take the road (less traveled by)

Все остается по-прежнему нормальным, когда она летит домой, нормальным, когда она возвращается в свой пустой дом, нормальным, когда она принимает душ, распаковывает вещи и погружается в работу. Она знала, что ее интуиция не ошиблась, когда Лэндон заговорил о том, чтобы съехаться, и она отложила этот разговор, потому что сейчас возвращение в тихий дом, в свое собственное пространство — это то, что ей нужно больше всего на свете. Это означает простор для ее мыслей, которые все связаны с одним конкретным человеком, но, по крайней мере, это пространство, в котором Лэндон не пишет обо всем. Ее семья, однако, заполонила все вокруг — особенно с тех пор, как она переехала в особняк Майклсонов после окончания университета. Это было напоминание обо всем, что они потеряли, обо всем, что потеряла Хоуп, но все это принадлежало ей. Она заполнила комнаты картинами, их было так много. Она заполнила их все своими картинами. Своими воспоминаниями. И она не была готова поделиться этим ни с кем, даже с Лэндоном. Пока, по крайней мере, не готова. Лэндон возвращается из поездки с Рафом (потому что поездка с ним была явно важнее рождения племянницы в большой системе событий, Хоуп не возражала) и приходит сразу после возвращения, от него пахнет лесом, костром, кемпингом и совсем не пионами, гардениями и ванилью, и все хорошо, потому что она не видит и не слышит Пенелопу целую неделю. Что тоже прекрасно. Даже отлично. Потому что они друзья, которые подолгу не разговаривают друг с другом, конечно, но они все равно друзья. И ничто, даже случайное свидание в шикарном отеле Нового Орлеана, которое впервые за много лет заставило Хоуп почувствовать себя живой, не могло этого изменить. И тут Лиззи Зальцман решает устроить званый ужин. «Напомни мне еще раз, почему мы должны ехать», — жалуется голос Лэндона через динамик телефона Хоуп. Она одевается, зажав телефон между ухом и плечом, натягивает белую рубашку на пуговицах, которая пахнет чистотой, и быстро застегивает пуговицы, вздыхая. «Лиззи меня ненавидит». «Лиззи — человек с неопределенным вкусом, как и ты», — отвечает Хоуп, но все равно закрывает глаза, потому что, хотя ей не очень-то хотелось делить трапезу с Лиззи и Джейд, которые были отвратительно влюблены, она знала, что Пенелопа будет там. А также ЭмДжи и Ким, чтобы дополнить группу, но Хоуп не спала ни с кем из них в прошлые выходные, так что они волновали ее меньше всего. «Но они наши друзья, и я не знаю, Лэндон, это здорово — сходить и поужинать с нашими друзьями». Он заезжает за ней вскоре после этого, и она берет бутылку красного вина со стойки по пути к выходу, желая, чтобы это было виски, прежде чем забраться на пассажирское сиденье машины Лэндона. Он наклоняется, чтобы поцеловать ее, но она в последний момент поворачивает голову, и его губы неуклюже падают на ее щеку. Она все еще обижена на него за предыдущий разговор. «Хоуп, мне жаль», — начинает он, его способность к самоанализу удивляет даже Хоуп, но она была уверена, что выражение ее лица говорит ему о том, что он не в ее милости, даже когда он выезжает на дорогу. «Все в порядке». Все не в порядке. «Мы говорили об этом уже слишком много раз, и я не понимаю. Они мои друзья, Лэндон, моя семья. У тебя есть Раф, у меня есть Джози и да, еще Лиззи. Это не изменится в ближайшее время». «Но Джози даже нет рядом», — замечает Лэндон, и Хоуп действительно жалеет, что не существует законов, запрещающих открытую тару в машинах, потому что она уже близка к тому, чтобы выдернуть зубами пробку из красного вина и начать званый ужин раньше времени. «Это ничего не значит, Лэндон. Это просто ужин. С Джози или без нее. Они наши друзья. Думаю, в следующий раз тебе не обязательно приходить». Он ничего не говорит на это. Лиззи открывает дверь своей квартиры с улыбкой, которая не совсем совпадает с выражением ее глаз, Хоуп входит и видит Джейд и Пенелопу на кухне, их головы склонились над сковородой для жарки. Пенелопа поднимает голову при звуке закрывающейся двери, и Хоуп видит, как выражение ее лица меняется с вежливого интереса на маску. Однако Хоуп видит ее насквозь: поднятая бровь и полный вызова взгляд, когда Лэндон присоединяется к Хоуп, — это то, что она прекрасно знает. Хоуп уверена, что ее лицо побагровело, когда она подумала о других интимных вещах. «Сатана только что говорила нам, что видела тебя в Новом Орлеане, Хоуп», — говорит Лиззи с намеком на что-то в своих словах. «Мир тесен». «Ты не…» начинает Лэндон, прежде чем Хоуп ярко улыбается и хватает его за руку, чтобы заставить замолчать. «Конечно, видела. Мы с Пенелопой выпивали в мой последний вечер в городе. Фрея и Килин все еще были в больнице с Элли, так что я просто зашла в случайное место». «Я не могла так просто оставить ее одну в баре», — пожимает плечами Пенелопа, пряча ухмылку за бокалом вина. Хоуп приподнимает бровь, и Пенелопа поднимает одну в ответ. Это было так похоже на выражение лица Пенелопы в баре на прошлой неделе, и Хоуп почувствовала, что у нее пересохло во рту. «Она выглядела так, будто нуждалась в компании». «Это очень мило с твоей стороны, Пенелопа», — усмехается Лэндон, убирая руку, за которую держалась Хоуп, чтобы обхватить ее за талию. «Не говори об этом. Серьезно, никогда больше не говори об этом», — сухо отвечает она, но тон у нее легкий, и Хоуп просто качает головой. Она глубоко сглатывает, ее сердце бешено колотится. Пенелопа, похоже, уловила трепет Хоуп и протягивает ей спасательный круг. «Могу я предложить тебе немного вина, Хоуп? Лэндон? Люцифер, то есть Лиззи, где открывашка?». «Эй, сейчас», — говорит Джейд, поджав челюсть, когда Пенелопа ухмыляется двум блондинкам. Джейд подняла нож, которым она нарезала жаркое, и Пенелопа высунула язык, подняв руки. «Угрозы физической расправы — не способ завести друзей, вамп», — прохладно говорит Пенелопа, хотя за ее словами скрывается намек на смех и вызов. Хоуп никогда по-настоящему не понимала дружбы, которая существовала между Пенелопой, Джейд и Лиззи. После того, как Пенелопа вернулась в Сальваторе, эти трое, казалось, постоянно враждовали, как две альфы, борющиеся за доминирование. И постоянные препирательства Пенелопы с Лиззи, конечно же, не могли улучшить ситуацию, когда светловолосая сифонка и вампир начали встречаться. Но теперь, когда они стали взрослее (а также теперь, когда Пенелопа больше не пыталась залезть в штаны Джози, насколько знала Хоуп), они, казалось, терпели друг друга каким-то чудным образом. Хоуп знала, что Джейд и Пенелопа часто занимались вместе, потому что Лиззи была слишком упертой, чтобы обменять свой абонемент на йогу на абонемент в спортзал. «О-хо-хо, вы знаете, что это не званый ужин у Лиззи, если нет оскорблений и угроз, бросаемых туда-сюда!» ЭмДжи говорит с порога, его лицо озаряет тысячеваттная улыбка. «Разве вампиров не нужно приглашать, Милтон?» спрашивает Пенелопа, наливая Хоуп щедрый бокал вина. Она без слов передает его Хоуп, ее пальцы касаются ее пальцев и задерживаются на мгновение. Хоуп хотелось бы, чтобы это не вызывало разрядов по руке и прямо в сердце, но это происходит. «Да, но формальность в том, что Лиззи сказала, что я могу зайти один раз сто лет назад, и, думаю, это все, что мне было нужно». ЭмДжи звонко хлопает в ладоши, когда Ким присоединяется к нему. «Потрясающе, что ты, похоже, ничего не узнала в школе о мифологии, окружающей ваш род», — говорит Пенелопа, но ЭмДжи просто подходит к ней и обнимает ее, причем обоих. Хоуп чувствует, как руки Пенелопы обхватывают ее спину, когда они прижимаются к ЭмДжи, и она не упускает из виду, как рука Пенелопы опускается, касаясь по пути вниз ее поясницы. От близости Пенелопы по ее позвоночнику пробегают мурашки, и она не представляет, как сможет выдержать несколько часов ужина, когда все, чего она хочет — она резко выдыхает. Нет смысла задерживаться на том, чего она не может получить. Ужин проходит легче, чем ожидалось. Пенелопа сидит на противоположном конце стола. Она находится достаточно далеко, чтобы Хоуп больше не чувствовала восхитительного аромата ее духов, и Хоуп стало немного легче дышать, хотя большую часть ужина она чувствовала на себе пристальные взгляды. Пенелопа развлекает всех историей о бизнесмене, которого она однажды встретила во Флориде и который точно продавал аллигаторов из офисного парка, а ЭмДжи и Ким рассказывают всем о своем медовом месяце в Италии. И это, в общем-то, здорово. ЭмДжи протягивает ей соль, и Джейд качает головой, ее раздражает отсутствие хороших манер. «Дай Хоуп подышать, чувак». Он уже собирается извиниться, когда в комнате раздается голос Лэндона. «Да, ей нужно пространство». Его голос холоден как лед и словно нож вонзается в Хоуп. «Что, черт возьми, это значит?» резко спрашивает Пенелопа, и все взгляды обращаются к ней. Она пожимает плечами и потягивает вино, поджав губы. «Лиззи и Джейд живут вместе без проблем, и при этом они вместе в два раза меньше, чем мы». «А мы в два раза функциональнее, голубь», — огрызается Лиззи. Это, возможно, самый унизительный момент в ее жизни: ее отношения и все ее проблемы выставлены перед обеденным столом, чтобы ее друзья могли поглазеть на них и обсудить. «Лэндон», — начинает Хоуп, но он быстро прерывает ее. «Нет, знаешь, может быть, теперь, когда у нас есть аудитория, ты захочешь наконец поговорить об этом». Хоуп бросает на него один взгляд, прежде чем отодвинуть стул от стола, пролив при этом на себя бокал вина. Ее поход в уборную не слишком изящен: рубашка испачкана вином, материал теперь белый с вкраплениями красного и розового. Она запирается в туалете, сжимает руками раковину, пока дышит, опустив голову. Дверь открывается и закрывается, и Хоуп уже готова проклясть вошедшего, зная, что Лэндон либо пришел, чтобы поглубже вонзить нож, либо извиниться за свои слова. Но голос, который раздается над ней, нежный, слишком нежный, и прикосновение к ее спине обжигает, когда она поворачивается лицом к Пенелопе. Пенелопа, чей взгляд скользит вверх-вниз по ее телу, прежде чем вернуться к ее лицу. Пенелопа, которая смотрит на нее с чертовски большим состраданием, чем это оправдано, сейчас или когда-либо, если Хоуп будет честной. «Я подумала, что тебе может понадобиться минутка», — начинает она, скрещивая руки на груди. «Мне может понадобиться больше, чем минута», — признается Хоуп и выпрямляется под взглядом Пенелопы, прислонившись к раковине. Пенелопа делает шаг ближе, и Хоуп приказывает себе дышать, вдыхать и выдыхать, потому что даже такое близкое пребывание рядом с Пенелопой уже вызывает у Хоуп тревогу, и ей следует держать Пенелопу на расстоянии, как она держала всех на расстоянии на протяжении многих лет, особенно Лэндона, но Пенелопа каким-то образом умудряется всегда пробивать себе дорогу бульдозером даже через искусно созданную защиту Хоуп. «Это та же рубашка, что была на тебе в прошлые выходные», — замечает Пенелопа, проводя пальцами по рукам Хоуп до плеча. Прикосновение легкое, ищущее, и Хоуп моргает и смотрит в глаза Пенелопы, попав в ее зону внимания. " Она была чистой. Ну, когда-то была», — Хоуп опускает взгляд на свою испачканную рубашку, а Пенелопа просто придвигается ближе. Она задыхалась под взглядом Лэндона, под взглядами всех за ужином, но сейчас, будучи единственным объектом внимания Пенелопы, она чувствует себя не просто свободной. Она чувствует себя невесомой. Рука Пенелопы тянется вверх, чтобы сжать ее челюсть, ее пальцы теплые, а большой палец проводит по щеке Хоуп, и она не может удержаться от того, чтобы не повернуться навстречу прикосновениям. Когда Пенелопа прижимается к ее губам, это целомудренно, по сравнению с поцелуями, которыми они делились в прошлые выходные, но ее губы не менее мягкие, и Хоуп почти стонет от этого ощущения, хватаясь за талию Пенелопы, чтобы притянуть ее ближе. Пенелопа подносит обе руки к лицу Хоуп, и та чувствует, как ее руки сжимают ее волосы, чувствует, как тело Пенелопы прижимается к ее телу. Пенелопа легонько прикусывает нижнюю губу Хоуп, зажатую между своими губами, и Хоуп снова хнычет, от этого ощущения в ее душе возникают волны возбуждения. Пенелопа отступает назад, и ее теплое дыхание пробегает по щекам Хоуп. «Не позволяй ему говорить с тобой так», — шепчет Пенелопа, ее глаза вращаются, а зрачки расширены. «Никто никогда не должен говорить с тобой в таком тоне», — заявляет она более твердо, и Хоуп остается только кивнуть. Она видит тяжелый взгляд Пенелопы, ресницы такие длинные, что отбрасывают тени на щеки Пенелопы, и она снова наклоняется, прижимаясь лбом к Пенелопе. Губы Пенелопы касаются ее виска, и Хоуп только глубоко сглатывает, прежде чем почувствовать руки на своей талии. «Я должна привести тебя в порядок», — почти смеется Пенелопа, прикусив губу, потому что если Хоуп умела читать мысли, она знала, что Пенелопа думает именно о том же, о чем и она, и приведение себя в порядок — последнее, о чем она думает. «Хоуп?» — доносится голос Лэндона из-за двери, и Пенелопа ругается, потирая большим пальцем нижнюю губу Хоуп, а другим проводя по ее рубашке, чтобы в мгновение ока удалить пятна. «Великолепно», — вздыхает Пенелопа, ее голос звучит так, будто Хоуп никогда не слышала его раньше. Она открывает перед Лэндоном дверь и кладет руку на бедро. «Тебе повезло, что я была рядом с Лиззи достаточно долго, чтобы знать хорошее очищающее заклинание, феникс», — говорит Пенелопа, проталкиваясь мимо Лэндона и задевая его плечо своим, когда проходит мимо. «Я не… мы не… мы не будем делать это прямо сейчас, Лэндон», — говорит Хоуп, скрещивая руки над собой и глядя куда угодно, только не на него. «Я знаю, я знаю. Я была не в своей тарелке. Я просто чувствую, что в последнее время у нас не все так хорошо». «И кто в этом виноват?» повысила голос Хоуп, и да, возможно, она действительно хотела поговорить об этом сейчас, в ванной Лиззи Зальцман, чтобы все их друзья услышали. «Ты не приходишь, Лэндон. Ты просто сваливаешь с Рафом при каждом удобном случае. Так что да, в последнее время у нас не все так хорошо». «Я хочу стать лучше, Хоуп», — умоляет он, и она видит, как искренне звучат его слова. «Я знаю, что хочешь». Она вздыхает и притягивает его в свои объятия. Остаток вечера проходит менее насыщенно, даже несмотря на то, что Хоуп вспоминает о Пенелопе при каждом своем вздохе. На следующее утро она встает рано и совершает десятимильную пробежку вокруг города и в лесу, чтобы выпустить пар. На полпути она превращается в волка, чтобы выпустить все свое разочарование. Когда она возвращается к груде одежды, на ее телефоне высвечивается текстовое сообщение. Это просто адрес от Пенелопы, но подтекст ясен во всем, и Хоуп спешит домой, чтобы принять душ. Она может проигнорировать его, что было бы легко сделать. Это было бы разумно, на самом деле. Или — По адресу находится один из отелей в центре города, на который Пенелопа, должно быть, потратила целое состояние. Она стучит в дверь номера 413, и Пенелопа открывает, прислоняясь к дверной раме, прежде чем притянуть Хоуп за воротник и соединить их губы. Отель находится в высотном здании, и Пенелопа трахает ее, пока она смотрит в окна от пола до потолка, прижавшись к стеклу, а после того, как она кончает, ее ноги все еще дрожат. Хоуп решает, что пришло время все исправить, берет Пенелопу на руки и спокойно ведет их обратно к кровати. «Я забыла, что тебе нравится это делать», — говорит Пенелопа в ее объятиях, прежде чем Хоуп опускает ее на кровать, губами касаясь ключиц, ладонями и пальцами массируя грудь Пенелопы. «Заткнись, Пенелопа». «Я по этому не скучала», — вздыхает Пенелопа, как будто ей больно, выгибает спину и шипит, когда Хоуп прикусывает ее сосок и тянет бутон в рот, успокаивая жжение языком. То, как Пенелопа прижимается к ней, говорит Хоуп, что ей это очень нравится, поэтому Хоуп переходит к другому соску и делает то же самое. Повторный секс с Пенелопой, так скоро после Нового Орлеана, с только-только улегшейся пылью прошлой ночи, действует на нее успокаивающе так, как может действовать только перемена обстановки. Стресс и тревога уходят из ее тела, когда Пенелопа просовывает голову ей между ног, а Хоуп сжимает и рвет простыни в своих руках. Что ж, Пенелопа, вероятно, могла позволить себе дополнительную плату. Первый раз был ошибкой (это не было ошибкой, это никогда не могло быть ошибкой), и теперь, когда это случилось снова, это превращается в привычку, от которой Хоуп не уверена, что сможет отказаться. Потому что Пенелопа не задает вопросов, не просит ничего больше от нее, и, кажется, довольствуется тем, что отдает и отдает, пока Хоуп берет и берет, вытягивая из нее оргазм за оргазмом, пока они обе не вспотеют и не насытятся. «Меня не будет в течение следующих двух недель. Не скучай по мне слишком сильно», — шутит Пенелопа, когда они лежат в постели после всего. Хоуп громко смеется, приподняв бровь. «Куда?» «В Сингапур. Хочешь чего-нибудь?» «Даже если я скажу тебе, чего хочу, это все равно будет в виде самого нелепого магнита, который ты только сможешь найти», — поддразнивает она. «Ты не ошиблась», — признает Пенелопа и перекатывается через Хоуп, прижимая ее к кровати, ее волосы падают на них коричневыми локонами. Хоуп убирает несколько прядей за уши, оглядывая ее лицо. «Ты будешь скучать по мне», — добавляет Пенелопа. «Ты бредишь», — вздыхает Хоуп, ее руки обвиваются вокруг шеи Пенелопы и спускаются вниз по ее спине, удивляясь мягкой коже под ее пальцами. «Нет, не брежу», — говорит Пенелопа, губами касаясь места соединения шеи и плеча Хоуп, мягкие поцелуи переходят в грубые укусы. Нет, это не так, думает про себя Хоуп, погружаясь в ощущение Пенелопы сверху, вокруг нее, и игнорируя боль в груди при мысли о том, как будут выглядеть четырнадцать дней без Пенелопы. Потому что это, Пенелопа, все равно что играть с огнем. И Хоуп знает, что однажды, очень скоро, она обожжется.