Искажённые

             Отвратительное зрелище.              Сатору, вглядываясь в зеркало в свои синяки, скорчил лицо от досады и ощутил лишь отголосок прежней боли. За неделю, прошедшую после того пресловутого спарринга, боль уже почти прошла, а синяки стали меньше, приобретя ужасный зелёно-желтоватый оттенок. И всё же это куда лучше, чем было неделю назад.              Три удара. Три крепких, сильных удара, подаренные ему в обмен на его наглость и осторожный немой вопрос, пришлись: один на левую скулу, второй – на нос, третий – где-то под глазом. Третий синяк был самым слабым, так как повязка слегка приглушила силу удара и спасла тонкую кожу. Второй, обрушившийся на нос, хорошо хоть его не сломал, а просто разбил, кровищи было много, а гематома выглядела крайне непривлекательно. Сейчас уже еле-еле просвечивала, через пару дней всё должно сойти. Первый же удар, самый отчаянный, выдававший почти что страх, а потому – самый мощный, разбил левую скулу. Зашивать не пришлось, всего лишь стянуть ранку медицинским пластырем, но сине-фиолетово-красный паучий цветок расползся по левой стороне лица так, что при виде его все таращили глаза и спрашивали, как он себя чувствует. Стало уже лучше спустя неделю, но выглядело всё равно мерзко.              Несмотря на то, что Сатору и раньше получал по физиономии, хотя за последние годы всё реже и реже, а за последние года три – не получал вообще, видеть своё побитое лицо в зеркале ему никогда не нравилось. Во-первых, ему нравилась его красота. Лишней скромностью он никогда не страдал, поэтому прекрасно сознавал, какой эффект производил на окружающих. Это, пусть и не основное, всё же было его оружием, тешило его тщеславие, выделяло из толпы. Ещё в ранней юности, осознав впечатление, которое производил на людей, он с любопытством и непониманием разглядывал себя в зеркале, чтобы увидеть себя чужими глазами. Кажется, ему это удалось: хотя бы отчасти понять, почему его считали красивым. Сначала это его здорово обрадовало, потом начало утомлять, ведь вкупе с его глазами на него постоянно таращились что почитатели, что недруги – это раздражало. Повязка, какую он позже надел на глаза, частично погасила не только поток принимаемой мозгом информации, защищала его глаза от света, но и хотя бы немного скрыла его лицо. С другой стороны, этот кусок ткани спровоцировал и кучу слухов вокруг, возвёл вокруг него ореол особой загадочности – это тоже раздражало. Пришлось попросту привыкнуть.              Во-вторых — а речь всё ещё шла о том, почему ему не нравилось видеть в зеркале собственное побитое лицо — всю неделю ему искренне сочувствовали. Каждый норовил подойти и высказать своё сочувствие, передать слова поддержки. Несмотря на то, что до начала спарринга бытовало мнение, что все хотели увидеть, как ему врежут пару раз, когда это случилось, да ещё и в такой агрессивной форме, все попросту перепугались, остались в замешательстве, никак не в силах поверить в это, и пришли к единственной адекватной реакции в данном случае – посочувствовали. Пусть это в первые дни после спарринга и сбило немного спеси с Годжо, по крайней мере, так сказал Масамичи, эффекта надолго не хватило: Сатору по-прежнему не упускал случая проявить свой насмешливый и дерзкий характер, но сейчас, то ли к радости, то ли к досаде, люди вокруг не особо-то и велись. Возможно, теперь у них появилась новая «секретная техника антиГоджо», заключающаяся в том, чтобы вызвать воспоминание о его побитой физиономии в памяти в ответ на любую его зловредную шутку.              Зараза.              Ну и третья причина, самая важная, из-за чего собственное отражение вот уже неделю вызывало внутри всплеск сожаления, злости и какой-то терпкой горечи – это осознание того, что эти синяки были ответом Гето на тот самый «сигнал», который Годжо по совету Сёко и провернул.              «Ты это типа просигналил?» – спросила у него Сёко после спарринга, осматривая его побои и прикладывая к его синякам лёд.              «Ты что-то заметила?»              «Нет. Ничего никто не заметил. Но как ещё объяснить этот дикий всплеск ярости?»              «Ну вот… — усмехнулся Годжо, кривясь от боли. – А ты говорила, что он ответит на мой сигнал положительно».              «Сатору, — выдохнула она устало, словно объясняла простые вещи ребенку, — что бы ты ни сделал, это явно было крайне неуместно! Надо иногда башкой думать, прежде чем делать!»              «Да я особо и не думал башкой. Спонтанно вышло».              «Вот-вот!.. В любом случае, дай ему время».              Может быть… Наверное… Ну точно: Годжо готов был это признать после недельных раздумий. Он действительно поступил как полный идиот. Пусть те прикосновения и были незаметны, но они не входили в его план одолеть Гето Сугуру в спарринге. Он вообще не хотел сначала участвовать! Но потом, видя, как разгорячился Гето, снова ощутил этот непреодолимый азарт в крови, желание победить, доминировать, сломить, подмять – всё, как на охоте. Однако тогда он впервые ощутил это в бою с реальным человеком, который не просто оказался превосходным бойцом, но и здорово будоражил мысли. С тех пор, как Сатору открылась потрясающе простая истина по поводу испытываемых чувств в отношении Гето, эти мысли не оставляли его ни на секунду. Преследовали утром, днём и вечером. Особенно ночью: когда бессонница, найдя новую причину отказывать ему во сне, сначала заставляла снова и снова прокручивать в голове слова, картины, всё чаще – какие-то горячие фантазии, и когда потом, уступив наконец изнурительному сну, эти мысли преображались в уже свободные, не сдерживаемые никаким разумом и уговорами сновидения, горячие, жаркие, почти развратные.              Не нужно было участвовать в спарринге, вовлекаться в бой. И тем более – подавать Гето какие-то там сигналы. Не так, не во время боя, не на глазах десятков людей, пусть и не заметивших ничего подозрительного. Гето и его ярость можно было понять. Но всё дело в том, что Сатору и не планировал ничего подобного. Он просто хотел пощекотать себе и спарринг-партнёру нервы, а потом одержать убедительную победу.              Просто как-то так вышло, что Гето сумел перехитрить его, отвлечь, а потом так умело повалил его наземь, взобрался сверху в намерении ударить… и то, что ощутил в то мгновение Годжо, всё охватившее Гето возбуждение, отдалось внутри собственным возбуждением, полностью отключив критическое мышление. На самом деле, эти прикосновения были лишь малой толикой, ничтожной частью того, что хотелось Годжо в тот момент. Если б они были одни, он использовал бы две руки, сжал бы их на чужих бёдрах как можно крепче, страстно, жаждуще, поднялся бы вверх и…              Но они были на виду, и его тело позволило себе лишь эти слабые, почти трепетные отголоски той жажды, что закипела внутри. Как будто вмиг расслабилось, сдалось в плен, словно говоря: «Делай со мной, что хочешь».              А потом боль напомнила о реальности. Теперь, глядя на разукрашенное лицо, Годжо усмехался своему отражению – сам напросился. Поступил по-идиотски.              Тем не менее, несмотря на этот идиотский поступок, Сатору испытывал какое-то облегчение. Он принял свои чувства к мужчине как-то поразительно легко, и на самом деле ему было плевать, какого пола человек, который смог вызвать в нём эти чувства. Его душа, никогда не испытывавшая ничего подобного, не видела никакой разницы. Теперь же облегчение приносило то, что, приняв эти чувства, он не стал сразу подавлять их, безжалостно давить и презрительно топтать, а сделал так, как делал всегда – предпринял попытку. Может, стоило просто поговорить? Теперь уже поздно. Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и всё равно жалеть. Так вроде звучит?              То, что Гето отверг эту попытку, крайне неприятно, но Сатору был к этому готов.              Отныне от него мало что зависело. Может, ему удастся хотя бы минимизировать ущерб, нанесённый его слишком пылкой натурой, не привыкшей ни проявлять терпение, ни деликатничать, ни даже ждать подходящего момента, и выстроить между ним и напарником видимость нормальных отношений, не говоря уже о дружеских. План выжить Гето из подразделения, конечно, раскололся на тысячи кусочков и был стыдливо заметён под ковёр. Им с Гето однозначно нужно было поговорить, но вот незадача: Гето открыто избегал Сатору всю неделю.              Сам приезжал в подразделение рано утром, сам уезжал вечером. Проводил кучу времени в библиотеке, на тренировках с Нанами, в морге с Сёко, где, по словам Иэйри, они говорили исключительно об исследованиях, а Гето тактично пресекал все попытки говорить о чём-то другом. За неделю они пересеклись с Гето лишь пару раз, и то в людных местах, вроде столовой или стадиона, но тот всегда увлечённо делал вид, что занят и не намерен ни о чем говорить, даже здоровался через стиснутые зубы. Все попытки Сатору попробовать пересечься с ним наедине терпели крах уже на стадии намерения: Гето просто не собирался давать ему даже такого шанса.              На охоту он ездил с Нанами два раза, несмотря на то, что фактически напарниками они были с Годжо. Это не могло остаться незамеченным для директора, удивительно даже то, что прошла целая неделя прежде чем Яга, очевидно, давая время им помириться, не выдержал и не вызвал Сатору в свой кабинет.              И вот нужно было идти туда и что-то выдумать. Надев повязку обратно на глаза, Годжо расчесал пальцами взъерошенные волосы и, сверив время, направился к Масамичи.              Близились уже первые сумерки, небо затягивало пока еле видной, но хорошо ощутимой синеватой пеленой. Аномальная жара сменилась вполне умеренной для этого месяца температурой, не было ни особо холодно, ни жарко.              Дойдя до нужного корпуса, Сатору разулся и последовал к кабинету. Постучаться ему и в голову не пришло, всё-таки Яга сам его вызвал, и Годжо почему-то сразу решил, что это будет naisho banashi. Поэтому, когда беспардонно отодвинул сёдзи в сторону и увидел, что внутри присутствуют посторонние, ненадолго замешкался.              — Простите, Масамичи-сан, думал, вы меня вызывали, — перешёл Сатору сразу же на официальный тон.              Яга, увидев его, поманил рукой, приглашая войти.              Если честно, не очень-то и хотелось, потому что гостями в кабинете были два очень неприятных типа, встречаться с которыми у Годжо не было ни малейшего желания. Быстро сменив озадаченность на лице на самую наглую ухмылку, Сатору вошёл внутрь.              — Зенин-сан, — поприветствовал он сухо, даже и не думая кланяться человеку в тёмном кимоно, застывшему у окна. На лице того сразу же появилось выражение ненависти, высокомерия и презрения, и всё это под соусом очень старательно изображаемого дружелюбия.              Второй, директор киотского подразделения Гакугандзи, этот вредный мелочный старик, каким его считал Сатору, чуть сгорбившись, молчаливо сидел в кресле, сложив руки в рукавах нагадзюбана и усердно делал вид, что появление сильнейшего охотника, которого он терпеть не мог, совсем ему не мешает.              — Директор Гакугандзи, — так же нагло улыбаясь, проговорил Годжо и, не дождавшись приглашения, уселся во второе кресло, не проявив никакого интереса, а не занято ли оно Зенином. Но раз тот стоит, меча взглядом молнии – пусть и дальше продолжает. Стоя. – Зачем вы меня вызвали, Масамичи-сан?              Яга, проигнорировав отсутствие манер у своего бывшего ученика, к чему уже давно привык, а в отношении этих двоих – даже внутренне наверняка поддерживая, перебрал пальцами по столу.              — Решил, что тебя, как сильнейшего охотника, стоит посвятить в то, что Совет одобрил-таки идею Гето-сана по поимке той девиантной твари, — ровно проговорил директор. – Мэй Мэй-сан сообщила, что её разведчики пытались выследить местонахождение твари в Старом городе, но потеряли след. Тварь убила ещё троих, плюс на протяжении всей недели солдаты постоянно находили растерзанные тела людей, проживающих за стенами общины. Поэтому Совет принял решение действовать по плану Гето-сана, однако приступить к реализации решено только после Торжеств в Сибуе.              — Точно, нельзя пропускать пафосные праздники, на которых кто-то отмывает деньги, — хмыкнул Сатору, и, конечно, Зенин, услышав это, покраснел и почти раздулся, как жаба.              — Что за заявления, Годжо?! – вспыхнул он. – Прежде чем заявлять такую чушь, лучше бы предъявил доказательства. В ином случае это всего лишь клевета!              Сатору поднял руки в жесте капитуляции. Ему совсем не хотелось сейчас затевать спор о том, что и так всем было известно, но скрывалось, да ещё и с этим фанатиком.              — Хорошо, как скажете, Зенин-сан, — фыркнул он, откинувшись на спинку. – У меня нет намерения лезть в это грязное белье Совета и Правительства. Меня интересует только охота. И если Совет удивительно быстро принял решение воспользоваться планом Гето – это хорошо. Всего лишь пара трупов потребовалась.              — Годжо! Да как ты смеешь...              — Успокойтесь, Зенин-сан, прошу вас, — строго и лишь слегка угрожающе отозвался Яга, тоже не переваривавший этого фанатика на дух, но всё же ему удавалось это хорошо маскировать за вежливой почтительностью. – Сейчас для этого не время, и я не хочу опять слушать ваши перепалки с Годжо. Торжества, запланированные в Сибуе, конечно, очень важны для укрепления связи между охотниками и гражданскими, но, как только они пройдут, нужно сосредоточиться на разработке более детального плана по выманиванию той твари. Годжо-кун, мы с директором Гакугандзи и Зенин-саном при одобрении Совета пришли к выводу, что разработкой деталей займётся киотское подразделение.              — С какого хера? – вырвалось у Годжо прежде, чем он успел подумать. Как всегда. – Это план Гето, пусть он и разрабатывает детали! По крайней мере, справедливо, если он будет принимать в этом участие, он же толковый и может быть полезен. К тому же, не кажется ли вам, директор Масамичи, что это несколько нелогично: поручать разработку плана подразделению, которое находится даже не в Токио? Что за херня?              — Следи за языком, Годжо, — мрачно протянул Яга, глядя на него исподлобья. – Решение уже принято. Несколько охотников из Киото прибудут к нам, чтобы проработать детали. Нашему подразделению нужно оказать всяческое содействие.              — П-ф-ф-ф, — покачал головой Сатору, ощущая, как внутри всё закипело от раздражения. – Уверен, директор Гакугандзи и Зенин-сан подлизали много задниц, чтобы Совет и Правительство выбрало киотское подразделение.              — Заткнись, Годжо! – снова вспылил Зенин, разводя руками. – Совет лишь принял самое разумное решение, основываясь на показателях подразделения и коэффициенте успешной охоты тамошних охотников, в то время как эта тварь ушла у тебя, так называемого «сильнейшего», из-под носа! И после этого мы должны были поручать проработку плана тебе?              — Не мне, — отмахнулся Сатору от этих слов небрежным жестом руки, как от назойливой мухи, посидевшей до этого на куче дерьма, а теперь желающей своими мерзкими лапами испоганить ароматный пирог. – Это привилегия Гето, это его план.              — И мы ему за это крайне благодарны, не так ли? – очень настойчиво, с ясным намёком прекратить спор проговорил Масамичи, сверля глазами сначала Сатору, потом Зенина и наконец Гакугандзи. Тот не произнёс в присутствии Годжо и слова, но корчил при этом настолько ханжескую физиономию, что Сатору сразу хотелось по ней врезать. Удивительно, но тяжёлый взгляд Яги заставил Зенина поумерить свой пыл.              — Поэтому в качестве благодарности, — продолжал тяжёлым, строгим тоном директор, — мы позволим Гето участвовать в разработке вместе с киотскими охотниками, кому это будет поручено. Как и тебе, но в качестве советчика. Все решения будут приниматься другими уполномоченными на это охотниками. Мы позвали тебя, Годжо-сан, чтобы ты был в курсе и чтоб сам сообщил напарнику о нашем решении. Оно не обсуждается и уже принято. Ты меня понял?              Нажим в последнем вопросе мог не заметить разве что глухой.              Сатору растянул ухмылку ещё шире.              — Я всё понял, Масамичи-сан.              — Отлично. Тогда, — он повернулся к своим посетителям, — не буду больше задерживать столь важных гостей и отвлекать от их не менее важных дел. Если вы хотите, могу организовать вам экскурсию по подразделению.              — Как-нибудь в другой раз, — удовлетворённый тем, что Годжо хоть кому-то удалось приструнить, напыщенно заявил Зенин, поправив рукава своего кимоно и выпрямившись, как будто желая казаться выше. Гакугандзи тоже встал, еле заметно поклонился.              Но, конечно, Зенин не мог просто уйти. Остановившись напротив кресла, где сидел Сатору, он бросил на него надменный взгляд сверху вниз, и Масамичи приложил руку ко лбу, сдерживая раздражение.              — Что с твоим лицом, Годжо? – спросил Зенин, скользя холодным надменным взглядом по синякам. – Опять неудачная охота?              — Скорее, неудачный спарринг, — повернулся Сатору к нему и улыбаясь в таком же стиле. – Вы ведь знаете, что это такое? Спарринг? Или ваши фанатики только аплодировать чужим смертям умеют?              — О, мои истинно верующие могут много чего, — снисходительно заверил тот. – Я часто вспоминаю твои слова, Годжо, о том, что стоит отправить пятерых моих людей на охоту – и они якобы не справятся…              — Слово «якобы» здесь неуместно, — издевательски протянул Годжо, уже откровенно потешаясь. – Они не справятся.              — Но пока что не справляются только охотники, — фыркнул Зенин, но не стал больше спорить, величественно, словно его окружала аура избранности, зашагал дальше и стал выходить. Сатору, повернув голову, проводил его кривой ухмылкой, а Гакугандзи, который ещё не успел выйти и стоял на пороге, даже помахал рукой. Тот смерил его недовольным взглядом.              В этот момент в проеме сёдзи возникла высокая фигура в чёрном костюме охотника и, наткнувшись на маленького старика, замерла на мгновение. Гето – а это был он – бросил на бывшего директора настолько неприязненный взгляд, а по его щекам так отчетливо загуляли желваки, что Годжо, ставший этому свидетелем, снова задался немым вопросом: а что же произошло всё-таки год назад между этими двумя? Поверить в то, что Гето Сугуру мог быть замешан в гибели своего напарника, как рассказал недавно Яга, Годжо попросту отказывался. Ему и мыслить рационально становилось трудно, когда появлялся Гето, так что он даже не стал пробовать что-то анализировать по этому поводу. Просто решил, что Гето ни при чём и всё тут – не самое умное, на его же взгляд, решение, но сейчас, когда всё внутри вспыхивало каждый раз, стоило подумать о напарнике, Сатору не стал утруждать себя ещё и этим.              Гето, послав этот свой взгляд, тут же отошёл назад, позволяя бывшему директору пройти, с такой холодной, почти опутывающей льдом вежливостью, словно воздвиг невидимую стену перед собой. Гакугандзи исчез, и Гето, оглядев уже столь же неприязненным взглядом Сатору, то ли не успев убрать из прищуренных глаз всю прежнюю эмоцию, то ли испытывая то же самое, стал проходить внутрь.              Годжо быстро отвернулся. Он подозревал, что Яга вызвал его на разговор не просто так, что присутствие Гето логично и вполне закономерно, так что не удивился этому. Но не ожидал, что всё внутри, настроенное заранее на спокойствие и сдержанную смешливость, старательно упакованное в коробку и закрытое на ключ благоразумия, тут же полыхнёт с новой силой. В груди потеплеет, по венам заскользит щекотка, в животе заиграет, а в пальцах начнётся покалывание: ну прям как у школьника, увидевшего предмет своего обострившегося спермотоксикоза.              Сатору хмыкнул в мыслях от такого сравнения. Состряпал на лице равнодушное выражение – ну как мог - развалился в кресле и стал ждать.              Он слышал, что Гето уселся в освободившееся кресло, снова слева. Иронично, что после охоты на заводе, где они только познакомились, они вот так же сидели в кабинете у директора, и тогда Сатору принял решение избавиться от нового напарника как можно скорее. А сейчас реагировал на него, как последний идиот! Интересно, если пройдет столько же времени, его теперь уже безответные чувства остынут? А этот жар в мыслях и не только сменится обычным безразличием?              Было бы неплохо.              Слегка повернув голову налево, Сатору увидел всё тот же точёный, словно нарисованный умелым художником профиль, который тогда его почти разозлил своей идеальностью, а сейчас вызывал стеснение в груди, как будто что-то начинало давить, стискивать её, заставляя дыхание немного ускоряться и утяжеляться. Запах холодной мяты и незнакомого дерева уже как будто призрачно пощипывал ноздри, а мысли начинали лихорадочно вскипать в зеленоватой кислоте отравы, что потекла по жилам и нервам.              Взгляд искоса переместился на правую руку напарника. Тот положил её на подлокотник. На костяшках пальцев ранки от ударов почти затянулись, но всё ещё виднелись благодаря маленьким корочкам. Это после спарринга? Но почему, разве он не был в бинтах? Словно догадавшись, куда смотрит Сатору, Гето то ли неосознанно, то ли специально перебрал длинными изящными пальцами, сложив их в кулак, а потом снова разжал, и голова его слегка повернулась.              Боль в скуле, отозвавшаяся на это движение, заставила Сатору снова вернуться в реальность и вспомнить, что произошло неделю назад. Хотя он и не забывал ни на минуту о Гето, но упустил из внимания другое: что ему дали вполне конкретный и понятный ответ на его «сигналы». Годжо отвернулся и больше старался не смотреть налево.              — Итак, — начал Яга, в этот раз без пытки молчанием и предисловий, — что происходит с моими охотниками? Вы ещё долго собираетесь обиженно надувать губки друг на друга? Я думал, спарринг поможет вам выпустить пар, и вы снова вернётесь на тропу если не мира, то слаженной работы. Но вышло как-то странно наоборот. В чём проблема?              Повисшее ненадолго молчание казалось всё же поразительно долгим. Разумеется, сообщать директору истинную причину их разногласий Годжо ни в коем случае не стал бы, поэтому, чтобы не дать Гето сказать глупость, если вдруг у того появилась такая мысль, Сатору после этого изнурительного полуминутного молчания проговорил:              — Все дело в Кугисаки. Мы просто повздорили по этому поводу, Масамичи-сан.              — В девчонке Кугисаки? – нахмурился тот, не понимая. – Причём тут она?              — При том, что накануне спарринга мы посещали ферму, где она жила. Если помните, вы передавали мне записку с адресом через Нанами, — продолжал Годжо ровно, видя боковым зрением, что Гето косится на него, — и там Гето-сан просил меня сохранить тайну Кугисаки в секрете. Я обещал, но нарушил это обещание, позволив Нобаре побывать в колледже. И таким образом повлиял на её решение остаться. Гето-сан этому возмутился, набил мне физиономию и теперь не хочет иметь со мной дела.              — Это так, Гето-сан? – подозрительно поднял одну массивную бровь Яга. Какое-то время Гето молчал, о чём-то раздумывая, и Сатору буквально кожей ощущал нервозность, охватившую напарника, несмотря на все усилия того сохранять безразличный вид. Да ещё и снова услышал, как участилось чужое сердцебиение, прямо забарабанило в ушах, так что пришлось сосредоточиться, чтобы заглушить поток информации. Удивительно, но в последнее время его техника вела себя настолько избирательно, неосознанно, только в присутствии напарника, как будто настроилась на его «волну». То запах, то сердцебиение, то пульсирующая внутри Гето багровая энергия. Бесит.              — Всё верно, — кивнул тот, и его чуть сжатый кулак со слегка ещё покрасневшими костяшками прижался к лицу. – Я посчитал, что из Кугисаки-тян не выйдет охотницы из-за её характера и возраста. Годжо-сан так не думал, мы повздорили и сейчас… нам слегка трудно общаться.              — Что ж, твои опасения насчёт Кугисаки-тян оказались напрасными, — неодобрительно, но все же слегка успокоившись, ответил Масамичи. – Она изъявила желание остаться, начала посещать тренировки и лекции. Так что ты явно переоценил свою значимость, Гето-сан, в решении таких вопросов.              — Прошу прощения, директор, — мягким голосом признал Гето, скрывая тяжёлую правду за лёгкой ложью.              — И всё же я тебя понимаю, — вздохнул директор. – Девчонка и впрямь не сахар. Уже устроила пару конфликтов из-за пустяков, в столовой, видите ли, овощи «не такие свежие» и юбка её формы «коротковата», не проявляет уважения к женщинам или ещё что-то в этом духе. Уже отпустила пару колких замечаний в сторону Мэй Мэй-сан и обозвала грязными словами беднягу Фушигуро, когда он наступил ей на ногу.              — Ха, почему я это пропустил? – искренне воскликнул Сатору.              — Раньше приезжать надо. Всё самое сочное происходит по утрам, когда она не высыпается. И всё же, Кугисаки оказалась довольно талантливой, надеюсь, тренировки сумеют немного дисциплинировать её. Но если честно… не покидает меня такое ощущение, что вы мне тут восемьсот степеней лжи навешиваете, прикрываясь девчонкой Кугисаки, — ухмыльнулся Яга, проявив поразительную проницательность. – Так что сейчас я пойду за кофе. Очень хочется кофе. Меня не будет минут пятнадцать, а может и больше. Вы пока посидите тут и подождите, а если кто-то без разрешения уйдёт – отстраню от охоты. Поняли?              — Это такой хитрый план, Масамичи-сан? – спросил недовольно Годжо. Он мог бы и обрадоваться, ведь выдавалась наконец возможность поговорить с напарником, что он и планировал сделать всю неделю, если б только Гето не избегал его. А теперь, когда такая возможность была любезно предоставлена, все слова как будто вылетели из головы! Даже стало неловко.              — Да, хитрее некуда, — хмыкнул Яга, поднимаясь. – Чтоб поговорили и прояснили разногласия. И когда я приду, были готовы работать вместе, как я и планировал.              — Мы и готовы, Масамичи-сан, — слегка заволновался Гето. – Нет нужды в этом.              — Ну раз так говоришь, то значит нужда и вправду есть, — не повёлся Яга, широкими шагами последовав к сёдзи и, отодвинув створку, повернулся. – Чтоб тут были, когда вернусь.              Прежде чем кто-то успел снова возразить, он быстро вышел и задвинул дверь за собой.              Сатору ненавидел такое напряжённое молчание. В такие моменты ему всегда казалось, словно кто-то стягивал с него кожу, медленно, со смаком и упоением, наслаждаясь тягостной тишиной и ухмыляясь над всеми его попытками завязать разговор. Если уж быть честным, Годжо вообще никогда не страдал от такого вида молчания, он всегда находил слова, его карман всегда был полон ничего не значащими фразами и усмешками, откуда он виртуозно выуживал любое, что придётся, говорил, не думая – и всё всегда шло как по маслу. Даже в пору своей пышущей гормонами юности, оставаясь наедине с девушками, он всегда знал, что сказать, хотя чаще просто делал – и всё всегда получалось! Теперь же он ощущал странную, непривычную для себя неловкость, которая сковывала не только движения цепями страха, но и штопала его карман невидимыми нитками боязни допустить очередную ошибку.              Молчание затягивалось, и, похоже, Гето, чей тяжёлый вздох выдавал, что ему оно тоже крайне тягостно, не собирался нарушать тишину. Просто опёрся виском о кулак и отвернулся.              Тогда Годжо, откинув голову назад, решил совершить умопомрачительный для своего нынешнего состояния неловкости подвиг – заговорить первым.              — Чикушо, — выдохнул он обречённо. – Масамичи прав. Надо поговорить.              — Здесь нечего обсуждать, — раздалось холодное в ответ, и Гето даже не повернулся. Не особо располагало к беседе.              — На самом деле есть что, — с этими словами Сатору поднялся, так как сидеть в неподвижности ему тоже всегда претило, подошёл к окну и слегка задвинул жалюзи, чтобы яркий свет не попадал в глаза. Ему это нисколько не мешало, его кресло располагалось не на траектории мелких пакостных лучей, а вот на лицо Гето упрямо падали их острые лезвия. Теперь же, когда Сатору слегка изменил направление, у напарника не будет повода отворачиваться и делать вид, что причина в ярких бликах.              — Как насчет новости о том, что твою идею, высказанную на Совете, всё-таки одобрили? – слегка усмехнулся Сатору, поворачиваясь к напарнику и опираясь спиной о стену. Сидеть совсем не хотелось.              Как и ожидалось, такая новость Гето заинтересовала. Он убрал руку от лица, развернулся чуть-чуть и подозрительно прищурил глаза.              — Одобрили? С чего ты взял?              — Масамичи-сан сообщил мне как раз перед твоим приходом, — ответил Годжо, склонив голову чуть вниз, чтоб уж слишком откровенно не пялиться на него. Это всё еще было несколько неловко ему самому, так что Сатору, обняв себя руками, постарался придать голосу отстранённость. – Идею одобрили, но план поручили разработать киотской группе.              — Что? Почему? – изумился Гето, подбираясь в кресле, но потом, словно вспомнив что-то, хмыкнул. – Это из-за моего провала на охоте, да?              — Нашего провала, — тихо, но упрямо поправил Сатору. – Нет, не только поэтому. Скорее потому, что Гакугандзи, ненавидящий тебя, и Зенин, ненавидящий меня, надавили на Совет и подлизали несколько задниц. Так что план по поимке твари будут разрабатывать киотские охотники, полагаю, они прибудут на праздники. Ты же, как тот, кто подал эту идею, сможешь принимать в этом участие.              — Нет, спасибо, — отрезал Гето. – Не собираюсь.              — Что? – нахмурился Сатору. – Это же твоя идея, и мне пришлось настоять!              — Я не хочу работать с киотскими охотниками, — отчеканил довольно сурово, почти угрожающе Гето, медленно, так, чтобы пресечь все прочие попытки возразить. И Годжо, прекрасно уловив эту угрозу, усмехнулся, решив не настаивать. Всё-таки причина наверняка была очень веской, раз Гето отказывается даже сотрудничать с киотским подразделением.              — Хорошо, — кивнул он. – Как знаешь, настаивать не буду. Если передумаешь, скажи. Но если нет… Тогда мы будем совсем слепы.              — Тебе не привыкать, — буркнул Гето.              Снова повисла тишина. Серьёзная тема, та, с которой Годжо запланировал начать, быстро испарилась. Нужно было сразу же переходить и к другому, чтобы заполнить эту вновь опустившуюся на кабинет напряжённую тишину, но, удивительно и раздражающе одновременно, Сатору никак не мог найти слов.              Это он-то не мог найти слов? Да что с ним такое?!              — Слушай, Гето… — снова выдавил он из себя, понимая, что им просто необходимо как-то выйти на этот разговор. – Насчёт спарринга…              — Успокойся, Годжо, — резко оборвал Гето, не глядя на него, но Сатору заметил, как на его скулах, наверняка против воли, вспыхнул еле заметный румянец. – Давай просто забудем и представим, что ничего не было. Если директор хочет, чтоб мы наладили работу вместе – так и сделаем. Я буду терпеть тебя на охоте, но в другое время не лезь ко мне со своим раздражающим поведением.              — Так и будешь избегать меня?              — Нет. Просто буду игнорировать.              — Это… из-за того, что случилось на спарринге? – осторожно уточнил Сатору. – Если хочешь, могу извиниться и за это. Но мне показалось, что…              — Не нужны мне твои, блять, извинения! — категорично прервал Гето, будто даже боялся услышать продолжение, и резко вскочил с кресла, словно ошпаренный. Лицо его, обращённое впервые прямо на Сатору, наполнилось гневом, но румянец, разросшийся ещё больше на щеках, выдавал не только его злость, но и крайнее смущение. – Ещё раз провернёшь нечто подобное – врежу ещё сильнее!              — Окке, — Годжо пожал плечами, а потом уголок его рта приподнялся вверх. Очень ему хотелось промолчать, так было разумнее, спокойнее, но, черт его дери, он же Годжо Сатору! Поэтому тихо, осторожно, но со вполне отчётливой мягкой усмешкой спросил: — А что, если нечто подобное провернёшь уже ты? Обещаю, я́ бить не буду.              — Отвали, Годжо! – окончательно вспылил Гето, растеряв последние остатки самоконтроля, вежливости и такта, которыми отличался, и позволил своему хорошо сдерживаемому всегда гневу и ярости затуманить мозги и окрасить слова в нечто ядовитое.              — Ты пару минут назад назвал меня слепым, — напомнил Сатору едва ли не ласково. – Но сейчас слеп только ты. А я всё прекрасно как раз вижу. Особенно чувствую.              — Слушай, ты, — с этими словами Гето быстро приблизился, схватил его за грудки, притянув чуть вниз, и резко сжал кулак, ухвативший край его воротника. – Не. Лезь. Ко мне.              Как будто опасаясь оставаться в такой позиции, почти уязвимой, слишком искушающей, Гето тут же отпустил и направился к двери. В этот момент сёдзи раздвинулись и на пороге возник Яга.              — Директор, — тут же взял себя в руки Гето, голос его стал куда более сдержанным. – Мы все обсудили. И помирились.              Масамичи какое-то время оценивал вид Гето, очевидно, заметив остатки гнева в виде румянца и плотно стиснутых губ, и тяжело вздохнул.              — Ясно. Но если из-за вашей стычки завалите мне ещё одну охоту – убью обоих.              — Благодарю, — кивнул Гето, поспешно протискиваясь мимо и уходя.              Нет. Почти убегая. Так это выглядело. Годжо, состроив кислую физиономию, вынужден был признать, что лучшее, на что он мог рассчитывать – это хотя бы сносная охота вместе. О восстановлении нейтральных отношений, не говоря уже о попытках хотя бы приблизиться к дружеским, речи тут не могло и быть. Гето не просто не ответил на его «сигналы», а весьма разозлился и теперь наверняка работа с ним будет крайне, крайне сложной. Ну спасибо, Сёко-сан, за совет! Самое время принести тебе пару змей в кабинет.              Хотя… нет, виноват только он сам, Годжо. Потому что не сдержался, понадеялся, попытался. И получил по физиономии в ответ.              — Сатору? – поджал губы директор, встревоженный непривычно мрачным выражением лица бывшего ученика. Так что Годжо, чтобы спрятать свои чувства, налепил на губы уже знакомую всем улыбку.              — Не волнуйся, отец, — сдавленно проговорил он, уходя, — теперь между нами всё предельно ясно.