит атмосферу вообще-то семейного праздника. Он так погружается в свои мысли, что не замечает, как Аль-Хайтам подходит — и обнимает его сзади, целуя в макушку. — Ты опять, — замечает Аль-Хайтам, закрывая Кавеха от всего мира. У него крепкие, мощные руки, и Кавех откидывается назад, смотря на него и кусая губы. — Все уже не будет идеально, — говорит он тихо, чтобы сзади никто не услышал, но Аль-Хайтам неожиданно тихо хмыкает. — Он понравился ей так же сильно, как и она ему. Что может быть идеальнее? Поэтому за стол они все же садятся вчетвером. Веритас болтает ногами, Фаранак рассказывает о последних своих исследованиях, а Аль-Хайтам держит ладонь на колене Кавеха, помогая сфокусироваться. — …и мне действительно жаль, что вы не ждали меня сегодня, — говорит Фаранак, изящно погружая кусок бисквита в крем. Кавех открывает рот, но Аль-Хайтам влегкую его перебивает. — Почему же. Вы приехали в ту же дату, что и обещали. Лично я вас ждал. Повисает тишина. Кавех медленно поворачивается к нему, стремясь одним взглядом показать, насколько же сильно он сейчас хочет оторвать Аль-Хайтаму голову. Тот же просто пожимает плечами. — Зато встреча в виду неожиданности прошла даже более удачным образом, чем планировалось, и тебе не пришлось бы лавировать между своей семьей. Стоило всего лишь спрятать одно письмо. Кавех чувствует, как гневно загораются его щеки — но сказать ничего не успевает. — Аль-Хайтам! — гневно говорит Веритас. — Ты ужасный, невозможный и совершенно невыносимый человек! Я не понимаю, как с тобой можно существовать в одном пространстве! Повисает тишина. Аль-Хайтам собирается что-то сказать, но Кавех, сделав глубокий вдох, обращается к Фаранак: — Это ты подговорила его говорить как я? Веритас хихикает, и объяснения уже не нужны. Они продолжают болтать — Веритас хвастается своей учебой, Аль-Хайтам бросает пару слов об Академии — и они с мамой, разумеется, вонзаются, сравнивая подходы Сумеру и Фонтейна. Слушать это приятно — за исключением момента, когда мама зовет Веритаса с собой, изучать механизмы уже на месте. И, пусть эта и шутка, Кавех перестает улыбаться так ярко. Он не хочет терять то, что уже имеет. — Так что за праздник-то? — спрашивает Веритас, которому сегодня, в виде исключения, налили разбавленного до розовизны вина. Впрочем, этого достаточно, чтобы щеки у него покраснели. Кавех прочищает горло. — Год назад мы приняли одно важное решение, — он смотрит на Веритаса, не отрываясь. И знает, что Аль-Хайтам — тоже. — Местами очень странное и непонятное, — добавляет Аль-Хайтам, и Кавех пинает его под столом. — Ты у нас уже год, Веритас, — его голос все же дрожит. — И я очень, очень этому рад. Они зависают в этих переглядках на несколько мучительно долгих секунд, но затем Фаранак хлопает в ладони — и Веритас отмирает. Спрыгивает со стула — и Кавех тоже встает. Они обнимаются втроем — только втроем, будто всего остального мира нет. Веритас молча цепляется руками за их одежду, и Кавех с какой-то невыразимой четкостью понимает, что, не будь здесь мамы, Веритас бы расплакался. — Все хорошо, — негромко говорит Аль-Хайтам, и Кавех, сам подавляя желание всхлипнуть, подтверждает: — Все хорошо, — он зарывается в волосы Веритаса носом и шепчет, так, чтобы было слышно только им двоим, — я очень, очень тебя люблю. Плакать Веритас начинает молча.