Хороший полицейский

      После гибели Филлипа Зильченко и до открытия казино на несколько дней наступило затишье. Чумной Доктор пропал.       «Естественно, ты видел его раны?» — снова подначивал неприятный голос. Дима видел, сам же и вызвался повторно их обработать, предполагая, что каким бы жаропрочным ни был костюм, а ожоги на коже после взрыва в банке Ольги Исаевой должны были появиться. Но Дима не обнаружил их, как и не нашёл свежих, пока осматривал Олега на диване в гостиной.       Шов, прячущийся под бинтами, немного разошёлся, что спровоцировало кровотечение. Олег заверил, что он неудачно прогулялся, но сразу обратился в больницу. Свои слова подкрепил рецептом с печатью хирурга, где была информация о том, сколько и чем требуется обрабатывать.       Рана, с его слов, давняя, но настолько паршивая, что ещё долго будет напоминать о себе. Попавшая в плечевое сплетение пуля оказалась экспансивной.       — Их вообще запретили, но это не мешает боевикам активно получать их после стычек со спецслужбами. Выкупают на чёрном рынке и используют дальше, — разъяснил Олег.       Пуля раскрылась девятью мелкими трёхгранными зубцами, но, к его удаче, ни один из них не задел ни плечевую, ни подмышечную артерии, недалеко развернулся полевой госпиталь, а врач оказался опытным, избавил от осколков, подарив надежду на полное восстановление.       — Я уже говорил тебе о своём патологическом везении?       Всё это напомнило Диме вечно зелёные сигналы светофоров, когда возле них проходил Волков, акции в магазинах и булочных, имеющие свойства случаться именно в их прогулки, подешевевшие последние два билета в кино при полностью заполненном кинозале в выходной день, оказавшегося с ними в одной камере профессора из консерватории.       Да что там!       Олег сознался ему про переход к наёмничеству в то время, когда вдали от них на Триумфальной площади шумели протесты и велись жесточайшие стычки с полицией. Дима должен был быть там с несколькими одногруппниками, но Волков нагло нарушил его планы.       «И дверь ему не пришлось вскрывать, ведь ты сам забыл закрыть её ни позже, ни раньше, а тогда, когда ему понадобилось войти в квартиру», — вот уж точно везение.       — Сегодня ещё нет.       Однако и госпожа Фортуна не была всесильна. Подвижность правой руки у Волкова осталась ограничена. Дима мысленно хлопнул себя по лбу. На шестой день прозрел и увидел на кухне упаковки с обезболивающими, витамины и антивоспалительные средства. Заметил, что Олег предпочитал держать тяжёлую сковородку и носить пакеты с продуктами в левой руке, надел футболку наизнанку, а клетчатую рубашку набрасывал на плечи и завязывал рукава в узел. Одеться для него было так же проблематично, как принять душ. Ни руку в рукав ни вдеть, ни ополоснуться, не залив при этом всю ванную. Ведь хозяину квартиры держатель для душа не требовался, а сам он не видел постоянно висящие на батарее мокрые тряпки. И это при отсутствии уборки в квартире.       «Получается, ранение появилось раньше, чем погиб Кирилл Гречкин», — выступало, пожалуй, главным доказательством в пользу непричастности. Паника отступала. Дима чувствовал себя ещё большим идиотом, не проявившим и капли заботы к раненому.       С холодной головой Дима предложил помочь с душем и одеждой, настойчиво интересовался, точно ли Олегу нормально готовить при том, что ему доставляло боль сгибать правую руку в локте. Может и он.       Волков отнекивался.       — Видел, как ты ножом по антипригарному покрытию шкрябал. У меня чуть сердце не остановилось.       — Когда-нибудь и яичницу начнут продавать в пластиковых упаковках. И мне не придётся шкрябать.       Оба замолчали и обменялись взглядами. Наверно, у Димы и впрямь начались проблемы со зрением или линзы в очках испортились. Потому что первый раз за их короткие беседы Олег улыбался. Смотрел на него и улыбался, как тогда, в их походы по выставкам в дождливую осеннюю пору серых улиц и одевшихся в золото парков. Вечерами прогулок вдоль каналов на закате, когда вода окрашивалась в розовато-золотистые тона и постепенно-постепенно впитывала оранжевый цвет неба, словно художник обмакнул в неё кисть с краской.       Дима не мог не улыбнуться в ответ. Будто не было четырёх лет разлуки. Волков ведь почти не изменился. Как был выше, острее на язык, но при этом спокойнее, умиротворённее возле него, постоянно движущегося куда-то, так и остался. Правда, остался без верной струнной спутницы, так часто висящей у него за спиной.       — Это мой рисунок? — не веря своим глазам, спросил Дима. — Такой огромный… Его же не вывести, да?       Чёрная татуировка в виде головы волка в точности повторяла изображение, которое он нарисовал на корпусе гитары. Олег просил перед отъездом в Москву, чтобы он разрисовал её на свой вкус. Желал забрать с собой кусочек Питера и, играя, вспоминать о солнце из Северной столицы. Дима, набросав эскизы в скетчбук, вывел несмываемыми маркерами морду лесного зверя в профиль, списав его с того, что украшал сдвоенный кулон Олега. Сказал, что теперь тот будет прикрывать спину в его отсутствие.       — Ха, а кто меня тогда предупредит об опасности? — усмехнулся Олег. — Показал мастеру фотку, где я играл, а ты меня снимал, он по ней набивал. Вроде похож на твоего, да?       — Похож, — согласился Дима и ощутил, как внутри потеплело. Его рисунками знакомые по учёбе украшали стены, клеили их на обложки блокнотов, тетрадок, но никто не делал с ними татуировок. Если бы он знал, что Олег захочет себе набить что-нибудь из его шедевров, то подольше бы посидел над прорисовкой деталей. Ему же с этим теперь всю оставшуюся жизнь ходить придётся! — Бросил курить?       — Два года как, — отозвался Олег. — Так ты поможешь? Боюсь, в третий раз не фортанёт, затоплю твоих соседей. — И если бы не его голос, Дима бы продолжал рассматривать обновлённое тело. Не такое загорелое, как лицо, шея и руки. Но впечатляющее.       «И разрисованное белыми линиями шрамов», — было одновременно интересно и больно смотреть на выдающуюся спортивную форму с неизгладимыми следами военных сражений. Отметины от пуль, колотые раны.       — Ты всегда можешь на меня рассчитывать, я не подведу, — напомнил Дима, постаравшись не выдать дрожь в голосе.

***

      Всё, что от него требовалось, — взгромоздиться на стул и побыть немного подвижным держателем для душа, постаравшись при этом сильно не заглядываться, не смущать, хотя, куда там. Навряд ли кто-то в местах вооружённых конфликтов есть место личному пространству или комфорту.       «Он уже не там», — напоминал и отворачивал голову Дима, увлечённо рассматривал жёлтую стену с обрамлением элементов мозаики, задаваясь теми вопросами бытия, которые бы при других обстоятельствах и не поставил себе. Сколько лет этой мозаике? Сочетание зелёных и синих элементов в ней символично или у делавшего её был бзик на конкретно эту комбинацию? Царапины и полоски на ней — последствия уходящего времени? Все мы недолговечны, как эта мозаика. Это послание она хочет передать?       — Не хочешь прибить к стене держатель? И тебе не придётся стоять на табуретке. — Олег подставлял лицо и тело под плещущие струи воды, смывал левой рукой с чёрных, как оникс, волос густую пену. — Я куплю тебе шампунь.       — Он как раз заканчивался. — Одной рукой Дима протирал линзы очков. Из крана будто тёк сплошной кипяток, а Волкову хоть бы что. — Ванна тебя не устроит?       — Воду ещё переводить.       — Тогда завтра же позвоню мастеру, он прибьёт. У меня инструментов нет.       Льдистые голубые глаза сверкали в клубах густого пара. Лицо и шея раскраснелись, сам улыбался с лёгким оскалом.       Дима помогал ему и с полотенцем. Обтирал им спину, плечи, куда Волков сам не мог дотянуться. Дима вспоминал, берясь за перекись и бинты, про те моменты, когда Олег приходил на встречи с ним с разбитыми в кровь костяшками, порезами на лице, а он доставал из ранца аптечку и принимался обрабатывать их, спрашивая будничным тоном, с кем он так в этот раз. Неужели опять красный лак для ногтей не поделили?       Дрался Волков в «Радуге», рядом с собой или Верой Дима никогда не замечал за ним вспышек агрессии. Они гуляли по всему городу, заглядывали в подворотни поздними вечерами, но не встревали в драки.       Закончится детдом, не будет и ран, считал Дима и был прав. Полгода Олег являлся к нему не травмированным. Дима нарадоваться не мог, что всё прекратилось. Он не предполагал, что наступит время, и мелкие порезы превратятся в серьёзные ранения.       — Ч-чёрт, Дим, л-легче, — болезненно простонал Олег, дёрнулся в сторону, вырываясь.       Не вырвался. Дима удержал. Прижал к себе, дав уткнуться лбом в плечо, и положил руку поверх свежих повязок на спине.       — Я осторожно, — пообещал Дима и слегка подался назад.       Волков, вместо того, чтобы выпрямиться, потянулся за ним, прижался щекой к воротнику рубашки. Дима вздрогнул.       — У вас вечно пластыри были цветные или с рисунками животных. Ты ещё как-то предлагал в аптеку сбегать в десятом часу, найти телесные. Вера на тебя здорово накричала: «Время видел? Ближайшая в пяти километрах от нас!» Польёшь сначала всё перекисью, дашь подсохнуть и сверху пластырь. А я самолечением занялся. — Олег взял его руку и положил на уровень ребёр. Дима почувствовал рубец, всмотрелся и разглядел шрам. Он его немного смутил. Рана не выглядела колотой, однако для огнестрельной в ней не просматривалось ниток от швов. Будто… — Как ты таскаешь за спиной половину ассортимента аптеки, так и я оказался посреди пустыни с пробитой боковиной, зажигалкой и ножом. Пришлось прижигать.       — Зажигалкой? — нерешительно уточнил Дима.       — Ножом, — поправил Олег. — Раскалил докрасна остриё да прижёг. Если бы и дальше валялся в песках с дырой под ребром, то занёс бы заразу и помер. На постоянке такую медицину не советую. Голос сорвёшь и все зубы сточишь. В первые секунды дерёт так, что смерть кажется милосерднее.       Воображение рисовало барханы, красное солнце, под лучами которого сворачивалась багряными змейками окропившая песок алая кровь. В ослепительно белом свете кружили над пустыней коршуны. Тело военного в камуфляжной одежде уже не подавало признаков жизни. Ветер трепал чёрные волосы, развевая тканевую накидку, покрывшую голову.       Диме стало не по себе, он отвернулся. Олег сжал его руку, возвращая внимание.       — Когда боль отступала, — сухо заговорил он, — я всматривался вдаль. Представлял, что ты покажешься из-за очередной песчаной насыпи, у тебя найдётся пластырь, и ты прикроишь им обожённую кожу. Хотел бы сказать, что отдал бы последнюю флягу с водой за эту встречу, но нет.       Дима, озадачившись, готовился спросить, почему, но Олег его опередил:       — Тебе там не место, — сказал как отрезал Волков. Задрал голову, всматриваясь в его лицо со спокойствием во взгляде. — Я до сих пор храню те рисунки из музея. И их бы набил себе, чтобы лучше сохранились. Но как-то слишком бить себе татуировки себя же.       «Если бы тебе хватило смелости ему рассказать, его бы там не было!» — Дима касался огрубевшей кожи, вёл широкой ладонью по груди. Запоминал тепло ладоней, задерживал пальцы на запястье, считая пульс.       «Вернулся, — билось в голове в такт чужого сердца, — вернулся».       Захотелось обнять, почувствовать всего, раз и навсегда выбросив из головы, как похоронил, пытался забыть, вырезать из памяти временными ножницами и разорвать воспоминания на мелкие кусочки, чтобы не восстановить было.       Дима отложил бинты в сторону и подался навстречу, взял угрюмое лицо в ладони, провёл ими вниз по шее, объял за плечи и наконец вернул объятия. Не сдержался, шарил по спине, цепляясь за повязки, запускал пятерню во взлохмаченные чёрные вихры, прижимаясь теснее до обжигающего шею дыхания.       — Живой, — неверяще повторял он. — Вернулся.       — Вернулся, — соглашался Олег.       «Зачем?» — один вопрос. Всего лишь один вопрос, и Дима охладел. Улыбка исчезла с его лица.       Полицейский в нём по-прежнему видел подозреваемого. А Олег заметил полицейского и безрадостно выдал:       — Ты ведь знаешь, что в любой момент можешь ткнуть меня лицом в дверь? Это твоя квартира.       — Из которой не пропадёт ни один раненый. — В этом был весь Дима. Любой. Хоть в форме, хоть без неё. Пока в его помощи нуждались, он помогал и не смел отказать. — Я понимаю и хочу поговорить, но не о квартире.       — Совершим обмен подозреваемыми? Давно пора, да тебя днём с огнём на работе не сыщешь.       Дима прервался. В полной горячего пара комнате ему внезапно стало холодно, как будто его окатило ледяной водой.       — Ты вернулся из-за Чумного Доктора? Потому что это ты? — но, оторопев от резкой смены темы, последнее не проговаривал.       — Прямиком к полицейскому, который способен его арестовать.