Хороший полицейский

      Из отражения в зеркале на него уже не смотрел так похожий на ребёнка юноша с мягкими до простоты чертами лица, со светлыми волосами ниже плеч, надевший на себя отутюженную до последней мятой складки белую рубашку, застёгнутую на все пуговицы, чёрные брюки с чётко выделенными стрелками и чёрный вязаный жилет.       На его место пришёл вполне симпатичный молодой человек. Вытянулся сантиметров на десять, прибавил в плечах, а благодаря каждодневным тренировкам выглядел атлетично. Обновлённая стрижка, одежда посвободнее на два размера больше, выполненная в синих и зелёных тонах, тканевый рюкзак с торчащими из него нитками вместо кожаного ранца — он расцвёл после сложных подростковых годов и учёбы в университете МВД Москвы.       Ему его внешний вид нравился, но вместе с тем навеивал чувство неопределённой тоски и грусти. Кроме сестры, ему не с кем было разделить радость перемен перед началом нового этапа в жизни.       — Это твой первый рабочий день, — вдохнув поглубже и выдохнув полной грудью, воодушевил себя Дима. — Тебе нужно произвести хорошее впечатление. Так что вперёд и с пес…без песни!

***

      Дима Дубин видел работу в полиции как спасение всех попавших в беду, помощь нуждающимся в ней, увлекательные расследования с поимкой нарушителей порядка, интриги, загадки — и всё это во благо общества.       Добро всегда победит, на каждое злодеяние найдётся герой — в этом Дима ни капли не сомневался.       Внутри него всё закипало от восторга, когда он только перешагнул порог главного полицейского управления Санкт-Петербурга. Не зря он был лучшим на курсе и преуспел практически во всех дисциплинах. И пусть он начал свой путь в качестве стажёра, но уже желал поскорее втянуться в работу!       Все полицейские в участке заполняли бумаги, составляли какие-то заявления и принимали жалобы от пострадавших.       Но утопичная картина начала давать трещины, когда появился его напарник. Игорь Гром. Майор проводил Диму безучастным взглядом. Дима же, наоборот, оживился, вспомнил, как ещё подростком встретил Грома в Эрмитаже, как он пытался предупредить его, великана с колоритными бровями-молниями на строгом лице, в синем шарфе и бежевом плаще об опасности со стороны странного парня с длинными рыжими волосами, который следил за ним. Гром его проигнорировал.       «Наверное, он был не в настроении говорить, да и я, скорее всего, показался ему навязчивым», — посчитал Дима.       — Прекращай оправдываться. Если человек — мудак, то он мудак. Прими это и живи дальше. Будешь исправлять — либо скатишься до его уровня, и он уничтожит тебя своим мудачеством, либо превратишься в ещё большего мудака.       Дима тряхнул головой, прогоняя из неё голос того, с кем познакомился тогда же, в музее, но расстался спустя годы. Человека, который прекрасно знал об его негативном отношении к теме милитаризации, к частным военным, но всё равно решил досрочно попрощаться с учёбой на экономическом, сначала вступить в армию, уверив его, что находится в поисках себя, затем переквалифицироваться в наёмники.       «Это его жизнь, его выбор. Ты не имеешь никакого права его осуждать. Ты несёшь ответственность только за себя», — эти слова, сказанные психиатром, Дима выучил наизусть.

***

      Если с армией вместо вуза Дима ещё смирился и принял это действительно за год на самоопределение вместо просиживания его в месте, которое разочаровало так скоро, то наёмничество воспринял в штыки. Дима действовал решительно, не получив конкретного ответа на вопрос, к чему настолько резкая смена приоритетов.       Он устроил массовый опрос среди всех бывших одногруппников Олега, дойдя до того, что ухитрился проскочить в общежитие вуза без пропуска и там продолжать поиски. Кто был соседом по комнате? Общались ли они? Интересовался Дима и свежими записями в его медкарточке, уточнял по горячей линии вуза, забирал ли Олег документы или продлевал академ.       Связался с опасными людьми? Узнал о тяжёлой болезни и хотел заработать быстрых денег? Нет, с болезнью его бы не наняли, а лечить ещё кого-то, так Волков утверждал, что ни с кем близко не общался. Деньги за убийства! Убийства! Причина должна быть серьёзной. Сделал что-то противозаконное? Или всё же угрозы? Заставили? Обманули и втянули в криминал? Или на спор, неудачный розыгрыш, шутка? Это из-за него? Он догадался без слов?       Олег напоминал ему ветер — свободный от авторитетов, вольный от предрассудков, не зависящий от чужого мнения и лихой к тому же. Диме, выросшему в строгих рамках приличий и правилах на любой случай жизни, стоило бы держаться от него подальше. Но как же его завораживала эта свобода, этот человек, не вписывающийся в его совершенную картину мира, но делавший её скуку правильности лучше, уникальнее. Однако Волков не был ветреным. Идеальный образец флегматика, который тщательно всё взвешивает перед принятием решения. Он бы никогда не стал действовать, не подумав.       Хорошая успеваемость вкупе с посещаемостью, ушёл добровольно, без конфликтов с преподавателями, с группой. Как таковых мотивов бросить учёбу не находилось, как не нашёлся и сосед по комнате. Правила общежития предусматривали переселения каждый год. Если прежнюю комнату Диме удалось обнаружить не без помощи одного из одногруппников Волкова, то выяснить про его сожителя больше чем то, что у него были рыжие волосы, — нет.       Ни цвета глаз, ни черт лица, ни хотя бы длины волос, что говорить об имени, его специальности и курсе. Руководство личные данные и обычным студентам не разглашало, а студентам из другого высшего учебного заведения, тайком, через третьи лица пробравшихся в чужое, подавно. Волосы у него рыжие, и делай с этой информацией что хочешь!       За время поисков в общежитии Дима подловил семь студентов с разных курсов. Но они не подходили под кандидатуру знакомого Волкова, с которым он жил в первый год обучения. Опрошенные с ним не то что не знались, а в глаза его ни разу не видели. Хоть опроси весь рыжеволосый контингент МГУ, но останешься ни с чем. Тот тоже вполне мог отчислиться или съехать на съёмную квартиру. И с чего он в принципе решил, что сосед по комнате будет в курсе дел Олега, если ни одна живая душа из его окружения толком не объяснила, что с ним за пару месяцев до отчисления происходило?       Но ведь что-то же заставило его уйти? Все малочисленные улики и слова опрошенных указывали на то, что Волков как будто сбежал. Его кто-то вынудил сбежать, думал Дима, заново копаясь в бумагах, ломая голову над тем, что же всё-таки случилось.       Он был как лампочка, которая в любой момент готовилась взорваться от перенапряжения или беззвучно перегореть. Потеряв счёт времени, он начал пропускать пары и вовремя не сдавать задания, но упорно отказывался принимать версию Олега с тем, что ему захотелось уйти по собственному желанию. Уже знакомые начали замечать, что с Димой не всё в порядке. Сестра забеспокоилась, когда он перестал отвечать на сообщения, звонки от неё участились. Да и если бы не своевременная помощь старосты группы и нескольких хороших знакомых из одногруппников, которым он успел помочь с освоением теории до того, как затеял игру в сыщика, то попрощался бы Дима с высшим образованием, окончательно увязнув в беспросветном и безрезультатном расследовании.       Понадобилось два года, отсчитывая со дня их последней встречи, чтобы пройти все стадии принятия неизбежного. С методичкой психолога, антидепрессантами да под ручку с психиатром снова научиться видеть все краски жизни и начать радоваться каждому прожитому дню.       Дима не стал впадать в крайности и мониторить личные страницы в соцсетях или забивать голову новостями о том, как на другом континенте начались очередные военные действия (этот этап он уже прошёл), как и не стал беспокоить тех же одногруппников, которые из-за его настырности и частых визитов в общежитие подумали, будто он в МГУ перевёлся. Да что там, комендантша и та поверила в его легенду о потерянном пропуске и не выгоняла. Расставив руки в бока, предупреждала, что напишет докладную, если он продолжит ночевать не в блоке.       Дима уже сделал всё, что мог, помогая детдомовскому другу. Вместе с ним искал применение его талантам в кулинарии и музыке и каждый раз трепетал при словах о совместном будущем. Мечтал, как каждый из них займётся делом по душе, но они неизменно продолжат видеться, разделять яркие моменты жизни на двоих.       А друг, друг, забавное определение для того, кто предлагал научить его целоваться и нарисовать себя без одежды, в кого он…в общем, друг выбрал войну. С его окончательным уходом Дима заставлял себя думать о том, что он умер. Лучше похоронить заочно. Как сорвать пластырь с раны в одно движение и не мучаться, чем надеяться, трястись по ночам от кошмаров, ходить днём с постоянным, обвившемся петлёй вокруг шеи чувством вины за то, что не остановил, не удержал. Чувствовать нарастающую панику и балансировать на грани истерики от одного пугающего слова.       Сирия.       Потому что каждый месяц в новостях появлялась информация об убитых российских военных. Каждый месяц Дима винил себя в бездействии, переживая смерть Олега. И вопреки представлял, что Олег выжил. Но тяжело ранен и умирает под палящим солнцем пустыни, пока над Москвой и Петербургом простирается чистое голубое небо.

***

      Дима с нескрываемым восхищением смотрел на майора. Не какой-нибудь рядовой полицейский, а сам майор! Ему повезло, несказанно повезло стать его протеже, теперь он мог набраться опыта, узнать все тонкости работы с преступниками, на практике изучить методы ведения допросов. Дима считал почётным то, что его приставили к Грому ровно до первых тревожных звоночков.       Все полицейские в участке ставили на увольнение майора, а из кабинета полковника доносились крики и ругань за разрушения и погром на Дворцовой площади.       — А я тебя ещё в нашу первую встречу предупреждал, что с ним явно не всё в норме, — напомнил знакомый голос. — Что, ментесса снова не в духе?       Игорь Гром в грубой манере сказал Диме, что понятия не имеет, зачем он за ним таскается, а затем кинул в подпольном бойцовском клубе, направившись пообщаться с его владельцем.       — Догонялки? — предложил и усмехнулся закопанный заживо друг. — На твоём месте я бы врезал тому, что покрепче, и сиганул из окна. Как раз первый этаж, а потом гони метров триста во всю мощь!       Его совет не пригодился. Попав в оцепление накаченных завсегдатаев клуба, Дима, натянув на лицо улыбку пошире да получистее, продемонстрировал им альбом с художествами и согласился нарисовать портрет одного из них, написав на краю листа номер телефона на случай поступления информации про двенадцать холодильников — второго по важности дела после поисков таинственного Чумного Доктора, которое майору, а значит, и ему поручили расследовать. Так в квартире появились первые бумаги по обоим делам. Сводки по погибшим от рук врачевателя в птичьей маске и огнемётами и контакты работников склада, откуда пропала бытовая техника.       Игорь Гром умел разговаривать на языке насилия, чем пользовался в избытке, добывая информацию будь то у пожилого владельца музея-каморки старинных масок или компании в косухах из бара. Крики, смачные хлопки выбитых дверей, хлещущая в разные стороны кровь, поломанная мебель и вишенка на этом безобразном торте — вялый жест в сторону огнетушителя для помощи загоревшемуся учёному-самоучке.       Как шоковая терапия, после которой зрение Димы стало острее. Стоило бы провериться у офтальмолога, тот бы наверняка поразился улучшению в ситуации с миопическим астигматизмом. Дима носил очки, но и без них был уверен, что рассмотрел бы весь чудовищный потенциал майора, разнёсшего в щепки рамки морали.       На его глазах Игорь Гром избивал тех, кто ни в чём не обвинялся. Совершал наказание до преступления. Как полицейский, о котором рассказывал Олег. Тот, что ему руку сломал и был уверен, что он кого-то убил, утверждал без улик и свидетелей, угрожал, что ему же будет хуже, если не сознается в том, чего не совершал. Майор поступал абсолютно так же. Но Дима возле него молчал. Надежда на то, что это временный этап, тлелась слабым огоньком, когда он видел этот полицейский беспредел наяву и вскакивал до будильника, хватаясь за грудь и тяжело дыша после кошмаров с фантомами пострадавших от допросов.       «Ну немыслимо чтобы человек, с таким запалом кидающийся на безоружных, дослужился до майора. По нему не звание, а тюрьма плачет!» — Игорь Гром абсолютно не вписывался в видение Димы того, каким должен быть настоящий защитник закона и порядка. Гром, скорее, походил на криминальный элемент, которого вместо суда, почему-то ждали овации и громкие упоминания в новостях. Дима терялся, тщательно протирал специальными салфетками стёкла очков. Одобрительная реакция окружающих заставляла его чувствовать себя белой вороной. Будто только он один замечал исходящий от майора вред, который значительно перевешивал все его успехи на службе. Смотрел на него глазами человека, который не по своей вине был не в ладах с правоохранительными, и подмечал все недостатки.       В надежде что он ошибался, что майор не был таким уж ужасным, Дима предпринял попытку разговорить полицейских. Действительно, вдруг временные сложности?       Костя Цветков — местный заводила и балагур — ответил со своего места, забросив ноги на край стола, потягивая кофе, не волнуясь, что он расплещется над важными документами по текущему делу, что майор всегда был таким, нечему удивляться, прими как данность.       Ксения Зайцева — его бойкая напарница — уверяла в том, что случай с грабителями на Дворцовой не самый показательный. Случалось и позрелищнее. Девушка так же напомнила, потыкав Диму локтем в бок, что видел же их ставки на увольнение Грома. Тот частил с превышениями полномочий и периодически ему прилетало от начальства.       Другие полицейские поддерживали позицию коллег, считая Грома меньшим из зол, который к тому же им раскрываемость делал.       Нет, зрение Диму вовсе не подводило. Майор с публичного заверения других сотрудников мало того, что своими выходками разрушал город, так создавал все условия для того, чтобы полицейские в край обленились и оправдывали его. И чувствовал Дима, если бы он проболтался о планах довести увольнение Грома до конца, то те бы его живьём съели и не подавились.       — Тебе не кажется, что ты перегибаешь?       — Мне? Нет.       Чудесная иллюзия разрушилась.       Заполняя рапорты по откладывающимся на потом поискам холодильником, находясь на рабочем месте, Дима чаще подмечал, что ссыкуны, что собаки, как назвал две группы сотрудников тот же Цветков, занимались чем угодно, но не работой.       Собаки бравировали крутостью на манер Грома, просиживая рабочий день за игрой в «сапёра» и обсуждением сводок по Чумному Доктору. Ссыкуны вовсе отказывались принимать потерпевших и томно вздыхали, думая вслух о долгожданном обеденном перерыве.       А Дима трудился над рапортами до позднего вечера. Писал, но не получал отклика от Грома, а ещё старательно избегал Евгения Стрелкова — приехавшего из Москвы фсбэшника, который интересовался майором, но отчего-то лез к нему, совсем новичку, бросая недвусмысленные взгляды в сторону его стола.       — Это твой шанс. Ты обещал мне найти на него управу, если вскроется, что он мент, — подначивал старый-добрый-мёртвый Волков. — Димааааа, Дииима, он пока избивает, но если так продолжится, замарается в крови. Давай, у тебя в телефоне номера пострадавших, вызвонишь их, они все дадут показания против амавеса, принесут истории болезни и справки о травмах. Ты навещал троих в больнице, двое загремели в травмпункт. Если мудила отпираться начнёт, то подкинут и видео с камер наблюдения, а добавить к этому раздолбанную Дворцовую, и его взашей выгонят. Маякни федералу, раз ваше начальство мешкает, тебе за это обычные люди спасибо скажут!       «Если не Гром его найдёт, то кто?» — разрываясь после обхода пострадавших от допроса между тем, чтобы сдать майора следователю, и прикрывать глаза, чтобы Гром и дальше шёл по следу убийцы-поджигателя, Дима выбирал молчать и не дёргаться.       Чумной Доктор — кошмар всех кошмаров, сжигающий виновных в коррупции. Два убийства, и эта цифра только росла. Возле него Гром выглядел тем, кто спасёт всех, проявив героизм.       Но…избиения, допросы. Посадив Чумного Доктора, майор останется на воле творить то же беззаконие.       «Но если не поймает, то продолжит преследовать его», — обнадёживал себя Дима. Пока майор будет носиться за убийцей, от его рук пострадает меньше правонарушителей и объектов инфраструктуры города.       «Ты буквально одобряешь убийства, чтобы количество жертв снизилось!» — следом переубеждал и корил себя Дима.       Однозначного ответа на то, как будет лучше, он не находил, как не сыскал и сна, будто вернулся во времени в период сдачи экзаменов в вузе, и аппетита, воротя нос от редких продуктов после тяжёлой ночи. Дима продолжал бегать за майором, пытаясь хоть немного его образумить, натолкнуть на мысли о недостатках, неправильности методов. Гром не видел проблем, смотря перед собой и выше, но никогда вниз.       Дима видел лысую голову Евгения Стрелкова и его улыбку в тридцать два ослепительно белых зуба, адресованную себе. По-прежнему хотел сдать Игоря, но держался. Чумной Доктор, напоминал себе Дима, подрываясь ночью с кровати от новой порции ужасов в допросной и за её пределами и не ложась после этого.       Как последний рычаг давления на своё молчание.       — А как же журналистка с твоими скетчами? Ей бы ты рассказал? Представь эту огласку: «Майор полиции доводит людей до реанимации».       После Стрелкова Юлия Пчёлкина — необычная, с волосами цвета спелого мака, острая на язык особа с медиапространства казалась спасительной соломинкой. Однако и от неё Дима не спешил ждать помощи. Вернее, не торопился ей заручиться.       Журналистка — это определение не позволяло Диме связаться с ней.       Слишком компрометирующей являлась информация о деятельности майора. Если бы это просочилось в СМИ, произошёл бы скандал. Полицейский да ещё и на высокой должности калечит людей! Это же…это дискредитирует всю полицию! О каком доверии со стороны горожан может идти речь? Их будет защищать тот же человек, который горазд сначала избить, а потом вывести на разговор?       А если этому не поверят, получается, пресса врёт? Правоохранительные бьются со средствами массовой информации, а эталон законопослушного гражданина — убийца, сжигающий коррупционеров ради своего извращённого правосудия?       Нельзя отнимать у людей веру в закон, справедливый закон. В противном случае уже разочарованные судом, они обратятся не в полицию, а к самосуду.       Не обнаруживалось такого варианта, где бы никто не пострадал. Дима привык помогать, подходить к любым задачам с оптимизмом, не опускать руки, искать компромиссы, что и спасло его перед отъездом в университет от серьёзной ссоры с сестрой. Вере, нашедшей себя в ветеринарии, он писал — желал хорошего дня и спокойной ночи, а по выходным они созванивались по видеосвязи, если не было времени повидаться лично. Правда, писал и сообщал о хорошем, не упоминания сложностей будь то учёбы или работы. Всё же памятовал о том, что сестра неустойчиво стояла на тонком льду взрослой самостоятельной жизни и ещё имела все шансы провалиться под него с новой тревожностью.       Ему так не хватало человека, кто бы поддел и в шутливой манере подсказал бы, как разобраться с Громом, помог не спятить от новостей о кровавых расправах Чумного Доктора.       Дима замечал в байкерах призрак прошлого. Стиль панка, отдающий внутренней свободой. Его жизнь не оборвалась. Он жил с незакрытой пустотой внутри, воскрешал воспоминания о дуростях на двоих, прогулках в ночи с одной парой наушников и предложениями, переходящими в дебаты о том, кого слушать в этот раз.       И впервые от воспоминаний не хотелось закричать или расплакаться. Во вспыхнувшем искрой всепоглощающего огня городе память об Олеге, о них, была для Димы единственной верной надеждой на то, что весь этот кошмар однажды прекратится.       Ему даже не придётся идти за новым рецептом к психиатру и заедать стресс антидепрессантами.