Звезды греют свои планеты

Это странно. Кавех мог бы испытывать множество разнообразных эмоций на этот счет, но наличие дома ребенка — это странно. И дело даже не в том, что никогда нельзя было предугадать, как Веритас отреагирует на любые вещи и высказывания. Просто… с ним нужно было что-то делать. Объяснять, что за терминологию используют в этой книге ("Это сленг, на Кшахреваре многое упрощается и сокращается, и иногда это проскальзывает и в научных трудах"), подбирать то из еды, что Веритас ест, пытаться понять его — и не понимать. Что делать с ребенком, которому подходит программа предпоследнего года обучения перед Академией? Можно ли взаимодействовать с ним за пределами обсуждения книг и простых бытовых просьб? Нужно ли ему это взаимодействовие? Кавех выясняет только одну вещь — но очень важную, на свой взгляд. Веритас не против его прикосновений — касаний к плечам, ладони на спине — выправить осанку во время чтения, даже единичного порыва слегка взъерошить ему волосы. Кавех искренне сомневается, что Веритас просто терпит — вытерпеть он, кажется, не может ничего. Аль-Хайтам же увлекается как раз обучением — они еще не нашли Веритасу приходящих учителей, а внимания он требовал много. Веритас смотрит на Аль-Хайтама огромными глазами — кажется, уже пережил травму, в которой один из его отцов не великий ученый. А у Кавеха нет с ним ничего общего и нет контакта. Не то чтобы он представлял ребенка, который бежит к нему обниматься, когда открывает двери… хотя представлял, конечно. Веритас — не ласковый. Веритас закрытый и огороженный, и Кавех уже однажды прорвался через такую стену, но Аль-Хайтам не был ребенком. — Сходим в центр искусств? — предлагает он как-то в свободный день. Веритас бросает взгляд из-за книжки и спрашивает только короткое: — Зачем? И действительно. Веритас не высказывал заинтересованность в любом искусстве, а книги у него были в качестве хобби… и все же Кавех пытается. — Может, там тебе придется что-нибудь по душе. Веритас фыркает и утыкается в книгу. Кавех еле слышно вздыхает и кивает себе. Веритас отклоняет все его предложения — от прогулки до посещения шоу Нилу. Да, последнее было глупо, слишком много людей, но он хотя бы пытался. Кавех почти смиряется с этим фактом, только бурчит ночью что-то в грудь Аль-Хайтама про собственное тотальное поражение. Грудь Аль-Хайтама — отличный собеседник. Но следующим же утром Веритас, одетый для прогулки, еще до завтрака спрашивает Кавеха: — Когда пойдем? — и впору растеряться и забыть все слова, потому что слишком уж странно это ощущается. Но Кавех медленно кивает себе, выкладывая перед Веритасом омлет и обычный, не круглый хлеб. — Как только поедим. * * * Веритас обходит весь центр с мерным удивлением. Ему не нравится лепка — слишком грязно, и руки после этого ощущаются противными. На простой живописи слишком сложно, несмотря на то, что Кавех ставит ему руку и подсказывает. Музыка привлекает и расслабляет, но на овладение инструментом придется тратить очень, очень много времени, и Веритас это отметает. А потом Кавех ведет его в последнюю секцию. Мрамор. Первым делом Веритас видит статую: девушка с прикрытым капюшоном головой, прячется за плащом и держит в руках… это музыкальный инструмент? Веритас подходит ближе. Каждая складка на плаще, каждая прядь волос выглядят так, будто из мрамора вот-то шагнет живой человек. На мраморе отображены струны, венки у девушки на руках просвечивают даже слишком ярко, и Веритас попросту теряет дар речи, так и останавливаясь. Кавех приобнимает его за плечи. — Это искусство больше распространено в Фонтейне, — медленно и тепло начинает он. — Оно требует большого терпения, недрогнувших рук и предельной точности. Тебе нравится? Веритас окидывает статую взглядом, стараясь понять, какой у нее центр тяжести, как надо начинать — мрамор это же цельный кусок? Этому точно придется учиться дольше, чем инструменту. — Можно мы попробуем? — негромко спрашивает он, и это первый раз, когда он просит что-то у Кавеха. Ответ очевиден — и все же становится хорошо, когда Кавех мягко говорит: — Давай. * * * Аль-Хайтам, конечно же, удивляется, когда не находит дома ни Кавеха, ни Веритаса. В первую очередь он готов поверить, что Веритас пытался сбежать, а Кавех пошел его ловить, чем в то, что они пошли куда-то вместе. Аль-Хайтам не считает, что Веритасу не нравится Кавех — хотя бы потому, что, едва заметно взгляду, но Веритас льнет к его рукам. Аль-Хайтам не стремится коснуться сам, убежденно считая, что в этом случае инициатива должна исходить от Веритаса, а в чужое пространство — хотя бы тактильное — он лезть не привык. А Кавех, как всегда — делится теплом через свою осторожность, и, кажется, преуспевает. Но общий язык они не находят. И поэтому когда они возвращаются (действительно вместе), Аль-Хайтам не медлит с тем, чтобы проявить любопытство. — Гуляли? — Были в центре искусств, — отвечает Веритас, вряд ли отдавая себе отчет в том, что держит Кавеха за рукав. — Я буду ходить на скульптуру. Аль-Хайтам поднимает брови — и смотрит на Кавеха. Тот невероятно счастливый, с раскрасневшимися щеками и яркой улыбкой. И отражение этого чувства можно увидеть в закрытом, но слишком маленьким для изображения безразличия Веритасе. — Рассказывайте, — спокойно говорит Аль-Хайтам и подходит, чтобы поцеловать Кавеха в щеку. — Я сделаю чай.