take the road (less traveled by)

Когда Хоуп встречается взглядом с Пенелопой за барной стойкой в «Лестате», за тысячу миль от Мистик Фоллс, она усмехается в свой напиток, поднимая бровь. Пенелопа поднимает свою бровь в ответ, и на ее лице появляется ухмылка. Хоуп была в Новом Орлеане на праздновании появления на свет второго ребенка Фреи и Килин (потому что одного было недостаточно для Килин и ее потребности иметь стаю, пошутила Фрея), но одному богу было известно, что задумала Пенелопа. Хоуп не успела задуматься об этом, как через минуту к ней присоединилась сама Пенелопа, пахнущая пионами, гардениями и ванилью, в белой атласной блузке и черной юбке-карандаш, пиджак был перекинут через руку, которую она закинула на спинку барного стула. Она хорошо выглядит, объективно замечает Хоуп. Пенелопа всегда хорошо выглядит. Хоуп делает глоток мартини, и он обжигает ей горло. «Неужели девушка не может уехать из дома, чтобы кто-то ее не выследил?» — шутит она, помешивая свой напиток маленькой зубочисткой, воткнутой в коктейльную оливку, и Пенелопа смеется, искренне смеется. Не тот искусственный смех, который, как знает Хоуп, Пенелопа оставляет для других — людей, которые не были Хоуп, Джози или Эм Джи. Людей, которым Пенелопа действительно открылась в школе до своего отъезда. Людям, которым она открылась, когда вернулась в выпускной класс. Когда она решила учиться в Бостоне, Хоуп продолжала поддерживать с ней контакт, и они встречались всякий раз, когда Пенелопа возвращалась в Мистик Фоллс во время учебных каникул, и ей доставляло удовольствие смеяться с Пенелопой, когда ведьма рассказывала истории о женском обществе, в которое она вступила, и о токсичных придурках-мужчинах в слишком обтягивающих рубашках-поло, розовых шортах и «Сперри Топсайдерах», которых, казалось, волновали только кег-стенды и хедж-фонды. (Они и не подозревали, что Пенелопа Парк разбирается в том и другом в еще большей степени и может дать им фору. Что она и сделала. Много раз.) «Я здесь не ради тебя или твоей семьи, Майклсон. Моя мама… — вздохнула Пенелопа, — к нам приехал клиент на несколько ночей, и нам нужно было кое-что обсудить лично», — закончила она, пожимая плечами. После колледжа она ушла в семейный бизнес, специализируясь на деловой и финансовой сферах, сменив плащ на брючный костюм и дизайнерские блузки. Работа подходила Пенелопе — она была стремительной и всегда динамичной, и Хоуп знала, что Пенелопа любит при каждом удобном случае сбивать мужчин с толку. Теперь они с Хоуп частенько встречались за выпивкой и ужином, обе обосновались в Мистик-Фоллс, хоть Пенелопа и часто уезжала по работе. Иногда она посылала Хоуп фотографии из Лондона, Дубая, Гонконга. Из разных уголков мира, куда ее забрасывала работа. Пенелопа часто привозила ей и сувениры. Обычно магниты. Действительно ужасные, безвкусные магниты. Хоуп любит их все, и они украшают боковую часть ее холодильника, вместе с фотографиями Фреи, Килин и Ника. «Считайте это чудесным совпадением», — продолжает Пенелопа, допивая остатки своего напитка и подавая знак бармену, что она хочет еще один и чтобы тот сделал еще и для Хоуп. «А где Лэндон?». " Без ужасного прозвища для него? Кто ты такая и что ты сделала с Пенелопой Парк? Я знаю, что своим воображением ты похожа на Лиззи», — отвечает Хоуп с притворным возмущением, глаза блестят. «И все же она по-прежнему называет меня Сатаной, пока Джози спасает младенцев в Зимбабве. Или это орангутанги в Индонезии? Ее сообщения и электронные письма теперь приходят все реже». «Она в Чили с Кэролайн. Они думают, что нашли могущественную молодую ведьму в деревне где-то в Андах». Хоуп отвечает автоматически, ее сердце сжимается. Она скучает по Джози. Может быть, не так, как Пенелопа, но… «Хватит думать, Майклсон. Мы с Джози просто друзья и были ими много лет», — слова Пенелопы положили конец размышлениям Хоуп о природе их отношений. Не то чтобы это было ее делом, сейчас или тогда, если уж на то пошло. Джози и Пенелопа всегда были той парой, которая вела себя как пара, даже когда не была ею. Вторая половина или что-то в этом роде. Космическое предназначение — быть в жизни друг друга. Это всегда вызывало у Хоуп легкую зависть — преданность Пенелопы Джози. Как будто она была солнцем, а Пенелопа вращалась вокруг нее, застряв на ее орбите, вращаясь и вращаясь только ради нее, даже когда они были не более чем друзьями. Ей интересно, на что это было бы похоже… Потому что внимание Пенелопы, ее глаза, направленные на тебя и только на тебя, — это что-то ужасно пьянящее. Это прилив сил, и это вызывает зависимость, потому что Пенелопа знала, всегда знала, как заставить тебя почувствовать, что ты единственный человек в комнате. Как будто ты особенный, тебя видят, слышат и ценят, просто взглянув на тебя. Когда они были моложе, это нервировало Хоуп, да и сейчас нервирует, когда Пенелопа сосредотачивает внимание на ней. Как и сейчас, она молча наблюдает за Хоуп, ее глаза темные и манящие. Хоуп мимолетно задумалась о своей судьбе, о том, является ли Лэндон ее второй половинкой, ее родственной душой, горит ли она только для него, если… «Расскажи мне о своем дне», — быстро говорит Хоуп, прочищая горло. Потому что она не хочет говорить о Лендоне. О его отсутствии. О том, что когда что-то происходило с Рафом, Лэндон мгновенно оказывался рядом, но когда что-то происходило с семьей Хоуп, что-то большое, хорошее и совсем не то горе, к которому они привыкли, Лэндон всегда явно отсутствовал. Она не хочет говорить о том, что больше не чувствует себя Хоуп Майклсон, она лишь тень самой себя. Как будто она выполняет то, что от нее ожидают, и это нормально. Скучно, но нормально. И все же, с Пенелопой, здесь, в баре, вдали от всего этого, она чувствует себя немного легче. Заметно. Если быть честной, она чувствует нечто большее. Она чувствует себя искрой, тлеющей под взглядом Пенелопы. Весь остальной мир мог бы гореть, если бы ей было до этого дело. «Ты хочешь услышать о том, как я вошла в зал заседаний и оказалась единственной женщиной среди двадцати мужчин? Как моя мать послала меня заключить сделку с человеком, которого она годами пыталась убедить продать его компанию, и как я сделала это меньше чем за час?» Пенелопа сияет, как сейчас, ее голова высоко поднята, глаза Хоуп следят за движением ее горла, когда она глотает свой напиток. «Я хочу услышать каждое слово», — признается Хоуп, ее голова плывет от алкоголя и от Пенелопы рядом с ней. «А потом я расскажу тебе об Элли, моей новой племяннице». Они остаются до закрытия, и к тому времени, когда бармен нервно сообщает им, что подошел час последнего звонка, Хоуп думает, что хотела бы остаться здесь навсегда. Разговаривать с Пенелопой Парк за выпивкой и забыть, хотя бы на короткий промежуток времени, о том, что несколько часов назад она была несчастна, потому что ее телефон молчал весь день, а ее парень явно был не в состоянии даже притвориться, что рад тому, что она стала тетей во второй раз. Семья всегда была для нее синонимом смерти и потери, и вот жизнь, совершенно новая жизнь, прямо перед ними, а он был с Рафом, занимаясь бог знает чем. Она провожает Пенелопу обратно в отель, потому что она обладает хорошими манерами, и потому что Новый Орлеан никогда не был безопасным местом. А может, она просто хочет еще немного продлить ночь с Пенелопой. В воздухе словно витает напряжение, но Хоуп это только кажется. Они всегда были близки, но все же это как-то по-другому ощущается, и она не… она не… «По бокальчику на ночь?» Мягкий голос Пенелопы прерывает ее размышления, и Хоуп требуется секунда, чтобы понять, что они стоят перед отелем Пенелопы. " Шампанского? Чтобы отпраздновать?» «Ты читаешь мои мысли, Майклсон». Это может быть ужасной идеей. Возможно, так оно и есть, думает Хоуп, но она хочет подняться наверх и выпить с Пенелопой. Она заслужила чертов бокал шампанского. Дверь закрывается за ними, и шампанское забыто. Хоуп не знает, кто начинает первой, но она уверена, что все с того момента, как она увидела Пенелопу в баре, шло к этому — Пенелопа, прижимающая Хоуп к дивану в ее номере, Хоуп, притягивающая Пенелопу к себе на колени, потому что она была слишком далеко, а Хоуп нужна ей гораздо ближе, губы Пенелопы на ее губах, настойчивые, теплые и мягкие, с привкусом апельсинов и виски. Хоуп чувствует, как в глубине ее души нарастает жар, разгорается огонь, который дремал долгие годы. Они впиваются друг в друга, добравшись до края кровати, одежда валяется на диване. Сначала они снимают брюки, затем Хоуп стягивает через голову рубашку и почти срывает с Пенелопы блузку, чтобы уложить ее на одеяло, пока руки Пенелопы не останавливают ее движение. «Ты не пожалеешь об этом утром?» спрашивает Пенелопа, и нет, ее голос не должен быть таким нежным, таким заботливым, в то время как все, чего хочет Хоуп, это сорвать с нее одежду и овладеть ею. Она не осознавала этого, пока эта мысль не пронеслась в ее голове, и теперь это все, о чем она может думать, это все, что ей нужно. Потому что она всегда так хорошо умела ставить чужие потребности выше своих собственных, потому что она так долго игнорировала голос в своей голове, который убеждал ее, что Лэндон — это оно, что она счастлива, что она забыла, каково это — хотеть развалиться на части под чьими-то руками. Того, кто так хорошо умел ломать вещи. И собирать их обратно. Сжигать. «Что, если я скажу «да»? «Тогда, по крайней мере, ты будешь честной». Пенелопа делает глубокий вдох, ее руки почти незаметно дрожат, когда они прижимаются к рукам Хоуп, все еще обхватывая пуговицы ее блузки. «Это не обязательно должно что-то значить», — предлагает Хоуп — это лучшее, что она может сделать. Она не пожалеет об этом. Возможно, ее злодейское наследие дает о себе знать, но Пенелопа никогда не была человеком, о котором можно сожалеть, независимо от обстоятельств. «Ты права, это не так», — говорит Пенелопа и смотрит на Хоуп, ее челюсть отвисла, прежде чем она убрала руки. «Почему ты меня поцеловала?» спрашивает Хоуп, прежде чем они продвинутся вперед хоть на дюйм, потому что она должна знать. Она должна понять, почему ее тянет к Пенелопе, тянет уже много лет, и только сейчас… «Иногда девушка вынуждена делать первый шаг», — пожимает плечами Пенелопа, в ее ответе сплошная бравада и ложь. Похоже, под взглядом Хоуп она решила быть правдивой. «Ты прекрасна, Хоуп Майклсон. Ты заслуживаешь того, чтобы чувствовать себя красивой. И ты поцеловала меня в ответ». У Хоуп нет ответа на это, она не может найти слов на кончике языка, поэтому она целует Пенелопу. Потому что каждое слово Пенелопы приводит ее в еще большее замешательство. Потому что в этой комнате и всеми фибрами своего существа она хочет Пенелопу Парк, хочет, чтобы огонь, который разгорелся между ними, горел, пока не превратится в угли и пепел. Каждый поцелуй словно вдыхает кислород в ее душу, и она действительно может сгореть от желания от того, как она хватает и тянет Пенелопу на себя, падая на кровать. От того, как Пенелопа нависает над ней, проводя кончиками пальцев по ее груди, животу и бедрам. Тогда Хоуп меняет позицию, потому что ей нужно больше, намного больше. Больше кожи, больше поцелуев, больше укусов, больше Пенелопы. Все шло к этому — Пенелопа под ней, шепчущая ей на ухо ее имя, когда Хоуп раздвигает ноги Пенелопы шире, чтобы устроиться между ними; грудь Хоуп вздымается, когда она скачет на руке Пенелопы, прочерчивая линии по спине Пенелопы, ее губы горячо прижимаются к уху Пенелопы, ее стоны становятся надрывными и прерывистыми. Это продолжается, кажется, часами, возможно, так оно и есть, Хоуп не удосужилась проверить, она вспотела и почувствовала приятную боль во всех нужных местах и заснула, прижавшись к Пенелопе, ее рот на шее Пенелопы, ее губы целуют ее затылок, их ноги переплетены. Она просыпается от неожиданного звонка и смс от Лэндона, ее брюки висят на спинке дивана, а рубашка лежит на полу. Пенелопа лежит на животе, слабые следы на лопатках, линии от подушки на лице, когда она спит. Хоуп хочет протянуть к ней руку, но останавливается, ее рука зависает в воздухе. Она молча одевается, выскальзывает из комнаты и начинает заниматься своими делами, как будто прошлой ночи не было. Как будто она до сих пор не чувствует вкус Пенелопы на своих губах. Потому что утром она не жалела об этом, совсем нет. Это случилось и больше никогда не повторится. Ее жизнь будет продолжаться, но у нее останется это, воспоминание о волшебной, чудесной ночи, когда она почувствовала себя живой, когда каждый дюйм ее кожи горел, а мир состоял только из нее и Пенелопы. Она перезванивает Лэндону, как только оказывается на улице, и это так чертовски легко — плести паутину лжи, которую он никогда не сможет распутать. Все вернулось на круги своя. И она все еще чувствует вкус Пенелопы на своих губах.