Оковы Желания

Сэм и не знал, что можно так сильно переживать и мучиться чувством вины, чтобы даже тошнота отнюдь не спешила прийти на помощь — но, как видно, он ошибался. С тех пор, как он осознал, что сделал с Дином, тот обильный ужин, призванный стать для брата последним, — бифштекс, картошка с укропом и немецкий шоколадный торт — всё выплясывал у него в желудке, но наружу так и не вышел. Полчаса назад он перестал наклоняться над мусорным ведром и теперь сидел на краю кровати. Руки его беспомощно свисали между коленей, пока он смотрел на дверь ванной и ждал. Ждал, когда Дин закончит свой второй за эту ночь душ или же прикончит себя самого. Если второе, Сэм не собирался его останавливать. Если Дин умрёт, никто больше не сможет причинить ему боль. Прежде всего Сэм. И хотя в последнее время всю его жизнь пронизывала неуверенность, он знал, что в ад Дин не попадёт. Билет на эту конкретную поездку Сэм отменил, и второго Дину не получить, даже если он покончит с собой. Конечно, Сэм умрёт вслед за братом спустя лишь несколько секунд, и уж он-то полетит прямиком вниз (а уж как возрадуются демоны тому, что он лишил их полного комплекта!), но лучшего он ведь уже не заслуживал. После такого. Сэм уронил голову на руки. Как же он мог так наброситься на Дина? Что же на него нашло-то такое, что он вот так надругался над братом? Да, конечно, он малость спятил, стараясь придумать, как бы убедить Дина, что есть и другие варианты, помимо самоубийства, но можно ведь было отстоять свою точку зрения и получше. Желательно так, чтобы не засовывать Дину язык в горло. «Он же ответил на поцелуй, — подумал он в сотый раз, запустив руки в волосы. — Он не сказал мне "нет"». «Ну, ещё бы, — последовал готовый ответ. — Он же заражён голодом инкуба. Он не может сказать "нет": попросту на это не способен». Так что же получается, Сэм фактически только что изнасиловал своего брата? Господи боже. Хотелось заплакать, но не получалось: глаза и так уже были слишком сухими и опухшими от слёз, которые он пролил в мусорное ведро, пока поджидал, когда же его наконец стошнит. Дошло до крайности: он почти уже понадеялся, что Дин порешит себя. Положит этому конец, прежде чем Сэму снова придётся смотреть ему в глаза. Отлично. Теперь он не только насильник, но ещё и трус. Будь здесь отец, он бы так его разукрасил, что и сам потом не узнал бы. Хотя нет, окажись здесь отец, пристрелил бы его в мгновение ока. Дверь в ванную неуклюже дёрнулась — по-другому её, пока не заменят, и не откроешь — и Сэм вскочил на ноги. Сердце, застрявшее где-то в пищеводе, забилось так быстро, что то и дело сбивалось с ритма. Разум велел ему бежать — бежать без оглядки, пока он не всмотрится в брата как следует. Но Дин заслуживал большего, так что Сэм заставил себя оставаться на месте. Заставил себя смотреть, как брат с обёрнутым вокруг талии полотенцем пробирается в спальню. Сэм даже рот раскрыл, пока не спохватился, но, к счастью, Дин на него не смотрел. Он прикипел взглядом к месту примерно в трёх футах слева от Сэма. — Мне бы, гм, в чистое переодеться, — сказал Дин. Ясное дело. Не за добавкой же он вышел. Сэм метнулся к изножью второй кровати, чтобы схватить спортивную сумку Дина. Потом развернулся и замялся, пытаясь понять, что теперь делать. Чтобы отдать сумку, придётся подойти к брату, а настораживать его не хотелось — не хотелось всё портить ещё больше. От колебаний его снова замутило. — Одеться не выйдет, пока ты держишь мою одежду в заложниках ради выкупа. — Слова были шутливыми, но в голосе Дина звучала тревога на грани со страхом. «Господи, да отдай ты её уже». Споткнувшись, Сэм протянул брату сумку. — Прости, — быстро сказал он. — Вот, держи. Дин поймал сумку за край, когда Сэм махнул ею в его сторону, после чего попятился в ванную. Мгновение спустя дверь снова захлопнулась. Безвольно опустив руки, Сэм уставился на расщеплённое дерево. Он подумывал о том, не сбежать ли ему снова, но, если только не уйти навсегда («А у меня не выйдет: пусть эгоистично, но я не могу снова от него отступиться»), рано или поздно ему придётся столкнуться с Дином. Если откладывать столкновение на потом, оно лишь станет только хуже. Да и никуда Сэм не уйдёт, пока не узнает, что с Дином всё будет в порядке. Из ванной Дин вышел, одетый в мешковатую футболку и свободные штаны. Сэм сидел за столом, что оставило брату свободный проход либо к кровати, либо к двери. Держа сумку перед собой обеими руками, Дин сделал два шага в комнату и остановился. — Как ты себя чувствуешь? От тихого вопроса Сэм вздрогнул — он-то приготовился либо к потоку взаимных упрёков и оскорблений, либо к глухому молчанию. — Я, гм… я не… гм… — Я про физическое состояние, — пояснил Дин. — Ослабел? Устал? А, Дин хотел знать, как на нём сказалось то, что им насытили голод инкуба. Ну, если подумать, энергии как будто осталось примерно столько же. Возможно, оргазм его обессилил немного сильнее, чем обычно, но так ведь и блаженство оказалось из ряда вон, правда? Гораздо острее, и удивительнее, и… «И ты его изнасиловал, больной ты ублюдок!» Сэм сглотнул и несмело сказал: — Я в порядке. — Хорошо, — буркнул Дин. Одну руку, державшую сумку, он опустил и направился к своей кровати. Сэм смотрел, как брат бросил сумку на пол и начал откидывать одеяло, и больше сдерживаться не мог. — Дин, прости, не надо мне было — я не хотел — ну прости меня, я… — Не хочу об этом говорить, — тихо сказал Дин. Он забрался на кровать и перевернулся набок, так что Сэм не видел его лица. — Нельзя же просто взять и закрыть на это глаза! — всё гнул своё Сэм — интересно, и давно у него эти мазохистские замашки? — Я устал, Сэм. — Слова, сказанные еле слышно, полностью сбили Сэма с намеченного пути. Ещё больше, чем раньше, вывели из равновесия и вызвали чувство вины. Все тело Дина одеревенело: поза, в которой он лежал, выглядела искусственной и напряжённой. На мгновение Сэму сдавило горло, а потом он всё же сумел проговорить: — Хочешь, чтобы я ушёл? Дин не сразу ему ответил, и Сэм уж было задал вопрос снова, когда услышал наконец: — Может, тебе и правда лучше уйти. Я не могу… мне нужно время… подумать. — Хорошо, — хрипло прошептал Сэм. Биение сердца будто бы отдавалось у него в глазах, пока он собирал вещи и клал их себе в сумку. Всё это время Дин лишь тихо лежал лицом к стене, но по его напряжённой спине было понятно: он прекрасно осознаёт, что происходит позади него. Наконец Сэм встал у двери с сумкой на плече. — Ты это… если надо будет, позвони, хорошо? Я всё, что хочешь… когда захочешь. Дин не ответил — и даже не попрощался, когда Сэм вышел за дверь, — но его молчание само по себе уже стало ответом. *** Глядя на себя в зеркало в ванной, Дин потрогал сбоку на шее след от укуса. Это Сэм его пометил. Зубами — губами — по всей его коже. Ладонь Дина скользнула ниже, к засосам на ключице. Он, бывало, часами разнузданно трахался, и то его так не разукрашивали. А Сэм вжимал его в стену ванной всего-то сколько, четыре минуты? Дин понял вдруг, что возбудился, глазея на отметины, которые на нём оставил брат, и резким движением отвернулся от зеркала. На пути в спальню у него вырвалось насмешливое фырканье. Он ведь неделю уже видел эти засосы — этот укус — каждый раз, когда проходил мимо отражающей поверхности, пора бы и привыкнуть. Он-то верил, что без Сэма думать будет легче. Верил, что придёт наконец в себя — поймёт, что произошло — а он ни на шаг к этому не приблизился с тех пор, как Сэм вышел за дверь. Ему бы убеждать себя, что это всё неправильно и повториться оно ни в коем случае не должно. Что он этого не хочет: не хочет так Сэма (своего младшего брата, которого должен был, чёрт возьми, защищать) — а он и по этим пунктам тоже с треском провалился. Почти весь первый день Дин провёл, разбирая то вскрывшееся воспоминание, как он глядел на Сэма в Калифорнии. Он и не сомневался, что случившемуся там найдётся разумное объяснение. Но в конечном счёте, как ни объясняй, от правды никуда не денешься: ведь именно о Сэме он думал, когда обхватывал ладонью член. Имя Сэма сорвалось с губ, когда он кончил. К полудню второго дня стало только хуже. Едва пришлось признать правду о том, что случилось в тот ослепительный летний день, внезапно всплыла сотня других воспоминаний. Вот он латает рану у Сэма на бедре — полтергейст отбросил на угол стола — и слишком уж сильно наслаждается прикосновениями к тёплой коже. Вот одобрительно смотрит краем глаза, как измученный Сэм сбрасывает рубашку и джинсы и плюхается на кровать в одних изношенных боксерах. Вот слушает, как брат, думая, что Дин спит, дрочит посреди ночи после свидания с Сарой. Вот хочет перегнуться через щербатый стол и слизнуть каплю варенья, которая осталась у Сэма в уголке рта. Вот ловит на брате чужой взгляд и отчаянно хочет коснуться, заявить о своих правах, чтобы знали все: Сэм принадлежит ему, и делиться он не намерен. Казалось, что за ночь мозг превратился во враждебную территорию и безжалостно старался осудить его на адские муки подтверждением его извращённой натуры. Дин глухо рассмеялся. «Извращённая натура», ага. Он ведь и сам в это искренне верит. Ему же и правда тошно от желания трахнуть собственного брата. Рассеянно проведя рукой по волосам, Дин поморщился. А тошно и правда должно было быть. Какое там желание — от одной только мысли должно было стать противно — но нужные чувства отчего-то не появлялись. Идиотизм какой-то: чувствовать вину за то, что чувствуешь себя виноватым, но ведь Дин никогда и не утверждал, что башковит. Да и моралист из него никудышный, хотя так далеко, как с желанием трахнуть собственного брата, он за грань морали ещё не заходил. В сознании промелькнуло лицо Хелен, и Дин поправился с резким уколом раскаяния: не заходил добровольно. Знай он наверняка, что Сэм хочет его вернуть, Дин разом забил бы на этику и условности. Но подобной уверенности не было совсем, что снова привело его к заколдованному кругу, по которому плутал его разум последние четыре дня. Дин вынырнул из своих мыслей и обнаружил, что снова забрёл в ванную. Выругавшись, он решительно вышел обратно и рывком захлопнул сломанную дверь — так плотно, как только смог. Так, ладно, надо бы немного отвлечься. Может, спуститься в кафе, где он ел последнее время: работала там одна брюнеточка-официантка, с которой могло что-нибудь выгореть. Он был уже на полпути к двери, когда вдруг вспомнил, что если попробует зайти дальше лёгкого флирта, то скорее всего убьёт её. Его снова замутило. Чёрт! Чёрт бы побрал Сэма за то, что он вообще заключил эту сделку. За то, что поцеловал Дина и тем испоганил всё ещё больше. «Вот-вот, это он тебя поцеловал: разве это не значит, что его интерес не уступает твоему?» И так Дин снова оказался в порочном круге прежних мыслей. Да, это Сэм его поцеловал. Но Дин тогда был сам на себя не похож и зов сирены не контролировал совсем. Сэм молодой парень из плоти и крови, который и сам был взвинчен до предела, а гнев не так уж и далёк от страсти, правда? Особенно если демон подтолкнёт в нужном направлении. И, невзирая на зов сирены, Сэм мог начать эту маленькую сцену в ванной в бесплодной попытке спасти Дина; самоотверженности на подобную глупость ему уж точно хватит. Но опять же, разве демон перекрёстка не сказал ему, что Сэм его хочет? Разве не от её слов всплыли согретые солнцем воспоминания? От демонов такое не скроешь: они могли заглянуть в самые потаённые уголки человеческого сердца. Может, она заглянула и в сердце Сэма. Или, быть может… она заглянула в сердце Дина. Быть может, увидела его извращённую страсть к брату и решила солгать про ответные чувства Сэма в надежде, что подтолкнёт Дина к действиям. Развлечение хоть куда: смотреть, как он пристаёт к младшему брату, который подобного внимания отнюдь не жаждет. «А как же после? — подумал он, бросаясь в другую сторону. — Как же его поцелуи после?» Ведь жажду тогда уже утолили, и зов сирены смолк. Эти ласковые, нежные поцелуи — мягкие прикосновения, чтобы он повернул голову и ответил на поцелуй — Сэм бы не стал его ими одаривать, не питай он совсем ответного чувства? Или, быть может, он настолько потерялся в наслаждении, что и не соображал уже, что творит и с кем. Дин вытащил телефон — уже в пятисотый, наверное, раз. Раскрыл его и взглянул на дисплей. В быстром наборе Сэм значился под номером три. Можно просто нажать кнопку, и всё разрешится за несколько минут. Но что сказать? — «Привет, Сэмми, я тут всё думаю о ночи, когда мы тёрлись друг о друга в ванной. Давай ещё разок, или этого хочу только я?» — такие слова делу вряд ли помогут. И господи боже, а вдруг Сэм скажет «нет»? Вдруг он злится — или ещё хуже, ему противно — оттого, что Дин его использовал в собственных целях? Дин тихо выругался и швырнул телефон через всю комнату. Тот отскочил от кровати и упал на пол, где остался лежать немым напоминанием, что Дин Винчестер трус, каких поискать. Пока он смотрел на устройство дикими, полубезумными глазами, телефон завибрировал, и в нём зажёгся и сразу же погас маленький красный огонёк. Кто-то отправил ему сообщение. С щемящим подозрением, что он точно знает, кто с ним только что связался, Дин медленно подобрался к телефону. Какое там немое напоминание: грёбаная змея это. Очень ядовитая. Смертельно опасная даже. Может, просто оставить телефон на полу — нигде ведь не говорилось, что он обязан прочитать сообщение (от Сэма). Может, он просто… случайно уронил телефон в унитаз. «Ну конечно, ведь это сразу же решит все проблемы». Стиснув зубы, Дин взял телефон и раскрыл его. На вопрос, хочется ли просмотреть текстовое сообщение, он ответил «да». «ТЫ КАК?» Всего пять букв и долбанный вопросительный знак, и вот он уже скучает по брату, будто год прошёл, а не семь дней. «Да пошло оно всё», — подумал Дин. И десяти минут не прошло, как он кинул сумку на заднее сиденье Импалы и выехал с парковки. Сэм не сказал, куда направляется, — может, тогда он и сам ещё не знал — но тут и дурак бы догадался, на что он взял курс, как только снова стал мыслить здраво. Спустя почти два часа после начала пути Дин добрался до шоссе I-90 и подался на запад. В сторону Южной Дакоты. К брату.