Хороший полицейский

      В детстве Диме нравилось собирать пазлы с сестрой. У них с Верой была традиция играть в непогоду. Когда за окном шёл ливень или снег завесой из белых хлопьев скрывал двор, они брали из кухни упаковку сока и столько печенья, сколько находили и могли унести в ладонях, и не покидали своей комнаты. Игра увлекала их на часы. Родители обычно покупали наборы с большим количеством мелких деталей, к тому же близнецы просили, чтобы им не показывали готового изображения.       Хотя Вера совершенно не умела рисовать, у неё было достаточно богатое воображение. Она брала несколько пазлов и уже представляла, во что они соберутся. Так и говорила, что ясно видела в голове завершённую картинку.       Дима делал иначе. В начале их игры он внимательно рассматривал сами пазлы, их форму, какой с каким будет стыковаться, подойдут ли по цвету. Пока Вера радовалась тому, что из, казалось бы, не имеющих ничего общего раздробленных кусочков она сотворит нечто уникальное, Дима не так интересовался результатом, как желал превзойти её в скорости сборки.       Творческую часть он оставлял для бумаги.       Расследование напоминало этот процесс. Кусочек крепится к другому, затем добавить ещё два и будет фрагмент изображения. Несколько составленных вместе фрагментов станут целой картинкой.       Дима собрал пазл под названием «Чумной Доктор». Каждый его кусочек стоял на своём месте и не выбивался, все крепко цеплялись друг за друга, обретая целостность, завершённость.       Время близилось к часу. Дима снимал очки и потирал уставшие глаза. Обычно во всей квартире в это время уже был погашен свет, но сегодня в гостиной по-прежнему работал торшер. Теперь, когда затянувшееся молчание сдвинулось в сторону подобия диалога, Дима хотел узнать ответы на все или хотя бы часть вопросов.       Воспользоваться редким случаем разговорить Волкова, снова ставшего после возвращения каким-то отчуждённым, закрывшимся, как в их первое знакомство. Наглец с хищным оскалом, но добрым, совсем не зверским характером, посмевший забрать себе его альбом и получивший за это по лицу. В то время Дима ещё жалел и злился за сорванный день, но чем старше становился, тем крепче убеждался в том, что имей он шанс повернуть время вспять и избежать встречи, то ни за что бы им не воспользовался.       — Я считаю, что Чумной Доктор — это Игорь Гром, он под маской, — сказал Олег, и Дима по-новому посмотрел на изображение. Он вообще впервые посмотрел на изображение, а не на его составляющие.       За всё время расследования в папке по делу Чумного Доктора набралось от силы пять листов бумаги и то с распечатками данных жертв и скетчем костюма. За показаниями возможных свидетелей — прохожих, оказавшихся у банка Ольги Исаевой в день взрыва, или жителей близлежащих домов — майор его посылать отказался. Сказал, бесполезное занятие. И Дима ему доверился.       А теперь получил на руки целый монументальный труд.       Олег достал из спортивной сумки толстую папку для документов и передал на ознакомление. В ней Дима нашёл вырезки заметок из газет, где майор засветился перед журналистами, его досье, бумаги из личных дел. Дима разложил всё на журнальном столике и для удобства рассортировал на группы по хронологии.       — Родители рано развелись, ребёнок остался с отцом. Суд обычно встаёт на сторону матери, если случается обратная ситуация, значит, на то были веские причины. Всего пять-шесть процентов решений выносится в пользу отца. Это я тебе как недоучившийся экономист говорю. У меня вся группа скатывала ответы по статистике, — сухо проговорил Олег.       — Да, мне Ваня с Ромой рассказывали, что у вас преподаватель по матанализу в начале года лёг в больницу и пришлось вам разбираться со статистикой, которая по программе ведётся на втором курсе. Ты им ответы раздавал, а взамен просил прикрыть за прогулы, — Дима тихо посмеялся, а Волков вдруг выпрямился и с подозрением посмотрел на него. Тут к Диме пришло осознание того, что Олег их не знакомил. Оправдываться или отпираться было бессмысленно. — Я стал общаться с ними, когда ты уехал, — признался Дима.       Волков смерил его тяжёлым взглядом и вздохнул.       — Время она выбрала то ещё, — отвлёкшись обратно на Грома, продолжил Олег. — Страна в кризисе, а муж — мент, на его зарплате ноги протянешь, если он не сутками напролёт, конечно, будет на работе торчать.       — Одинокий ребёнок, — шёпотом произнёс Дима.       «У таких психов всё из детства идёт», — быстро пронеслась в голове фраза, брошенная майором.       — Не удивлюсь, если он в шахматы сам с собой играл, пока его не потащило в спортивные секции.       — Почему так? Нет, — Дима мотнул головой. — Когда я учился, шахматы уже не пользовались такой популярностью, но ведь, если сверять даты по документам, Гром ещё мог застать промежуток до полного спада интереса к ним. Я хочу сказать, — пытаясь сформулировать всё проще, перебил себя Дима, — что это же не было чем-то зазорным, наоборот, почётно.       — Там, где я рос, рисование считалось стрёмным занятием. Кисточки и карандаши тебя в тёмном закоулке не спасут. Ну, заточка для них разве что, — рассудил Волков. — А с шахматами только доской отбиваться, да и то, сомневаюсь, что получится. Одно дело устраивать баталии на чёрно-белом поле куском пластмассы и другое — выбираться из реальной передряги.       — Игра в шахматы упирается в придумывание стратегий, — поразмыслив, представил Дима. — Сбежать от хулиганов, пожаловаться на них взрослым или ответить — выбирай любой.       — И он выбрал бросить и уйти в борьбу, — оспорил Олег. — Закончил школу, поступил в полицейскую академию. Студентом окончательно осиротел, — затем рублеными фразами перечислил Волков.       Дима разглядывал подтверждающие это бумаги, точнее их копии в хорошем качестве. Сведения о Константине Громе (разводился, растил сына в одиночку, носил звание майора), школьные грамоты Игоря, будь то за шахматы или призовые места в соревнованиях по вольной борьбе. Те же детали, та же последовательность. Волков не стал дополнять словами про физическую подготовку. Это Дима и без него соотнёс с теми же грамотами и полицейской деятельностью, в которой она была в приоритете.       «Переключился с шахмат на спорт, потому что: хотел привлечь внимание отца? Добиться того, чтобы за ним с трибун наблюдала публика? А может, Олег прав? Что-то произошло, и Грому понадобилось узнать, как себя защитить?» — Дима крепче сжал в пальцах бумаги и стал рассматривать стол в поисках карандаша или ручки. Он заметил один прямо в папке, схватился за него и начал рисовать.       Чёрные линии ложились на оборотную сторону листов. Его подхватил и нёс куда-то порыв освободиться от переполняющих себя мыслей. Дима поддался ему, переносил образы на бумагу, пока в его голове продолжал твориться настоящий мозговой штурм.       «Избиения на допросах — такой же способ сублимации? А что если и допросы допросами не являлись? Он поступил в полицию, чтобы легально проецировать на других детские травмы. Меня ранили, а я раню в ответ? Нет, всё же он вёл расследования. Хотел не запятнать репутацию прославившегося на раскрытии сложных дел отца? Годится для шахматиста. Шахматиста, который не мог позволить себе, как полицейскому, убивать. Это бы опорочило фамилию. Потребовался элемент скрытности, и он выбрал маску. Начались убийства», — а рука всё продолжала штриховать. Дима не видел, по чему водил ручкой, главное было водить, не останавливаться, иначе, верил он, снова бы потерял эту путеводную нить, ведущую его к выходу из лабиринта спутанных событий и лиц в них.       «Он не занимался поиском решения проблемы с обманутыми вкладчиками, не разрешил вопрос с Гречкиным, ведь подожди он немного, и резонанс, спасибо работе федеральных каналов, случился бы. Гречкина бы привлекли к ответственности, хотя бы посадили под домашний арест. Чумной Доктор не расследовал, он как ребёнок, оставшийся в тени безразличного взрослого, привлекал внимание, убивая тех, кого общество вокруг нарекло неугодными. Ему ткнули в тех, кого следовало убить, и он убил», — карандаш выпал из разжавшихся пальцев.       «Откуда он взял деньги на костюм? — Дима смотрел на изрисованную бумагу, на изображения шахмат, испуганного ребёнка, сжимающего их в руках, хмурого взрослого в знакомой экипировке убийцы. — Почему надел маску именно сейчас?»       Буря в голове успокаивалась, сменяясь штилем. Ясность сознания медленно возвращалась к нему. Он поднял голову и вдруг ощутил стыд. Как мерзкое чувство поглотило его целиком и не смело отпускать. То, что всегда коробило его, то ради чего он и захотел стать полицейским в одночасье повернулось против него.       — Гром может быть к этому причастен, но пока нет ни показаний, ни улик, которые бы это подтвердили. — Дима отклонился на спинку дивана и подобрал подушку, прижав её к груди. — Да, он имеет отношение к погрому на Дворцовой, и из-за его биографии кажется, будто всё слишком прозрачно.       — Не говори это человеку, которого до сих пор в метро шмонают, — хмыкнул Олег.       Дима отложил подушку и выпрямился.       — Ты знал, что я тебя подозреваю? Ты…ты знал, — отчётливее произнёс Дима и подскочил, встав на диван. — Ты несколькими фактами перевёл стрелки на Грома, иии теперь подозревать бы его, но это будет по аналогии с тобой. Подозрительный тип подошёл под описание идеально, поэтому без следствия стал главным подозреваемым, — воскликнул Дима и спустился на пол, стараясь выровнять дыхание.       Волков довольно выразительно, как умел только он, молчал. Дима совсем растерялся. Он чувствовал себя так, словно его хотели уличить в одной промашке, а он выпалил про другую.       Олег сделал шаг навстречу и положил ладони ему на плечи. Взгляд его немного смягчился. Он слегка наклонился вперёд и, кажется, подогнул колени, потому что они почти поравнялись в росте.       — Если ты считаешь меня причастным — считай. Ты полицейский, подозревать — часть твоей работы, — Олег не обвинял, избавил его от колкостей или иронии, какими сыпал года четыре назад. Говорил спокойно, даже чересчур для себя. — Но если захочешь допросить — скажи, на каких основаниях, а до ваших стен я сам дойду.       — Олег, — позвал Дима.       Волков полукивнул.       — Ответь, почему ты зацепился именно за Грома?       Всё-таки он был лучшим на курсе. Прилагая усилия, чтобы уличить его в нечестности, Олег волей случая подкинул ещё вопросов и теорий, которые из них вытекали. Откуда-то вера в то, что он задействован в расследовании с майором. Расследовании, официально перешедшим под юрисдикцию ФСБ, под контроль Евгения Стрелкова.       Олег отпустил его и потёр переносицу.       — Извините, мистер полицейский, но если я расскажу вам всё, то вы проспите работу.       Дима гордо вскинул голову и сам ухватился за его плечо.       — Я готов слушать хоть всю ночь.       Олег лишь усмехнулся и похлопал его по руке.       — Знаю. Но я не готов отправлять тебя утром в управление злого и невыспавшегося. Ты же помогаешь, Дим, — невзначай напомнил Волков. — Так помоги мне не волноваться за тебя. Иди спать.