Искажённые

             Молчание изматывало.              Несмотря на то, что Сугуру всегда любил тишину, молчание и одиночество, сейчас о первом приходилось лишь мечтать, второе, тягучее, напряжённое, изматывало, гвоздями щекотало нервы, а третье ему было не под силу.              Они вдвоём с Годжо ехали в машине, и это была мучительная поездка. Управлял транспортом Годжо, машина была предоставлена подразделением ему, а значит и выбор старых CD дисков тоже был за ним. И он, спасаясь от непривычной для него тишины, включил сначала что-то совсем невообразимое: какую-то смесь тяжелой музыки с всхлипываниями вокалиста, — а потом заиграло что-то более слащавое, и, по мнению Гето, совсем уже безвкусное. Голова у него со вчера болела от наложения печати, и такая музыка совсем не способствовала излечению.              Но он молчал. Упорно молчал, уставившись в своё окно.              «Как красиво», — проносилось в голове довольно часто, когда они выехали за пределы бывшей токийской префектуры и направились вглубь страны по расчищенным властями дороге, по которой велось единственное сообщение между двумя общинами. Ехать надо было примерно три часа, Годжо гнал довольно быстро, поэтому пейзаж часто сменялся за окном: сначала это были живописные горные холмы с лесами, плотно усеивающими поверхность, и от них тянуло запахом хвои, потом холмы стали чуть меньше, и появилось больше полей, бывших чайных плантаций, ныне давно покинутых и заросших кустарниками, а через пару часов картина стала и вовсе сказочной. Солнце спряталось за тучами, над полями вдалеке сгустился лёгкий туман от реки в долине, пролегающей неподалеку, и Сугуру пару раз вдохнул полной грудью, ощущая потрясающую свежесть.              Когда-то, тридцать лет назад, на этих землях рассыпались сотни маленьких семейных ферм, занимающихся выращиванием чая, деревень и живописных туристических точек. Зелёные аккуратные чайные поля окружали узкую, витиеватую дорогу, упавшую среди холмов, и по немногочисленным фото можно было видеть: природа здесь, хоть и была живописна, но подчинена человеку и его кропотливым трудам. Сейчас же природа окончательно брала вверх, и не сказать, что стало менее красиво. Но красота эта была другая: дикая, неподвластная уже человеку, строптивая и своенравная. Безжалостная, даже надменная, словно говорящая свысока, что сколько бы человек ни старался, природа поглотит всё вокруг.              Сугуру вспомнил о рейде «дикой» охоты в отдалённой провинции далеко от Киото. Несколько дней гоняясь и выслеживая по лесам тварь, которая не давала продыха жителям маленькой деревни, он за эти дни настолько погрузился в дикую природу, что вскоре ощущал себя единственным человеком на земле. Это было одновременно и здорово, и страшно.       Сугуру любил, когда его глаза наслаждались созерцанием таких красот. Чем больше времени с начала апокалипсиса по имени «Сукуна» проходило, тем сильнее природа брала своё, особенно в отдалённых регионах, и те, даже если и были приписаны к какой-то общине, всё равно оставались один на один с природой и заражёнными. Землетрясения, цунами, пожары, дикие заросли – так старалась природа, изо всех сил, чтобы победить человека. Падальщики, твари тоже старались на славу, постоянно убивая жителей, что не успели вовремя спрятаться и по каким-то причинам не захотели или не смогли жить в общинах. В лесах было особенно страшно, хотя где сейчас не было страшно?              «Сколько бы ни старались охотники, сколько бы ни убивали тварей, их всё больше и больше. Скоро вирус полностью подчинит себе страну и весь мир», — невёселые мысли толкались в голове Гето, когда глаза вдоволь насытились пейзажем и начали потихоньку слипаться.              Годжо на удивление был крайне неразговорчив, молчалив и часто бросал любопытные взгляды в его сторону, какие Сугуру ощущал буквально кожей. От этих взглядов становилось не по себе, даже жарко, неуютно, хотелось скорее выйти из машины и развеяться, почувствовать резкие порывы ветра. Сегодня было не холодно, около пятнадцати градусов по Цельсию, но хотя бы солнце не палило. Поэтому хотелось скорее подставить лицо ветру и сбросить с себя это странное напряжение, что теперь преследовало его, стоило увидеть напарника.              Сугуру пытался не думать об этом, выискивая причины этому напряжению. Причина была очевидна: Годжо его раздражал, не нравился, попросту бесил – но в то же время, если бы он, Гето, захотел быть честным с собой, он бы сразу понял, что причина крылась совсем в другом. Однако Сугуру собирался отрицать всё, что не укладывалось в его привычную и хорошо некогда настроенную, словно инструмент, картину мира. Этот инструмент он настраивал с самого детства, когда решил быть лучшим учеником, лучшим охотником – и инструмент исполнял музыку жизни вполне неплохо. Год назад случился короткий сбой, что-то пошло не так, и Гето в своём стремлении избавиться от этого изъяна, червоточины, этой дурной ноты сделал всё, что и следовало – и настроил всё обратно. А теперь его не переставало преследовать какое-то тревожное чувство зыбкости того, что он так упорно налаживал, улучшал, совершенствовал, оттачивал снова и снова, устраняя врождённый дефект, избавляясь даже от намёка на малейший изъян – и всему виной этот болван…              — Так и будем молчать? – предпринял попытку пообщаться «болван», и, судя по нетерпеливому тону, он порядком подустал ничего не говорить аж целых два часа.              Но Сугуру не хотел снова ввязываться в спор или слышать от напарника насмешки, поэтому просто, коротко, но так, чтоб его нежелание говорить, было уловимо, ответил:              — Да, — и снова уткнулся в окно, делая вид, что там что-то намного интереснее, нежели любой разговор с Годжо Сатору.              Тот кисло хмыкнул, но не стал больше приставать, поддразнивать или изводить. Вместо этого добавил громкости музыке, возможно, решив изводить Гето таким способом, с помощью своей зубодробилки.              «Кретин».              Чем дольше они ехали, тем сильнее Сугуру ощущал странное чувство, как будто возвращался домой. Он родился и вырос в Киото, прожил тут бо́льшую часть жизни, с пяти лет воспитывался в подразделении, поскольку его родители попросту избавились от него.              Он знал из своего личного дела киотской школы для охотников, что у него был обнаружен искажённый аномалией ген в пять лет – и родители, испугавшись, не придумали ничего лучше, чем посадить его в машину и увезти в приют. Оставили там и забыли о его существовании. Руководство детского приюта, где он проживал несколько месяцев, сразу же обратилось за помощью в общину и подразделение. Гето плохо помнил приют, как и переезд уже под опеку подразделения. Детская память, очевидно, травмированная этими событиями, решила стереть любые воспоминания из этого тяжелого периода. Обрывки воспоминаний о родителях вообще были слишком расплывчатыми, будто бледные пятна краски на полотне его жизни, и сколько бы он ни вглядывался, ни теней, ни очертаний, ни более понятных силуэтов разглядеть не мог, хотя родители ещё были где-то живы.       Зато он помнил долгие, тяжёлые годы тренировок, учёбы, лекций, уроков и снова тренировок. Каждый день, год за годом, пока ему, лучшему из учеников подразделения, не дали наконец одобрение на охоту.              А потом охота, каждый день, год за годом, озарив сначала его душу в различные фейерверки энтузиазма с разноцветными бликами, всё больше и больше стала превращаться в обычные падающие огоньки, непрекословно летящие вниз и затухающие. Охота стала рутиной, но что самое пугающее: всё больше теряла свой смысл, поскольку Сугуру переставал вообще видеть в ней его.              «Найти тварь. Убить тварь. Найти тварь. Убить тварь», — бесконечное колесо, крутящееся на месте, не дающее никакого результата, а он, словно бедный зверёк, это колесо и крутил, не понимая, как выбраться из бессмысленной погони неизвестно куда и с какой целью.              «Никто не знает вкус убийства тварей… — такие мысли всё больше грызли его в последние годы. – Твари мерзкие, и убивать их – тоже мерзко. Словно проглатывать тряпку, которой только что тщательно вытирали обильную блевотину…»              Он сам не заметил, как от угрюмых мыслей провалился в сон. Разбудило его чьё-то прикосновение к плечу, осторожное, настойчивое, тёплое, как будто его не ткнули, не похлопали, а погладили.              — Эй, Гето, — произнёс знакомый голос. – Хватит спать. Мы уже близко. Впереди проверка.              «Ах, точно…Это же тот болван».              Сугуру потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, сбросить прочь остатки сладкого сна и снова настроиться на серьёзность.              Вероятно, он проспал около часа, так как впереди увидел знакомый КПП на границе с киотской общиной. Удивительно, что Годжо дал ему время поспать, даже музыку сделал тише, так что сейчас играла вполне сносная мелодия какого-то старинного, давно умершего музыканта. Его, вполне возможно, разорвала на кровавые куски какая-нибудь тварь во время всеобщего хаоса, но пел он прекрасно. От короткого сна и приглушённой музыки боль в голове улеглась, напоминая сейчас о себе лишь слабыми всплесками при резких движениях.              «Проклятые печати… Возможно, Годжо в чём-то прав насчёт них… Хотя нет, этот болван ни в чём не прав!»              Годжо тем временем потянулся к бардачку за документами, и Гето снова рефлекторно вжался спиной в кресло, отведя ноги чуть правее, чтобы предоставить больше места. Его глаза уткнулись ненадолго в белоснежную макушку, слегка взъерошенную, совершенно белёсую, пахнущую обычным шампунем. Она вдруг навеяла воспоминания о покрытой инеем травяной поляне, что он однажды видел в детстве, когда случилась другая аномалия: летом на зелёную, яркую поляну, усыпанную травой, выпал неожиданный снег, белый, ослепляющий, пушистый, покрывший всё вокруг мягким покрывалом. Маленький Сугуру сжимал в кулаках потрясающе холодный снег, цеплялся руками за тающие снежинки, глядя, как они превращаются в воду.              Вот и сейчас рукам отчаянно захотелось зарыться пальцами в эти мягкие, необычные в своей белизне волосы, и Сугуру даже сжал руки в кулаки, чтобы избавиться от этого наваждения, вызванного, конечно, ещё не проснувшимся полностью сознанием. Вместо этого, когда Годжо извлёк документы и снова уселся прямо, Гето ладонью протёр ещё заспанные глаза, прогоняя дурацкие желания прочь.              Годжо смерил его странным взглядом, но ничего не сказал. Хотя считывать взгляд с повязки было сложным делом. Оставалось лишь улавливать малейшие эмоции с половины лица и ухмылок, и вот в этом как раз Сугуру почудилась некая странность. А уже в следующую секунду, увидев, кто приближается к их машине, он тихо выругался. Причём, не мысленно, а вслух, так что его напарник не мог этого не услышать.              — Что? – нахмурился Годжо, глядя то на Сугуру, то на приближающегося солдата.              — Ничего, — отрезал Гето не очень вежливо, отворачиваясь к окну.              Проверка документов заняла не больше трёх минут, причём солдат таращился на повязку Годжо так, словно до конца не мог решить, то ли ему не задавать лишних вопросов, то ли начать всё же спрашивать, но вот, когда дело дошло до анализов крови и Сугуру нехотя потянулся к прибору, в тайне надеясь, что солдат промолчит. Но, разумеется, нет.              — Гето-сан? – проговорил солдат. – Снова к нам?              — Охота, — отмахнулся этим словом Сугуру, не желая ни вдаваться в подробности, ни отвечать хотя бы холодной вежливостью.              — Понятно, — кивнул солдат, зыркнув на него с оттенком подозрения и неприязни, которые не уловить было практически невозможно. Потом, повернувшись к Годжо, оценивающе оглядел его и, закончив проверку, бросил напоследок то, за что Гето захотелось создать одного из своих самых жутких монстров и заставить его мучиться от страха:              — Вы его новый напарник, Годжо-сан? Советую быть осторожным. Всего доброго.              Вроде бы ничего ужасного и зазорного, обычные слова. Но в них было заложено столько всего: двойное дно, скрытый смысл, обвинительный плевок, удар в спину ножом и, пока ты расширил глаза в ужасе и втянул в грудь воздуха – сразу же контрольный в голову.              Сугуру ощутил, как челюсти стиснулись с такой силой, что на щеках, насмехаясь над ним, загуляли желваки, а дыхание почти перехватило от возмущения, ярости и желания оправдываться… снова и снова. Ему потребовалась пара минут поездки в тишине, чтобы привести чувства в порядок, снова накинуть на них сбрую и, резко и больно пришпорив, почти до крови, потянуть поводья и приказать им успокоиться.              Лишь когда это случилось, дыхание выровнялось, а ярость ушла, Сугуру понял, что всё это время Годжо, к удивлению, молча наблюдал за ним, часто поворачивая голову в его сторону, слегка, ненавязчиво, но вполне читаемо.              — Чего? – выдохнул Гето, ведь молчание стало невыносимым уже и для него, а любопытство напарника, словно снежный ком, росло и грозило вылиться в тысячи вопросов, которые обрушатся на его же голову.              — Знакомый?              — Не совсем.              — Расскажешь?              — Нет, — холодно отрезал ломоть любопытства у Годжо Сугуру. – Сейчас это не важно, — и, желая сменить тему, он потянулся за бумажной картой, что лежала на панели перед глазами. Развернул её, бросил взгляд на выключенный навигатор.              — Не работает? – похоже, разговор такими короткими, исключительно информативными фразами, топорными и рубящими, избавлял Сугуру как от необходимости терпеть это напряжённое, мучительное, почти наэлектризованное, особенно после вчерашнего недоразумения, молчание рядом с Годжо, так и от нужды поддерживать какой-то долгий утомительный разговор, какой ещё неизвестно, куда мог привести. Уж лучше коротко, профессионально и по делу.              — Нет, здесь нет связи со спутником, — отрицательно покачал головой Годжо, скорчив нос недовольно. – Как вы тут живете, непонятно. Ни телефонов, ни навигаторов – ничего.              — Это потому, что только токийская община имеет привилегию пользоваться спутником по договоренности с военными, — пробурчал Гето.              — А то я не знал, — фыркнул на этот очевидный ответ Годжо. – Интересно, как вы вообще поддерживаете связь.              — Есть такие штуки, называются радиоволны, — фыркнул, парируя, Сугуру. – Тебе объяснить, что это такое?              — Спасибо, я в курсе, — усмехнулся Годжо.              — Тогда почему не взял рацию? Не знал, как она выглядит?              — Нет. Просто потому что я – мастер по чтению бумажных карт, — самодовольно и заносчиво заявил Годжо, а в его голосе зазвенели, переливаясь, озорные, кичливые нотки. – Самое время блеснуть этим мастерством.              — То есть забыл? – скептически раскусил его Гето.              По губам Годжо расплылась довольная усмешка. Он совсем не смутился от того, что допустил эту оплошность, а, скорее, наоборот, признавал её с самым горделивым видом.              — Ага, — только и ответил он, продолжая улыбаться, и Сугуру против воли ощутил, как отзывается на эту улыбку: на его губах медленно, сначала неуверенно, но потом обретая силу, заискрилась собственная. Гето не стал укрощать эту предательницу, лишь слегка сдержал её, приправив насмешливостью.              «До чего же напыщенный болван».              — Тебе уже говорили, Годжо, что ты – напыщенный болван? – шутливо спросил он, с нескрываемым любопытством проходясь по человеку слева осторожным взглядом.              — Ага, — повторил тот в той же манере. – Ещё и не так называли. Болван, дурак, идиот, наглец, подлец, исчадие ада… Но ты можешь пополнить мою коллекцию обзывательств чем-нибудь новеньким, новенький.              — Как насчет топографического кретина? – хмыкнул Гето, сложив карту так, чтобы выделить определённый участок. – Ты свернул не в ту сторону после КПП.              — Серьёзно? – удивился тот, притормаживая и останавливаясь на обочине. Потом развернул тело к Сугуру и уставился на протягиваемую карту. Долго что-то там высматривал, но, похоже, так и не понял, где свернул не туда, так что Гето, обречённо выдохнув, тоже чуть склонился к карте и указал пальцем на потерянный поворот.              — Вот, ты тут пропустил, — пояснил он, и вдруг ясно ощутил ту самую зыбкость, что старался избегать. Взъерошенные, приподнятые повязкой волосы так и просили запустить в них руку и перебирать мягкие пряди, потягивать их, наматывать на палец, разглаживать или же сжимать, с силой сжимать в кулак, когда…              Гето резко подался назад, делая вид, что сосредоточенно открывает дверь и выходит.              — Дальше я поведу.              — Разделяй и властвуй, — усмехнулся Годжо, перепрыгивая на пассажирское сиденье, в то время как Сугуру, выйдя наружу и слегка сбросив с себя то самое напряжение под порывами как назло не самого сильного и холодного ветра, обошёл авто и занял водительское место. Снова, уже по привычке, пришлось подкорректировать разъемы и расстояние кресла под себя, ведь каждый раз он внезапно обнаруживал, что не являлся самым высоким среди прочих. Руль ещё сохранил чужое тепло, как, впрочем, и то место, куда уместилась его пятая точка, и Гето, прежде чем начать движение, слегка откашлялся, чтобы выбросить-таки из головы все лишние мысли.              Годжо, к его изумлению, полностью доверился его вождению, откинувшись в кресле назад и, закинув голову, расслабленно глядел вперед. Потом, насмешливо фыркнув, повторил недавнее, словно действительно нацепил это новое обзывательство в свою сторону, как бабочку, на иглу и повесил в рамочку в своей голове:              — Топографический кретин… А что, мне нравится. Оригинально.              Сугуру не смог заставить себя убрать с лица эту улыбку, которую Годжо вызывал своей непосредственностью. Что бы ни говорили про этого человека, как бы Сугуру сам его ни называл, но при замешивании коктейля под названием «Годжо Сатору» высшие силы, кем бы ни являлись, добавили всё, что попалось под руку: надменность, высокомерие, непосредственность, безумие, заботу, ярость и в то же время доброту – но при этом, намеренно или нет, заправили этот коктейль его души большой, просто огромной порцией такого несравненного обаяния, что злиться на Годжо долго и упорно попросту не получалось.              И сейчас, когда злость на него за утреннюю выходку и особенно за вчерашнее недопонимание испарилась, Сугуру почувствовал внутри жгучую потребность сделать то, что должен был сделать сразу.              «Поблагодарить».              — Спасибо, — выдохнул он, глядя только вперёд на дорогу. – За то, что сделал. Я не просил, но… всё равно спасибо.              Годжо развернул лицо в его сторону и какое-то время молчал. Даже сквозь повязку напарника Сугуру вновь ощутил это проклятое чувство: как два глаза, невидимые и загадочные, вызывающие любопытство до дрожи в коленях, пронзают его насквозь, словно потроша и разгребая вываливающиеся внутренности, дабы понять, из чего состоит он, Гето Сугуру, из каких частей, мыслей, мечтаний, поступков. Или не только два глаза, а все шесть?              Гето сглотнул от этого назойливого, но совсем не неприятного ощущения, так как в горле пересохло.              — Пожалуйста, — внезапно тихо и без язвительности ответил Годжо и, тоже как-то тяжело выдохнув, отвернулся к окну.              

***

                    Они поняли, что прибыли на место, как только увидели высокий металлический забор, тянущийся вверх на метра два с половиной и вдоль, опоясывая довольно большую частную территорию. Перед забором, где ярко и броскими иероглифами на кандзи красовалась табличка с надписью: «Под напряжением», — были воткнуты большие выструганные из деревянных стволов клинья. Стандартный способ насадить случайно заблудшего сюда падальщика на вертел, но сейчас все клинья были пусты, хотя местами и пропитались почти чёрной кровью.              — Хм, гостей тут не ждут, — проговорил Сатору, осматривая забор и клинья. Провёл пальцем по деревянному заостренному концу, собрав в мякушку несколько заноз, но быстро вытащил их. – Клинья стоят тут уже давно, слегка затупились.              — Неудивительно, — задумчиво протянул Гето, прохаживаясь вдоль забора и возвращаясь обратно, туда, где виднелась калитка, закрытая на кодовый замок. Его чёлка при ходьбе смешно раскачивалась. – Некогда это была большая ферма, а сейчас явно частная территория, возможно, какой-то группы.              — Ты уверен, что правильно сориентировался по карте? – подняв уголок рта, взглянул Годжо на напарника. Тот двадцать минут возвращал машину до нужного поворота, где, по его словам, Сатору допустил ошибку, и, слишком быстро прочитав карту, выбрал нужное направление.              — Уверен, — Гето, недовольный тем, что в его умениях ориентироваться в пространстве и на местности и не быть «топографическим кретином» сомневаются, сложил руки на груди. – Я неплохо знаю эти земли, ты же за этим меня и взял. Адрес, который нашёл Нанами-сан, соответствует местности.              — Жаль, тут нет адресной вывески, — хмыкнул Сатору, прикидывая, сможет ли преодолеть забор. – Я мог бы перелезть…              — Таблички не видишь? – нахмурился Гето, указывая пальцем на табличку с изображением стрелки-молнии вниз. – Тут даже написано, что под напряжением.              — Написано-то написано, — Сатору запустил правую руку в волосы, слегка взъерошив их, как часто делал, когда что-то обдумывал. При этом поймал на себе какой-то странный, слегка озадаченный взгляд острых тёмно-ореховых глаз, но Гето сразу же спрятал его за ресницами. – Но надпись слишком уж заметная, как будто её специально сделали такой.              — Её специально сделали такой, чтобы люди вроде тебя не думали, смогут ли перелезть забор.              — Вот, и я о том же, — улыбнулся Годжо, хотя понимал, что они говорят о разных вещах. Сатору подобрал с земли валяющуюся ветку и, сделав замах, бросил в забор. Ничего не произошло, кроме того, что ветка, предсказуемо ударившись о металлическую проволоку, упала вниз. – Видишь, тока нет.              — Дерево не проводит ток, — расплылся в улыбке Гето, как если бы отличник услышал какую-то элементарную глупость от двоечника, пропускающего уроки физики, и, снисходительно позабавившись, решил открыть эту простую истину всему миру. – Разумеется, ничего не произошло, да и ветка сухая. Обычно напряжение таких заборов не слишком сильное, только чтоб отпугнуть, но кто знает? Что, если хозяин очень не любит непрошенных гостей?               — Кусо, — поморщился Годжо, скривив лицо, но это его ничуть не смутило. – А я же видел в одном старом фильме, как всё искрилось, шипело, и герой именно так сумел определить, что соваться туда не стоит.              — Это просто глупый фильм, Годжо, — вздохнул Гето. – Что будем делать? Можно пройтись вдоль забора, посмотреть, что там. Возможно, где-то есть место, где можно пробраться внутрь. Либо просто вернёмся, твоё желание найти семью жертвы на том заводе похвально, но не является обязательным.              — Да, не является, — покачал головой Сатору, и в памяти вспыхнула картина того человека на заводе, кого, ещё живого, поедали падальщики. Можно было бы сдаться на полпути, прямо сейчас, посчитав, что он вообще не обязан выполнять эту последнюю просьбу незнакомца, однако что-то внутри, наверное, настойчивость, требовала завершить дело так, как следует. Годжо открылся для информации всеми шестью глазами, пытаясь найти уязвимое место в заборе или хотя бы понять, права ли его интуиция. Его глаза говорили, что теплового излучения, возникающего при перемещении тока, нет, но быть уверенным в этом на сто процентов нельзя. Поэтому, немного подумав, а, точнее, очень плохо подумав и положившись лишь на интуицию, Сатору быстро подошёл к забору и, услышав испуганный окрик Гето, приложил руки к медной проволоке.              Ничего не произошло, кроме того, что Гето, подбежав к нему сзади и схватив его за запястье, резко отдёрнул его руку в сторону.              — С ума сошел?! – воскликнул он, и на его лице отразилась целая гамма ранее сдерживаемых чувств. – Ты совсем идиот, Годжо?!              — Как видишь, моя чуйка сработала, здесь нет напряжения, да ты и сам сказал, что обычно напряжение таких заборов не слишком сильное, — слегка улыбнулся Сатору, снова «отключая» остальные глаза. Из-за них он стал не только слышать взбудораженное его поступком сердцебиение Гето и различать всё тот же багровый сгусток энергии внутри, к чему иногда даже хотелось прикоснуться, чтобы с любопытством посмотреть на результат, но и видеть, как кровь прильнула к щекам напарника, залив их краской тревоги. Когда Годжо снова стал видеть нормально, то наткнулся на угрюмый, почти злой взгляд прищуренных глаз, один из которых был разделен этой его причудливой чёлкой.              — Болван! — выплюнул Гето и почти отшвырнул его руку прочь. Хватка у него была поразительно сильной, несмотря на изящные руки и тонкие длинные пальцы. – Я мог ошибиться!              — Хорошо, что не ошибся, — съязвил Сатору и, уже сильнее схватившись за металлическую сетку забора у калитки, попробовал её открыть, а, когда не получилось, выбить с помощью ног. Не получилось двойне. Он мог бы применить телекинетический удар, чтобы проделать в заборе дыру, и это было бы эпично! Сатору знал, что это ему под силу, а Гето в свою очередь увидел бы это и восхитился… Хотя нет, Гето, наверное, занудно сказал бы, что людям, к кому непрошено приходишь в гости, да ещё с печальной вестью, это не понравилось бы. Годжо и сам это понимал, но не стоять же здесь!              — Подсоби, новенький, — с этими словами Сатору быстро снял форменную куртку и закинул аккурат на забор сверху. Потом посмотрел выжидающе на напарника, и тот, обречённо вздохнув, так как ему не нравилась идея заходить в гости таким образом, всё же решил не спорить и, усевшись на одно колено, подставил сцепленные в замке руки. Прежде чем поставить свою огромную стопу в тяжёлом ботинке на эти изящные руки, которые, тем не менее, как был уверен Сатору, могли и хорошо врезать, Годжо с извинением пожал плечами. Стопа уместилась наполовину, Гето недовольно захрипел, когда Сатору переместил вес на неё, опираясь и на плечи напарника, а потом стал подтягиваться вверх. К его неожиданности, сгруппировавшись, Гето даже поднял его довольно быстро и высоко, выдавая силу своих мышц, спрятанных под чёрной одеждой, и Годжо, подтянувшись, сумел повиснуть на заборе, а потом и перевалиться на другую сторону. Вышло не очень ловко, совсем не эпично, так что он грохнулся на землю и больно ударился плечом.              — В порядке? – спросил Гето, отряхнув руки от грязи с чужих ботинок. Сатору, выругавшись, медленно поднялся и кивнул. – Что дальше? Выломаешь изнутри?              — Или нажму кнопку, — усмехнулся Сатору, увидев кнопку доступа с другой стороны на замке. Падальщик бы не догадался её нажать, да и не просунуть руку, а чужаков должна была отпугнуть надпись и высокий забор. Но не такого безумца, как Годжо.              Нажав на кнопку, он услышал небольшой писк, и в ту же секунду дверь калитки, размагнитившись, чуть отъехала, так что Гето, отодвинув её рукой, смог преспокойно войти внутрь. А потом предусмотрительно снова закрыл. При свете солнца, выглянувшего из-за туч, его большие серьги в ушах отливали фиолетовым цветом, и Сатору снова поймал себя на любопытной мысли, а что же послужило причиной тому, что этот человек украсил себя подобным образом, придав себе ещё большей загадочности? И ведь действительно украсил: серьги удивительным образом шли к его строгому лицу с заточенными, острыми скулами и раскосыми, узкими глазами.              — Ну что ж, идем, — резюмировал Сатору, направляясь по кем-то и когда-то вытоптанной тропинке, тянущейся к небольшому лесу.