Звезды греют свои планеты

— Мы хотим пригласить своих друзей, — эта реплика почему-то принадлежит Аль-Хайтаму, а не Кавеху. Они несколько раз говорили об этом — о хотя бы минимальной социализации Веритаса, помимо мастера по мрамору, который был на шестьдесят лет его старше — и пришли к некоторому простому решению. Ему все равно придется познакомиться с Сайно, Тигнари и Коллеи, так что почему бы и не сейчас — даже если мимолетно. — Прекрасная новость, — отвечает Веритас, перебирая ложкой свою кашу и давя, на его взгляд, круглые ягоды. — Я к ним не выйду. Все, как они и думали. Аль-Хайтам бросает взгляд на Кавеха, и тот мягко улыбается ему, перехватывая разговор. — У нас к тебе есть просьба. Веритас звучно фыркает и закатывает глаза, а затем наклоняется и ложится щекой на стол, смотря всего одним глазом. Кавех называл его радужку цветом рассвета, Аль-Хайтам же считал, что на красного коршуна похоже больше. — Быть хорошим мальчиком, ничего не ломать и не позорить вас? Каждое слово в его голосе пропитано ядом, и Аль-Хайтам успевает раньше, чем Кавех: — Нет, — он качает головой, не отводя взгляда от Веритаса. — Мы не можем такого просить. Веритас щурится и поднимает голову со стола. — А что тогда? — и он уже почти не скрывает любопытство в голосе, когда говорит с ними. Аль-Хайтам считает это маленькой победой. — Наши друзья — Сайно, Тигнари и Коллеи, — Кавех откладывает ложку. Аль-Хайтам знает: если разговор плохо завершится, Кавех ни кусочка больше не съест. Старая привычка, еще с Академии, которая только обострилась в последнее время. — Коллеи — их дочь. И она… — Кавех слишком долго подбирает слова, и на этот раз Аль-Хайтам его перебивает: — Она пережила многое. Больше, чем мы с Кавехом. Коллеи чувствительная и ранимая, и мы, — он переглядывается с Кавехом, — хотели бы сделать тебе предложение. — Ты можешь как угодно себя вести с Сайно и Тигнари, — поясняет Кавех. — Мы и слова не скажем тебе по этому поводу. Но, если вдруг вы пересечетесь, будь, пожалуйста, чуть нежнее с Коллеи, — он вдруг хихикает. — С ней даже Аль-Хайтам старается. Они оба прекрасно понимали, что, при плохом настроении Веритаса, они отдают Сайно и Тигнари ему на растерзание — но вряд ли это испортит их отношения после десяти лет дружбы. А Коллеи первый год знакомства и Аль-Хайтама боялась, а таким порывистым он никогда не был. Веритас молчит — думает, ища подвох. Аль-Хайтам снова переглядывается с Кавехом — в хорошем случае им не понадобится эта маленькая сделка. В худшем, если Веритас не согласится, можно попросить не брать пока Коллеи. Как минимум, потому, что она больше всех хотела познакомиться с Веритасом. — Ладно, — Веритас явно решает что-то для себя. — Не оскорблять маленькую девочку и не швырять в нее тарелки. Кавех победно улыбается, а Аль-Хайтам уточняет: — Она старше тебя. Веритас вдруг — впервые при них — еле слышно смеется. — Обычно это не имеет никакого значения. * * * Веритас действительно не испытывает ни малейшего желания общаться. Но, если он закроется в своей комнате, добраться до ванной, не сталкиваясь с людьми, будет не так просто — и в итоге он оккупирует рабочий кабинет, заранее предупреждая обоих своих не-родителей, что им всем там будут не рады. Он слышит, как люди приходят — радостные голоса, как будто люди правда способны друг по другу скучать, смех Кавеха — яркий, громкий, он никогда не стесняется. Веритас утыкается в книгу — это одна из книг Кавеха по истории искусств, и она оказывается настолько интересной, что он не прерывается даже на предусмотрительно взятые с собой бутерброды. А потом его покой нарушают. — Привет, — слышится от двери мелодичный голос, смотрят на него с явным любопытством, и Веритасу хочется хлопнуть дверью — только вот у кабинета нет двери. — Ты Веритас, верно? — Нет, я еще один ребенок, случайно сюда пробравшийся, а Веритас где-то спит, — ядовито говорит он. — А ты — Коллеи. — Да, — она кивает и садится недалеко, касается пальцами корешков книг. — Мне сказали, что ты не очень любишь людей и компании. — Да, — твердо говорит Веритас, скрывая клокочущее недовольство. — И ты мне мешаешь. Коллеи кивает, но уходить очевидно не собирается: она знаючи закапывается в полку и достает одну из тех книг, которые Аль-Хайтам скорее коллекционирует, чем читает (хотя по разу он, скорее всего, прочел все). Это книга про исследование фауны Пустыни, и Веритас удивленно поднимает брови, но Коллеи ничего не говорит — просто начинает читать, а потом и вовсе достает блокнот и начинает конспектировать. Веритас выдерживает около пяти минут. — Зачем тебе это? Коллеи поднимает задумчивый взгляд, который бывает у людей, которые погружены в книгу, и улыбается. — У Аль-Хайтама часто есть редкие издания, которых нет в Доме Даэны. А я подготавливаюсь к поступлению на Амурту, и хочу удивить комиссию чем-либо. Мало кто касается темы Пустыни, даже после того, как отношение к ее жителям изменилось. Веритас хмыкает и пытается снова читать, но он уже задет и не может молчать. — Почему мне сказали обращаться с тобой как с хрустальной? Коллеи открывает рот, явно смущается — щеки немного краснеют — а потом тихо смеется. — Потому что наши родители иногда чересчур заботливы и стараются уберечь нас от всех возможных проблем. Меня тоже предупредили насчет тебя. Но я навсегда останусь хрустальной, если не буду сталкиваться с грубостью, — она задумывается и откладывает книгу. — Но раньше меня было очень легко ранить. — Почему? — напирает Веритас. — Ты выглядишь как милая домашняя девочка, у тебя хорошие родители, — он только сейчас понимает, что Коллеи сказала "наши родители", и стискивает зубы. — Это личностная особенность, с которой ты до сих пор едва справляешься? Или ты не способна контролировать свои эмоции? Коллеи перестает улыбаться. Она смотрит на Веритаса — долго, так что хочется отвести взгляд, и Веритас держит его исключительно из принципа. Только больше злится. — Не знаю, какая у тебя судьба, — наконец, говорит Коллеи и прикрывает глаза, — но я почти уверена, что у нас с тобой нет ничего общего. — А как же "наши родители"? — Веритас показывает кавычки пальцами, и Коллеи снова улыбается. — Тебя выбрали. А я попала к Тигнари случайно. Я не умела читать до десяти лет, а писать до одиннадцати, мне до сих пор трудно это делать. Я болела элеазаром много лет. И еще много вещей, — она подмигивает, — для которых мы недостаточно близки. О, нет, он не подписывался это слушать. — И зачем ты ноешь, — Веритас закатывает глаза. — Я вижу тебя в первый раз. Мне нет никакого дела до твоей тяжелой судьбы. Иди поговори с кем-нибудь еще. — Но ты же спросил, — Коллеи тихо смеется. — Я и ответила. Расскажешь мне, если я спрошу? Веритас молчит — а потом выдает: — Коэффициент моего интеллекта значительно выше, чем у тебя, я научился читать в три года, к четырнадцати я точно закончу школьную программу и поступлю в Академию, я прочитал треть этих книг за полтора месяца, и я, — он подчеркивает, — не ною посторонним. — Это здорово, — и Коллеи настолько искренняя, что Веритас замирает, смотря с некоторым подозрением. — Я бы хотела, чтобы мне не пришлось читать книгу двадцать раз, чтобы запомнить. Почему-то это оглушает, даже злиться толком не получается. Сочувствовать — тоже, Веритас не любит никому сочувствовать, но и огонь внутри как-то затихает. Они молчат, изучая друг друга взглядом, а затем Веритас нехотя признает: — Возможно, десять лет без чтения могут сделать тебе некоторую скидку в плане образованности. Коллеи звучно смеется — и откладывает книгу совсем, подпирая щеки руками. Она смотрит живо и с интересом, но Веритас уже не чувствует себя игрушкой на прилавке, пусть и расслабиться до конца не может. — Расскажешь, что читаешь? — спрашивает она, глянув на книгу. — Я бы хотела взять несколько курсов Кшахревара. Кавех слишком ярко это расписывает. Это — безопасная тема. Поэтому Веритас открывает рот. И сам не замечает, как увлекается.