Искажённые

             Совет Старейшин.              Страшное по своей глупости и застарелости образование, которому приходилось подчиняться. Сатору терпеть не мог присутствовать на встречах Совета, поскольку не испытывал к уставшим от жизни, застрявшим в прошлом и в собственных заблуждениях старикам и просто дегенератам должного почтения.              Они это знали, чувствовали и бесились от того, что очень хотелось его убрать, да не могли. Обоюдная, взаимная неприязнь пролегала между Годжо и теми людьми, что держали под своим контролем и во власти жадных испещрённых морщинами кулаков не только токийское подразделение, но и вообще всю деятельность охотников в Японии.              С одной стороны, именно Старейшины, когда страну и остальной мир настиг ужас в лице вируса и порождённых им тварей, проявили нужную инициативу. Обнаружив мутацию и открыв в ходе этой аномалии свои способности, именно эта горстка первейших охотников и создала новые формирования из похожих людей, не только основав Гильдию и подразделения, разработав принципы охоты и начав поиск подобных себе, но и вообще придумав саму концепцию охоты. Они наладили связи с новым правительством, сумели договориться о сотрудничестве, принимали участие в разработке законов, касающихся искажённых – словом, сумели из пепла создать то, что теперь являлось одним из столпов защиты гражданского населения от заражённых, помимо обычной армии с их громкими и шумными пушками. Со временем истребление тварей полностью доверили охотникам, поскольку те обладали талантами и техниками, заточенными именно под это дело. Армии было приказано больше не ввязываться, разграничив эти две структуры. Старейшины создали всё с нуля.              За это они заслужили почет и похвалу от властей и населения, от самих охотников. От Годжо Сатору – целую каплю похвалы в океане презрения и раздражения. Поскольку, как обычно, голова дракона, хвост змеи. Все благие и благородные мотивы по спасению людей, ставшие некогда катализатором создания охоты как явления, сейчас беспощадно были раздавлены жаждой власти, алчностью, стремлением сохранить старые порядки, чтобы удерживать власть как можно больше, и прогнать, искоренить, изничтожить все наработки новых поколений, поскольку это угрожало стабильности, а значит вгоняло стариков в ужас.              За эту нерасторопность, за эту упёртость следовать старым правилам и жить прошлым, игнорируя настоящее и будущее – за это Годжо их почти ненавидел.              Ненавидеть было кого.              Встречи Совета проходили в большом помещении, похожем на амфитеатр. Оно намеренно утопало в неком полумраке, несмотря на утро, освещённое жёлтыми лампами, будто Старейшины умышленно пытались создать иллюзию таинственности и вызвать в каждом, кто приходил на встречу, благоговейный трепет.              На Годжо это подействовало лишь один раз, когда отец мальчишкой притащил его на Совет, уже больше двадцати лет назад, почти за шкирку, так как сам Сатору не хотел покидать родной уютный особняк, где рос всё это время. Он помнил, что кричал и вырывался, проклинал всех на свете, пока отец тащил его сюда, а потом швырнул в центр помещения, куда падал основной свет лампы, и там тот маленький мальчик замолчал, испытав настоящее благоговение перед странными, высокими ширмами, стоявшими вокруг и скрывавшими некоторых членов Совета. Тогда это оказало на него колоссальное впечатление, но, чем чаще он бывал тут, чем старше становился и постигал внутреннюю кухню охоты, тем быстрее разочаровывался и раздражался, сознавая, насколько Старейшины погрязли в своей власти. Они рылись, как жуки в коробке, бережно охраняя её, и делали всё возможное, чтобы никто не взял метлу и не прогнал их с насиженных мест.              Годжо очень мечтал взять эту метлу и сделать пару широких взмахов, но понимал, что у него просто нет достаточного влияния для этого. Силы, возможно, хватит. Но вот влияния и поддержки правительства – нет. Он мог бы запросто убить их всех, как иногда позволял себе мечтать, получив очередной выговор или тупой приказ, но до этой грани он ещё не дошел. Это понесло бы за собой весьма печальные последствия для людей, которые ему дороги, для того же Масамичи или Сёко. Поэтому приходилось просто внутренне ненавидеть Старейшин и стараться огрызаться в ответ как можно меньше, чтобы за его непослушание директору не особо перепадало.              За одной из ширм, единственная, кто пользовалась этой защитой сейчас, прятала свое обезображенное некогда лицо Старейшина Тенген. Никто не знал, сколько ей лет, но поговаривали, что она была страшна, уродлива и очень стара. Вирус заразил её в довольно зрелом, почти старческом возрасте, отчего изувечил её лицо, но при этом она выжила и обрела довольно сильную способность – накладывание могущественных печатей. Она могла контролировать проклятую энергию в больших количествах, делая из неё нечто вроде барьеров, защищавших токийское подразделение и даже, при необходимости, части Нового города. При этом Тенген никогда не участвовала непосредственно в охоте, не обладала боевыми навыками и являлась весьма отстранённой особой. Ходили слухи, что временами ей приводили в покои молоденьких девушек, и те потом куда-то исчезали, но Годжо в это не верил. Возможно, Тенген сама поддерживала распространение этих слухов, чтобы её опасались.              Когда-то она вместе с другими Старейшинами основала Гильдию и первое подразделение охотников — токийское. При этом, осознанно или нет, бросила в плодотворную почву суеверных и испуганных людей зёрна мысли о своём божественном происхождении, и эти зёрна через двадцать с лишним лет разрослись настолько, что теперь культ «Верующие в Звезду» имел влияние не только внутри Совета Старейшин, но и в правительстве.              Одним из её преданных и особенно непреклонных перед любым сомнением извне считался и являлся глава клана Зенин – Наобито. Он всегда усаживался рядом с ширмой Тенген на специальном коврике и делал крайне воодушевлённое и преисполненное верой лицо. Это был высокий мужчина с седыми волосами, острыми усами и крайне безумным в непогрешимости своей веры взглядом. Даже и не старик вовсе, поскольку он был вполне здоров, крепок, в нём не было ни дряхлости, ни сутулости. Настоящий фанатик, некогда чудом уцелевший от смерти в лапах твари и с тех пор уверовавший в собственную избранность, а также истинность, правоверность и безусловность веры, случайно где-то подцепленную, словно очередную заразу.              Но бо́льшую опасность представлял всё же не он, а его сын Наоя, с которым Годжо уже пересекался на казни на Перекрёстке Искупления. Его отец хотя бы по-настоящему испытывал веру, а вот его амбициозный отпрыск – отнюдь. Он просто быстро и ясно сообразил, каким образом можно удерживать власть, ему это всецело нравилось и приносило удовольствие. Настолько, что Наоя с приходом к непосредственному управлению культом, в то время как его отец решил передать эти дела сыну и посвятить себя вере целиком, даже успел за последние пять лет основать настоящую деревню культистов, названную Ракуэн-но-Сато. «Райская деревня». Ха. Даже в название Наоя добавил частичку своих алчности и претенциозности.              Выглядел Зенин-младший по всем законам истинной традиционности: тёмное кимоно, светлые хакама и сандалии. Лицо – идеальный образец порядочности и даже великодушия, красивое и преисполненное якобы верой, в то время как в хитром блеске глаз то и дело сквозило высокомерие, унаследованное от отца, но испытываемое уже по совсем другим причинам. Зенин, несмотря на попытки выглядеть добродушно, всем своим видом тут же демонстрировал презрение к окружающим и собственное превосходство, он бережно хранил и почти выдумывал себе репутацию этакого праведника от мира охотников, наслаждался властью над тупыми последователями, боготворившими его, и упивался могуществом клана и культа настолько, что сейчас без малейшего зазрения совести мог на потеху своей жажде извращённой справедливости вешать людей на улице.       Для Годжо он был наиболее противен, поскольку представлял настоящую опасность. Не в физическом плане — тут Сатору мог легко его одолеть — а именно в плане политических интриг. Зенин умело залезал под кожу, вытягивал самые потаённые слабости из людей, искусно ими манипулировал и, пережёвывая и высасывая из них всю выгоду, какую мог, выплёвывал на обочину, перешагивал – и это ещё в лучшем случае. В худшем – казнил как «грешников».              Сатору ненавидел Наою всем своим существом. Старался не показывать перед ним ни единую свою слабость, даже эту ненависть, не хотел вообще иметь с ним дела, но присутствие Зенина-младшего на Совете было ожидаемо.              Другое дело – глава клана Камо, сидевший в обычном кресле. Это был спокойный, почтенный старик в обычной хаори поверх кимоно серого цвета, со слегка нахмуренными широкими бровями и поджатыми в перевернутой дуге губами. Он всегда больше молчал, чем говорил, но если высказывался, то всегда по сути, что-то точное и умное, всегда компромиссное. Не сказать, что он нравился Годжо, но из всех Старейшин производил самое адекватное впечатление.              А вот его названный наследник, Камо Норитоши, ещё молодой парень, но уже будущий глава, кого таскали с собой на каждое собрание, зачастую вёл себя заносчиво и не упускал шанса напомнить остальным о великой родословной своего клана, что ему часто прощалось в виду его неоперившейся ещё юности. Тем не менее парень, в отличие от Наои, всё же казался толковым и способным вести диалог и даже прислушиваться к другим.              Ещё одним кланом, что был важной частью Совета и всегда посещал встречи, являлся клан Годжо, родной для Сатору. В ту сторону он старался смотреть как можно меньше. После того, как отец по своей ли воле, из-за чувства ли долга или по принуждению отдал семилетнего сына в руки охотников, Сатору официально и фактически перестал быть членом клана, не говоря уже о том, чтобы считаться преемником. То обстоятельство, что отец безропотно отдал его на воспитание в подразделение, оборвав вскоре все возможные связи, в детстве, а потом и подростковом возрасте очень сильно, почти болезненно отзывалось в Сатору яростью, злостью и обидой. Но потом он перерос эти чувства, и, хоть они и не ушли, а были глубоко спрятаны и погребены под внешней отстранённостью, на третьем десятке жизни Годжо научился справляться с ними и перестать ассоциировать себя с кланом, поскольку всей его жизнью стала охота, а отца ему заменил Масамичи.              Тем не менее, видеть на встречах Совета собственного отца было неприятно, вызывало досаду и каждый раз – возрождало лёгкую форму обиды на родителя, что Годжо тут же стремился подавить и прикрыть обычными язвительностью, усмешками и почти что равнодушным выражением лица.              Его отец здорово постарел за те годы, что они не виделись. С их последней встречи в таком же формате, на заседании Совета, прошло уже года два. И россыпь морщин на его лице лишь увеличилась, ворох седины в волосах окончательно победил обычный цвет, но взгляд оставался таким же непреклонным и холодным, как и раньше. Отец, хотя нет – глава клана Годжо, лишь один раз взглянул в сторону бывшего наследника, сидевшего вместе с остальными приглашёнными охотниками на небольших возвышениях. Взгляд тот был коротким и таким же суровым, без единой капли интереса или заботы, и Сатору ответил если не тем же, так как не мог снять повязку, но свою самую ехидную и кривую ухмылку послал обратно. Глава сразу же отвернулся, сильнее выпрямился и больше не глядел в его сторону.              А вот младший брат, которого отец заточил с новой женой сразу после того, как передал Сатору охотникам, очень часто и открыто таращился на Годжо. Брату стукнуло уже двадцать два, можно было считать его настоящим мужчиной, будущим главой клана, но в нём ещё наблюдалось больше от подростка, нежели от взрослого. Высокий, стройный, тощий, миловидный, как девчонка, с тёмными глазами и волосами – полная противоположность старшему брату-альбиносу. Единственное, что их объединяло – это, пожалуй, привлекательная внешность, но с брата, выросшего под опекой нянек, воспитателей, учителей, охранников, родителей, с детства сдували пылинки и окутывали его густыми слоями заботы, так что, на взгляд Сатору, к своим тридцати годам уже исполосованного шрамами от охоты, брат больше походил на нежный цветочек на тонком стебельке. Пусть они и присобачили ему на пояс эту древнюю семейную катану, хотя, как когда-то мечтал семилетний Сатору, она должна была принадлежать ему.              Брат, названный Аки, в очередной раз бросил в его сторону любопытный, почти жадный взгляд, и, заметив это, отец пресёк все последующие попытки строгой фразой и резким жестом. Аки снова уставился в центр, но чем дольше все ждали начала, тем сильнее его голова поворачивалась в сторону старшего брата, а глаза загорались любопытством и почти что восхищением.              Сатору, несмотря на то, что этот выскочка из отцовского семени, отобрал у него главенство в клане и некогда вожделенную катану, не испытывал к брату неприязни или ненависти, может, когда-то была ревность и обида, но сейчас – ничего подобного. Иногда Годжо ловил себя на мысли, что хотел бы пообщаться с братом, но ему, как искажённому, охотнику и вообще изгнанному из клана, это было запрещено. И это неприкрытое восхищение в глазах Аки, чего таить, тешило самолюбие. Они были совсем разные, и, возможно, в глазах младшего брата профессия и образ жизни старшего, так же как и открывшиеся в старшем способности, да ещё и звание сильнейшего охотника, были сродни геройским будням Астробоя, старую мангу о ком Сатору читал еще в детстве.              Встреча должна была начаться с минуты на минуту, и здесь присутствовали и директор киотского подразделения Гакугандзи Ёсинобу, сгорбленный, хитрый старик, вместе со своей доверенной охотницей Утахиме Иори, чей большой белый бант на темных волосах бельмом контрастировал с общим желтоватым освещением. Так же в этом устаревшем фарсе собирались участвовать директор токийского подразделения Масамичи, сидевший рядом с Годжо, Кенто Нанами, кто поглядывал постоянно на свои часы, словно мысленно отсчитывал секунды теряемого времени. Никого из учеников, конечно, не приглашали на столь важное событие, а ещё не явилась Сёко - то ли её не позвали, то ли она проигнорировала это занимательное мероприятие, и Сатору ей откровенно завидовал.       Чуть ниже него расположилась глава разведчиков красотка Мэй Мэй, усевшаяся на простую скамью так, словно это был царский трон. Она иногда поглядывала наверх полубоком, прямо на Сатору, очаровательно улыбаясь уголком рта, так как вторая половина лица была украшена аккуратной косой, скрывающей некогда заработанный на охоте шрам. Шрам этот её совсем не портил, да и был крошечным, но она предпочитала скрывать его или просто придавала себе флёр загадочности. В сравнении с той же Утахиме, у кого большой шрам от неудачной охоты пересекал лицо поперёк, но она не предпринимала попыток скрыть его, разведчица даже из маленького изъяна, что трудно было разглядеть и под лупой, умудрилась создать особый шарм своему образу.              Мэй Мэй очень часто смотрела на Годжо так, как и прочие, мечтающие прикоснуться и урвать себе кусок шестиглазого «чуда», но её взгляды, в отличие от этих прочих, отзывавшихся лишь полным безразличием, казались Сатору особенно пленительными – и часто он, сводя всё к шутке и воспринимая это как игру, отвечал на её неприкрытый флирт.              Но никогда, никогда ещё внутри не откликались взгляды прочих так, как откликнулся вчерашний взгляд Гето Сугуру! И, снова вспомнив про это, Сатору смутился, мысленно и насильно заставил себя сосредоточиться. В этот момент в помещение наконец-то зашёл и сам Гето, не опоздавший, но пришедший в последнюю минуту, что было удивительно, ведь он сразу зарекомендовал себя как вежливый, следующий пунктуальности и субординации человек.              Зайдя внутрь, Гето окинул помещение слегка растерянным взглядом, явно раздумывая, куда бы сесть, и Годжо сделал лёгкий жест рукой, обозначая своё присутствие. Сатору вообще не был уверен, что его напарник явится, так как с утра тот снова воспользовался спецтранспортом, да и после вчерашнего недоразумения было всё ещё как-то неловко и почти что напряжённо общаться с ним. Но Годжо решил списать вчерашнее на последствия стресса у него и у Гето после неудачи на охоте, на волнение и замешательство после ранения, странности в поведении твари и того, что они оба, как лопухи, её упустили. А раз всё было списано на это, то и следовало вести себя так, будто бы ничего странного не произошло. Поэтому, про себя решил Годжо, раз ничего не произошло, то он, вчерашний Годжо Сатору, обязательно сделал бы подобный жест, чтобы позвать его, вчерашнего Гето Сугуру, своего нынешнего напарника, к себе и директору.              Гето, поймав этот жест острым взглядом, на минуту заколебался, но потом стал уверенно пробираться к ним, приветственно кивнув Кенто. Ещё Гето наверняка полагал, что ему сегодня придётся единолично держать ответ перед Советом за вчерашний провал, поэтому выглядел крайне угрюмым и сдержанным, почти мрачным.              Пока он приближался, Годжо на миг, так, чтобы никто не ощутил использование проклятой энергии, позволил своим глазам принять чуть больше информации, и увидел на пару секунд мир таким, каким позволяли видеть все шесть глаз: пульсирующим, искрящимся, состоящим из нитей, энергии и молекул. Он сразу увидел среди всполохов энергии различного цвета, от синеватой до зеленоватой, сгусток непривычно и удивительно багровой, словно кровь, резким движением впрыснутая на однотонную палитру. Эта энергия отчего-то лихорадочно суетилась внутри напарника, беспокоилась и кружилась в каком-то тревожном, дёргающемся танце.              А ещё вдруг неосознанно, но в голове Сатору настойчиво зазвучал звук приближающегося сердцебиения, учащённый и взбудораженный, почему-то принадлежащий только Гето, хотя в помещении присутствовало и множество других людей. Годжо даже пришлось подавить в себе всю эту внезапно открывшуюся и совершенно не нужную сейчас информацию, и снова привести «глаза» в порядок. Он сосредоточился и отключил часть своего особого видения, постаравшись «видеть» сквозь повязку так, как обычно: в приглушённом спектре красок, как видел бы обычный человек, различая скорее цветовые пятна, нежели детали. От этого глаза не уставали так сильно, голова не раскалывалась так часто.              Но что он точно понял по своему короткому вторжению в личное пространство напарника: Гето изрядно волновался, хотя всеми силами скрывал это, принимая почти равнодушное и хладнокровное выражение лица, могущее обмануть кого угодно, но не Годжо.              Проходя мимо одного яруса чуть ниже, Гето на миг стушевался, увидев кого-то и смерив его таким злым, прищуренным взглядом, что Сатору не смог удержать любопытство в узде и проследил, кому предназначался этот тяжёлый взгляд.              Директору киотского подразделения Гакугандзи. Тот ответил чем-то похожим. Стало быть, предположение о том, что Гето вежливо «попросили» перевестись из Киото, было небезосновательным.       Приблизившись, Гето просто кивнул ему и Масамичи и, бросив взгляд на два свободных от Сатору места, уселся всё же рядом. Возможно, тоже списал вчерашние события на стресс и не захотел совсем уж красноречиво демонстрировать отстранённость, выбирая место дальше.              Однако, едва он сел, Годжо неосознанно втянул ноздрями воздух сильнее, снова ощутив запах холодной мяты и какого-то дерева, отчего внутри что-то приятно закопошилось. Быть может, стоит подарить ему шампунь для волос с запахом, который Годжо ненавидел? Например, с запахом банана? Чтобы внутри копошилось уже не приятно, а раздражающе? Хотя то, что его организм так странно реагировал на этот запах, было его проблемой, не Гето. Вот на запах, к примеру, Масамичи – а с утра от директора уже несло плотным запахом пота от волнения и сдерживаемого бешенства с налётом чернил – Сатору вообще никак не реагировал.              Он заметил, что рана на правом виске Гето уже аккуратно зашита. Очевидно, вчера постаралась Сёко, сегодня почему-то проигнорировавшая событие. Везёт же некоторым.               — Годжо, ты прочитал сведения в папке? – ткнув его локтём под бок, чтобы привлечь внимание, спросил шёпотом Масамичи.               — Конечно, Масамичи-сенсей, — без запинки соврал Сатору, вспоминая бессонную ночь, проведённую в бесплотных попытках отогнать от себя навязчивые воспоминания и ещё более навязчивые вопросы. Но даже при такой пытке Годжо ни разу не вспомнил про папку, да и вообще вчера сразу же от неё избавился.              Яга тут же его раскусил.               — Врёшь, подлец, — прошипел он, краснея лицом. – Какого…               — Не волнуйтесь, Масамичи-сама, я всё изучил за себя и за Годжо-сана, — прервал его мягким голосом Гето, да так официально, что Сатору даже внутренне покоробило. Годжо-сан? Гето совсем недавно отказался его так называть, раз слышал в свой адрес обращение «новенький», но сейчас принял это условие так безоговорочно? После вчерашнего?               — Ну слава Будде, — пробурчал директор, немного успокаиваясь от такой мягкой уверенности.              Сатору слегка повернул голову налево и увидел, что Гето неотрывно смотрит в центр помещения, разглядывая присутствующих, но создавалось впечатление, что боковым зрением он следил за тем, чтобы не следили за ним. Годжо, вздохнув, тоже уставился по центру, откинулся назад на неудобной скамье, опираясь на спинку следующей ступени ряда и принялся ждать публичной порки. Она, конечно, ему грозила. Ещё бы.              Последними в помещение вошли два примечательных господина, уже знакомые Сатору, но пересекаться с ними лично и уж тем более общаться не приходилось. Один из них, в официальном современном костюме, являлся представителем японского правительства, звали его Танака Кэнго. Второй, в форме армейского генерала, представлял японскую регулярную армию. Сатору даже не знал его имя, а, если б услышал, всё равно не запомнил бы – ему было это неинтересно. Оба важных господина чванливо прошли к центру и уселись на отведённые им места во главе всего спектакля, где располагались Старейшины.               — Прошу тишины, — раздался величественный голос Тенген, обволакивая присутствующих обманчивой лаской из-за ширмы. – Раз все уже собрались, предлагаю начать. Прежде всего выслушаем директора токийского подразделения Масамичи Ягу, чей доклад имеет значительную ценность и важность в теме сегодняшнего обсуждения. Прошу вас, Масамичи-сан.              Яга, тихо выругавшись себе под нос, поднялся и прошёл к специальной трибуне в центре. Публичные выступления он не выносил, и Годжо его прекрасно понимал: чувствуешь себя на них, как мартышка в клетке, на какую все вокруг таращатся, удивляясь, как же умело намазюкала она на бумаге пару иероглифов.              Но, к чести Яги, держался он довольно сухо и решительно. Положил перед собой лист с докладом и начал читать безэмоционально, сдержанно и профессионально, правда, хитро воспользовался мудростью «Краткость-сила», изложив вчерашнюю историю Годжо как можно короче, без излишних деталей, и даже постарался не указывать, как именно тварь вырвалась и скрылась.              После прочтения его доклада воцарилась недолгая тишина, в которую вскоре надменным голосом влез Зенин Наобито:               — Вы доложили о событиях весьма скупо и коротко, директор. Получается, ваши охотники заметили девиантное поведение твари. При этом вы пытаетесь заверить нас, охотников с большим стажем, что, как утверждают ваши молодые охотники, сознание твари было… как бы это выразить словами? Смещено на мгновение сознанием носителя организма? Все мы знаем, что это невозможно, что сознание человека умирает в тот момент, когда организм заражённого проходит все стадии обращения в падальщика или тварь. Как же мы можем поверить в то, что такое действительно произошло?               — Ваше недоверие понятно, Зенин-сама, но в то же время оскорбительно, — громко ответил Масамичи. – Я вам тут не сказки рассказывать пришёл, а докладываю отчёт своих охотников. А у меня уж так повелось, что своим людям я верю. Обманывать они не станут.               — Допустим, — с холодной вежливостью кивнул Зенин, признавая этот аргумент и вдруг переглянувшись со своим сыном Наоей, словно передавая ему инициативу.               — Это очень необычное поведение для твари, — произнесла Тенген, и в её голосе послышалась настоящая озабоченность. – Но не могли бы вы подробнее рассказать о моменте, когда сознание заражённого проявилось? Что именно произошло?              Годжо увидел, как Гето рядом сжал кулак сильнее, а тело его напряглось.              Яга, обведя тяжёлым взглядом окружающих, согласно кивнул и начал рассказывать:               — Один из моих охотников сумел добраться до твари и повалить её на землю. Собирался её уничтожить, однако в этот момент тварь ослабила контроль над сознанием носителя вируса, сознание человека пробудилось – и это заставило охотника замешкаться. Так твари удалось вырваться и уйти в реку.               — Возмутительная некомпетентность, — холодно прокомментировал Зенин-младший, разведя руками. – Вы точно уверены, что ваши охотники профессионалы?               — Уверен, — не дрогнув и мускулом, ответил Яга. – Но у любого профессионала может случится мгновение сомнений, когда он встречает что-то поистине невообразимое.               — А не могли бы мы услышать рассказ об этом моменте из первых уст? – предложил как всегда призывающим к компромиссу голосом глава Норитоши. – Возможно, охотник поведает нам какие-либо детали, которые могут подсказать нам ответы на вопросы.               — Конечно, — согласился Яга, и Годжо заметил, как кулак Гето сжался ещё сильнее. Так как Сатору уже знал, какими будут последующие слова директора, и чтобы предотвратить ненужное вмешательство, он левой рукой схватил Гето за предплечье в предостерегающем жесте. Тот, удивившись, развернул лицо и смерил его непонятливым взглядом тёмных миндалевидных глаз.               — Раз вы хотите услышать те же слова от охотника, то пусть он вам сам и расскажет, — продолжил Яга, поворачиваясь в сторону скамей. – Годжо Сатору, поднимись и перескажи события того эпизода, как и просят Старейшины.              Все головы моментально развернулись в сторону Годжо, кроме одной-единственной, его собственного отца, который продолжал смотреть в центр с суровой миной, словно уже заранее знал, чье имя точно прозвучит на встрече. Такое внимание Сатору было не то чтобы неприятно – он уже давно к нему привык и научился ставить между собой и всеми глазеющими невидимый барьер, скрывающий все чувства. На лицо привычно легла ехидная усмешка, которая очень многих в этом помещении выводила из себя, и он знал, что со стороны эта его насмешливая маска с лёгким пренебрежительным снисхождением выглядела абсолютно непроницаемой. Ему было откровенно плевать на то, что про него скажут, подумают и как будут отчитывать окружающие.              Только одно мнение его сейчас волновало, только одна голова была сейчас важна, полная возмущённых мыслей, изумления и даже ярости, что повернулась к нему слева, прожигая непонимающими лисьими глазами, готовыми, казалось, исполосовать его за такой непредвиденный оборот дела. Гето уже открыл было рот, чтобы возразить, и даже подался вперёд, чтобы привстать и наверняка во всём признаться, посыпать голову пеплом и взять вину на себя, однако Сатору лишь сильнее сжал его предплечье, так, что ощутил под пальцами твёрдые, крепкие мышцы. Вставая, он тихо протянул:               — Тсс, — давая тому знак помалкивать.              Встав же, засунул руки в карманы брюк новой формы, принял довольно расслабленную позу и демонстративно пожал плечами.               — Раз Совет хочет услышать, я расскажу, — проговорил он громко, с нотками еле заметного презрения. — Один из охотников, то есть я, сумел добраться до твари и повалить её. Собирался её убить, однако в этот момент тварь ослабила контроль над разумом носителя вируса, сознание человека проснулось – и это заставило охотника, то есть меня, замешкаться. Так твари удалось вырваться и уйти в реку. Конец истории.              В помещении снова воцарилась немного озадаченная тишина, ведь Годжо почти дословно процитировал то, что ранее высказал Масамичи, и сделал это таким тоном, каким вежливо посылают на все четыре стороны, ещё и пинок под зад дают. Директор, слегка покраснев, замер, Нанами приложил руку ко лбу, Мэй Мэй тихо засмеялась, а Гето всё ещё сжимал кулаки, уставившись глазами куда-то в пол. Наверняка боролся с искушением встать и изложить свою версию, успокоив совесть, но при этом ясно сознавал, что подобным порывом лишь ухудшит и без того печальное положение, выставит директора и Годжо в ещё более неприглядном свете, отражающим внутренние противоречия подчинённых. Все остальные же поражённо молчали, ожидая реакции Старейшин.              Первым от распиравшего возмущения очнулся Зенин-младший.               — Годжо! – воскликнул он. – Ты смеешь смеяться над нами?               — Разумеется, нет, Зенин-сан, — поразительно вежливо отозвался Сатору. – Я просто выполнил ваш приказ, рассказав о вчерашних событиях. Разве вы не это мне приказали? Может, тогда внесёте ясность?               — Опять Годжо! Всегда Годжо! Сколько можно уже терпеть этого лоботряса и наглеца?! – вспыхнул Наобито. – Мастер Тенген! Прикажите лишить его статуса охотника и изгнать из города!               — Успокойся, Зенин-сан, — раздался голос Тенген. – Мы ведь действительно просили охотника рассказать о том моменте, и он это сделал. Охотник Годжо, не мог бы ты ответить на вопрос: ты уверен, что это было сознание того мальчика, Итадори Юджи?               — Абсолютно, — уже с чуть бо́льшим почтением ответил Сатору, не желая баламутить воду больше, чем это вынесет Масамичи. Он скорее ощутил, чем увидел, как Гето поднял голову и смотрит на него долгим, неотрывным, злым и одновременно удивлённым, почти изучающим взглядом. – Мне хотелось бы ошибаться, но это так. Каким-то образом твари удалось завладеть телом мальчика, а потом отдать ему контроль на мгновение.               — Но тогда это значит, что тварь, понимая, какая опасность ей грозит, пошла на хитрость, — задумчиво проговорил директор киотского подразделения. – Это приводит нас к печальным выводам. Они стали ещё умнее.               — Мы получаем подтверждения тому уже на протяжении полугода, — произнёс глава клана Камо. – Однако такое? Чтоб тварь могла частично управлять телом? Сообразила, когда ослабить контроль? Это невообразимо.               — Тем не менее, это так, — резюмировал Масамичи. – И теперь надо приложить все силы, чтобы обнаружить эту тварь.               — Её непременно надо уничтожить и изучить, — добавила Тенген.               — На это уйдет много ресурсов, — добавил Камо Норитоши. – Как финансов, так и времени.               — Вот-вот, – высокомерно встрял Наоя, поднимаясь со своего места и указывая пальцем на Годжо. – Если бы ваш охотник, Масамичи-сан, не сглупил, упустив добычу, сейчас бы мы не тратили своё время на обсуждения того, как поймать эту тварь!               — Мой любимейший Годжо, — внезапно проворковал холодный голос Мэй-Мэй, и она одарила его взглядом единственного видимого глаза, где засквозило неодобрение и упрёк. – Из-за твоей ошибки уже погибли два моих разведчика.               — Мне очень жаль, Мэй Мэй, — Сатору слегка пожал плечами. – Но что поделать: охота никогда не бывает предсказуемой.               — Как и ты, чертов засранец, – откликнулся Зенин-младший. – От тебя больше неприятностей, чем пользы.               — Хочу напомнить, Зенин-сан, — строго вступился Яга, — что вы говорите о сильнейшем охотнике в Токио, во всей стране и, возможно, на всём континенте. Человеке, который имеет дар шести глаз и бесконечности. Траппере, способном вытягивать проклятую энергию из тварей посредством всего лишь прикосновения. Таким даром не обладает даже Мастер Тенген, и нам сейчас, столкнувшимся с новой угрозой, нельзя разбрасываться такими талантами.               — А каков результат? – не сдавался Наоя. – Он ведёт себя нагло, безответственно, вызывающе. Да от таких талантов лучше избавиться, чем терпеть это хамство!               — И что вы предлагаете, Зенин-сан? – хмыкнул Сатору. – Хотите и меня вздёрнуть на вашей прекрасной виселице?              Внезапно Годжо ощутил, как чья-то рука обхватила его ногу чуть ниже колена, быстро, резко сжав пальцы в возвратном предостерегающем жесте. Потом так же быстро исчезла, но Сатору, удивлённый этим прикосновением, понял и его тайный посыл. Если чуть ранее Годжо сам просил прикосновением Гето не влезать и принять публичную порку не его, а напарника, как данность, то сейчас Гето призывал быть осторожнее и не лезть на рожон. Это одновременно и раздражало, и вызывало внутри какие-то мягкие, тёплые ощущения, уже не говоря о том, что место на ноге, куда только что впились пальцы напарника, как будто обдало жаром.               — Если будешь так выкаблучиваться, то почему бы и нет? – заносчиво и холодно улыбнулся Зенин. – Может, тебя и считают сильнейшим, но я уверен, что мои люди, те самые истинно верующие из Ракуэн-но-Сато, кого ты ни во что не ставишь, превосходят тебя по силе.               — На самом деле, это не так уж и сложно проверить, — раззадорился Сатору от этих слов, но больше – от ощущения, что, если он выскажет ещё что-нибудь вызывающее, поиграет с огнём подольше, попляшет перед несущейся на него лавиной и вовремя увернётся – Гето, возможно, повторит свой жест. Годжо и сам не знал, зачем ему бы этого хотелось, но теперь, когда он понял, что его напарник всё же беспокоится о нём, можно немного и побравировать. – Достаточно всего лишь отправить хотя бы пятерых ваших смельчаков на следующую охоту. Только, когда их растерзают на части, слёзно не умоляйте меня вмешаться и собрать хотя бы пару кусков…               — Замолчи же уже, вредный непослушный щенок! – вдруг раздался яростный голос, и глава клана Годжо резко развернулся в его сторону.              Сатору, встретившись с переполненными гневом и стыдом глазами отца, ощутил, как щёки его слегка вспыхнули – и это была единственная его слабина, которую он не успел скрыть. Выдержав паузу, он снова вальяжно ухмыльнулся и протянул:               — Здравствуй, отец. Рад, что ты наконец обрёл дар речи.               — Сатору, — строго оборвал Масамичи, и в его голосе промелькнула и настоящая мольба. – Прошу тебя, сядь.              Годжо, продолжая буравить скрытыми повязкой глазами отца, и тот сначала покраснел от его слов, потом побледнел, и наконец – окаменел, кивнул Яге.               — Как скажете, Масамичи-сенсей, — излишне покладисто ответил он и сел обратно.              Как только сел, сразу же втянул уже знакомый запах, источающийся от длинных волос слева, и даже ощутил, что от этого запаха ему стало куда лучше, чем секунду назад. Не сказать, что ярость, стыд, обида, разочарование, желание высказать всё, что копилось долгие годы к отцу, бросившему его много лет назад, а теперь даже не удосужившемуся поздороваться – не сказать, что эти чувства сразу же ушли. Они гноились внутри в огромном взбухшем нарыве, что Сатору многие годы пытался вскрыть и вылечить, но не удавалось. Так что он был просто хорошо спрятан под слоями нарочитой холодности, деланной отчуждённости, острых язвительности и насмешливости. Однако в такие непредвиденные моменты, когда вместо тёплых слов или даже одного-единственного сочувствующего взгляда от человека, некогда предавшего его, Сатору наталкивался на обидные замечания, полностью скрыть свои чувства всё же не получалось. И теперь румянец возмущения и обиды по-прежнему алел на его щеках. Сатору это чувствовал, это его бесило, раздражало, поскольку маска, за которой он много лет прятал свои чувства, казавшаяся ему идеально отполированной, сейчас слегка треснула, да ещё и при всех.              Он сжал правую ладонь в кулак до побеления костяшек, отпустил и размял пальцы. Только потом заметил, что слева на него зорко и настороженно уставились два тёмных глаза, и, слегка развернув голову, Годжо увидел, как в отблеске приглушённых ламп, создающих благоговейную и таинственную атмосферу, цвет глаз Гето стал почти тёмно-ореховым, с золотистыми переливами, таким глубоким, словно две бездны глядели на него и искали ответов на вопросы. Там, в этих безднах, кричали в агонии, бились в бесконечном танце злость на Годжо и одновременно нескрываемое любопытство к нему, и Гето словно сам не мог определить, чего же там копилось больше.              Сатору, всё ещё чувствуя себя с трещиной в маске, упрямо отвернулся, сосредоточившись на происходящем. Голос Тенген, раздавшийся следом, сразу же охладил его пыл, а слова напомнили, что они тут собрались для обсуждения важных вещей, а не разглядывания эмоций в глазах Гето.               — Итак, — произнесла величественно Тенген. – Мы выслушали охотника, и у меня нет причин не верить его словам. А это значит, что тварь, возродившаяся в теле этого несчастного заражённого мальчика – это нечто большее, чем всё, с чем мы привыкли иметь дело. Мэй Мэй-сан, проинформируйте Совет о том, где же сейчас эта тварь.              Красивая охотница, глава разведывательного отделения, поднялась со своего места, приняв довольно манерную позу, и тёмное платье, что она надела, сидело на ней как вторая кожа, идеально подчёркивая все соблазнительные выступы.              Когда-то Мэй Мэй принимала непосредственное участие в обучении юного Сатору. Она, пожалуй, была единственной, кого не раздражала его манера подшучивать над всеми, по крайней мере, внешне она всегда была сдержанной и ужасно сексуальной.              Так, наверное, думали многие мужчины, окружавшие её, и сам Годжо не мог не замечать этой неприкрытой сексуальности, однако она не отзывалась в нём ни каплей интереса. Мэй Мэй была расчётлива, холодна и очень любила деньги. Иногда создавалось впечатление, что ничто, кроме собственного удовлетворения, её не волновало.              Возможно, это тоже хорошо отполированная маска, но у Сатору никогда не было ни времени, ни желания разгадывать эту загадку.               — Мои разведчики доложили, что тварь ещё где-то в Cтаром городе, — произнесла лёгким, каким-то томящимся на костре голосом Мэй Мэй. – Точное место определить не удалось, но пределы города она точно не покинула. Скрылась где-то в канализации, прячется от нас. Мы перекрыли все пути отступления за периметр Старого города, как и пресекли все попытки твари проникнуть в Новый город, у всех возможных входов, шахт, труб разместили датчики, кое-что перекрыли и забаррикадировали, где-то постоянно дежурят мои люди. Твари некуда деваться.               — Это хорошая новость, — одобрил Старейшина Камо. – Если мы разделим части города на участки и начнём зачистку, рано или поздно загоним тварь туда, куда нам нужно.               — На это потребуется очень много времени и людей, — заметил Масамичи.               — Если Совет Старейшин направит официальный запрос, — вдруг раздался голос вояки в форме, до этого сохраняющего молчание, — армия Японии готова предоставить своих солдат для этой задачи.               — При одобрении Правительства, — добавил представитель властей, подняв палец.               — Благодарим за это предложение, — любезно отозвался глава клана Годжо, сильнее выпрямившись. – Но, уверен, сначала Совет попробует решить этот вопрос самостоятельно.              – Я готов предоставить в помощь охотникам и своих людей, истинно верующих, — вставил Наоя Зенин.              Услышав это, Годжо насмешливо фыркнул себе под нос, и вышло громче, чем он планировал. В тишине прозвучало, как набат колокола, и Зенин, услышав этот звук, слегка позеленел от злости.               — Возможно, у тебя есть какие-то идеи, охотник? – спросил он вызывающе, но Годжо махнул рукой, отметая предоставляемую ему роль. У него были свои мысли на этот счёт, но снова сцепляться с этим полудурком не хотелось. – Отлично. Тогда, может, у кого-то ещё есть какие-то мысли, как расправиться с этой девиантной тварью?              По залу прокатилась напряжённая тишина. То ли не было мыслей, то ли никто, подобно Сатору, не желал связывать себя диалогом с Зенином. Но вот, к удивлению Годжо, со своего места решительно поднялся Гето.              У Сатору уже мелькнула паническая мысль, что тот сейчас начнёт вновь пересказ вчерашних событий, признавая собственную вину, но он ошибся в этом предположении. Гето, поднявшись, и то ли по случайности, то ли это была просто распространённая поза, слегка отклонил корпус тела назад и засунул руки в карманы широких брюк, скопировав позу Годжо.               — У меня есть идея, — громко, со сталью в голосе и одновременно почтительно проговорил Гето. – И если Совет позволит, я её выскажу.               — Совет всегда позволяет охотникам высказываться, — поддержала его Тенген. – Гето Сугуру, охотник особого ранга, ты можешь это сделать.               — Спасибо, Мастер Тенген, — кивнул Сугуру, а Сатору, косясь на него, поразился той ауре уверенности и почти что величественности, которая вдруг окружила его напарника. Он совсем не спасовал перед Старейшинами и всеобщим вниманием, выглядел достаточно собранным и решительным, при этом, в отличие от самого Годжо, демонстрировал и вежливость, и почтение. Сам Сатору так не мог: он презирал Старейшин глубоко внутри, и, если Гето чувствовал что-то подобное, то хорошо, слишком хорошо это маскировал.              На миг Годжо ощутил какие-то непонятные капли странной эмоции и нахмурился. Он что, только что испытал нечто вроде гордости за другого человека? Что за вздор.               — Идея Старейшины Камо-сама о том, что нужно разделить Старый город на зоны и прочёсывать их одну за другой, имеет смысл, — начал спокойно Гето. – Однако, как уже было замечено, на это потребуется много времени. Нужно начать зачистку территорий с окраин, чтобы загнать тварь к центру, зажать её в тиски. Но даже при такой тактике на это уйдет много времени, а в Гильдии нет такого числа охотников, чтобы сделать задуманное быстро. Поэтому я предложил бы одно решение одновременно с озвученной тактикой. Не просто загнать тварь в капкан, выдавив её в тот участок, куда нам нужно, но и выманить её.              Сказав это, Гето сделал намеренную паузу, чтобы смысл его предложения дошёл до всех присутствующих.               — Выманить? – Нанами, слушающий очень внимательно, нахмурил светлые брови и выразил то, о чем наверняка подумали все присутствующие и Годжо в частности: — Но, Гето-сан, нет никакого возможного способа выманивать тварей, они действуют чисто инстинктивно, повинуясь одну лишь чувству – голода.               — Всё верно, Нанами-сан, — покачал головой Гето, отчего его чёлка слегка зашевелилась. – Этим я и предлагаю воспользоваться. Когда тварь начинает мигрировать, то руководствуется только чувством голода, и даже такая уникальная тварь, как та, которую мы… с охотником Годжо встретили накануне, прежде всего стремится утолить свой голод. Оставаясь в Старом городе, она начнёт охоту на изгнанников и тех несчастных, что скрываются там…               — Несчастных? – усмехнулся Зенин-младший высокомерно. – Вы уверены, что подобрали то самое слово, охотник Гето?               — Вряд ли, живя в развалинах Старого города, можно быть счастливым, — холодно отпарировал Гето, тем не менее не срываясь на откровенную издёвку, как Сатору. – Но, если вам так хочется, назовем их отбросами. Тварь будет убивать их, утоляя свой голод. В научных работах доктора Исуками, описывающих девиантное поведение тварей, замеченное им и исследуемое вот уже как года три, говорится, что многие из них реагируют на большое скопление людей. Если мы начнём зачистку территории, выдавливая тварь к центру, и запечатывая пути отхода, мы со временем измотаем её, заставим мигрировать в нужную нам сторону. При этом нам нужно заманить её к большому скоплению людей. Если заманим в нужную нам сторону не саму тварь, а её пищу – то и она придёт.               — Пищу? – хмуро переспросил директор Масамичи. – О чём ты говоришь, Гето-сан?               — Как раз о той части общества, которую нельзя называть несчастными, — пожал Гето плечами, и Сатору, несколько удивлённый такими словами, особенно произнесёнными так буднично, словно речь шла не о людях, а о каких-то тупых обезьянах, хмыкнул.              Вот это да. А Гето-то ещё какой кровожадный!               — Здесь не идёт речь о жестокости или кровожадности, — словно в ответ на его мысли, проговорил Гето, делая со своим голосом то, что Годжо уже однажды слышал: превращал его в елейный, терпко-сладкий мёд, обволакивающий слух, однако в отличие от того случае на КПП, Гето не использовал ни одну свою способность, кроме умения убеждать. Использовать их в Совете в присутствии кучи охотников, которые сразу же ощутят проклятую энергию, было бы очень глупо. – Мне самому не нравится использовать беззащитных людей, даже если они, как вы разграничили, «отбросы». Но сейчас речь идет об уникальной твари, и нужно быть прежде всего рациональными. Она всё равно будет хаотично убивать людей в Старом городе, без какого-либо плана. Жертвы будут в любом случае. Мы же обернём её голод в свою пользу, даже если это и не очень приятно с этической точки зрения. Но мы охотники, а не моралисты, нам нужно убить тварь.               — Интересная мысль, — журча прозвучал голос Мэй Мэй. Она скользила по Гето новым, оценивающим взглядом.               — Допустим, — раздался голос Старейшины Камо. – Но как нам заставить изгнанников перемещаться туда, куда нужно?               — Это не так сложно, — выдохнул Гето. – Большинство из них там голодает. Если организовать волонтёрскую службу помощи, одобренную правительством, и развернутую с помощью солдат, замаскированных под волонтёров, то, уверен, огромная часть изгнанных откликнется на этот призыв, они начнут перемещаться в нужный нам сектор Старого города. Тварь пойдет за ними, возможно, не сразу, но с течением времени. Там-то мы и будем её поджидать.               — Но это неправильно! – внезапно раздался тонкий, но крайне возмущённый голос. – Нельзя использовать людей как живую приманку!              Так как не все сразу поняли, чей это голос, некоторые начали крутить головами, ища источник морали. Годжо, сразу узнавший этот голос, хотя слышал его лишь пару раз, уставился на своего младшего брата, который, выкрикнув это, тут же густо покраснел, но глаз не отвёл и вообще держался вполне сносно для того, кого тут же осадили строгим приказом из уст главы клана Годжо.              Какое-то время стояла тишина, и Сатору довольно громко рассмеялся, видя, как его младший брат стушевался, но даже не это его так развеселило, а то, как его отец, не сдержавшись, дал весомый подзатыльник отпрыску, не умеющему молчать.               — Какие всё же непослушные щенки у тебя, отец, — насмешливо протянул Годжо. – Может, чтобы утихомирить хотя бы одного, пока есть возможность, мне стоит наложить на него печать молчания?              Глава клана, смерив старшего сына раздражённым, недобрым взглядом, даже не стал отвечать. Улыбка на губах Сатору растянулась ещё сильнее.               — Гето-сан говорит вполне разумные вещи, — поддержал Сатору, чем заслужил осторожный взгляд слева. – Тварь всё равно будет убивать. Сделаем так, чтобы это шло нам на пользу. Иногда, щенок номер два, — обратился он к брату, — нужно действовать достаточно жёстко, чтобы победить. Ты бы это знал, если бы был охотником, а не собирателем подзатыльников.               — Сатору, — вдруг раздался очень тихий, снова предостерегающий, мягкий и почти нежный голос, и Годжо поражённо замолчал, ощутив, как внутри что-то приятно кольнуло. Гето впервые назвал его по имени, да ещё так… странно, плавно, протягивая последний слог, словно сам, решившись, попробовал на вкус его имя и… посмаковал?               — Я не предлагаю подвергать жизни людей опасности, — продолжил Гето, чей голос сразу же переключился на другую интонацию, что была раньше, без каких-либо нежных ноток, но такую же мягкую. – Наоборот, в так называемом волонтёрском лагере они будут под защитой больше, чем когда-либо в своей жизни. Когда же тварь придет, совместными силами охотников и армии её можно будет устранить. В этом суть моего предложения, уважаемый Совет.              Закончив, Гето так же уверенно сел.              На какое-то время воцарилась тишина: каждый переваривал эту мысль, сопоставлял внутри себя возможность её реализации, оценивал риски.              Внезапно, уж кого не ждали, тишину разрушил скрипучий голос директора киотского подразделения Гакугандзи:               — Охотник Гето часто забывает, что задача Гильдии прежде всего защищать людей, а не использовать их для убийства тварей.              Надо же. В этой фразе прозвучало столько неодобрения, недовольства и раздражения, которые Сатору часто слышал, но по отношению к себе. Что же такого случилось у Гето в Киото, если Гакугандзи, этот чопорный надменный старик, даже открыл свой рот, чтобы связать пару слов в предложение, да ещё и с таким обвинением?               — А директор Гакугандзи забывает, что без убийства тварей защитить людей будет невозможно, — Годжо как обычно за словом в карман не лез, да еще и поиздеваться над этим стариком – святое дело.               — Гето-сан, — встрял Наоя, услышавший, кажется, из всех слов Гето только одно. – Вы сказали, что читали так называемые труды доктора Исуками. Но разве этот учёный не был изгнан из цивилизованной общины города Токио за предательство и измену? Разве он не примкнул к кьюистам?              Слева раздался тяжёлый, немного раздражённый выдох.               — Это так, Зенин-сан, — подтвердил Сугуру. – Но как бы ни вел себя этот человек, он достаточно умён, чтобы исследовать поведение тварей. А я достаточно гибок, чтобы читать его работы и черпать из них то, что окажется полезным для охоты.               — То есть вы говорите, что читаете работы изменника? – Зенин слышал только то, что ему хотелось и то, что было выгодно. – Кьюисты подвергают устройство нашего общества, в том числе и Гильдии, сомнениям и нездоровой критике. Как можно у них что-то почерпнуть?               — Уверен, Зенин-сан, что охотник Гето имеет в виду лишь отдельные исследования насчёт тварей, а не все их учения в целом, — вступился Масамичи довольно спокойно, но со стальными нотками, и даже, как показалось Сатору, чуть угрожающими. – В любом случае, Совету стоит рассмотреть это предложение.               — Совет сам решит, что ему рассмотреть, — фыркнул Зенин, но дальше спорить не стал.               — Если это всё, то я хотела бы напомнить, что Совет предоставил каждому подразделению сборник исследовательских статей и рекомендаций, которые удалось собрать за последнее время, — подала голос Мастер Тенген, завершая все последующие споры и трения.              Её формулировка «за последнее время» была довольно расплывчатой и явно применялась намеренно, так как, по ощущениям самого Годжо, Совет вообще стал рассматривать вопросы девиантности тварей только в последние месяцы. Слишком поздно, а, если учесть, что даже кьюисты, по словам Гето, изучали это на протяжении последних трёх лет, то получается, что Гильдия здорово так облажалась, не обращая внимание на то, на что требовало обратить внимание уже давно.               — Сейчас Совет не может дать своё решение по поводу озвученного предложения, охотник Гето Сугуру, — продолжила она с такой отстранённой, величественной, почти возвышенной интонацией, что все перешёптывающиеся рты тут же смолкли, а переглядывающиеся головы устремились на ширму, где находилась Тенген. Была видна только непонятных очертаний тень, которая лепила нечто, похожее на женский силуэт. – Однако мы примем его ко вниманию. Совет начнёт разработку плана по поимке этой уникальной твари сразу же, как закончится Канша-но-Хи, и после всех торжеств сообщит о своём решении.              Гето, к кому и были обращены эти слова, кивнул. А Сатору услышал свой скептический голос прежде, чем успел подумать, что перечить Тенген тоже было не особо умной идеей. Не то, чтобы он не делал так временами – да постоянно! – ведь он не испытывал никакого почтения ни к Совету, ни даже к Мастеру Тенген, поскольку не признавал ничьего авторитета, но Масамичи сегодня с утра просил его не препираться хотя бы с ней. И Сатору, конечно, в моменте благополучно об этом забыл, так как удивлённо протянул:               — Праздник? Есть ли смысл устраивать торжества сейчас? Что, некуда девать бюджетные средства?               — Это не тебе решать, Годжо! – вспыхнул Зенин-старший, даже покраснев от злости. – Не смей так обращаться к божественной Мастеру Тенген!               — Уверен, охотник Годжо не хотел проявить неуважение к Мастеру Тенген, — встрял упрямо Масамичи, и Сатору состроил кислую физиономию, уловив его гневный взгляд. – Но в его словах есть зерно истины. Нужно ли устраивать торжества сейчас, в столь неспокойные времена?               — Времена всегда неспокойны, — вступил в диалог представитель власти Танака, придав лицу важность. – Правительство Японии уже выделило средства для проведения торжеств, Праздник Единения в этом году пройдет в Сибуе, он играет важную социальную роль во взаимодействии обычного гражданского населения и Гильдии, отменить его значит пренебречь этой целью и средствами.               — Вы правы, Танака-сама, — согласилась Тенген. – Торжества пройдут по плану. Каждый сотрудник, охотник и ученик Гильдии должен принимать в них участие и приложить все усилия, чтобы гражданскому населению понравилось. На этом всё, я объявляю сегодняшнюю встречу Совета завершенной. Всем удачи.              

***

                     — Что это было, чёрт тебя возьми, Годжо?! – прошипел зло Сугуру, всё это время упорно сдерживающий внутри гнев, схватил напарника под локоть и оттянул в сторону, не демонстративно, чтобы не привлекать внимания, но весьма настойчиво.              Встреча Совета Старейшин подошла к концу, и, несмотря на то, что его предложение выслушали и даже пообещали над ним подумать, Гето был уверен в обратном. Совету в нынешнем составе, вероятно, попросту не хватит смелости, чтобы пойти на такие меры. Они заботятся о своей репутации больше, чем о деле – и Сугуру не мог с этим ничего поделать.              Что он мог поделать – это потребовать у Годжо ответа за непонятный, абсолютно нелогичный поступок, когда этот болван принял ответственность за неудачу на себя! Что это было?! Ведь он не обмолвился об этом вчера ни словом!              Вспоминая вчерашний почти пугающий его эпизод с салфеткой, Сугуру сразу же ощущал, как на щеках разгорается румянец, а в теле расплывается что-то тягучее и горячее. Но он подавлял в себе любые мысли о той промелькнувшей двусмысленности, и сейчас больше был зол на Годжо не из-за того, что тот повёл себя крайне странно, а за то, что этот тупица взял на себя всю вину!               — Спокойно, Гето, — усмехнулся тупица, и от этой лёгкой, раздражающей ухмылки на его губах хотелось врезать посильнее – так он бесил! Сугуру даже сжал свободный кулак, но, конечно, пользоваться им не собирался.              «Идиот!» — ярко, словно молния, пронеслось, при этом он сам не знал, к кому обращено это слово: к Годжо или же к нему самому.               — Зачем ты это сделал? Я не просил, – процедил сквозь зубы ещё тише Гето, когда из зала стали выходить все прочие участники и бросать на них любопытные, но слегка утомлённые от этой встречи взгляды. – Это я накосячил, а не ты!               — Знаю, — пожал Годжо плечами, и Сугуру, сообразив, что ещё держит его за локоть, словно не собирается отпускать, хотя напарник и не проявлял желания «отпускаться», тут же убрал руку. Но подойти ближе всё же пришлось, чтоб тот услышал.               — Я должен был отвечать! Я и собирался! – Гето буравил его взглядом снизу вверх, глядел прям на повязку, надеясь прожечь её взглядом и оставить после себя две дырки в тупом, заносчивом черепе.               — Раз ты мой подчинённый, значит, я в ответе, — внезапно ляпнул Годжо очередную глупость.               — Что? С какого это перепугу я твой подчинённый? – удивился такому непрошибаемому, доводящему до белого каления самомнению Сугуру. Эта пуленепробиваемая самоуверенность Годжо Сатору в том, что он главнее, сильнее, ловчее, да и вообще в целом его завышенная оценка собственных способностей, умений, талантов – это нереально бесило, едва ли не вызывало нервный тик, до жжения в кулаках катализировало желание взять его за грудки, встряхнуть, дать ему пару оплеух или чего посильнее, чтобы сбить, раздавить эту болванскую спесь с этого лица. – Мы одного ранга!               — Да, это так, но я сильнее тебя, значит, я главнее, — просто ответил тот с таким выражением, как будто говорил о незамысловатых, очевидных вещах.               — Что? – Гето ощутил, как щёки его вспыхнули, но уже от ярости. – Может, выйдем и проверим это?               — А что, тебе одиноко? – вдруг испытывающе ухмыльнулся он, буквально наслаждаясь тем впечатлением, которое производил на людей вокруг себя. И в Гето, сильнее сжавшем кулак и не отрывавшем злого взгляда, снова фейерверком вспыхнуло желание ему врезать прямо здесь, на глазах у остальных, и – он был уверен – ему бы даже зааплодировали! А потом похлопали по плечу со словами: «Спасибо, мы так этого ждали»!              Очень хотелось это сделать. Прямо здесь и сейчас. Особенно глядя, как на физиономии болвана всё ещё задорной, почти озорной мальчишеской линией змеится издевательская, но в то же время какая-то любопытная, вызывающая ухмылка.              «Хватит, Сугуру, — мысленно воззвал к своему благоразумию Гето. – Он всего лишь провоцирует тебя. Не поддавайся».              Глубоко вздохнув, чтобы прогнать эту удушающую ярость внутри, Сугуру наконец разжал кулак. Агонизирующий в попытках выхода гнев стал постепенно затухать, но здесь дело было не в том, что помогала особая техника «антиГоджо», рекомендованная к использованию, и не в том, что Сугуру научился прекрасно справляться со своими чувствами – хотя это, безусловно, тоже.              Дело было в том, что его взгляд, буравящий, давящий на повязку, упал чуть ниже, туда, куда падал и вчера – и где был с поличным, так позорно пойман! Но взгляд делал это в последние дни самовольно, ослушался, не хотел подчиняться суровому, рациональному разуму, воровато пробегался там, где не следовало, крался потихоньку, упрямо, но, застигнутый врасплох, быстро и трусливо убегал. И сейчас так же. Стоило глазам упасть туда, куда не следовало, как Гето тут же поднял их и увидел, как на щеках Годжо ещё остался лёгкий, едва заметный слой румянца. А это вызвало недавнее воспоминание, когда Годжо всё-таки смутился при резком окрике его отца, стушевался, разозлился, судя по кулакам – что значило удивительно потрясающую в своём осознании вещь: он не был непрошибаемым, нужно было лишь нажимать на правильные кнопки, и при желании и умелом воздействии можно было его заткнуть, согнать с лица эту ухмылку. Это был один из способов.              Был ещё один, но Сугуру даже не позволял себе думать об этом.              «Кретин. Идиот. Болван. Тупица…» — и снова не понял, про кого это. Наверное, уже про себя.               — Я не вовремя? – вдруг раздался голос, и оба обернулись в сторону того, кто так удачно для Гето, но, возможно, так неудачно для Годжо прервал их тихую перепалку. – Вы тут не подраться решили? Что, Гето-сан, уже не помогает и наша чудо-техника?              Охотник Нанами Кенто, одетый в безупречный костюм, немного отличающийся по форме от обычного охотничьего, подошёл ближе.              Нанами был словно голос разума, уравновешенный, серьёзный, деловой, не поддающийся эмоциям. Гето он нравился, и, если быть честным, Сугуру с удовольствием поработал бы с таким профессионалом, если б директору Масамичи не приспичило поручить ему роль няньки.               — Эй, — Годжо переплёл руки на груди и с кислым, но одновременно весёлым выражением лица спросил: — Кохай, может, мне всё-таки кто-нибудь объяснит, в чём суть этой вашей техники?               — Нет, — отрезал тот, покачав светлой головой и поправив очки. – Тогда она потеряет свой смысл. Ты найдешь к ней свой новый, раздражающий всех подход. Мне она ещё пригодится.               — Тогда, может, новенький? – Годжо метнул на Сугуру свой невидимый под повязкой взгляд. – Расскажешь взамен на то, что я не буду называть тебя новеньким?               — Отвали, Годжо, — буркнул Сугуру, всё ещё не находя в себе силы говорить спокойно и плевав на собственное обещание самому себе, данное вчера после того неловкого момента у кабинета директора, что будет обращаться к напарнику только официально. Не получилось.               — Хм, — оценивающе оглядел их Нанами и цокнул языком. – Кажется, Гето-сан, ты на грани. Знаешь, есть ещё одна секретная техника…               — Ещё одна? – изумился Годжо.               — Да, — кивнул Нанами. – Называется «честный кулачный спарринг». Применяется в особо тяжёлых случаях. Абсолютно легальный способ, спарринги в подразделении приветствуются, но без излишней жестокости и крови. Директор когда-то дал на это добро, и с тех пор я провожу их между учениками время от времени, между охотниками чуть реже. Но спарринг вполне допустим. Пару лет назад даже мне, при всей моей выдержке, пришлось применить этот способ. Тогда я врезал Годжо так сладко – как сейчас помню.               — Не было такого, кохай, — фыркнул Годжо недовольно и отчего-то почти по-детски обиженно.              Неужели действительно было?              Эта новость даже повеселила Сугуру, заставив его расслабиться и несмело улыбнуться.               — Если хочешь, организую вам спарринг. Я всё равно провожу тренировки с учениками в ближайшие дни, — деловито предложил Кенто, словно речь шла о планируемой бизнес сделке.               — Спасибо за предложение, Нанами-сан, — с усталым вздохом ответил Гето, — но не думаю, что это хорошая идея.               — Как хочешь, — не стал настаивать тот. Потом извлёк из кармана какой-то клочок бумаги и протянул его Годжо. – Вот, держи, это тебе. Масамичи-сан поручил это мне, найти информацию по тому человеку на заводе. Я нашёл. У него есть семья в бывшей префектуре Киото. Директор сказал, что ты можешь туда наведаться.               — Киото? – заинтересовано протянул Годжо, беря адрес, и посмотрел на Сугуру. – Отлично. У меня как раз есть проводник. Поедешь, Гето? Или будешь целый день в библиотеке торчать?              Глаза Сугуру прищурились. Ему нравилось в библиотеке, сидеть там часами, читая книги и выискивая нужную информацию, в то время как Годжо наверняка не мог и пяти минут просидеть спокойно и без желания насолить кому-нибудь. Но всё же тратить на это целый день не хотелось, охоты не предвиделось после вчерашнего провала, да и то, что Годжо, при всей своей вредности, даже если не просили, выгородил его перед Советом – это, справедливости ради, многого стоило.              Так что, смиренно принимая свою судьбу терпеть его выходки и дальше, Сугуру коротко кивнул.               — Поехали.