summertime

Начало июля такое же, как и конец июня — дождливое, жаркое, с влажным воздухом, которым тяжело дышать. И Тэхён на той же дистанции держится, что и тогда, когда Юнги выбежал за ним в дождь. Большие глаза всё в той же мере обиженные, грустные, разочарованные, и им так быстро первичный блеск, былую живость не вернуть — это Юнги понимает довольно чётко, несложно догадаться, что обычное «прости» мало что сделает в этом направлении. Но паскудное чувство всё так же грызёт Юнги изнутри, несмотря на каждое Тэхёново «я не злюсь». Юнги бы наоборот тут рвал и метал! Если бы о нём кто-то сказал что-то подобное, скрытой обидой бы тут точно не обошлось, он бы не стал молчаливо мириться со всем этим — Тэхён просто хорошо воспитан, слишком хорошо, чтобы не злиться даже на своих обидчиков, несмотря на то, что в радужках так и плещется завышенный уровень оскорбления. Юнги не по себе от мысли, что всё это — его заслуга. Просто даже никакие иные слова извинений в голову не приходят — кажется, на любые из них Тэхён ответит тем, что всё в порядке, и снова подарит ему ни враждебный, ни дружелюбный, но достаточно холодный взгляд, что обожжёт Юнги всю кожу хуже солнечных лучей. Пытаясь уже хоть как-то оказаться полезным (может, сблизиться по совету Хосока), Юнги всячески уточняет, не нужна ли Тэхёну какая-нибудь помощь. Иногда тот соглашается, будучи в неплохом расположении духа, иногда отказывается, защищаясь своей самостоятельностью. И общение идёт гораздо туже, чем это было с Хосоком даже в самые сложные времена с ссорой на ссоре. С Хоби они как-то легко прощали друг другу всё, все обидные слова, и было бы лучше, если бы Тэхён ответил чем-то похожим, сказал бы, какой Юнги напыщенный индюк, позволяющий себе слишком многое. Выгнал бы его из дома, накричал в лицо, вывалив накипевшее; а накипевшего за месяц должно было накопиться вдоволь — Юнги вёл себя с ним совершенно безобразно, просто смешивая его раз за разом с дерьмом. И становится только куда более неловко, потому что гостеприимство, хоть и без теплоты, никуда не делось: они вместе едят за одним столом, вместе копошатся возле бабушки, поскольку Юнги считает, что близкий контакт с самым родным Тэхёну человеком как-то повлияет на его действительное прощение, вернёт мягкость, поразительную надоедливость, по которой Юнги… Скучает? — Ты… — Юнги от ужасной неуверенности трёт затылок, выходя на крыльцо дома. Небо заслонено тучами, что грозятся в который раз обрушиться на деревню очередным тёплым ливнем, но, кажется, небольшой запас времени до начала дождя всё-таки имеется, и Тэхён не теряет ни секунды: он в последнее время частенько в работе, ищет больше, если всё сделал, ищет дальше, если ничего уже не остаётся — главное, поменьше пересекаться и иметь дело с Юнги. Юнги же этого и хотел, да? Чтобы от него отстали, прекратили постоянно дёргать, грубо вламываться в личное пространство. Что ж, Тэхён именно так и делает. Тогда что же не так? Почему так кошки тянут острыми когтями за нутро? — Ты з-занят? — волнение делает своё, и голос звучит каким-то нестабильным. Тэхён, поднимает к нему голову как-то неохотно, приосанившись и приостанавливая работу граблями, которыми он чистит дворовую территорию от помёта кур; те озорно кудахчут и свободно гуляют почти прямиком под ногами, клюют несколько дней назад подстриженную траву. — Я прибираюсь, — звучит в ответ достаточно сухо. — Э-э-э… Может, я мог бы тебе помочь? Ну, вот, сейчас он снова скажет «нет». Тэхён задерживается на нём скептическим взглядом несколько секунд — как будто взвешивая все «за» и «против», после чего только и делает, что пожимает плечами: — Как хочешь, хён. О господи, он согласился! Ну, хорошо, почти! — Тогда… — Юнги касается кромкой зубов нижней губы, немного закусывает чуть суховатую кожицу. — Ты не подскажешь мне, где я могу ещё взять такую штуку, как у тебя в руках? — В сарае, хён. Пожалуйста, в следующий раз, когда Юнги согласится подойти к сараю, тресните его чем-нибудь. По пути он умудряется заехать лицом в липкую паутину на низких ветвях яблони и чуть не упасть, проехавшись на ещё влажной земле, словно на льду. Зачем он вообще это делает? Неужели цена извинений настолько высока? Высока? Ну, ладно, Юнги её заплатит. Продолжая тихонько ворчать, он принимается очищать выбранный собой участок, но с эффектной и быстрой работой давно привыкшего к этому делу Тэхёна ему совсем не сравниться. У Юнги как-то слишком быстро устают руки, от повышенной влажности в воздухе его светлая футболка быстро становится влажной от пота; говорят, сейчас где-то плюс двадцать семь, но по ощущением — так все плюс сорок! Не сказать, что от Юнги есть хоть какой-то толк, но, кажется, его старания без внимания не остаются — Тэхён то и дело бросает на него незамысловатые взгляды, не зная, то ли похвалить его, то ли указать, где он пропустил что-то. Одна из куриц, как на зло, осмеливается нагадить на тщательно и тяжко очищенное Юнги пространство. — Ах, ты ж мелкая!.. — Юнги цедит раздражённо и замахивается на дурную пакостную птицу граблями. — Вон отсюда! — Мальчишки, — на крыльцо к ним выходит бабуля, медленно делая мелкие шажки к деревянной опоре, чтобы за неё ухватиться, — я приготовила вам патбинсу! Скорее бегите на кухню, пока не потаяло! В её патбинсу что только не входит: и паста из красных бобов, и шоколадная крошка, и спелая клубника, и дроблёные орешки, и печенье, и кусочки матча-лимонных мочи, и тот самый сироп из сирени, от которого вафли становились подозрительно фиолетовыми. Такого вкусного патбинсу Юнги не ел уже очень и очень давно. Может, здесь же и ел, когда маленьким был, в то самое их лето. — Что-то ты в последнее время плохо ешь, Тэхён-и, — в её голосе обеспокоенность напополам с пытливостью. Перемены в его настроении сложно не заметить. И ещё сложнее пытаться не привязывать к этому всему Юнги. — Ты здоров? — Да, бабуль. Это очень вкусно, просто… Просто Юнги перешёл черту, вот что. — Просто особо не хочется кушать. — Мне кажется, что за последнюю неделю ты похудел, — она принимается инспектировать собственного внука, осторожно поглаживая вытянутой ладошкой по щеке и слегка приподнимая его опущенную голову: поднимается подбородок, но не взгляд. — Юнги, скажи, что он похудел? Кажется, услышать это от Юнги — последнее, что в самом деле нужно Тэхёну. У Юнги челюсти прекращают работать, стоит ему переключить внимание на Тэ и задуматься о том, про что внезапно заговорила бабушка. И в какой-то момент Тэхён отваживается поднять на него свои серьёзные глаза из-под веера густых, растущих малость вниз ресниц. Черты его лица взаправду как будто стали острее: меньше щёчек и больше окантовки скул. Не успевает Юнги дать свою «экспертную оценку», как Тэхён мягко высвобождает своё лицо от бабушкиного прикосновения и тихо просит сменить тему. — Ну, хорошо, — всё ещё недоверчиво и тревожно заключает она. — Ой, я совсем забыла! — немного подпрыгнув на месте от внезапно посетившей голову мысли и застенчиво улыбнувшись, бабуля принимается рыться в широком кармане своей старенькой вязаной кофты. — У меня есть подарок для солнышка! Подарок? Для Юнги? — Я только утром закончила вот… Руки просто уже не те… Но я трудилась почти месяц над этим! Подумала, что тот свитер, что я связала для Юнги-я тем летом, уже, должно быть, давно на него мал, и чего бы нет, ведь так много лет прошло, — она чирикает робко. Зато Тэхён как-то заметно напрягается, в нём ощущается какое-то неодобрение всем её словам, а особенно тому самому «подарку», который бабушка протягивает Юнги в небольшом свёрточке. Она. Связала. Для него. Носки. Тёмно-синие с красивыми этническими узорами. В таких зимой будет тепло. — Бабушка, ты что, снова бралась за спицы? — почти ошеломлённо интересуется Тэхён. — Не надо было, у тебя же руки болят, пожалела бы свои суставы, — он деликатно берёт её хрупкие ладошки в свои и целует прямо туда, в ноющие от старости и физического труда фаланги. — Зачем? Мы же договаривались, чтобы ты больше не вязала. — Мне нельзя вязать, нельзя вышивать, нельзя в поле работать, — чуть раздражённо проговаривает бабушка, — но без дела я сидеть не могу. Это отнимает у меня больше времени и больше сил, да, но… Но я очень сильно хотела побаловать солнышко. Тэхён бросает на Юнги такой агрессивно-ревностный взгляд, как будто он не достоин таких подарков, они слишком ценные, чтобы дарить их кому-то, кто не уважает это место, не уважает тот труд и то стремление, что были сюда вложены. Он не заслуживает бабушкиных носков. — Действительно не стоило, — и Юнги соглашается в этом с Тэхёном. Он не заслужил. — Вздор, солнышко! Мне было приятно снова взяться за старое. Раньше я бы за несколько дней их связала, но руки уже плохо слушаются, не те, что когда-то. Возможно, это будет последний раз, когда я взялась за спицы, и в таком случае я буду радоваться, что длинными и холодными зимними вечерами ты будешь их надевать и, может, будешь вспоминать нас с Тэхён-и… Там, в своём большом городе, м? Тэхён становится каким-то тихим при слове «вспоминать». Это лишь ещё один раз подчёркивает, что Юнги здесь не навсегда, он уедет. И уехал бы сейчас, как и хотелось. Почему он до сих пор здесь? И впрямь. Почему Юнги остался? Если ему тут так не нравится, если он так сильно хотел к своим друзьям в Пусан, так почему он не уехал? — Хоби, я сильно лажанул, — он прикрывает лицо руками, сознаваясь другу, как только удалось созвониться. Хосок по ту сторону экрана хмурится, сплёвывает косточку черешни в миску и отставляя её в сторону, довольно резко насупившись. «Выкладывай». И Юнги рассказывает ему всё. О том, что Тэхён их слышал. И о том, что уехать духу не хватило — неправильно это как-то. Не после того, что ему поведали, насколько на самом деле Тэхён о д и н о к и й. На ниточках, как декорации, повисает очевидное молчание со стороны Хосока. Юнги лишь терпеливо ждёт, может ли его друг предложить ему какое-то решение, однако тишина, что царит в эти секунды, выкачивает из Юнги буквально всё. — Я… Я не знаю, как мне извиниться. Он, типа, говорит, что не зол, что я просто озвучил правду и т.д. Но… Он практически и не смотрит теперь на меня. А если и смотрит, то с такой… Неописуемой грустью в глазах, словно я уже на чемоданах тут сижу и уезжаю, не прощаясь. «Ну, ты же хотел, чтобы его стало меньше в твоей жизни. Вот его и меньше». — Ты не делаешь лучше, Хоби. Я не хотел его… Обидеть. «Ну, с этим ты не сильно преуспел, друг». — С ним… С ним сложнее, чем с тобой. В разы. И… Если нам помогали Джун и Джин, то здесь… Здесь просто никого, кто смог бы нас… Направлять. «А бабушка?» — Он вокруг неё так защитой обрастает, словно я у него её заберу, — Юнги фыркает, пожав плечами. — Она… Она связала для меня носки… И он посмотрел тогда так, словно я их не достоин. «Ну, если бы моя бабушка связала для тебя носки, пока я знал, как низко ты думаешь о ферме, обо мне и о нашей собаке, я бы среагировал, наверное, ещё хуже, хён. Не похоже, чтобы он тебя простил, хоть и говорит обратное». — Знаю. Но понятия не имею, что мне делать. «Я уверен, что ты найдёшь правильные слова и правильный момент, хён. Со мной всегда срабатывало». — Верно… «Всё будет хорошо. Просто… Просто продолжай пытаться поговорить с ним». Продолжать пытаться… Ну… У Юнги ещё два месяца в запасе на замаливание своих грехов. До конца лета, может, Тэхён его и простит.

***

Юнги напрашивается посидеть с ним и Чан-и в амбаре, пока Тэхён займётся уборкой и сортировкой круп и консервации (потому что другого делать уже больше нечего, а устать нужно так, чтобы на душевные метания и смятения больше не было сил). Хм. Где-то Юнги уже о таком слышал. Довольно угрюмую атмосферу немного скрашивает старенькое радио, по которому крутят не менее старые композиции. Свет тут тусклый, а от небольших окон сейчас толку мало — небо угрожающе серое, туда-сюда гонит мокрые облака, что снова готовы выплакаться наземь. И когда первая капля безнадёжно режет своим лезвием по стеклу, становится ещё немного тоскливей. Юнги оставляет на Тэхёне осторожные взгляды, всё не решаясь заговорить — Тэхён выглядит таким увлечённым, что совершенно нет уверенности в надобности как-то его отвлекать; ещё разозлится, а это Юнги меньше всего нужно. Чан-и осторожно подкрадывается поближе к Юнги, принюхивается к голой бледной щиколотке и мягко облизывает выступающую косточку голеностопного сустава, после чего укладывает свою пушистую голову на лапы совсем рядом с ногой Юнги. — Как же мне размягчить его обиду, м? — бубнит он себе под нос. Услышавший тихое бормотание, Чан-и приподнимает к нему голову. — Что скажешь, Чан-и? — Юнги вкрадчиво заговаривает с собакой, что дружелюбно виляет ему массивным хвостом. — Как мне вернуть расположение твоего хозяина? Я сильно его обидел, и мне нужна помощь в том, чтобы он меня простил. Словно поняв, о чём идёт речь, Чан-и поворачивает моську к Тэхёну, который натужно орудует метлой, сгребая в кучку сено, что обратно в стог не вернёшь. Пёс возвращает своё внимание назад к Юнги, и, если бы собаки умели пожимать плечами, Чан-и бы сейчас так и сделал. — Да-да, Чан-и, я тоже не знаю. Кажется, я лажаю при любой попытке как-то расположить его к себе обратно. Очень неудобно перед его бабушкой всякий раз… Он сейчас серьёзно откровенничает с псом, как будто тот сможет как-то ему помочь? Докатились. — Нужно что-то придумать, как думаешь? Чан-и издаёт что-то похожее на скулёж в своё согласие. Однако после самих слов «придумать» Юнги так и остаётся сидеть на месте, так и не зная, как спасти безнадёжно катящуюся вниз ситуацию, в которой он сильно сплоховал. Может, это хороший момент, чтобы снова попросить прощения? Нет, Тэхён кажется совсем не предрасположенным к коммуникации, особенно сейчас, так глубоко погребённый мыслями в обычную уборку амбара, которой отдаёт гораздо больше, чем должен. И пока пустые слова не будут иметь никакого эффекта, Юнги приходит в голову мысль, что взаимодействовать сейчас нужно молча — слова слишком утомительны. По радио включается что-то зажигательное, хотя и весьма стариковское, — что-то про чёрные резиновые калоши, — и Юнги почему-то думает, что это шанс. Шанс хоть как-то заставить Тэхёна улыбнуться. Он вскакивает на ноги со своего места, и Чан-и вместе с ним — Тэхён чуть взбудоражено оценивает их всполошеность краем глаза, его руки перестают динамично орудовать рукоятью метлы, взгляд застывает на хёне, что принимается… Танцевать?.. Ни с того ни с сего. Что? Юнги бы себя спросил о том же самом. Что? Он и «танцевать»? Да ни за что! Ладно, только за прощение, только ради Тэхёна. Господи, спасибо Тебе за то, что Ты послал Тэхёну конченый кнопочный телефон с разбитой камерой, Ты спас мне жизнь! Потому что, появись это на YouTube, Юнги бы позора не вынес. А Хосок, в общем-то, очень даже мог бы такое провернуть, и простил бы лишь тогда, когда под видео Юнги появилось бы с сотню комментариев! Нет, Тэхён так и держится за метлу, чуть на неё опираясь, глаза широкие, полны конфуза, непонимания; это не похоже на Юнги, хотя, об этом утверждать сложно. Он уже не знает, кто Юнги такой. Он уже давно не тот мальчик, не тот его хён, с которым они когда-то провели самое лучшее лето в Тэхёновой жизни. Чан-и, на самом деле, спасает ситуацию, гарцуя вокруг Юнги с радостным и заведённым лаем. Если с Тэхёном не выйдет, он хотя бы сможет всё списать на игру с Чан-и, ведь так? Это снизит коэффициент идиотизма на Юнгиев счёт в глазах Тэхёна, по крайней мере, должно. Ведь сам Тэхён разговаривает с теми же цыплятами в курятнике и уточками на озере… Так почему же Юнги нельзя просто взять и побеситься с Чан-и под песню о чёрных башмаках? Ну, по крайней мере, на лице Тэ застревает искреннее удивление, которое держится там же, стоит Юнги в ходе телодвижений невзначай перехватить его руку и потянуть на себя. Метла падает куда-то в сторону, стоит Тэхёну разжать пальцы — Юнги мягко цепляется чуть ниже его локтей и пытается заставить Тэхёна задвигаться с ним в малость несуразный такт. С непривычки, Тэ немного какой-то деревянный в его руках, слабо отвечает на координацию, чуточку заторможено. Чан-и всё так же кружит вокруг них, звонко гавкает, по-своему «подпевая» певцу, когда Юнги заносит их руки над головой и пытается неуклюже прокрутить Тэхёна на месте — выглядит, должно быть, максимально странно, учитывая то, что Тэхён его выше. Тэхёновы щёки становятся смущённо-румяными, как только тело потихоньку начинает отвечать. Какая-то часть его всё ещё находится в замешательстве, но чувствует себя менее скованно… И это подмечает Юнги, думая, что он на правильном пути, ведь то, что краешек Тэхёновых губ изогнут — хороший знак. Хороший же, да? Юнги не назвал бы себя профессионалом аж никак, он пасовал каждую школьную дискотеку, и без особого желания ходил в клуб — мелкие тащили, так упрашивали, что аж плакали. Вот, Чимин с Чонгуком — это уровень… А Юнги… Нет, он такие вещи делать не умеет. Но… Тем не менее… Тэхёнова большая, неистово жаркая, мозолистая ладонь покоится в его, вторая ладонь у Тэхёна на талии… Шаги спутанные, а каждое наступление на чью-то ногу то и дело вырывает у двоих всё более и более застенчивые улыбки. Если Тэхён сейчас спросит, что на Юнги нашло, тот не сможет предоставить ответ, у него такового не имеется. Поэтому Юнги безумно рад, что Тэхён не спрашивает, двигаясь всё так же робко вместе с ним, хоть и ощущается — подневольно. Но весь этот чуждый Юнги балаган, кажется, того стоит. Тэхён робко улыбается, прячет взгляд, потирает при возможности сильно покрасневшие уши… Юнги думает, что без присутствия Чан-и он бы сам не справился — с псом рядышком было легче решиться на что-то, что ему просто максимально не свойственно; видимо, он и впрямь стоит почти на самом краю отчаяния… Он сильно обидел Тэхёна, и у него просто истекли все идеи по части того, как это исправить. Состояние, стоит мелодии закончиться, становится каким-то подвешенным. Как следствие, они всё ещё не выпустили руки друг друга, и в Юнги что-то замирает в ожидании. Было ли это вообще чем-то? Хватило ли этого? Понял ли его Тэхён? Юнги не силён ни в словах поддержки, ни в извинениях, но, когда чувствует вину, понимает, что цена у прощения может быть слишком высокой. Это она? Или нужно больше? Если попробовать провернуть то же со следующим треком, будет уже совсем не то, что нужно… Тэхён смотрит куда под ноги, его улыбка медленно меркнет, одни мышцы расслабляются, а другие наоборот — сковываются напряжением. Он выпутывает свои запястья из несильной хватки Юнги и делает шаг назад. Нет… Неужели?.. А затем и глаза наконец поднимает на него, те самые, огромные, несчастливые, сигнализирующие Юнги о том, что даже этого — недостаточно. Тогда, что ещё сделать — будет в юрисдикции Юнги? Тэхён молча возвращается к тому, чем занимался — уборке амбара, оставляя Юнги в недоумении. Но Юнги на месте долго не стоит, он стискивает кулаки и с мрачно-разозлённым лицом выходит на улицу под дождь, громко и смачно прикрыв за собою шатающиеся на петлях двери, — Тэхён провожает его изумлённым взглядом, немного испугавшись такой реакции своего хёна. Юнги не знает, от чего так взъерепенился, в последний раз он был так взбудоражен из-за Хосока, может, ещё из-за родителей, а в остальном его считают весьма хладнокровным и рассудительным. Так от чего же кровь так закипает внутри при виде такого Тэхёна? Почему? Почему ему так тяжело даётся заслужить прощение?

***

Юнги наблюдает за Тэхёном несколько последующих дней, пытаясь хоть как-то узнать его получше: распознать, в какие фазы дня он выглядит чуть более счастливым, чем в остальные, установить «приемлемые» часы для вербального контакта, понять, что становится причиной его радости, а что — боли. Перед новой попыткой попросить прощения нужно хорошо подготовиться, потому что Юнги до сих пор не прощён, а оставить всё так, как есть, он не намерен. У него ещё есть время, чтобы вернуть Тэхёну его взбалмошность. Он стал инициатором того, что Тэхён теперь такой, — ему и исправлять всё. Этим утром снова запредельно солнечно, аномально жарко, и Тэхён выжимает из «хорошей» погоды по-максимуму: собирает вишни, мается в саду с цветами, пилит ветки яблони, пропадает на конюшне… Юнги играется кончиком языка с зажатым между зубами стебельком травы, скрестив на груди руки и опёршись о стенку дома под тенью крыши веранды. Взгляд маленьких сосредоточенных глаз от движения к движению прослеживает действия Тэхёна, который сгребает спиленные ветки на небольшую тачку, двигаясь от дерева к дереву в саду у дома. Мальчишка ловко порхает птицей, снова весь сосредоточенный на своём задании на день, стараясь не обращать внимание на то, что его то и дело буравят взглядом. И их взгляды почти пересекаются, когда в кармане Юнги внезапно вибрирует телефон. Надежда, но мир не спасёт: что там, как дела? Надежда, но мир не спасёт: Тэхён-и всё ни в какую?

с каких пор ты говоришь о нём в уменьшительно-ласкательном ключе?

и, нет, пока никак

он то ли максимально упёртый

то ли его грызёт что-то посильней обиды на меня

Надежда, но мир не спасёт: он мне нравится

ты его даже не знаешь

Надежда, но мир не спасёт: я бы с ним познакомился

он бы не стал с тобой спать

он не из нашей шарашки, мы не в одной команде

Надежда, но мир не спасёт: 🙃 Надежда, но мир не спасёт: эй, я не всегда знакомлюсь с людьми Надежда, но мир не спасёт: чтобы потом с ними потрахаться Надежда, но мир не спасёт: чтобы сделать это, мне иногда и знакомиться не нужно Надежда, но мир не спасёт: к тому же, почему ты так уверен, что он не такой?

чувак, его воспитывала бабушка, у которой ещё те

традиционные понятия об институте семьи

Надежда, но мир не спасёт: я бы с ним познакомился, чтобы просто общаться

зачем?

Надежда, но мир не спасёт: меня привлёк человек Надежда, но мир не спасёт: который не прощает самого Мин Юнги Надежда, но мир не спасёт: 😅

🙄

Юнги отрывается от переписки и натыкается на Тэхёна, бредущего в дом — бабуля позвала. Юнги заходит за ним тоже, но они расходятся уже в коридоре: мальчишка Ким направляется в гостиную к бабушке, а Юнги следует на кухню и наливает себе в хрустальных стакан немного холодного чая с мятой и лимоном; на тарелке у стола всё ещё остывает свежеиспечённое печенье с вишней. Он делает небольшие глотки, но останавливается — в гостиной делается какой-то кипишь, и становится ясным, что это из-за звонка — редкого звонка Тэхёновых предков, который, похоже, ожидаемой радости никому не приносит. Юнги воровато прислушивается хотя бы к Тэхёновым «почему?» надломанно-шумным голосом, он проделывает тихие шаги к коридору, и носки разительно приглушают шлёпанье его пяток по старым доскам паркета. — Вы же обещали, что хоть в этом месяце приедете… — доносится до Юнги расстроенный голос. А затем тишина, означающая, что по ту сторону трубки пытаются что-то выдавить в ничтожное оправдание. Тэхён, похоже, очень ждал приезда семьи в этом месяце… Они должны были приехать, у них ведь всё получалось… Они обещали, обещали, обещали!.. У бабушки же… У неё день рождения в конце месяца будет… Она собиралась приготовить дакбоккымтан и кактуги… — Тэхён-и… — бабушка пытается его как-то успокоить ласковым голосом. — Ничего… Ничего страшного… Но для Тэхёна это не просто страшно. Он бросает на диван трубку разгневано и сжимает пальцы в кулаках. Для него это не просто страшно, это до неистового возмущения оскорбительно! — Тэхён-а!.. — бабушка пытается подойти к своему внуку поближе, мягко взять за напряжённую руку, но мальчишка срывается с места ещё до того, как она успевает к нему прикоснуться. — Милый… — Я в сад, пока дождь снова не зарядил, — предупреждает он ровным тоном, в котором неимоверно сквозит холодом обиды. На выходе из комнаты, в коридоре, они с Юнги встречаются снова — Тэхён, немного не рассчитав координацию, вписывается в него плечом, поднимает уже мокрые, растерянные глазища на преграду впереди, которую минует, не удосужившись даже извиниться. Нужно уйти, нужно отвлечься, нужно прекратить надеяться на что-то. Он им не нужен. И бабушка им не нужна. И эта ферма тоже не нужна. У них там, в большом городе, своя жизнь. Юнги несколько секунд мешкает, тупо моргая мальчишке вслед. Будет глупо, очень глупо оставить Тэхёна сейчас одного, даже если сам Тэхён того хочет. Поэтому Юнги тут же следует за ним в одной лишь футболке, шортах и без головного убора, выходя из тени под лучи палящего солнца. Сейчас он не думает о том, что забыл с утра вылить на себя литр солнцезащитного крема, но начинает об этом вспоминать, как только чувствительную бледную кожу постепенно начинает жечь. Чёрт. Ладно. Сгореть для Тэхёна — значит, сгореть. Главное, рядом быть, пацану это наверняка сейчас нужно, как бы он ни закрывался ото всех и не считал, что в одиночестве справляться с чем-то подобным намного легче, чем с кем-то, кто выслушает. — Давай поговорим, — Юнги нагоняет его у того самого сада, и как злополучно, что они останавливаются не в тени кустистой груши, а прямиком под солнцепёком — сдуреть можно. А неприятных ощущений на коже всё больше, хочется её остудить, чем-то смазать, чтобы зуд сняло. Юнги ненавидит. Он терпеть не может чёртово солнце. Тэхён хватается за лопату — первое, что попадается на глаза, — не имея ни сил, ни желания толком посмотреть на Юнги. — Я не особо хочу разговаривать сейчас, хён. — Зато хочу я, — Юнги не даёт ему возможности закрыться в себе ещё больше, хватает его за узкие плечи и силой разворачивает на себя, потому что ему важно, чтобы то, что он собирается сказать, до Тэхёна дошло, а не пролетело мимо, как все эти дни, что он распинался. Тэхён носом шмыгает едва различимо, торопливо моргает, чтобы не разрыдаться перед Юнги. — Не хочешь разговаривать, тогда не делай этого, а просто слушай. Не то чтобы Юнги прям готовил свою речь… Он даже не знал, в какой момент попытался бы извиниться перед Тэхёном снова, но сейчас… Сейчас он просто не смог промолчать, остаться в стороне. — Я с первых дней относился к тебе по-скотски… — Я уже раз десять тебе сказал, что мы это проехали, хён, — мальчишка Ким тут же его перебивает, пытаясь скинуть с себя чужие руки. Но хватка Юнги только крепчает, тон голоса становится более жёстким: — Не перебивай, я ещё не всё сказал, — и Тэхёна от такого напора почти передёргивает. Лисий взгляд Юнги смотрит на него чётко, от него то ли спрятаться хочется куда-то, хотя бы руками, то ли всё больше и больше падать в зрительный контакт, как в гипноз. — Ты всё говоришь, что ты не злишься, что мы это уже проехали… Но ты лжёшь даже самому себе, Тэхён. Ведь, на твоём месте, я бы так легко не прощал за те слова, и хорошо, хорошо, что ты их не прощаешь. Злись. Ненавидь. Кричи. Но в себе не держи это, ведь иначе ты в один день разорвёшься. У Тэхёна приоткрываются губы, мокрые ресницы дрожат, обрамляя чуть покрасневшие веки. — Ты… Ты не заслуживаешь того, чтобы твои родители так с тобой поступали… И не заслуживаешь того, что я тогда сказал… Я уже просто не знаю, как мне загладить свою вину, что мне нужно для этого сделать или сказать, но я продолжу искать это. У меня есть лето, чтобы сделать это — вернуть твоим глазам блеск. Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь, не могу привезти сюда твою семью и отвечать за их безразличие. Но я могу отвечать за себя. Мне не стыдно будет сказать, что твои предки — самые холодные и бездушные люди, каких ещё стоит поискать. Мне не стыдно будет признать, что я веду себя порой, как тот ещё засранец, и у меня не самый лёгкий характер. Я не стану оправдывать их поступки, и свои тоже, потому что… Голова начинает кружиться… — Потому что я полностью заслуживаю, чтобы меня не прощали за те слова… — Хён?.. — Я не закончил… — во рту становится как-то сухо, ноги малость подкашиваются. Сердце как-то бьётся быстро… — Хён… Твоя… Твоя кожа… — Тэхён обращается к нему растеряно, ужаснувшись. Юнги знает — она уже красная. Солнце влияет на него быстрее и сильнее, чем на остальных, обычных людей, тем более, если он выскочил под лучи без тщательной обработки открытых участков. Так жарко… — Но я… — он пытается как-то сглотнуть и не терять сосредоточенной на Тэхёне фокусировки взгляда. — Я здесь… Рядом с тобой… И ты… Ты всегда можешь… Поговорить со мной… — Юнги… — Я не заменю тебе семью… И я… Тело горит… — Ничего не могу сделать другого… Кроме как быть тут… — Тебе же… Тебе же нельзя находиться на солнце! — Тэхён обеспокоенно перехватывает его за покрасневшие руки. — Хён… — Это… — Юнги улыбается ему слабо, чуть приподняв уголки кошачьих губ. — Это ничего… Ноги не держат… — Всё в порядке… Тэхён-и… П-прости… — Хён, тебя шатает! Несколько последних дней было неистово жарко; наверное, у него просто тепловой удар. В глазах темнеет… — Прости меня за… — Хён? Хён! Юнги не чувствует, как падает. Собственное тело кажется таким невесомым… Однако чьи-то руки всё же не позволяют ему соприкоснуться с землёй. — Хён, что с тобой?..

***

Складывается впечатление, словно его пережевали и выплюнули, а затем снова пережевали и опять выплюнули куда-то на эту кровать, а затем бережно накрыли чем-то похожим на одеяло. Юнги приходит в себя с надсадным выдохом, регистрируя, что собственное тело какое-то неповоротливое, отвратительно липкое и холодное. И во рту гадко как-то. Из-за голода, наверное. Мозг ещё не совсем функционирует полным ходом, поэтому нашедший взглядом Тэхёна у края кровати Юнги продолжает на него тупо пялиться, моргая ресницами несколько продолжительных мгновений. Отмотаем назад к тому, как всё произошло, почему он чувствует себя так, как будто по нему проехались сотни машин на автомагистрали в долбаный час-пик. Юнги помнит неистовую жару — дышать из-за влажности аж сложно. И солнце он помнит, причиняющее жжение нежной бледной коже. Осмаленным петухом. Вот, кем Юнги себя ощущает сейчас. Сваренной лягушкой. И Тэхён — весь расстроенно всполошенный, встревоженный, то ли ещё обиженный, то ли уже всё простивший и наивно переживающий, ловящий своего хёна в грязные от земли руки. О боже. Юнги потерял сознание, да? — Хён?.. — Тэхён придвигается немного поближе, улыбается ему робко, глаза сияют от радости. — Ты наконец пришёл в себя. Юнги облизывает губы кончиком языка, пытаясь приподняться хотя бы на локтях; бесполезно. — Ты два дня мучился от лихорадки, тебя тошнило… — мальчишка Кимов пожимает плечами, и… Оу. Так, вот откуда этот неприятный привкус во рту. — Бабуля говорит, ты получил тепловой удар… Ещё и под солнце вышел без защиты… Мы смазали лечебным кремом все ожоги. Удивительно. Удивительно, что Юнги и не ощущает дискомфорта — о нём позаботились. — Спасибо… — Как ты себя чувствуешь? — Тэхён внимателен до мелочей, но старается сдерживаться и не напирать. — Как поджаренный червяк, — Юнги смеётся в ответ глухо. В комнате витает приятный аромат еды, что покоится на столе у окна: бабушка приготовила что-то тонизирующе, какой-то вкуснющий-вкуснющий миёккук из водорослей вакаме, специально для Юнги. Персиковый лимонад с сиреневым печеньем из смородины прилагаются на десерт. Сиреневое. Тут какая-то особая любовь к фиолетовому цвету. Разбушевавшиеся в желудке львы должны подождать — сначала нужно почистить зубы и помыться желательно, потому что от Юнги, мягко говоря, попахивает. Шутливый ответ имеет должный эффект — Тэхён улыбается ему шире, добрей, о т к р ы т е й. Если Юнги уже шутит, значит, дело идёт на поправку. — Я рад, что тебе лучше, хён… — Тэхён молвит это тише обычного, изрядно краснея в ушах — аж светятся. Рад? — Ты давно тут сидишь? — на самом деле, Юнги и не думал, что очнётся и увидит тут Тэхёна. Это напоминает ему то первое время по приезде на ферму, когда Тэхён уже находился в его комнате с завтраком в руках и неуёмной энергией, дожидаясь момента, когда Юнги лениво разлепит со сна веки. Только сейчас всё желанней, приятней. — Ну-у… — мальчишка скромно закусывает губу, мнётся, словно сомневается, чтобы только его ответ не посчитали слишком навязчивым. Его не посчитали слишком навязчивым. Юнги внимательно за ним наблюдает, анализирует атмосферу, старается прочитать комнату и общее настроение. В голову почему-то приходит мысль, что его эпичный недуг принёс пользу там, где её не ожидалось. По крайней мере, Тэхён с ним снова мягкий, снова какой-то ласковый, обеспокоенный, заботливый. Не такой подвижный и неусидчивый, как в самом начале, но со всеми хорошими качествами, которые в нём стали привычными для Юнги. Здорово видеть его здесь. Разговаривающим с ним, принёсшим ему суп так заботливо. Здорово не чувствовать это извечное напряжение. Юнги не просто ощущает прощение. Целое покаяние! — Я практически всё время здесь был… Смазывал воспаления на твоих руках и лице… Менял холодный компресс на твоём лбу, когда он делался тёплым, пытался сбить жар… Воду тебе давал… И… Ведро тут было, когда тебя тошнило… Пожалуй, Тэхён уже видел Юнги просто всяким: что блюющим остатками завтрака, что вываленным в коровьих экскрементах. После такого уже ничего не страшно. Хоть свадьбу отыгрывай! — Ты был тут всё это время?! Тэхёна аж подкидывает от прущей наружу экспрессии: — Конечно! Я очень волновался за тебя, хён! Волновался? — Тебя привезли сюда здоровым, а я не углядел, и вот ты схлопотал тепловой удар… — Ты не виноват, — тон голоса становится более кряхтящим, когда Юнги применяет все остатки нааккумулировавшихся сил, чтобы приподняться и сесть, выпрямив спину и свесив с кровати ступни. А? На нём носки с символикой «Даров Смерти»? Тэхён и носки ему сменил? Как мило… Стой! Он же не сменял ему тру?.. — Тебе не нужно прослеживать каждый мой шаг. Я хён, и это, вообще-то, моя обязанность заботиться о тебе как о моём донсэне. Ты кушал за это время? Нормально спал? Я не хочу, чтобы твоя бабушка на меня ругалась. Тэхён, конечно, от этих слов знатно просиял, но возразить всё-таки нужно: — Но ты у меня в гостях, хён. Так что мне нужно было заботиться о тебе лучше. Ну, очевидно, Тэхён был занят чем-то другим, и Юнги его не винит. — Так что я буду очень благодарен, если мне не придётся отдуваться перед твоей мамой снова. Что? Тэхён разговаривал с мамой Юнги??? — Не делай так больше, — не звучит угрозой, но всё равно воспринимается как предупреждения. Улыбка с губ Тэхёна куда-то пропадает, и он отворачивается от Юнги, вернув себе остатки гордости на лицо. — Не надо делать это… Из-за меня. Юнги окидывает взглядом кожу на своих руках: местами на них всё ещё поблескивает мазь, а где-то присутствуют повязки с мило завязанными бантиками поверху. — Я бы сделал это ещё раз. И Тэхён оборачивается к нему, немного ошарашенный, моргает чуть приторможенно этими своими пушистыми-пушистыми ресницами и приоткрывает рот. — Что?! Зачем? — Это позволило мне сказать то, что я хотел тебе сказать, Тэхён. Хотя, я собирался сказать ещё больше, но шлёпнулся в обморок… — Юнги улыбается ему своей дёсенной улыбкой, пытается как-то продемонстрировать этим, что всё, на самом деле, хорошо. Ну, подумаешь, кожа обожглась, сознание потерял. Не велика беда. Велика, конечно, но не больше, чем то, во что это в итоге вылилось: Тэхён здесь, сидит рядом, принёс ему покушать и всё это время ухаживал за ним. — И, пусть я пребывал в предовощном состоянии, я имел в виду каждое слово, что сказал. Ты не заслуживаешь такого отношения ни от меня, ни от родителей. Тэхён смотрит на него со звёздами в глазах — ещё не такими яркими, как того самого первого дня лета, когда Юнги к нему приехал, спустя так много лет… Нет. Те звёзды погасли, а вместо них родились новые. Маленькие ещё совсем, но обещающие сиять ярче предыдущих. — Это… Это пустое, — Тэхён пытается как-то сбросить всю важность своей проблемы и заострить её на том, что Юнги из-за него пострадал, однако его тут же останавливают: — Нет, Тэхён, не пустое. Юнги позволяет себе даже немножко большее: раз Тэхён сомневается, нужно как-то его переубедить, и в голову не приходит ничего лучше, чем накрыть ладошку Тэ своей, — что Юнги и делает. Осторожно так, мягко, вызывая у младшего мальчика лёгкую дрожь и необходимость опустить взгляд туда, на место неожиданного, но такого необходимого физического контакта. — В мире много обмудков, и ещё не раз тебе могут сказать какие-то дурные слова. Не терпи их, не принимай, как должное. Защищай себя, хорошо? — Юнги ожидает от него хоть какой-то реакции, хотя бы молчаливого кивка. — А ещё лучше, сразу бей по лицу. Синяки на теле пройдут, а вот раны на душе заживут не так скоро. — Даже ты? — Тэхён тихонько сглатывает. — Даже ты можешь сказать? Юнги так не думает, теперь он намеревается стать более осторожным в своих высказываниях. Всё это — часть Тэхёна, и к этому нужно привыкнуть, нужно это принять. Однако предупредить и дать гарантию тоже нужно: — Уж тем более! — Юнги пробивает на хрупкий смешок, заканчивающийся тёплой улыбкой. — Я разрешаю тебе заехать мне по лицу садовой лопатой и надрать мою задницу граблями. В следующий раз, если я тебя оскорблю, заставь меня устроить Северу банный день, идёт? Эта лошадь изобьёт Юнги копытами раньше, чем позволит ему к ней подойти, так что это послужит неплохим наказанием, если что. Хорошей мотивацией к тому, чтобы не допустить вообще чего-то подобного. — Ты же не нравишься Северу… — Именно, — Юнги кивает ему с лукавым взглядом. — А насчёт родителей… — Ты тогда сказал мне слова, какие мне было нужно услышать… Спасибо, хён! — Тэхён двигается к нему довольно резко, распахивает руки и берёт Юнгиево тело в кольцо крепких объятий. — Я-я, ты что делаешь, мелкий? — первая реакция на то, как к нему так близко жмётся чужое тело. Понятное дело, его Юнги в ответ обнимает совсем не сразу, и у этого есть причина — сам бы себя таким, скунсоподобным, обнимать не стал. — Обнимаю тебя… А что? — лепечет Тэхён низким голосом в изгиб хёновой шеи. — А то, что я не мылся парочку дней, блевал дальше, чем видел, я до мерзкого потный весь. И, будь я на твоём месте, не стал бы жамкаться с таким человеком, а перед контактом, как минимум, направил бы его в душ и заставил трижды почистить зубы под собственным чутким руководством. А уже тогда можно было бы и поговорить о каких-то там обнимашках. — Мне всё равно, — гундосит Тэ в ответ, и тогда чужое тело прижимается к Юнги ещё плотней. — Не так уж ты и воняешь, хён. — О, ну, спасибо за комплимент. Выйду из душа, так вообще буду, как новенький. А сейчас отпусти меня давай, а то задушишь совсем, — кряхтит Юнги почти ему на ухо. — А можно будет тебя обнять после душа? — Тэхён держится за него всё так же сильно, как будто принятие решения отпустить напрямую зависит от того, насколько положительным и приемлемым будет ответ. — Я подумаю над этим. — Но мне мало, я хочу ещё! — Хорошего понемногу. — Хён! — Ой, ну ладно! Ладно. Будут тебе обнимашки, только не задуши меня. Мёртвые, конечно, не брыкаются, но мне ещё хочется пожить, — фыркает Юнги пытаясь самостоятельно подняться. Тэхён подрывается из своего положения с радостной припрыжкой и благоговейно открывает перед Юнги двери. — Бабуля будет очень рада узнать, что ты очнулся! У нас на ужин будут пянсе! — Супер. Тэхён дёргается лихорадочно, словно только-только что-то вспомнил: — О, и, хён! Эм… Тебе звонили твои друзья… М-м-м… «Н-Намджунипер»… «Чонгучка-липучка»… — Оу… — Будь у тебя мой номер, я даже боюсь представить, как был бы я подписан в твоём журнале контактов. «Тот пацан из деревни»? «Рис, лопата, комары»? «Лето, которое я не помню»? — Больше всего тебе писал и звонил кто-то под контактом «Надежда, но мир не спасёт». Хосок, ну, конечно… — Ты ответил ему? — Что?! — Тэхён сразу же краснеет, словно его поймали с поличным. — Конечно, нет, хён! Это же твой телефон, как я могу его касаться? — из него льётся поток нервных слов в оправдание. — Я просто видел имена на дисплее… Но я бы ни за что!.. — Расслабься, я не был бы зол, если бы ты кому-то из них ответил, — улыбка выгибает кошачьи губы. — Что? Почему? Это же… Личное… — Ну, Хосок, например, давно хочет с тобой познакомиться. И Чимин-и, как я понял, тоже хотел бы узнать побольше о тебе. Реакцию Тэхёна не совсем понять: это радость или паника? В любом случае, любопытство здесь точно ощутимо. — А теперь я в душ и кушать, а то голодный, как кошмар… — Тогда я ещё паджон тебе принесу, пока ты мыться будешь! — Я лопну. — Это не обсуждается, хён. Одна кожа да кости. Юнги хочется ответить ему чем-то возмутительно-язвительным, но он вовремя прикусывает язык: всё-таки желанием получить по лицу копытом от Севера он не сильно горит.

***

Тэхён тащит к Юнги в комнату табуретку, вырядившись, наверное, в лучшее, что у него есть. Перед Юнги он уже ударил лицом в грязь, и не особо хочется повторить тот же фокус с кем-то. Не особо хочется показаться в чьих-то глазах явным сельским мальчиком. Что ж, подготовка Тэхёна к знакомству с Хоби вынуждает Юнги нахмуриться, однако, к счастью, никак это не прокомментировать. Похоже, Тэхён не нуждается в нотациях, его и так мелко потряхивает от волнения. — Он… Он точно хочет со мной познакомиться? — наверное, он переспрашивает это уже в сотый раз, как будто со сто первым ответ Юнги как-то неожиданно станет отрицательным. Тэхён заискивающе смотрит на Юнги, робко обхватывает свою коленку в самых приличных джинсах, какие только удалось откопать в шкафу. Смешно, когда в сравнении с ним Юнги даже толком не причесался ещё с утра, сидит перед ноутбуком в пижаме и смешных носках с коноплёй. Лицо ещё немного опухшее после сна, не то что Тэхён, вставший в пять утра, чтобы вымыться тщательно и настроиться на что-то хорошее. — Шутишь? Он мне мозг последние недели выедал этим. Ты переживаешь? — Немного, — и Юнги дарит ему дёсенную улыбку за честность. — Не переживай, он тебе понравится. Он очень классный и весёлый, а иногда даже слишком, поэтому я попросил его быть немного поспокойней… Хоть на то время, пока мы будем все общаться. — А если я ему не понравлюсь? — На этот счёт тоже не переживай, ты понравился ему заочно. — Но, как? — Тэхён от него не отлипает с расспросами, поэтому Юнги делает глубокий вдох и набирается терпения. — Ну… Мы… Много говорили с ним о тебе. За что ещё раз прости меня, — Юнги торопливо извиняется перед ним в очередной раз. — Но, ты не должен переживать, правда. Веришь или нет, он везде защищал тебя там, где я мог сказать что-то обидное. — Он же меня совсем не знает… И он меня… Защищал? — тихим и изумлённым голосом интересуется у него Тэхён, искренне не понимая, как можно вступаться за человека, которого совсем не знаешь. — Почему? — У Хоби есть уникальная способность вправлять мне мозги. Ещё, может, вы с ним где-то похожи, и поэтому в нём взыграл инстинкт защитника, — Юнги пожимает плечами, закусив губу. Признаться, сейчас, когда Тэхён принимается так докапываться до сути дела, Юнги уже и сам начинает не понимать, что сподвигло Хосока быть таким гипер-опекающим на Тэхёнов счёт. Однако он не оспаривает это и считает правильным; ему была необходима подобная взбучка, чтобы посмотреть на вещи под другим углом. Посмотреть иначе на самого Тэхёна, что застенчиво прижимает плечи ближе к шее, делается всё меньше и меньше по мере того, как скоро настанет время созвониться с другом Юнги по видеосвязи. — Вы, должно быть, близки… — Тэхён опускает голову на свои голые ступни, взгляд невинно-грустно-потерянный. Он не может похвастаться перед Юнги наличием похожего друга. Дети в соседней деревенской школе почему-то не особо стремились как-то дружить с ним, а к этому моменту, все ребята, скорее всего, уже давно перебрались жить в город. Один Тэхён остался здесь. — Сейчас — да. Он мой лучший друг, которому я могу доверить всё. Но так было не всегда. Мы очень долго не сходились ни характерами, ни мнениями, много ссорились… Я часто фыркал о том, что же такой громкий, неуёмный, амплитудный человек забыл в нашей компании. Его было так много, и он был везде. И у меня голова от него часто болела. Наши общие друзья помогли нам всё решить между собой и прийти к миру. И я понял, что именно та взбалмошность, шумность, юродивость — была сутью Хосока, а всё, что я делал, это просил измениться ради меня. Сейчас я люблю его таким, шальной головой, каким он есть, и ничего бы в нём не изменил, ведь именно всё это делает его моим Хосоком. Для него я занудный, ворчащий, вечно всем недовольный хён. И он тоже к этому уже привык. — Ворчать ты точно умеешь, хён, — уголки губ Тэхёна растягиваются в прямоугольник, и Юнги бы сейчас возразил на это руганью… Но нет. Не тогда, когда Тэхён так улыбается. И не с Тэхёном в принципе. — Умею, — ему приходится глухо согласиться, отвернуться и спешно разобраться с жаром смущения, что мощной волной хлынул к щекам. Когда Хосок наконец выходит на связь, Юнги краем глаза отслеживает реакцию Тэхёна — не сложно заметить, как внутри мальчика как будто что-то подобралось, стоит смуглому лицу Хосока появиться почти на весь экран. Тэхён немного бледнеет, громко сглатывает, и Юнги не находит ничего лучшего в успокоение, чем коснуться Тэхёнового предплечья, пригладив по коже подушечками пальцев. Жест работает, как нужно, и Тэхёна чуток отпускает. Хосок, как и ожидалось, приветствует их шумно, задаёт по девять вопросов за раз, и Тэхён даже немного теряется, не зная, на что ответить первым. — Не пугай мне мальчика, Хоби, — Юнги проговаривает на одной ноте. Закатив глаза, но, на самом деле, не имея ничего прям серьёзного. — Всё хорошо, — тут же оправдывается Тэхён тихо, стараясь не выказать ещё больше волнения, чем уже показывает. И даже то, как он пытается звучать — очень близко напоминает столичный говор. Тэхён хочет понравиться… «Господи, какой ты очаровашка, Тэхён-и, — улыбка Хоби очень похожа на «сердечко», и это почему-то только добавляет спокойствия Тэ. — Меня бояться не нужно. Можешь называть меня хёном. Я очень рад наконец познакомиться с тобой. Юнги-хён, ты почему мне не сказал, что Тэхён-и такой очаровашка?» — Хотел, чтобы ты сам об этом узнал, — Юнги лишь удобнее располагается на своём стуле, откинувшись на спинку. Ближе к середине разговора Тэхён чувствует себя достаточно уверенным в себе, чтобы отвечать чем-то побольше парочки скованных словосочетаний. Его предложения обширные, яркие, экспрессивные… А всё потому, что Хосок всегда, рано или поздно, располагает к себе. Юнги, что большую часть разговора остаётся немного в стороне, не слишком-то и опечален этим фактом. Пусть общаются. Тэхёну. Тэхёну это необходимо. «Знаешь, если Юнги-хён тебя ещё раз обидит, — Хосок придвигается поближе к камере и смотрит через неё на скрестившего на груди руки Юнги, — я официально разрешаю тебе его стукнуть». — Эй! — Юнги тут же осанится, недоумённо глядя на Хоби в ответ. «Такую булочку мне обижать будешь?» — Я же извинился! Тысячи раз! — Ничего, Хоби-хён, — Тэхён скромно кивает ему. — Я уверен, Юнги-хён больше меня не обидит. «А если обидит, сразу скажи мне». — Ты ничего мне через экран не сделаешь, — спокойно чеканит Юнги. «Зато будет стимул тебя навестить, хён». — Ты сюда не доедешь, заблудишься, — аргументирует Юнги, пройдясь кончиком языка по губам. «Когда человек целеустремлён, вряд ли его что-то остановит». Не то чтобы Юнги хотел бы это как-то проверить. Нет. На самом деле, он рад, что есть кто-то, кто согласен вот так защищать Тэ. Возможно, и сам Юнги стал бы за него вот так намертво заступаться, обижай его кто-то другой. Тэхён может быть надоедливым, навязчивым, не знающим границ, до неприличия простодушным, простофилей, но внутри он очень чуткий, нежный, впечатлительный. У него хрупкая, чувственная натура, которую легко задеть. Поэтому, если Юнги ещё раз хоть как-то обидит Тэхёна, в первую очередь, ещё до Севера и Хосока, он сам себе заедет за такое по лицу. Тэхёну, похоже, действительно нравится Хосок, и это не может не радовать Юнги. Хосок нравится абсолютно всем, и даже для тех, кому он отвратителен, лишь дело времени, чтобы пасть перед его обаянием на колени. Юнги, конечно, не на колени, но тоже пал. Ниц. Сломался под гнётом неожиданной отзывчивости и серьёзности. И перед Тэхёном он испытывает что-то похожее. Только мощнее. В несколько раз мощнее. — …И у нас на ужин будет сундубу-ччигэ, — Тэхёну остаётся только в ладошки хлопнуть от радости. «Сундубу-ччигэ? Юнги-хён, а ты там, я смотрю, не голодаешь», — насмешливо продолжает Хосок. — Что ты? Мы с бабушкой заботимся о том, чтобы хён хорошо кушал! — мальчишка наивным образом принимает издёвку Хоби за чистую монету — упрёк в том, что его так плохо кормят. — А ещё мы собираемся открыть банку варенья из сосновых шишек, — он заговаривает в экран шёпотом, как по секрету, который может доверить только Хосоку. — Но хёну не говори, ладно? Кажется, ему не особо нравятся бабулины варенья. — Что?! — Юнги тут же накидывается на него с возмущением, пытаясь как-то выгородить самого себя. — Ничего подобного! Мне нравится её консервация и прочее… — В первый раз ты посмотрел на вафли с сиреневым сиропом так, словно их доставили откуда-то с Урана. — Я не очень привык к тому, чтобы вафли были фиолетовыми, но затем я распробовал и мне понравилось! — оправдывается Юнги, как ни в чём ни бывало. — И тот одуванчиковый мёд… И чай из жимолости и мяты… Мне всё нравится! Так что это неправда! Хосок только вскидывает бровь, недоверчиво оценивая ответ Юнги. Неожиданно со стороны Хосока за спиной раздались приглушённые, но слышимые смешки, один из которых узнать Юнги не составляет труда. Чимин всегда смеётся как-то мягко, высокими нотками, и сейчас не угарает, как над стариковской шуткой Джина, нет. Сейчас он кокетливо хихикает, появляясь из-за плеча Хосока где-то там, в конце комнаты. И не один. Вслед за ним появляется Чонгук, что заставляет Юнги изрядно напрячься. Он просил Хосока повременить с той частью, в которой они тут все сознаются перед Тэхёном в нетрадиционной ориентации. И дело не в том, что можно воззвать к гомофобии в Тэхёне или ещё чему. Юнги бы просто не хотелось открывать этот секрет так, но, похоже, за него решили остальные. Чимин притягивает Чонгука за воротник, сжав ткань в обоих кулачках, и тянется за своим поцелуем, пока Хосок продолжает без умолку трещать о том, что Намджун сломал уже второй кондиционер в номере и где-то потерял паспорт. Юнги же осторожно, краем глаза, наблюдает за реакцией замершего Тэхёна, большим глазам которого предстала картина целующихся, м а т ь его, парней. — Хоби, мы отключаемся, — Юнги понимает, что уже поздно делать это, Тэхён и так всё увидел, но попытаться стоит. «Что? Но, почему?» — Я тут вспомнил, что нам нужно на конюшне убраться… Перед ужином. «Что?! Но сейчас едва одиннадцать!» — Вот как раз до ужина и управимся, — гнёт свою линию Юнги, поджав губы. «Ладно», — голос Хоби недовольный, он явно ещё не наговорился с Тэ. Сам же Тэхён, опустив голову, сидит тихонько, мыслями где-то в себе, и с Хосоком прощается как-то вяло, будучи, несомненно, сильно впечатлённым тем, что увидел за спиной у Хоби-хёна. Когда звонок заканчивается, тишина в комнате становится мучительно плотной, она даже ножу не поддаётся. Юнги рядом с ним не дышит, ожидает, скажет ли сейчас Тэхён ему что-то, прокомментирует ли он то, что видеть был не должен. Тэхён покраснел. Знатно. Кажется, и кожа на лице становится теплее на несколько градусов. Смущённый, прикусывающий губу, засутулившись на шаткой табуретке, что требует починки. Подкладывает вспотевшие ладони под ягодицы, обтянутые джинсами. — Т-Тэхён? — Юнги проговаривает его имя каким-то не своим голосом, то ли прошитый страхом, то ли нерешительностью самостоятельно спросить то, о чём хочет. Тэхён не должен был видеть Чимина с Чонгуком такими разнузданными. — Мне очень понравился Хосок-хён, — Тэхён наконец собирается обратно из того, во что рассыпался при последней картине, и дарит Юнги застенчивую, но тёплую улыбку. — Хён, а мы можем как-то ещё пообщаться с ним? Что? — Эм… Да, конечно. — Здорово! Спасибо тебе, хён, ты лучший! — он сейчас серьёзно радуется такому пустяку? Сколько же этому мальчику нужно для счастья? Это всё? Юнги смотрит на него ещё несколько мгновений всё-так же ожидающе. Это всё, что его интересует? И… Типа, вид двух сосущихся мальчишек никак не вызвал у него ни одного вопроса? Тэхён эти же мгновения ёрзает под чужим пытливым взглядом, а потом поднимается на ноги и выходит из комнаты, позабыв забрать табуретку. Юнги провожает его несобранным взглядом до двери и пялится на неё ещё какое-то время, когда зычный и низкий голос Тэ доносится уже откуда-то из кухни, где бабушка во всю готовит обед. Спрашивает, чем помочь. Ну, что? Вроде, всё прошло неплохо? Вроде. Юнги так хочется надеяться на это «вроде».

***

Часы показывают стрелками за полночь, тикая приемлемо тихо; за окном исполняют свою серенаду цикады, соревнуясь за ночную сцену со сверчками. Юнги не знает, почему ему не спится, почему крутится из стороны в сторону, запутываясь в простынях, пахнущих после стирки ароматизированным полоскателем для белья «Свежесть Альпийских трав». Вряд ли травы там так пахнут, но название красивое, ничего не скажешь. Да и запах приятный. Юнги в него носом и прикрывает веки, делая уже которую попытку провалиться в сон. Может, шарудение на крыше тому виной? Оно глухое и неяркое, и в общем-то сну не особо мешает, вот только внимание всё на нём как будто и сконцентрировано. Юнги громко выдыхает, перекинувшись на спину. Потолок кажется сейчас таким высоким-высоким… На него падает яркий лунный свет, делая каждый предмет в комнате различимый глазу. Юнги подбивает подушку, стараясь найти себе тему для раздумий; так и уснёт где-то посреди томительного умственного процесса, и разум наконец согласится на парочку часов здорового сна. Возможно. В дверь раздаётся тихий стук костяшками пальцев, заставивший Юнги приподняться на локтях и посмотреть в сторону выхода из комнаты. — Хён, ты спишь? — пониженным звуком голоса интересуется Тэхён. — Нет, — с тем же тихим тоном отвечает ему Юнги. И тогда металлическая ручка с тихим скрипом опускается вниз, разблокировав щеколду, и в образовавшийся проём с коридора просовывается маленькая карамельная шевелюра. — Не спится? — Есть такое. Тебе тоже? — Юнги принимает вертикальное положение, наблюдая за тем, как Тэхён проскальзывает к нему в комнату в пижаме: не по размеру огромная белая футболка и коротенькие шортики, являющие взору длинные и худые ноги, то тут то там побитые на острых коленках. — Да. И я хочу тебе кое-что показать, если не против, — Тэхён мнётся перед ним неуверенно, не совсем смотрит в глаза — наверное, ждёт, что ему откажут. — Ты хочешь показать мне это кое-что сейчас? — вскинув бровь, интересуется Юнги и, к облегчению Тэхёна, скидывает с себя одеяло, свесив с края постели ноги и коснувшись носочками пяток пушистого ковра. — Ну… Завтра, наверное, такого не будет, а сейчас ты не спишь… И я подумал… — Тэхён заговаривает с ним нервно, выдавая сбивчивые и нечётки отговорки одну за другой. — Я уже всё подготовил, хён! Не переживай! Подготовил? Юнги хмурится от невозможности предположить дальнейшее развитие событий. Тем не менее, он решает последовать прямиком за Тэ, что тащит его во мраке ночи с одним лишь фонариком в руках к лестнице, ведущей на чердак. Но на чердаке их путь не заканчивается — они выбираются на крышу дома. На чёртову крышу, где Тэхён уже постелил мягкий плед и принёс термос с едой. И несколько одеял, если Юнги вдруг замёрзнет. Луна, будучи превосходным источником света, добавляет всему этому шарма. И романтики. — Когда ты успел всё подготовить? — Юнги ему искренне изумляется. В его руки попадает бабушкина кукольная чашка из старинного сервиза. С какао — ещё горячим Nesquik. На полочке на кухне ещё есть шоколадные шарики, которые нужно заливать молоком на завтрак… — Ну, это было не так сложно… — Тэхён улыбается ему скромно, но широко, явно чуть оробев от того, что Юнги о ц е н и в а е т обстановку. И. И, Господи, что сегодня с небом? На нём ни облачка, ни тучки. И всё в звёздах щедро усеяно. Волшебство какое-то. — С метеорологами тоже договаривался? — Юнги проговаривает в шутку, усмехнувшись, и только ночной лёгкий ветер знает, насколько сильно Тэхён краснеет от похожих комментариев — аж кожа горит. — Небо — потрясающее! — Держи булочку, хён. Только осторожно, она с вареньем из сосновых шишек. — А я зубы не сломаю? — Не сломаешь, верь мне, — убеждает его в обратном мальчик, и Юнги ловит себя на искреннем доверии к нему, кусая лакомство и отправляя его в рот. Официально: это вкуснее всего, что Юнги когда-либо пробовал! Напоминает тягучий и густой мёд с лёгкой хвойной горечью. И шишки. Мягкие такие, совершенно необычные… И их тоже можно есть! — Что это у тебя там за бутылка телепается? — услышав звон из корзинки, в которой Тэхён продолжает копошиться, подаёт голос Юнги. — Это… — Тэхён мямлит с ответом, поджимает губы, словно не знает, как лучше преподать это. — Это… Мг… Вино из одуванчиков… Юнги почему-то тут же вспоминает Бредбери и его «Вино из одуванчиков». «Вино из одуванчиков. Сами эти слова — точно лето на языке. Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылке лето». Перечитать дико захотелось. Аж до трепета в кончиках пальцев. — Хён, ты… Ты пьёшь алкоголь? Я совершенно ужасен в таких делах, хотя делал это всего несколько раз при взрослых… Бабуля любит делать вино из одуванчиков… У нас в погребе есть ещё малиновое вино, вино из яблок, вишни и крыжовника, но одуванчиковое — моё любимое! Вот, попробуй! Тебе понравится! Юнги не знает, что может быть лучше, чем провести вечер вот так — укутавшись в плед, пить вино и соединять взглядом звёзды в различные рисунки, делиться ими с кем-то, кто лежит от тебя по правую руку, соприкоснувшись хрупким плечом. Ночь пахнет ветром, яблоками, прохладой и запахом ароматизированного средства от комаров. А ещё, именно сейчас, она пахнет Тэхёном — солнцем, хлебом и мылом не то с ландышами, не то с ромашкой. Молчание между ними становится на редкость уютным, хочется часами вот так лежать и таращиться на звёзды, пока не закружится голова. — Хён… — Тэхён в его сторону не смотрит, видимо густо краснеет, и только неспокойный голос помогает Юнги понять, что мальчишка собирается заговорить с ним о чём-то стыдливо-смущённо-откровенном. — Я могу?.. Я могу задать тебе пару вопросов? Ну, судя по отчаянному волнению в Тэхёновом надсадном выдохе, тематика вопросов явно будет не из лёгких, поэтому Юнги уделяет несколько мгновений, чтобы быть готовым ко всему. — Да, можешь. И складывается впечатление, что Тэхён уже жалеет о том, что собирается узнать. Лучше бы он молчал. Это не его дело. — Твои друзья… Тогда, когда мы разговаривали с Хоби-хёном… — застенчиво начинает Тэхён, но Юнги его тут же останавливает: — Прежде, чем ты задашь вопрос, я хочу сказать, что то, что ты видел, — нормально. Испытывать симпатию и чувства к человеку своего же пола — совершенно нормально, Тэхён. Не стоит ненавидеть людей лишь за то, как и кого они любят. Это их выбор, а любой выбор нужно уважать. — Хён, я и не думал… Ненавидеть. Просто… Я был, скорее, потрясён… — мальчик пожимает плечами. — Мне… Мне кое-кто нравится уже какое-то время… И я не знал, можно ли вообще вот так, а когда увидел поцелуй твоих друзей… Я понял, что не только я чувствую тягу такого рода. — О, так ты влюблён в кого-то? — мягко толкает его локтем в бок Юнги. — Я не думаю, что влюблён… Думаю, ещё нет… Но мне кое-кто нравится больше, чем должен… Я… Я обращаю внимание на то, на что обращать не должен: на то, как он взъерошивает волосы, как трепещут его ресницы, когда он моргает… На то, как по его тонкой шее стекают капельки пота… Он неуклюжий, его руки совсем не для здешних полей… Но это… Это самые красивые руки, что я видел… Какая хорошая детализация. Юнги не имел понятия о том, что Тэхёну кто-то нравится. Это парень из соседней деревни? — И я… Я не знал, что так чувствовать — нормально… С бабушкой я о таком не поговорю… С остальными членами семьи и подавно… У меня… Особо нет друзей. И… Поговорить о таком я могу лишь с тобой… — Тэхён прикусывает губу, опустив взгляд на свои подрагивающие руки. — Если ты не против… Я не настаиваю… — Всё в порядке, Тэхён-а. Ты можешь поговорить со мной об этом, — Юнги ласково кивает ему. — Я не знаю, что толком здесь сказать… Ты… Ты тоже целовался с?.. — он заминается, даже при слабом лунном свете можно заметить, какими скованными выглядят его плечи. — Ну… С мальчиками… — Да. Я с ними целовался, — спокойно сознаётся Юнги. — Моя борьба за обозначение своей ориентации не была простой, но много рассказывать я о ней не буду, там куча неинтересных моментов, в которых я себя просто накручивал. Казалось, я всегда ощущал что-то большее, чем влечение к телу. А потом я понял, что нахожу свою прелесть в человеческой душе, а не в том, какая длина ног у девушек или какие упражнения на ягодицы делают пацаны в тренажёрном зале. Услышав о девушках, Тэхён торопливо сглатывает и добавляет: — Но девушки мне тоже нравятся! У них… У них такая крошечная талия… И волосы длинные… Те актрисы из дорам такие красивые все… Девушки мне тоже нравятся, просто… Я чувствую больше симпатии к… Тому парню, да. — Господи, какой я идиот, — Тэхён тут же закрывает лицо своими широкими ладонями и стыдливо вздыхает. — Что?! — Юнги в недоумении косится на мальчика, чуть приподнявшись. — Айщ! Не нужно так думать и говорить. В мире будет куча людей, что могут и будут пытаться повлиять на твои убеждения, и сказать, что с тобой что-то не так. Но здесь и сейчас, Тэхён, я скажу тебе, что с тобой всё в порядке. Нет ничего плохого в том, чтобы испытывать влечение как к девушкам, так и парням. Не мне с тобой таким делиться, но, если тебе станет лучше, я уже имел дело с кем-то, кто очень сомневался в том, кто же ему всё-таки нравится больше. Чонгук-и прошёл сложный путь, а в конце понял, что любить и тех, и тех — нормально. И посмотри, где он сейчас: я ещё никогда не видел их с Чимином такими влюблёнными. Для них всё, как в первый раз, понимаешь? Ты и Чонгук-и — бисексуалы, и в этом нет ничего плохого. Тэхён всё ещё не отнимает рук от своего лица, предпочитая прятать и без того пристыжённый взгляд от Юнги. — Я идиот… — вторит он вкрадчиво, шёпотом. — Ты ценишь людей за их душу, а я — за внешность… Я такой дурак… У Юнги уходит несколько мгновений на то, чтобы переварить корень Тэхёновых переживаний. — Тэхён-а, послушай. Я не скажу тебе, по каким критериям выбирать, в кого влюбляться. Правильных нет. Ты чувствуешь так, а я — иначе. И ничего. Всё хорошо же… Тэхён на секунду обнажает лицо, чтобы допить своё вино, а затем снова закрывается за дверью импровизированного «домика». Какой он милый, Юнги невольно улыбается этому. — П-правда? Правда это нормально? Я считаю, что тот, кто мне нравится… — его речь становится медлительной — вино наконец ударило в голову и отразилось на скорости работы речевого аппарата. — Он очень милый… Очень добрый… А это совсем не про Юнги. Он ни то, ни другое. — И… Господи… У него такая красивая улыбка… Ну, вот… Я снова говорю о физическом… — Всё в порядке. Любить упругие задницы и красивую грудь — тоже хорошо. Мне это тоже нравится, только я не особо придаю этому значение, — хихикает Юнги, ощутив, как от лёгкого опьянения начинает покалывать в кончиках пальцев. Если он пьян лишь слегка, то Тэхёна рядышком с ним развезло знатно. Мальчику жарко, он как-то неуютно сжимает в пальцах ткань своей футболки, забывая о том, что ещё некогда прятал лицо. Взгляд немного мутный, движения заторможенные. Он… Он так быстро напился? Парочкой глотков домашнего одуванчикового вина? А такое вообще возможно? Похоже, да. — Хён… — М? — Юнги тихонько мычит в ответ, снова уставившись на звёзды. — У тебя… У тебя сейчас кто-то есть?.. Довольно неожиданно, но ожидать стоило. Что ж… — Нет. М-м-м… Сейчас у меня никого нет… А что? — Хоби-хён… Я думал… Вы так близки… — бормочет мальчик, поднося к губам чашечку, где некогда было вино, и с какой-то горечью осознавая, что она пуста. Они выпили всё, что было в бутылке. Кажется, Тэхён бы ещё выпил. Для храбрости. Её, даже в таком состоянии, недостаточно… — Что?! Я и Хосок-и? Пф! Нет-нет! Он заноза в моей заднице. Я за него убью, сяду и помру. Но мы не вместе, хотя и занялись разок петтингом… Но… Он мой лучший друг, не более. Тэхён почему-то больше расстраивается, чем радуется этому, но если спросить, в чём дело, — вряд ли в таком состоянии ответит. Хотя, наверное, только в таком состоянии спрашивать и нужно, ведь каком-либо другом Тэхён сгорит от стыда быстрее, чем скажет что-то разумное в пояснение. Поэтому Юнги не пристаёт со своей пытливостью и не заморачивается. Может, его так смутило неизвестное ему «петтинг», но слабо работающая под алкоголем интуиция всё-таки подбрасывает ему догадки одна за другой? Кто его знает? — Тогда я тоже не понравлюсь… Тому… Тому человеку… — вяло добавляет Тэхён, качнув головой. — Я шумный… Простодушный… И я… Я ничего такого не умею… — А я верю, что у тебя всё получится, — Юнги не знает, как лучше его подбодрить, он в таких делах не силён, а самая сильная поддержка от него исходит всегда на одних лишь эмоциях… — Конечно, я не могу обещать, что прям будет взаимность, и что нравящийся тебе человек спокойно ответит на твои чувства… — Ничего… Я… Я знаю, что я просто деревенский мальчик… Весь мой мир сводится к ферме… Бабушке… И полю… И… И я, наверное, может, не хочу влюбляться. Мне достаточно, чтобы он нравился мне… Да… Мне… Мне того достаточно… Ведь… Если я полноценно влюблюсь… Мне больно будет… В дорамах показывают, что расставаться всегда больно… — А в жизни всё ещё сложнее, — соглашается с ним Юнги; Тэхён на это улыбается ему как-то грустно. — Можно?.. Можно попросить тебя кое о чём?.. — скромно уточняет Тэ и придвигается чуть поближе, посмотрев на Юнги своим расфокусированным взглядом. — О чём? — Ты… Ты можешь научить меня? — мальчишка неловко прикусывает нижнюю губу и ресницами хлопает. — Научить чему? — Целоваться. Ты можешь научить меня? Выдох так и застревает Юнги в горле, из-за чего в последствие выходит какой-то уродливый зычный бульк, как только он снова начинает понимать, что происходит. Его мимолётное короткое замыкание принимают за отказ… Ну, либо, Тэхён тут же отказывается от своих слов, осознав, о чём вообще просит. — Л-ладно, прости… Забудь, что я сказал… Хён… — Тэхён… — Я… Много выпил… И голова уже не варит… Просто забудь, хорошо? Я, наверное, пойду спать… Уже поздно… — Я помогу тебе дойти тогда, — Юнги принимается как-то лихорадочно искать способы не дать этому вечеру закончиться вот так, с очень необычным предложением от мальчика, ещё не знавшего всех тонкостей и граней обычного п р и к о с н о в е н и я. — Уф… Колени мягкие, — констатирует факт мальчишка, пытаясь занять стоячее положение. — Стой, осторожно. Там край недалеко, упасть можешь, — Юнги крепко подхватывает его за руку, прислоняя поближе к себе. — Хён… — жарко выдыхает мальчик ему в макушку. — Ты такой тёплый… И держишь меня так крепко… Ты такой крутой! Такой крутой! Доставить Тэхёна до его комнаты — то ещё удовольствие. — Я чувствую себя пушинкой! — Я бы с этим поспорил! — пыхтя, натужно шипит Юнги, взвалив себе на спину относительно тощее Тэхёново тело. Юнги выдыхает лишь тогда, когда Тэхён весь раскидывается на своей постели с ленивой улыбкой на губах. — Спи давай… — Юнги-ним очень классный… Такой классный… — он ещё что-то шепчет, засыпая; почти и не разобрать, да и Юнги уже слишком невнимателен, чтобы вникать в суть. — Нравится… Юнги устало ретируется к себе в комнату и думает, что сейчас и сам уснёт без проблем, как только голова коснётся подушки. Так нравится…

***

Тэхён превосходит все ожидания и даже больше! На утро у него нет головной боли, он сидит на краю постели Юнги с завтраком в руках уже в шесть утра и снова наблюдает за тем, как Юнги буквально просыпается. Юнги, конечно, до сих пор непривычно, что кто-то наблюдает, как он спит, но этот факт уже больше не так огорошивает его. — Хён, ты слюни пускал… И подхрапывал… — голос мягкий, немного взволнованный. — Неправда! Я сплю тихо! — Юнги тут же принимается защищать себя и накидывает на лицо одеяло, чтобы только скрыть от мальчика то, насколько он с утра пораньше смущён. — Да? А что это за пятно на подушке? — Я плакал! — Что?! Но, почему? — Я плакал во сне! — чёрт, а действительно под щекой мокро, неужели он и впрямь напускал слюней? Какой кошмар. — Сон плохой. — Тебе плохо спалось? Я, вот, как убитый, спал, — хвастается Тэхён, отламывая с тарелки Юнги кусочек свежего хлеба и макая его в персиковое варенье, после чего отправляет лакомство в рот. Не удивительно. Столько выпить и плохо спать. — Хён… — сейчас Тэхён звучит как-то очень хрупко, уязвимо, даже виновато. — Я хотел… Спросить… Вчера же… Ничего не было, да? Что? Погодите… — В смысле? — Юнги спрашивает у него недоумённо, сдвинув прямые брови ближе к переносице. — Ну-у-у… — Тэхён вздыхает и опускает поднос с едой на худые угловатые коленки, чуть дрожащими пальцами принимаясь теребить подолы простенькой выцветшей футболки. — Я… Я сегодня пытался вспомнить, что вчера вечером происходило… И мои воспоминания заканчиваются на том, что я пялюсь на звёзды… Кажется… Кажется мы о чём-то говорили с тобой… А дальше как-то пусто, но я понимаю, что это не всё… Я плох в том, чтобы распивать алкоголь… И… Если я что-то сделал или сказал… «Мне… Мне кое-кто нравится уже какое-то время…» Он?.. Он совсем ничего не помнит из того разговора? Реально? «Я… Я обращаю внимание на то, на что обращать не должен: на то, как он взъерошивает волосы, как трепещут его ресницы, когда он моргает… На то, как по его тонкой шее стекают капельки пота… Он неуклюжий, его руки совсем не для здешних полей… Но это… Это самые красивые руки, что я видел…» — Прошу, хён, скажи, что я не начудил… — взмаливается мальчик, делаясь каким-то маленьким перед взором. — О боже, я всё-таки что-то сказал, да? Боже! «Ты… Ты можешь научить меня? Целоваться. Ты можешь научить меня?» — Хэй, почему ты так решил? Всё было хорошо. Ну, подумаешь, выпил. Ничего такого не было, не переживай. Не было же? «Ты такой тёплый… И держишь меня так крепко… Ты такой крутой! Такой крутой!» Признаться, сам Юнги ничего такого не помнит, кроме обсуждений о симпатии и просьбы. Той самой просьбы, в которой Тэ хочет, чтобы его н а у ч и л и ц е л о в а т ь с я. Ничего больше не было, да? Тэхён ничего больше не говорил. «Юнги-ним очень классный… Такой классный…» — Прости меня, если я сказал что-то не то, хён! — Эй… Почему ты извиняешься? Я и сам охмелел. Забористое вино, меня пробрало покруче макколли. Это я мог нанести какой-то дичи, как всегда бывает, когда я напьюсь. Могу сидеть себе в углу, бухтеть о своём… «Нравишься…» — Я… Я не хочу показаться перед тобой жалким идиотом, хён… Поэтому… Поэтому я очень переживаю о том, не ляпнул ли лишнего. Тэхёну вряд ли понравится правда. Ему потребовался чёртов алкоголь, чтобы признаться в том, что ему кто-то нравится. Кажется, в трезвом уме, мальчик предпочёл бы оставить что-то столь личное при себе, а все знают, что алкоголь в таких делах действует довольно подло. Уважая это, Юнги решает не раскрывать Тэхёну правду о том их ночном разговоре под вино. И, возможно, это к лучшему. — Не переживай, мы просто напились и разговаривали о звёздах… Хихикали, как два душевнобольных, рисовали пальцами смешные очертания на небе… А потом ты захотел спать, и я как хён позаботился о том, чтобы ты добрался до своей комнаты в целостности и сохранности. Так что… Спасибо тебе за крышу, вино, варенье из шишек, звёзды и повышенный серотонин. У Тэхёна что-то громоздкое и тяжёлое падает с плеч от облегчения. И в этот момент Юнги получает свою альтернативную дозу солнца — куда более приятную, без того, чтобы по коже прошёлся язык пламени и оставил на ней зудящие покраснения. Тэхён дарит ему улыбку, широкую, тёплую. Личный витамин D Юнги. — Тогда хорошо… Юнги ещё какое-то время раскидывается на подушках, а потом всё-таки просыпается, как следует, и направляется в ванную для утренних церемоний. В это утро бабушка усердно собирает им всего для пикника; почему-то подумала, что погода с затянутыми белыми тучами небом, прячущее солнце, отлично сгодится для пикника, в который она провожает мальчишек. — Ба, но, как же малина? Я планировал сегодня оборвать последние кусты, — Тэхён тут же находит оправдание, но не сказать, что он прям шибко расстроен, будучи отлученным от ждущей его работы. — Тэхён-и, сейчас лето, и у тебя гости, — мягко настаивает бабушка, заворачивая им по роллу кимпаб в небольшой тряпочный свёрточек. — Возьмите велосипеды и езжайте куда-нибудь вдвоём. Гуляйте, наслаждайтесь летом, наслаждайтесь молодостью… А малина в саду подождёт, как и любая другая работа. Солнышко ещё не был на нашей горе, оттуда открывается превосходный вид на деревню и здешнюю природу. Тэхён смущённо краснеет, несмело поднимает взгляд на Юнги, силясь понять, как на это предложение смотрит его хён. А что Юнги? Юнги, в принципе, не против. Звучит неплохо. В конечном итоге Тэхён выкатывает из сарая два велосипеда один за другим, поправив на спине небольшой рюкзак, в который поместился тонкий плед, бутылочка воды и приготовленный бабушкой кимпаб. — Едем? — с неуверенностью уточняет Тэ. — Едем, — Юнги развеивает его сомнения, крепче хватаясь за раму. — Только ты направляй, я ничего тут не знаю. — Х-хорошо… Велосипеды ещё те, старенькие, без скоростей, и педали крутят немного туго, но Юнги не знает, что может быть ещё кайфовей. Рот желательно держать закрытым и не разговаривать особо, а ещё было бы лучше как-то защитить глаза, потому что воздух сегодня влажный, и проклятые мошки — абсолютно везде! Но в этом… Есть что-то непередаваемо прекрасное в том, чтобы гнать по дороге между холмистыми полями колосящегося риса. До какого-то момента им сопутствуют нити проводов электропередач, а затем они исчезают. В небе ярко виднеется чей-то упущенный, отвязавшийся от руки воздушный змей с красными ленточками — высоко-высоко, не достать. Юнги следует туда, куда направляется и Тэхён, держится на расстоянии до десяти метров, стараясь миновать попадающиеся на пути препятствия в виде глубоких луж или камней. На Тэхёне короткие джинсовые шорты, может, немного непозволительно короткие, привлекающие внимание к длинным и худым, смуглым ногам и к подтянутой пятой точке, которую он иногда приподнимает со своего сидения. Они останавливаются где-то на полпути к нужному месту и тайком рвут голыми руками с чужих деревьев груши, персики и апельсины, спелые, пропитавшиеся солнцем, а сок — аж по рукам течёт. И кажется, что в этот миг больше не существует проблем важнее, чем удрать отсюда быстрее, чем тебя засекут в чьём-то саду. Сейчас словно ничего больше нет. Только велосипеды, влажный воздух, персиковые косточки, мошки и лето. Только грязные кеды, пот, что скатывается по виску, запах вишни и молодость. И гнать, гнать, гнать вперёд за ветром, куда глядят глаза. — Хён… Мы на месте… — робко сообщает ему Тэхён и сдвигается в сторону, предоставляя Юнги лучший обзор на природу провинции. Их деревня отсюда кажется такой маленькой… — Тот дом, с синей черепицей — наша ферма. Здесь красиво, скажи? Не то слово, — хочется сказать, но и это не опишет всё разом. Тут нужно по деталям разбирать всё, что оказывается перед глазами. Если бы здесь был Чонгук, он бы застрял тут на все сутки в попытке отобразить увиденное красками на картине. Велосипеды остаются у широких столбов деревьев; на траве расстилается плед. Тэхён действует несколько неловко, опускаясь на свою часть плотной ткани. С каких пор он резко стал таким смущённым и закомплексованным перед Юнги? Стесняется сидеть рядом так же сильно, насколько этого и хочет. — Кушать будешь? — осторожно спрашивает наугад. — Чуть позже. Персики и груши ещё не переварились, — шелестит Юнги, откинувшись спиной на плед и подложив под голову руки. Между его губами зажат стебелёк травы, которым он играется невзначай, разглядывая холмы. — Если что, я взял с собой карты… Можем поиграть, если захочешь… — Чуть позже. Мы никуда не спешим, Тэхён-а. Давай полежим немного вот так, мы долго добирались сюда… Здесь нереально хорошо. — Оу, — тихонько молвит мальчик и опускается рядом с Юнги. — Х-хорошо. Где-то отдалённо щебечут птицы, ветер шуршит между шатающимися из стороны в сторону травами. Юнги прикрывает глаза на несколько мгновений и словно куда-то проваливается в пространстве и времени, потому что в следующий миг, когда он открывает их, фигуристые облака уже давно сменили другие, а Тэхён принял сидячее положение, скрестив ноги. Руки мальчишки увлечённо заняты плетением венков, взгляд смышлёный, сосредоточенный. Когда это он успел уже нарвать столько? Юнги что, так долго проспал? — О, — Тэхён реагирует тихонько, заметив, как Юнги подаёт признаки бодрости посредством потирания своего лица ладонями, — хён, ты уже проснулся… — Я что, вырубился? — Где-то на час-полтора, — Тэхён активно кивает ему, ярко улыбнувшись. — Я не стал тебя беспокоить, старался сильно не шуметь, — немножко покраснев от смущения, признаётся мальчик. — Ты так спал… А я венок плету, вот! — он хвастливо двигает незаконченной работой поближе к Юнгиевому лицу. — И бабушке букет привезу! Она любит такое! Юнги приподнимается и принимает вертикальное положение сидя, опустив взгляд на разнокалиберные полевые цветы. — А для меня сделаешь? — спрашивает он внезапно, заставив мальчика напротив вздрогнуть от неожиданности. — Б-букет?! — слетевшим на фальцет голосом мямлит Тэ, глаза которого распахнулись широко-широко в удивлении. — Венок, — Юнги кивает на изделие в длинных Тэхёновых пальцах. — Для меня такой сделаешь? — Ты хочешь? — и что-то в Тэхёновых глазах буквально искрится от самой перспективы. Юнги это и н т е р е с н о. Ему это нравится. — Хочу. — Конечно! — выпаливает он тут же, и улыбка его за секунды меняется из радостно-счастливой на застенчиво-робкую. — Я собрал много цветов, хён! И для тебя хватит! Нет! Этот! — он увлечённо прикусывает губу. — Этот и будет твоим! Тэхёнов энтузиазм и лёгкая взбалмошность заставляют уголки губ Юнги растянуться и приподняться. Он не замечал. Он не замечал, каким очаровательным делается Тэхён, когда чем-то очень взволнован. Волнительно. — Прости меня, — едва различимым голосом заговаривает с ним Юнги. — М? — Тэхён поднимает голову, тон голоса какой-то удивлённый. — О чём ты, хён? — О том, как обращался с тобой весь июнь. Прости меня. Я знаю, что уже просил прощения, и ты сказал, что простил, но, оглядываясь на это назад, я снова дико хочу извиниться за всё. Я… Я поступал с тобой так, как ты того не заслуживаешь… Ты… Ты очень светлый и добрый, возможно, самый добрый из всех, кого мне довелось встречать… И ты был ко мне добр, несмотря ни на что… Отзывчив и гостеприимен. И даже отдал мне свою любимую мандариновую бомбочку для ванн… Некогда посерьёзневший Тэхён издаёт лёгкий смешок от воспоминаний. — Я тоже вёл себя так, словно впервые за всю жизнь увидел другого человека, — мальчишка пожимает плечами и аккуратно вплетает в венок ещё один цветочек. — Нет… Ты был добр ко мне: впустил в свой дом, позволил кушать бабушкин пибим куксу, спать в комнате рядом… А всё, что делал я, — злился на своих родителей и выливал это всё на тебя. И это до сих пор не даёт мне покоя, так что я хочу ещё раз попросить у тебя прощения, Тэхён. Он смотрит Тэхёну прямо в глаза, и мальчик взволнованно отвечает ему тем же. — Хён… — Ну, как ты понял, у меня не самые лучшие отношения с родителями. С мамой, может, ещё ничего, но с папой… Мы одинаково принципиальны, одинаково заносчивы в каких-то делах и до тошноты скрупулёзны. И зачастую наши мнения, как два полюса, и мама как-то старается сгладить это. Мы с ребятами давно хотели отдохнуть все вместе, заранее планировали вместе поехать в Пусан и провести у моря лето — последнее перед тем, когда кто-то из нас окончательно повзрослеет. И тут родители мне сообщают о том, что привезут сюда на всё моё загодя распланированное лето… И мне хватило этого, чтобы вспыхнуть. Тэхён слушает его молча, продолжая методичными движениями вплетать в венок всё больше и больше цветов. — Я не должен был взваливать всё это на тебя, Тэхён… — Почему ты не уехал? — на мгновение приостановив свою работу, интересуется Тэхён. — Тогда, в конце июня. У тебя была возможность сделать это, но ты остался… Почему ты не уехал? — Потому что я прикипел к тебе. К Чани, к чёртовым петухам, не дающим спать уже в пятом часу утра. К варенью из сирени и одуванчиковому вину. К бабушкиным блюдам, к тому, как мы молча читаем книги в моей комнате. Я прикипел к этому. Я прикипел к тебе, Тэхён… Повисает неловкая пауза: Юнги думает, что такого ещё добавить, а Тэхён словно не решается спросить, но одно кажется ясным. Это признание что-то с мальчиком сделало. Он словно в этот момент засиял. — И… И ты не хочешь уезжать? — Нет. Не хочу, — и Юнги не лжёт. Бывают моменты, когда он тоскует по тому, чего нет, представляет себя где-то рядом с ребятами, под огромным зонтом, загораемым от одного лишь сраного ветра. Но он не жалеет. Он здесь, и это сейчас кажется таким правильным. Тэхён приоткрывает губы, словно хочет что-то сказать, однако вместо слов вылетает какой-то тихий полувыдох. Юнги моргает несколько раз, придвигается чуть поближе, заприметив в карамельных прядях Тэ божью коровку. У неё на каждом крылышке по две чёрные крапинки, она медленно, но целеустремлённо ползёт вверх по волосинке недалеко от чёлки. В такой близости Тэхён видится немного иначе, можно заметить то, что с расстояния так просто не заметишь. У него довольно много милых родинок на лице, одна из которых почти на самом кончике носа. И шрам на щеке давний, совсем не уродующий внешность. Глаза большие, н е р е а л ь н ы е, красивые такие — таких Юнги ещё никогда не видел. Красивый. Тэхён красивый. Очень. А как подрастёт ещё — станет ещё краше. Маленький гадкий утёнок обещает стать восхитительным лебедем. Юнги медленно и осторожно вытягивает руку к нему, вынудив тем самым Тэхёна замереть изумлённо, затаив дыхание и громко сглотнув. Пальцы расслабленные, подушечки почти невесомо касаются Тэхёновых волос — такие мягкие на ощупь… — У тебя… — он начинает невнятно интимно-тихим голосом, да и не собирается заставлять себя звучать более чётко, чтобы не испортить момент. — У тебя в волосах божья коровка застряла… Та самая коровка, что переползает к Юнги на пальцы и продолжает свой усердный путь по его бледной руке. И хоть она сменила локацию, Юнги почему-то не особо торопится разрывать прикосновение. Наоборот. Он осторожно мажет касанием вниз по скуле, задействует большой палец, ощутив им мягкость округлых милых щёчек, спонсором которых является бабушка. И, несмотря на мягкость кожи и милую припухлость, черты лица очерчены чётко, линии довольно острые. В какой-то момент прикосновение заканчивается, и Юнги медленно отнимает руку, по которой продолжает ползать маленькая божья коровка. — Не делай так больше, — просит Тэхён практически шёпотом. — Что? — это… Это он про то, что случилось только что? Ему не понравилось? — Тебе не?.. — Мне понравилось, очень… — Тэхён в совершенном смущении отводит взгляд, густо покраснев. — Просто… Я тоже… Я тоже могу прикипеть к такому. Я очень тактилен, и для меня прикосновения значат многое… Я могу прикипеть, хён. И могу влюбиться. А это никому не нужно: ни тебе, ни мне. Юнги отстраняется немного озадаченно, прикусывает нижнюю губу и принимает из Тэхёновых рук готовый веночек, что через мгновение уже покоится у него на макушке. «Я не думаю, что влюблён… Думаю, ещё нет… Но мне кое-кто нравится больше, чем должен…» А? Что? Подождите… Это он о ком говорил? О… О Юнги? «Нравится…» Так нравится.

***

Юнги много думает об этом. И о том, что было той ночью на крыше, и о том, что произошло во время их небольшого пикника. И о словах Тэхёна тоже думает, сейчас, возможно, даже больше, чем о чём-либо другом. И о своей реакции тоже думает — о том прикосновении к Тэхёновому лицу и пытливом изучении расположения каждой родинки. И снова приходит к выводу: Тэхён симпатичный. Очень. И если он захочет распорядиться этим как-то в будущем, то сможет смести любого на своём пути, даже Джина, которого всё пытаются завербовать в модели. Тэхён высокий, худощавый, длинноногий, и почему-то Юнги кажется, что, родись Тэхён в городе, этот город его бы испортил. Не было бы этого наивного, чистого, светлого мальчика, на самом деле не знающего, как его видят остальные. Он искренний, добрый и щедрый, а город бы в нём такое не взрастил. Далеко ходить не нужно, стоит просто посмотреть на его брата с сестрой, которым не удобно рассказать о старшем брате из деревни своим друзьям. Потому что Тэхён не такой. Он лучше, чем они все взятые. Он лучше, чем Юнги. И Юнги лишь надеется, что это останется в Тэхёне ещё надолго. — Хён, ты в порядке? — Тэхён в какой-то момент оказывается прямо перед ним, весь всполошенный, касается Юнгиевого лба на пробу — может, лихорадит опять, а то весь странный такой в последнее время. Сам не свой. — Ты какой-то задумчивый… — Нет, у меня всё хорошо, не переживай, — Юнги едва наскребает, что сказать, будучи максимально не подготовленным к диалогу. Тэхён взлохмаченный, восстанавливающий во время небольшого перерыва в работе и силы, и дыхание; заскочил к Юнги в покои уточнить, как поживает его хён. Ещё несколько мгновений окидывает его взглядом с крошечной улыбкой на вишнёвых губах и тогда согласно кивает, выходя из комнаты. Такой заботливый, ласковый, добрый. У него прекрасная, очень красивая душа. Он чувствует необходимость поговорить об этом с Хоби, посоветоваться, узнать, стоит ли Юнги открывать и исследовать грани своей симпатии к мальчику. Или оставить всё так, как есть, пока ни для Юнги, ни для Тэхёна не образовалось что-то большее, чем сильная симпатия. Юнги тоже. Ему тоже нравится Тэхёнова улыбка. Необычная, порой смешная, иногда робкая. Но никто, кроме Тэ, так больше не улыбается, и это его отличительная черта. «Ты сильно рискуешь, друг мой, — пожимает плечами Хоби, реагируя на новое Юнгиево «я хочу поговорить с тобой о Тэ». — В прошлый раз так получилось, что он стоял за дверью и слушал наш трёп — заметь, не самый приятный. Мне бы не хотелось его как-то обижать, он прекрасный человек и очень милый мальчик». — А кто сказал, что я хочу его обижать? «Нет? — Хосок недоумённо ведёт плечом. — Тогда я как-то неправильно тебя понял. Не боишься, что он всё равно услышит?» — Я не знаю… Отчасти я и не хочу ни о чём говорить, но с другой стороны только и думаю об этом уже с неделю… «Выкладывай». — Он мне нравится, — коротко и лаконично. «Ну, мне он тоже нравится, он действительно классный», — тут же отзывается Хоби с усмешкой. — Нет… Он… Он мне нравится. Прям… Нравится-нравится, понимаешь? Между нами… Между нами что-то изменилось за этот месяц… «Да, ты прекратил вести себя с ним, как полная задница». — Я серьёзно, Хоби. «Ты влюблён в него?» — Думаю, нет. Ещё нет. Но, если я ничего не предприму, я могу влюбиться. А ещё я знаю, что тоже ему нравлюсь, но он сам не знает, что я в курсе. «Это как? — Хосок сконфужено хмурится в камеру. — Он ещё сам не знает, что ты ему нравишься?» — Нет, он просто не знает, что я в курсе его симпатии ко мне. Недавно у нас была ночная вылазка на крышу с вином, звёздами и нетрезвыми разговорами. И тогда он признался мне, что уже какое-то время испытывает симпатию к одному мальчику — я сначала почему-то подумал о каком-то соседском фермере, потому что Тэхён считает того человека добрым и хорошим, а я себя такими словами не описал бы. А потом он попросил меня научить его целоваться и тут же сказал забыть об этой просьбе, — грузно итожит Юнги. — А потом, когда я довёл его до кровати, он назвал меня классным и сказал, что я ему нравлюсь. На утро мне показалось, что я додумал это. Сам знаешь, что под градусом я становлюсь ещё тем фантазёром. А Тэхён — так вообще не вспомнил того разговора; пьёт он, конечно, — умора. И как-то немного всё забылось, наверное, пока мы не отправились на пикник вдвоём на великах. У него… У него в волосах была божья коровка, и моя попытка вытянуть её из прядей как-то закончилась тем, что я пялился на него, как зачарованный дурак, гладил по щеке… Хоби слушает его исповедь, не перебивая, уже без былой игривости, а серьёзно — как того и хотелось бы Юнги. — И тогда Тэхён сказал, чтобы я больше так не делал. «Ему не понравилось?» — Я у него о том же спросил. Он сказал, что ему понравилось, и даже очень, но, если я продолжу — он прикипит. И влюбится. А я думаю только об этом последние несколько дней и не знаю, что делать. «А чего тебе хочется?» — Я не знаю. То ли не дразнить ни его, ни себя, то ли сделать то, о чём он, пьяным, меня попросил той ночью, и поцеловать его. И я так взволнован от любой опции, если честно… Оставить всё, как есть, или позволить себе что-то… Он не такой, как остальные, и это заставляет меня вдвойне переживать о том, не налажаю ли я. Я уже сделал ему однажды больно, и больше мне этого не хочется. Так что я в мандраже… «Хм». — И у нас остался лишь август, если так… Было бы… Было бы как-то больно, расставаться, когда только-только сошлись… И уезжать, оставлять его тут одного… Мне… Типа, не хочется «просто близости», ты и сам знаешь, что для меня секс не на первом месте в отношениях. И… И я не знаю, что делать… Чтобы не вводить ни его, ни себя в заблуждение. «Попробуй прислушаться к себе, Юнги. Если хочется попробовать — тогда, полагаю, это будет самый яркий август для вас двоих». — А что делать, когда я уеду? «Ну, когда уедешь, тогда и будете решать, будет ли это жить дальше и расти или закончится концом августа, став всего лишь летней интрижкой». — Тэхён заслуживает куда большего, чем простой «летней интрижки»… «И вот ты подошёл к главному своему вопросу, хён. Тэхён однозначно достоин большего, но попробуешь ли ты дать ему это?» Юнги задумчиво откидывается на спинку стула, опустив голову. Хочется ещё столько всего спросить у Хосока, обсудить с ним так много вещей, но без изменений останется одно. Выбор только за Юнги.

***

Тэхён очень старался, чтобы всё было и д е а л ь н о, и Юнги, как, мог, пытался не оставаться в стороне. Потому что бабушка заслуживает всего лучшего в её день. Она попросту заслуживает всего. Юнги не знает, спал ли Тэхён вообще, тот с самого утра напряжённо носится по всему дому, то суетливо прибираясь, то пытаясь приготовить на завтрак что-то из простенького и незатейливого на скорую руку. Поэтому Юнги не удивляется, почему для завтрака нужно спускаться вниз: у Тэхёна есть куча дел поважнее. Потому что сегодня день рождения бабушки, и гости должны прийти к обеду. — У меня… У меня для Вас нет подарка, бабушка, — обращается Юнги к женщине с почтительной вежливостью и поклоном под чёткие девяносто градусов. На ней лучшая из блузок, самые приличные брюки, и волосы уложены как-то по-особенному. Тэхён не позволил ей сегодня расхаживать в простецком домашнем виде с пучком на голове и фартуке, перетрушенном мукой. Он не позволяет ей ничего делать самой и только и спрашивает, что сделать будет в его компетенции; сегодня он — её руки, её глаз и её сила. А она пусть отдыхает и ждёт гостей. И звонков. Её сын с женой и двое остальных внуков не смогли сегодня приехать сюда, чтобы отметить её день рождения. Но обещали позвонить. И Тэхён, похоже, ждёт этого больше, чем его бабушка. Он отчаянно ждёт повода верить им, любить их, чувствовать себя частью их семьи и наивно надеяться, что однажды его заберут к ним, вместе с бабушкой, и вся семья будет вместе. Юнги просто не может не заметить, насколько Тэхён травмирован на этой почве, но напоминать об этом лишний раз мальчику он не пытается — Тэхён знает это и без него. — Всё в порядке, Солнышко, — женщина вытягивает руки и мягко треплет Юнги по голове, тепло-тепло ему улыбаясь. — Ты уже сделал мне огромный подарок. Благодаря тебе, Тэхён-и снова выглядит счастливым. Для меня это бесценно, Юнги-я. Юнги опускает голову, немного зардевшись в щеках. Знала бы бабушка, что Юнги способствует далеко не только одной улыбке на Тэхёновом лице. Он же и причина слёз, и, наверное, в куда большей степени. — Ты уже покушал? — заботливо интересуется она. — Тэхён-и сегодня весь в делах, так что прости, если он не успел зайти к тебе с утра. — Ничего, — он пожимает плечами спокойно. — Всё в порядке, я понимаю. Вообще-то, я думал предложить ему помощь, а то он один на весь дом — разорвётся. И, да, я уже поел. Женщина аж просияла. — Он сегодня вряд ли что-то позволит сделать мне, но твоей помощи, думаю, он будет рад. И так оно и происходит: после неловкого «нужна лишняя пара рук?» Тэхён с застенчивой улыбкой поручает Юнги прибраться на кухне и рассервировать стол, пока сам он с занятым видом уносится куда-то ещё, неожиданно вспомнив о чём-то. Ближе к обеду в доме собираются гости — все те люди, из которых Юнги не знаком никто, однако его они почему-то знают. Старшее поколение соседских фермеров, две бабушкины лучшие подруги, что после нескольких стопочек домашнего соджу заливисто принимаются в три голоса петь народные корейские песни под бренчание каягыма. Что Юнги, что Тэхён, сидящие рядом друг с другом, чувствуют себя немного не в своей тарелке, находясь в компании стариков, у которых своя атмосфера. Они часто переглядываются с робкими полуулыбками. — Тот дедушка в бардовой рубашке и кепке-козырьке, видишь? — Тэхён придвигается к нему поближе и начинает почти в само ухо жарким шёпотом. Упомянутый мужчина, толкнувший самую трогательную поздравительную речь, сидит рядом с Тэхёновой бабушкой и почти не сводит с неё глаз — такая она красивая. — Это господин Хван, они с бабушкой знают друг друга всю жизнь. Друзья детства. И он в неё влюблён… Ещё с подростковых лет, представляешь? Его чувства живут так долго… Но для бабушки всегда был только мой дедушка… Господин Хван всю жизнь ждал, чтобы на его чувства ответили, и он ждёт до сих пор… Он так и не женился, потому что никого лучше бабушки так и не встретил… — Он… Он выглядит таким влюблённым… Несмотря на то, что ему далеко за восемьдесят. — Через несколько лет после того, как не стало дедушки, он пришёл к ней свататься, но бабушка мягко отказала ему. Однажды я спросил у неё, почему она не ответила господину Хван взаимностью, не попробовала всё с начала, и она сказала, что настоящая любовь бывает лишь раз. Такая, какая была у бабушки к нашему дедушке. Такая, какая есть у господина Хван к ней. Такие сильные чувства — такая редкость… Юнги о подобных и не слышал. Чтобы любить человека всю свою жизнь, несмотря на то, что он никогда не был рядом… Любить и просто наслаждаться тем, что он есть… Юнги о чём-то подобном слышал от Намджуна как-то. Тот рассказывал ему историю о двух людях, один из которых безответно любил другого десять долгих лет. Но там был счастливый финал… А здесь… Любить вот так всю жизнь и быть верным своему сердцу раз и навсегда?.. Это достойно многого. Больше, чем просто уважения. Юнги ещё несколько мгновений разглядывает мужчину, тогда как Тэхён уже в третий раз проверяет свой сотовый на предмет хоть каких-то уведомлений — пропущенных звонков, сообщений… Но ничего. — Хэй, — Юнги осторожно и мягко касается его руки, сам того не понимая, немного поглаживает у локтевой косточки на успокаивающий манер. — Ещё только обед… Они позвонят, вот увидишь. Тэхён смотрит на него с надеждой в больших расстроенных глазах, и в них рождается вера. Его хён в это верит, а значит, верит и Тэхён. И пусть Тэхён под этими тёплыми словами расслабляется, становится спокойным и радостным, сам Юнги, по правде сказать, не то чтобы верит в то, что сказал. Он не верит, что кто-то напишет или позвонит. И никто не звонит ни через полчаса, ни через два, когда Юнги выносит торт — купленный в единственном в деревне магазине на горе; это было бы выше Тэхёновых сил, а у бабушки руки сильно болели, и она решила, что можно было бы и без торта обойтись, ничего страшного, но Юнги не мог позволить этому случиться, поэтому за личные средства купил лучшее, что нашлось в магазине. Не самое свежее, но внешне очень даже неплохое, и Юнги лишь надеется, что никто не отравится. — Не поможешь мне разложить по тарелкам торт? — невзначай спрашивает у Тэ Юнги. Мальчик в очередной раз с тяжким вздохом отрывает взгляд от пустого экрана телефона. — Да, конечно, хён… И-извини, я просто… Я такой расхлябанный что-то… — Тэхён виновато оправдывается и перенимает из рук Юнги маленькие блюдца. — Всё в порядке я понимаю. Нет, Юнги другое понимает: если Тэхёна не отвлекать, то, о чём он так тревожится, поглотит его скорее, чем закончится вечер. Они до сих пор не позвонили. Они не звонят даже тогда, когда наступает вечер, и старшее поколение под новую бутылку соджу делится воспоминаниями о молодости. Господин Хван рассказывает много смущающих, но бесконечно милых вещей о бабушке, и, кажется, каждый, кто присутствует, понимает, что он к ней испытывает. Тэхён уже как будто не тут — в себе. Расстроенный. Разочарованный. Обессиленный. Бессильный. И как бы Юнги ни пытался, затмить всё собой у него не выходит — либо не то делает, либо делает слишком мало. Тэхён принимается прибирать всё со стола, пользуясь случаем уединиться где-то на кухне, пока старшие покоряют волну ностальгии. И Юнги взволнованно следует за ним. Руки Тэхёна работают как на автомате, плохо смывают с тарелок крем, потому что глаза, спрятанные под карамельной чёлкой, уже ничего не видят от слёз. — Тэхён? — тихонько зовёт его Юнги. — Хён, иди к остальным, — Тэхён цедит дрожащим голосом из последних сил, не поворачивая головы к Юнги. Плечи содрогаются от тихих рыданий, отдаваясь вибрацией в руки, отчего тарелка почти выскальзывает из хватки. — Нет, — твёрдо противится Юнги и подходит практически впритык, касаясь хрупких плеч. Те ведутся на прикосновение и разворачиваются к Юнги, что позволяет иметь лучший обзор на происходящее: несмотря на слипшиеся ресницы, мокрые покрасневшие дорожки щёк, трясущиеся губы, Тэхён выглядит сегодня так изумительно. На нём парадная шёлковая рубашка сапфирового цвета и свободные штаны, скрадывающие худенькие ноги. И пахнет от него гелем для душа с ароматом йогурта и кокосового молока. — Я не пойду к ним. — Х-хён… — Тэхён обхватывает его мокрыми руками и зарывается лицом в изгиб шеи Юнги, захныкав чуть громче — но ничего из происходящего на кухне до гостиной, где празднуется день рождения, не доносится. — Х-х-хён… — Тише… Я здесь, — вкрадчивым низким тоном вторит Юнги, приобняв мальчика в ответ. — Ну… Тише… Не нужно плакать… — Они… Они так и не позвонили… У неё сегодня день рождения… — Тэхён едва вставляет где-то между натужных рыданий. — А они даже не поздравили её… — Я знаю… Я знаю, тш-ш-ш-ш. Тэхён обхватывает его покрепче, заглушая свой вой у воротника толстовки Юнги. Тот лишь осторожно поглаживает мальчишку по спине успокаивающе поступательными движениям раскрытой ладони. — Не плачь… Я здесь… — Хён… — Тэхён на силу сглатывает, немного отстранившись. Юнги позволяет себе вольность — коснуться мокрой Тэхёновой щеки и мягко утереть ему слёзы подушечкой большого пальца. Внимание мальчика переключается на прикосновение и ощутимую нежность, с которой Юнги г л а д и т е г о п о щ е к е. — Помнишь, что я говорил тебе насчёт них? — и Тэхён едва находит силы на кивок в согласие. Ресницы дрожат, глаза такие большие-большие — почти нереально. — Вот, умница. Всегда помни об этом. И никогда не убивайся из-за людей, которые этого не заслуживают. А те люди этого не заслуживают, Тэхён. Зато ты. Ты заслуживаешь всего. Тэхён шмыгает покрасневшим носом, смотрит на Юнги, как на ещё одно Чудо Света, задерживает дыхание — потому что Юнги всё ещё вытирает ему слёзы и весь такой мягкий, каким ещё никогда не был. — Юнги?.. — Тэхён произносит его имя практически шёпотом. Тот почему-то смотрит на его мокрые губы и подходит на крохотный шаг ближе. И близость его тут же неимоверно будоражит и пьянит. — Ты такой красивый… — и в какой-то момент пальцы, что осторожно утирали слёзы, стараясь не раздразнить кожу, уже касаются мягких губ, которые Тэхён довольно часто увлажняет гигиенической помадой. — Ч-что?.. Что? Какой хороший вопрос. Юнги бы у себя тоже его спросил. Он, конечно, нашёл прям самое удачное время, для того чтобы признаться Тэхёну. Очень удачное, Юнги. Молодец. Но ничего с собой не поделаешь. — Очень красивый… И тогда их губы легонько соприкасаются в поцелуе. Робком, хрупком, нежном. С Тэхёном не просто нужно нежно. С ним только так и хочется. И целует не потому, что помнит о Тэхёновой просьбе научить его этому. Он целует потому, что хочет целовать. Потому что Тэхён заслуживает, чтобы его целовали. И поцелуй помогает. Кажется, Тэхён — всё ещё заплаканный, чувственный, разнеженный — думает уже не о том, как больно и подло поступила с ним семья. Он думает о том, что губы Юнги на вкус сливочные, как крем в праздничном торте. Они отстраняются друг от дружки всего на мгновение, чтобы посмотреть в глаза, а затем двигаются навстречу без вербального согласования уже чуть интенсивней. Тэхён целует его впервые, целует неловко, неумело, но учится сразу же на ходу, и к моменту, когда в лёгких спичкой разводится пожар, он уже знает, что значит чувствовать язык хёна у себя во рту. Непривычно. Мокро. Странно. И он до сих пор плачет, слезы так и катятся по щекам. Юнги даёт Тэхёну отдышаться, улыбается ему мило, придерживая за затылок и наблюдая за тем, как мальчик всё больше и больше краснеет под его взглядом. Юнги не знает, что там после августа, но сейчас июль, и сейчас ему хочется всего для Тэхёна, ведь он заслуживает целый мир. — Мальчишки, — раздаётся из гостиной бабушкин встревоженный голос, — у вас там всё хорошо? Хорошо же? Да? Тэхён застенчиво, но счастливо улыбается, ластится щекой под раскрытую Юнгиеву ладонь, напрашиваясь на ласку, и кивает, смаргивая крупные слёзы. — Хён тоже красивый. Очень… Очень красивый… — У нас всё хорошо! — Юнги звонко отвечает за двоих.