Искажённые

             Почти уютно.              К такому умозаключению пришёл Гето, когда они вдвоем с напарником вошли в помещение. Это оказалась небольшая квартира-мансарда чердачного типа. Кухня и туалетные комнаты располагались сразу же у входа, а впереди находилась единственная, но довольно просторная комната, с потолком в виде скошенной крыши, где в самом центре висела на длинном проводе одна-единственная лампа, сейчас разбитая. Яркий солнечный свет лился из окна справа, оно не было заколоченным, всего лишь застеклённым.              Прямо в центре комнаты, где напрочь отсутствовала другая мебель, стояла обычная железная кровать с пружинами, заправленная матрасом и старым серым бельём. На ней лежало тело подростка, чьи руки были привязаны к изголовью с помощью крепкой веревки. По красным следам вчерашнего безумства и запёкшейся на запястьях крови было понятно, что заражённый пытался освободиться, но ему это не удавалось. Тело мальчика было бледным, истощённым, исцарапанным там, где порванная одежда образовывала дыры и обнажала кожу. Школьная форма, в которую он, очевидно, одевался пару дней назад, представляла собой печальное зрелище, будучи грязной, изодранной, больше похожей на лохмотья. Лицо мальчика по цвету не уступало снегу, не так давно выпавшему и сразу же растаявшему, глаза закатились, прикрытые наполовину веками, почти что мертвенного оттенка кожа покрылась испариной, щёки впали, словно от сильного напряжения, короткие рыжие волосы были спутаны в колтуны.              «Бедное создание», — подумал Сугуру прежде, чем одёрнул себя. Охотнику не следовало испытывать к заражённому милосердие, так было проще убивать, проще не ощущать эту давящую боль в сердце, не чувствовать. Но полностью отключить эмоции никогда не удавалось.              Сугуру замер, глядя на мальчика, у подножия кровати, в то время как Годжо, подойдя ближе, склонился и внимательно осмотрел тело. Осмотрел узлы верёвок, убедившись, что они держат крепко, прощупал пульс, проверил температуру лба, поднял слегка веки, чтобы увидеть глаза. Они были совершенно бессмысленны, зрачки закатились вверх — мальчик явно умирал, превращаясь в чудовище.              Несмотря на то, что это было очевидно, охотникам надлежало перед тем, как уничтожить цель, в этом удостовериться снова. Так что Годжо, на этот раз не улыбаясь и посерьезнев, посмотрел на Гето.              — Проверь все, — негромко проговорил, нет, почти приказал он, и Гето, подавив ростки недовольства от того, что ему приказывают, всё же решил подчиниться. Скажет о своём недовольстве в следующий раз.              «Болван».              Сейчас же он подошёл к большой сумке у порога, оставленной ранее разведчиками. Там, как он уже успел заметить, находились приборы для анализа крови и степени заражения.              Надев медицинские перчатки и взяв прибор в руки, Сугуру вернулся к кровати и принялся за работу, в то время как Годжо, предоставляя ему право действовать и наверняка не желая заниматься подобной скукотищей, отошёл к окну, засунул руки в карманы и опёрся спиной о стену, как-то странно сгорбившись. Так, словно всё происходящее тут ему совсем не нравилось, заставляло испытывать похожие чувства, что испытывал и Гето. Неужели Годжо Сатору, этот заносчивый оболтус, кайфующий от убийства тварей, всё же способен на такое?              Сугуру присел рядом с мальчиком и, задержав на его бледном лице хмурый взгляд, взял его руку, приложил палец к датчику. Игла проткнула бледную кожу на почти мертвенной руке, и прибор ненадолго завис в обработке информации. Гето осторожно убрал кровоточащий палец со своих колен: не хотелось запачкаться заражённой кровью, ведь, судя по состоянию мальчика, вирус в большой концентрации уже давно бушует в этом организме. Как и ожидалось, прибор выдал неутешительный результат. Концентрация вируса превышала допустимые нормы.       Но нужно было проверить ещё одно, и Сугуру поднялся, чтобы взять другой прибор, более редкий. Такого на КПП, какие они теперь часто проезжали, попросту не было.              Снова взяв палец мальчика, Гето выдавил немного крови на тестовую полоску, вставил её в прибор с реагентами и включил сбор данных. Это не заняло много времени, секунд тридцать, в течение которых его взгляд перемещался постоянно между прибором, где на дисплее крутилась шкала ожидания, и лицом заражённого мальчишки, и на миг Сугуру почудилось, что из-под опущенных век, прикрытых длинными подростковыми ресницами, за ним кто-то хитро подглядывал.              Прибор пиликнул, возвещая о завершении проводимого анализа прежде, чем Сугуру успел отмахнуться от странного ощущения, будто в комнате кроме него, Годжо и заражённого мальчика есть кто-то ещё.              Взглянув на экран, он тяжело выдохнул.              — Чёрт, — тихо выругался он, забыв на секунду, что за ним все это время пристально наблюдал Годжо.              — Ты что, надеялся на другой результат? – тут же откликнулся с мрачной ноткой тот. – По нему и так видно, что в нём нет аномалии искажённых.              — Еще раз проверю, — проговорил Гето, собираясь провести повторный тест и беря новую тестовую полоску.              — Что? На кой хер? — не понял Годжо, но мешать не стал, с некоторым удивлением наблюдая за действиями Гето.              «Еще раз. Лучше проверить дважды. Чтобы снова избежать ошибки».              Сугуру во второй раз взял у мальчишки кровь из пальца и выдавил на полоску. Потом позволил прибору взяться за анализ. Пока готовился результат, Гето поднял взгляд на бледное лицо подростка и попытался рассмотреть его. Мальчик был без сознания, но гнетущее ощущение, будто что-то не так, не проходило.              Прибор пиликнул. Повторный результат оказался идентичен первому.              — Ну вот и все, — проговорил Годжо и вытащил из-за пояса мачете. — Нужно избавить его от мук. Я сам могу это сделать, если хочешь.              Годжо отошёл от стены, в два широких шага преодолел расстояние до входа, вынул мачете из ножен, повертел лезвие в руке и, втянув ноздрями затхлый воздух, резко выпрямился. А потом указал на дверь.              — Отойди, Гето, — сказал он без единого намека на былую весёлость. – Спустись вниз и жди меня там. Эту часть работы я выполню сам.              Сугуру, зажав в руке прибор, тяжело поднялся, ощущая лёгкую тошноту. Убивать чудовищ – вот, что было правильным. Но убивать детей, превращающихся в чудовищ? С этим миром давно что-то было не так, всё неправильно, и даже все их попытки исправить это, хоть как-то бороться со злом – всё это пустая бессмыслица и нелепица, если приходится убивать ни в чём не повинного ребенка.              Подойдя к Годжо, Сугуру аккуратно положил прибор в сумку и тут заметил закрытую ампульницу со знакомым названием. Он уже видел такие у Сёко-сан, прекрасно знал, что в них, так как они входили в стандартный набор инструментов разведчика вместе с аптечкой на страшный случай, когда уже ничто не могло помочь.               Не дав Годжо отойти, он вдруг схватил его за предплечье, ощутив пальцами, как под ними напряглась мощная плоть.              — Стой, — ещё не совсем понимая, зачем это делает, удержал его Гето. – Давай без крови. У разведчиков есть «Нембутал», я сделаю укол сам. Тогда у его дедушки будет возможность с ним попрощаться, и все пройдет мирно.              Годжо, не посчитав это удачной затеей, аккуратно вырвал свою руку, перехватив руку Гето, и тихо, почти зло прошипел:              — Что за нежности, новенький? Если ты не понял, прошло совсем не два дня с момента начала обращения! Ты видел его впалые щёки? А глаза? А цвет кожи? Прошло как минимум дня три-четыре, и если он еще не обратился, то нам всем крупно повезло! Значит, его добрый дедуля все эти дни скрывал ото всех, что происходит с его внуком! Как насчет этого? Старый идиот подвергал окружающих опасности на протяжении этого времени, а теперь ты хочешь дать ему возможность попрощаться?              — Сейчас тем более хочу дать ему эту возможность, — Сугуру аккуратно, но настойчиво освободил руку от сильной хватки, а потом мягко накрыл своей ладонью руку Годжо, в которой тот сжимал мачете, не давая ему возможности применить оружие. – Подождём ещё полчаса, не больше. Потом я введу мальчишке ампулу, и он умрёт с миром в душе́, что в этом плохого?              Лицо Годжо смотрело на него сверху вниз, и Гето не нравилась эта разница в росте – приходилось задирать голову назад. Он редко встречал людей выше себя самого. Казалось бы, такая мелочь. Но он за многие годы уже привык к тому, что сам смотрел на окружающих чуть свысока, словно оценивая их. Сейчас его оценивал Годжо, и это ужасно злило.              «Кретин. Упрямый, упёртый болван».              Сугуру пристально глядел в ответ, даже если и не видел глаз. Пальцы его ощущали, как рука Годжо напряглась ещё сильнее, словно планировала освободиться, применив какой-нибудь приём — напарник был недоволен такой просьбой. И всё же вместо злой змейки на губах напротив, куда постоянно падал взгляд, конечно, за неимением другого объекта обзора – глаз, появилась кривая усмешка, уже не таящая в себе ни капли ярости.              — Хорошо, — согласился Годжо, вдруг сдавшись. — Только сам потом заполнишь все бумажки, почему израсходовал препарат, иначе Акари-тян влетит. Понял?              — Понял, — кивнул Сугуру, сглотнув от облегчения. Ему вдруг показалось, что голова Годжо чуть опустилась, словно взгляд в повязке упал на его шею и колышущийся от глотка кадык.              — Тогда вперёд, — усмехнулся Годжо, и Гето на мгновение снова причудилось, что его изучают всеми шести глазами, буквально сканируют, проверяя его внутренности, засовывают невидимые руки ему в голову, вытаскивают его мозги и рассматривают под лупой со всех сторон. – Сделаем без крови…              То, что случилось дальше, никто не мог предвидеть, и уж тем более Сугуру.              Внезапно сбоку, оттуда, где находилась кровать, раздалось полное ехидства хихиканье. Почти одновременно головы Гето и Годжо повернулись в сторону странного, неуместного звука, чтобы проверить, откуда он вообще взялся – и Сугуру ощутил, как по его спине пробежали сотни ледяных мурашек.              — Какого… — прошептал рядом Годжо, поражённый не менее тем, что открылось их взору.              Мальчик Юджи сидел на кровати и смотрел на них изучающе, насторожено, с любопытством, так, как секунду назад изучал Годжо. Но в совершенно осмысленном и сосредоточенном взгляде светло-ореховых глаз сквозила такая злая сила, что Гето буквально потерял дар речи, наткнувшись на эти прорези, под которыми появились ещё одни прорези глаз, слегка приоткрытых, но выражающих абсолютно такую же злую и почти торжествующую пляску демонических искр! На лбу, вдоль линии челюсти, на скулах и даже поперёк носа у мальчишки выступили непонятные чёрные вены, словно дьявольские отметки, такие же проявились и на его запястьях, а ногти на пальцах, сжимающих перекладину изножья кровати, почернели и заострились…              Звук ехидного, полного восторга и страшного пламени хихиканья снова повторился.              — Ты точно проверил узлы? – ошарашенно глядя на мальчишку, выдавил из себя Сугуру, не в силах отвести от заражённого взгляд хоть на секунду и ощущая огромную ауру проклятой энергии, скопившуюся у тела, сидящего на кровати. Буквально минуту назад такой ауры не было и в помине.              — Проверил, — выдохнул не менее ошарашено Годжо, и его рука, сжимающая мачете и всё ещё укрытая внезапно вспотевшей ладонью Гето, сделала медленное, очень осторожное движение вниз, освобождаясь из пут, явно с целью быть занесенной для потенциального удара, ведь то, что открылось их глазам, уже не было Итадори Юджи.              Но это движение почувствовал не только Гето. Оно не ускользнуло и от внимания непонятной, удивительной твари, только что овладевшей телом мальчика. Предвидя угрозу, тварь резко метнулась к окну и, даже не усомнившись на мгновение, ведь путь ей преграждало стекло, с громким треском выпрыгнула наружу.              — Проклятье! – выругался Годжо, сразу же бросившись к окну. – Тварь прорвалась через печати! Ты точно наложил их правильно?!              — Точно! – огрызнулся Сугуру, уверенный в том, что сделал всё правильно. Он тоже ринулся к окну, в то время как его напарник, резко выбив оставшиеся куски стекла мачете, буквально за мгновение выпрыгнул наружу вслед за тварью.              — Я за ним! – крикнул Годжо. – Перехвати его по земле!              Сугуру не нужно было повторять дважды, счёт шёл на секунды. Он выпрыгнул из окна, поцарапав торчащими осколками запястья, и его ноги решительно приземлились на свод крыши. Годжо уже был далеко впереди, но догонять его смысла не было, да и приказ – да, всё-таки приказ – заключался в другом и имел логическое зерно, так что Сугуру скатился по своду крыши чуть ниже, спрыгнул на выступающий балкон соседнего здания, а потом, кое-как зацепившись за пожарную лестницу, стал быстро спускаться. Спрыгнул с высоты второго этажа на землю, перекувыркнувшись и порадовавшись тому, что его физическая подготовка позволяла выделывать такие трюки. И всё же пару синяков он себе заработал.              Но раздумывать времени не было. Оказавшись на земле, он ринулся вперёд, огибая препятствия на своем пути в виде старых ржавых машин, заборов, груд сожжённых некогда покрышек, но чем дальше он бежал, тем препятствий становилось не так много, словно в этой части района анархисты постарались куда меньше. Да и река впереди…              «Река! Точно!»              Мысль о том, куда бежала тварь, осенила его во время бега так внезапно, что он даже едва не остановился, потеряв бесценные две секунды. Он видел впереди чёрную фигуру Годжо, с потрясающей ловкостью перепрыгивающей с крыши на крышу, в попытках нагнать тварь, и видел, как та в теле мальчика, в теле, внезапно обретшем невиданную скорость и выносливость, совсем не характерную для умирающего, мчится по крышам в сторону старого речного канала. Там, если нырнуть поглубже, твари удастся скрыться – а Гето совсем не собирался позволить этому чудовищу убежать!              Прикинув в уме траекторию побега, он срезал пару углов и, оставив Годжо гоняться по прямой, сам ринулся в сторону канала, стараясь бежать так быстро, как только мог. Лоб взмок удивительно быстро, отчего челка прилипла к коже, но дыхание не сбилось, а ноги несли его уверенно вперёд. Тренировки не проходили даром. Запах гнили, ударивший в нос, стоило ему приблизиться к реке, совсем не смутил – некогда было.              Здесь располагался последний дом из вереницы тех, что тянулись от пятиэтажного здания, по крышам которых теперь мчалась тварь, словно загнанный в ловушку уродливый адский пёс, желающий во что бы то ни стало вырваться на свободу через единственно возможный путь. В голове Сугуру возникла удачная мысль, он остановился у кромки канала, сосредоточился.              Он видел, как тварь мчится по крыше, а Годжо, отставая всего лишь на пару шагов, мчится следом, перепрыгивая препятствия, выискивая наиболее быстрые пути, даже применив пару раз какие-то элементы паркура – и это зрелище на мгновение зачаровало Гето. Сильнейший охотник нёсся за своей добычей, подобно самому опасному хищнику, грациозному, смертоносному, ещё и улыбающемуся! Гето даже на таком расстоянии видел, как на лице этого хищника застыла ухмылка.              «Да он ведь сейчас испытывает кайф от охоты!»              Но сильнейшему охотнику и всем его шести глазам противостояло обычное невезение: в какой-то момент его нога резко ушла вниз, так как явно прогнившая кровля крыши не выдержала его веса, и Годжо рухнул, почти нелепо, потеряв всё свое преимущество, очарование хищника и даже эту ухмылку.              — Гето!! – заорал он, вскакивая вновь и указывая на тварь, и Сугуру, сделав жест руками, выпустил под контроль столько проклятой энергии, сколько было нужно, чтобы сбоку от бегущей твари материализовалась одна из его иллюзий. Оказалось, снова дракон, на этот раз не альбинос, а жуткое клыкастое змеевидное чудовище. Едва оно соприкоснулось с телом добежавшей до края крыши твари, как Сугуру вложил в своё создание и энергию, отчего дракон сбил тварь с такой силой, что та не удержалась и, покатившись по своду, тряпичной куклой рухнула прямо на асфальт у подножия дома.              До реки оставалась пара метров, но Сугуру не собирался предоставлять твари такую возможность. Быстро вытащив из портупеи свой ещё не опробованный ни на одной твари стилет, он метнулся к телу мальчишки, и теперь в Гето уже не было ни капли сомнений или сожалений: тварь должна умереть. Теперь это уже не человек. Это подтверждалось даже тем, что, рухнув с высоты пятого этажа, тело мальчика переломало несколько костей – из ноги торчала жёлтая кость – но всё равно, оправившись лишь на мгновение, поднялось, принимая совсем уж неестественные позы и очертания, а потом, вправив кость обратно, стало медленно, но упорно шагать в сторону реки.              — Ну уж нет! – прошипел Сугуру, нападая сзади на тварь, сбивая её с ног наземь и запрыгивая сверху. Стилет мелькнул лезвием в его руке, блеснув на солнце, когда он высоко и решительно занёс руку и уже был готов резко опустить, как вдруг…              — Пожалуйста! — замолил мальчишка, и его напуганное непонимающее лицо озарилось настоящим ужасом. – Что… что происходит?.. Где я?..              Рука Сугуру зависла в воздухе, а глаза его едва ли не выпали из орбит, округлившись от шока. Это была его роковая в этой борьбе ошибка.              Уловив это замешательство, тварь, снова завладев телом и преобразив лицо бедного подростка Юджи в мгновение ока из беззащитного в маску злорадности, вытянула руку, хватая что-то с земли, и резко ударило Сугуру по лицу. Тот едва инстинктивно успел чуть отклонить голову, и острая боль огнедышащим драконом пронзила его висок и кожу, ослепила на мгновение, отчего он потерял ориентацию в пространстве и связные мысли. Тварь выскочила из-под него так юрко, что он не успел её остановить.              Пара секунд – и раздался плеск воды, сигнализирующий о самом печальном исходе этой охоты.              — Гето! Гето, ты в порядке?! – к нему подбежал Годжо, осматривая его рану, но осознание того, что Сугуру упустил тварь, проиграл из-за собственной глупости да еще и на первой совместной охоте, было настолько невыносимо, что Гето, шокированный этим событием и не обращая внимания на боль, быстро поднялся. Он рефлекторно бросился в сторону реки, намереваясь и там достать тварь, но чьи-то руки, крепко ухватив его, снова повалили на землю.              А потом разъяренное лицо в повязке склонилось над ним.              — Ты совсем рехнулся?! – почти гавкнул Годжо, не давая Сугуру встать. – Сдохнуть хочешь?! Там же концентрация вируса такая, что ты просто превратишься в такую же тварь! Или попросту шею свернёшь, идиот!              — Отвали! – рявкнул в ответ Гето, отталкивая чужие руки со своей груди, но смысл слов всё же дошёл до его разума. Прыгать в канал действительно было глупым, очень глупым, но в горячке погони и адреналинового безумства, приправленного ещё болью и собственной неудачей, Сугуру едва не совершил это безумство. – Теперь тварь ушла!              — И кто, блять, в этом виноват? – не остался в долгу Годжо, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Его форма была порвана в нескольких местах, а высокий воротник деформировался, уложившись набекрень. – Какого хера ты не вонзил стилет в рожу твари? Почему завис, как дебил-первокурсник?              — А какого хера ты её не догнал, распластавшись по крыше, как болван? – рыкнул Сугуру, сам удивившись своему полному злости голосу. Ощутив, как лицо его покраснело от стыда, злости и обиды, а ещё – от ярости и почти невыносимого желания сбросить напряжение, врезав напарнику по роже, Гето пару раз глубоко вздохнул, восстанавливая утраченное хладнокровие, выбитое не только погоней, сколько неудачей и упрёками Годжо.              «Болван. Идиот. Придурок».              Он сглотнул, пытаясь подобрать правильные слова.              — Эта тварь… — запнулся Сугуру, проигрывая в воспоминаниях тот роковой момент. – Она словно исчезла. И вернулся мальчик… Я не знаю, как это возможно.              — Никак, — резко отрезал Годжо, усаживаясь на какую-то сломанную балку и переводя сбитое из-за бега дыхание. – Сознание обращённых, будь то твари или падальщики, умирает. Ты же сам знаешь это, разве нет, киотский охотник?              — Знаю, — огрызнулся Гето, поднимаясь и тоже отряхиваясь. Руки его слегка дрожали после погони, и он сжал их в кулаки, прогоняя этот признак сильного шока. Оглядевшись, он увидел свой стилет, так и не опробовавший твари, неподалеку, лежащим на земле в грязи. Гето подошёл туда и поднял оружие, стряхнул с него грязь и засунул обратно в ножны на портупее.              — Я прекрасно знаю, что это невозможно, — уже более спокойно и твёрдо заявил он, поворачиваясь к напарнику и смерив его взглядом прищуренных глаз, куда попытался вложить всю свою решимость и все малые ростки доверия, что успел накопить в отношении этого человека. – Я знаю, что такое твари, Годжо. Я их убил уже сотни. Но я клянусь тебе, на мгновение, чтобы остановить меня, сознание мальчика вернулось. Я уверен, что это был Итадори Юджи! И если так, то сознание его живо.              Проговорив это, Гето сложил руки на груди и какое-то время ждал реакции. Годжо внимательно рассматривал его, и это ощущение снова, словно его сканируют всеми шестью глазами, оставило на теле Сугуру липкий, неприятный, но в то же время непонятно волнующий след. Наконец Годжо слегка ухмыльнулся и кивнул.              — Хорошо, Гето. Я тебе верю, — проговорил он спокойно. – Но поверят ли Старейшины? Тут я сильно сомневаюсь.              — Это моя ошибка. Мне и отвечать, — упрямо заявил Сугуру. Вновь ощутил этот волнующий след от чужого взгляда, который даже не видел.              — Ладно, — выдохнул Годжо. — Идём. Нитта там, наверное, с ума сходит.                            

***

                           Сатору отбивал пальцами засевший в голове, слышимый только в его мыслях ритм любимой песни, что часто включал в машине. Песня ему нравилась, была лёгкой, приятной, пусть и с немного мрачными словами. Сегодня с утра она здорово поднимала расположение духа, настраивая на веселую, примечательную охоту, и Годжо был почти счастлив, когда его работа наконец привносила в его жизнь вкус жизни и остроты.              Честно говоря, хотелось ещё и немного покуролесить, покрасоваться перед новым напарником, сделать что-то причудливое, например, разрубить головы нескольких падальщиков одним взмахом и с задором поглядеть, как в узких лисьих глазах отразятся все оттенки изумления и хорошо скрываемого восторга. На это Годжо и рассчитывал, когда утром они отправились на задание.              Но жизнь повернулась к нему совсем другим местом. То, что должно было быть весёлым и задорным, превратилось если не в кошмар, не в катастрофу или трагедию вселенского масштаба, то точно громко и смачно плюхнулось в кучу дерьма под названием «очередной провал».              Они с Гето вернулись в подразделение и сразу же были вызваны к Масамичи. Тот в грубой форме велел им ждать у закрытых сёдзи своего кабинета, внутри которого о чём-то долго с кем-то переговаривался по телефону. Результат охоты уже был ему известен, как и Старейшинам, но придётся долго и муторно писать в отчете, как такое произошло, что случилось и кто виноват.              На самом деле непосредственный виновник провала, упустивший тварь, сейчас стоял напротив, прислонившись спиной к стене, опустив голову в раздумье, отчего чёлка надоедливо вытянулась вниз, и обняв себя руками. Лицо Гето было угрюмым и серьёзным, он наверняка в сотый раз проигрывал в голове то, что случилось, и то, что собирался сказать и написать в отчете.              Сатору даже стало его жаль, поскольку по его виду было понятно, что Гето не привык к провалам, ненавидел их и старался делать всё возможное, чтобы их избежать. Сам-то Годжо, несмотря на то, что настроение поменяло вектор на сто восемьдесят градусов, всё же был привыкшим к тому, что его вечно за что-то отчитывали, ругали, выражали недовольство. А вот Гето, только переведясь, завалил первую охоту – и это не могло не сказаться на его настрое.              Поэтому он сейчас и выглядел так озабоченно, угрюмо, почти зло. Они не перемолвились и парой фраз, когда возвращались в подразделение, и сегодня — да прямо сейчас! — была отличная возможность надавить на Гето сильнее, заставить его почувствовать свой непрофессионализм, снова напомнить про возможность перевода – и выпереть его обратно в Киото или же отправить на охоту в бывшие префектуры, в Японии тварей хватало на всех.              Отчего-то не хотелось. Даже внутренний голос, тот, что часто напоминал делать гадости и доводить всех, язвить, юлить, раздражать – и тот молчал, забившись в угол разума и набрав в рот воды.              В действительности Гето был виноват в той же степени, что и сам Годжо, и Сатору это прекрасно сознавал. Это была их совместная работа и совместная неудача, так что сваливать всю вину на напарника он не собирался. Вот только сам Гето не принимал во внимание этот факт, считая этот провал полностью и единолично своим.              Сатору снова взглянул на напарника.              — У тебя кровь идёт, — нарушил тяжелое молчание он наконец, и Гето, нахмурившись, даже не сразу понял, в чём дело. Тогда Сатору указал пальцем на свой правый висок.              — Кровь, — повторил он. – Вот тут. Ещё в машине тебе говорил приложить что-то, но ты проигнорировал.              — Чёрт, — Гето, видимо, только сейчас очнулся от мыслей и, ощутив боль в виске, сообразил, что действительно ранен. Приложил руку к ране и ощупал её, скривил лицо от досады и боли.              Рваная рана была неглубокой, как уже заметил Годжо ранее, кожа вспорота куском стекла, которым отбилась тварь. Кровь уже почти свернулась, но не полностью. Тоненькая струйка по-прежнему медленно стекала по уже проторенной дорожке из засохших капель, устремляясь по виску, вниз по щеке и убегая куда-то под челюсть на шею.              — Надо будет зашить, Сёко поможет, — экспертно проговорил Годжо, поскольку та всегда латала его раны. – Но надо приложить что-то. Вот, держи.              Он вытащил из кармана порванных местами брюк запечатанную спиртовую салфетку, что выдавали на пунктах проверки после анализа крови и которую случайно вчера засунул в карман вместе с парой конфет.              — Лови, — проговорил он, перебросив Гето пачку. Рефлексы у того были отличные, так что он быстро поймал брошенное. Свёл тонкие изящные брови вместе, как будто спрашивая, к чему этот жест неуместной доброты, но всё же отказываться не стал. Вытащил салфетку и попытался вытереть кровь с щеки и виска, но без зеркала сделал только хуже, размазав всё по коже.              Сатору, почему-то наблюдающий за его неудачными стараниями, не выдержал:              — Стой, сделаешь ещё хуже, — кисло проговорил он, подходя ближе. Быстрым жестом он потянулся к салфетке в руке Гето и как-то так взял неаккуратно, что соприкоснулся с пальцами напарника. Гето вдруг выпрямился и напрягся, а Сатору словно прошибло электрическим разрядом, но отступать уже было поздно: не обращая внимания на собственную неуместную вспышку странных эмоций, он левой рукой схватил напарника за подбородок, намеренно грубо фиксируя лицо, правой же принялся вытирать платком кровь с его щеки, пытаясь думать только о поставленной задаче. О том, что это действительно было необходимо, ведь, если Масамичи увидит кровь, первым делом заставит Гето бежать латать рану, придётся ждать его, отчётность затянется и в общем… Нужно было этого избежать.              Так что Годжо, вытерев чужую щёку довольно быстрыми и нарочито топорными движениями, приложил другой край салфетки к ране и слегка надавил. В этот момент можно было отпустить подбородок Гето – миссия была выполнена. Но Сатору отчего-то вместо этого не пошевелился, окоченев, словно статуя, только и способная, что вот так стоять, держа в руках чужое лицо, ну если ещё и учащённо задышать, лишь слегка, немного сбивчиво, да и шумно сглотнуть, так как во рту внезапно пересохло. Пересохло от неожиданного, дикого и иррационального, какого-то рвущегося из глубины желания потянуться вперёд и буквально слизать эту кровь с щеки Гето, словно какой-нибудь вампир.              Что за вздор.              Будто в тумане, в мысли пришло осознание, что Гето тоже странно напрягся, почти окаменел. Его руки сжались в кулаки и спрятались в карманах брюк, глаза расширились и неотрывно смотрели куда-то перед собой, а на лице разгорелось смущение, ярким красным лепестком распустившееся на той самой щеке, что только что вытер Сатору.              Заметив, что Годжо замер, словно истукан, и не делает того, что должен – не убирает свои руки от его лица — Гето повернул голову, тоже не очень аккуратно, отчего сжатая ладонь Годжо на подбородке слегка разжалась и едва ли не удобно легла на чужую шею. А потом Гето впился в повязку на лице Сатору раздражённым, недовольным взглядом, в коем за этими эмоциями пытались скрыться другие: невероятное смущение, какая-то трепетная неловкость, хрустальное замешательство, но ещё глубже, ещё более тщательно спрятанное, мелькало и нечто другое… Нечто, что вылилось в одном-единственном взгляде Гето, упавшем не куда-нибудь случайно, а чуть ниже повязки, прямо на губы Сатору, слегка приоткрытые в каком-то немом вопросе самому себе.              Но это последнее было лишь мимолётным игривым ветерком в урагане злости и раздражения, с каким напарник уже в следующую секунду оттолкнул руки Годжо от своего лица.              — Не трогай меня, – прошипел он зло, отворачиваясь и даже отходя. – Я и сам могу справиться.              Сатору, не желая разбираться в таких странных реакциях, как своих, так и чужих, крайне озадаченный и полный непривычной для себя неловкости, предпочёл притвориться, что ничего не случилось пару секунд назад, демонстративно поднял руки, а потом засунул их в карманы. Ведь и вправду ничего не случилось.              — Тогда разберись быстрее, пока Масамичи не отправил тебя в лазарет, — постарался он сказать это спокойно, но вдруг удивился тому, что в голосе проскользнула лёгкая хрипотца. Он быстро откашлялся и отошёл на прежнее место. – Не хочу торчать здесь дольше положенного из-за твоей тупости.              — Иди к херам, — огрызнулся Гето, всегда такой вежливый с остальными, но каждый раз огрызающийся Сатору, когда между ними возникало это странное напряжение.              Годжо даже растерялся на миг, не зная, что сказать ещё и как вообще теперь разговаривать с Гето. Да и стоит ли, ведь только что произошла какая-то чертовщина, в которой он и сам не успел ещё разобраться. И это с его-то красноречием!              Но тут сёдзи в кабинете директора совершила благородный, спасительный поступок — раздвинулась, и из-за щели высунулась голова Яги.              — Годжо! – грубо позвал тот, и его тон не предвещал ничего хорошего, словно гвозди лопатой вбивал в свои горшки с растениями. – Заходи.              Сатору сделал шаг в сторону кабинета, то же сделал и Гето, но Масамичи, увидев это движение, повернул голову в сторону последнего:              — Нет. Только Годжо. Тебе придется подождать тут, Гето-сан.              Годжо на миг заколебался, бросив на напарника мрачный, встревоженный взгляд. Тот старался не смотреть ему в глаза, точнее, на повязку, но желваки на его щеках, затанцевав в бессильной злобе, ясно показали, как его рассердила эта необходимость подчиниться.              — Как скажете, Масамичи-сан, — а вот голос был на удивление вежливым и мягким, словно это не Гето пару минут назад посылал Годжо «к херам».              Сатору на мгновение даже задумался, а не стоит ли проявить тут своё упрямство, попросив Ягу впустить и Гето, ведь он сам как-никак сделал их напарниками. Но, оценив настрой директора, Годжо отказался от этой абсурдной мысли. Сейчас не самое подходящее время для препирательств.              Поэтому молча вошёл внутрь кабинета и закрыл за собой.              Масамичи уже сидел в кресле, сцепив руки в замок и положив их перед собой на столе. Голова была слегка опущена, глаза скрыты за тёмными очками. Это был очень плохой знак, директор надевал их только тогда, когда хотел скрыть молнии и гвозди уже не в словах, а в своих чувствах.              — Сядь, — тихо рявкнул он, и Годжо поспешил послушаться, решив проявлять почти несвойственное ему смирение. И приготовившись к буре.              Вместо бури Масамичи коротко приказал:              — Рассказывай, что произошло.              Сатору принялся рассказывать, лаконичными фразами и без намёков на весёлость или приукрашивания, как недавно на лекциях, описывая произошедшее утром: как они приехали на место, получили всю необходимую информацию, наложили печати, поднялись в здание, осмотрели заражённого. Потом принялся выбирать слова более тщательно, описывая совместное решение дать мальчишке «Нембутал», его внезапное преображение в тварь и побег. Дальше – ещё тщательнее, чтобы не выдать какую-нибудь незначительную деталь, не имеющую отношения к делу, вроде того, как Гето ловко добрался до канала, предугадав траекторию побега твари, и поразительно быстро сообразил, как сбить тварь с крыши. Вместо этого Годжо описал эту часть намеренно сухими, отстранёнными словами, всё ещё испытывая странное замешательство от недавней случившейся чертовщины за стенами кабинета, почти насильно отодвигая ненужные мысли прочь. Когда же пришло время рассказывать о причине, из-за которой тварь всё же убежала, он на мгновение замолчал, раздумывая, как поступить.              Гето, конечно, хотел взвалить всю вину за провал на себя, о чём уже не раз заявил. Это была восхитительная, почти изумительная в своей скоропостижности возможность промолчать, позволить ему это сделать и усилить эту неудачу более язвительными словами, ткнуть пару раз палкой в того, кого, как он думал, он хотел выдавить из подразделения, чтобы освободиться от такой непривычной и тягостной ноши под названием «напарник».              Но язык просто не поворачивался. Мало того, что это было неприятно и подло, ведь ответственность за провал лежала на обоих, так ещё, судя по догадкам, Гето вынудили перевестись из Киото из-за какого-то неприятного случая, и теперь сваливать на него всю вину было сродни катастрофе. И всё же, Сатору, анализируя в своём хаосе в голове случившееся, внезапно осознал и другое, что мешало его языку шевелиться так, как велел практичный мозг.              Гето ему нравился.              Просто и незатейливо. Несмотря на то, что степень внезапной симпатии к этому человеку была растолкована так, как смог и хотел Сатору – Гето был хорошим напарником и охотником – эта разжёванная мозгу симпатия помешала придерживаться первоначального плана, заставив язык выдать что-то совсем уж другое.              — Я облажался, — сказал Годжо, тяжело выдохнув. – Почти схватил тварь, замахнулся и отвлёкся. Дело в том, Масамичи-сама, что тварь проявила несвойственные ранее подобным признаки сознания. То есть, даже не знаю, как объяснить… на мгновение вместо твари появился тот мальчишка, Итадори Юджи. Его сознание. Это меня и смутило, я растерялся, и тварь вырвалась.              — Невозможно, — подозрительно нахмурился Яга. – При обращении сознание заражённых умирает.              — Я это знаю, — хмыкнул Сатору, растянувшись в извиняющейся ухмылке. – Но что есть, то есть. Сознание мальчика вернулось, буквально на пару секунд. Клянусь вам. А потом тварь снова взяла над ним контроль и свалила, воспользовавшись моей тупостью.              — Это всё? – словно читая его насквозь, спросил директор.              — Всё.              Масамичи какое-то время молчал, испытывая его тяжелым взглядом из-под очков и сошедшимися на переносице бровями, а указательным пальцем руки бил по поверхности стола, словно отсчитывал оставшиеся секунды до той самой бури.              Но, удивительно, сегодня она не разразилась. Вместо этого Яга откинулся на спинку кресла и устало, обречённо вздохнул.              — У нас большие неприятности, Сатору, — произнёс он почти бесцветным голосом. – Мне тут накануне передали информацию от Старейшин, сразу после того, как я предоставил им последний отчёт и выразил свои опасения насчёт твоих прошлых догадок о тварях и слов Гето о том, что они поумнели. И знаешь что? Мне передали вот это, — он быстрым движением вытащил из шкафчика стола какую-то большую, увесистую папку. – У меня ушёл весь сегодняшний день только, чтобы прочитать это. И мне это не нравится. Очень увлекательное чтиво, рекомендую.              Большой, почти медвежьей рукой он бросил папку ближе к Годжо, и та шлёпнулась о стол рядом с ним.              Любопытство Сатору перевесило его лень, ведь прочитать такую папку – та еще задачка, так что он взял её в руки и пролистал. Внутри были десятки отчётов других охотников, какие-то заметки, вырезки из статей, чьи-то рекомендации.              — Что это? – спросил он, нахмурив брови.              — Ад на земле, — мрачно отозвался Масамичи. – Ещё больший, чем сейчас. Советую тебе и Гето почитать перед тем, как завтра нас всех поколотят дубинками на Совете все, кому не лень.              — Чего? – кисло переспросил Годжо. – Нас? Обычно они только с тобой так нежны, сенсей.              По толстым губам Яги зазмеилась хищная ухмылка.              — На этот раз они хотят поговорить и с тобой, — с дьявольским злорадным удовольствием ответил он. — Очень уж ты их достал, прямо как заноза в заднице, которую они были бы очень рады вынуть и выбросить. Но их проблема в том, что заноза – сильнейший охотник, возможно, во всей Японии. Вот так выбросить занозу нельзя. Но очень хочется хотя бы наорать и поглумиться над занозой, что через раз выдает нехилые такие провалы на охоте. Из-за твоей тупости, Годжо, погибли уже два разведчика. Да-да, не смотри так на меня, захлопни варежку. Ты упустил тварь, её пытались выследить в канализации «вороны», но тварь оказалась умнее. Убила обоих, размозжив им головы. Мэй Мэй нам ещё завтра напомнит об этом. Теперь мы не знаем где тварь, разведчики ищут, но непонятно, найдут ли и когда это сделают. Так что завтра не только меня будут колотить, но и тебя за компанию, и даже новенького, так, на всякий случай. Поэтому готовься, Годжо. И чтоб завтра без опозданий. Опоздаешь на заседание Совета – убью собственными руками.              — Понял, — чувствуя себя приговорённым к смерти, поскольку Сатору ненавидел появляться на заседаниях Совета Старейшин, протянул он и поднялся, сжав в руках папку. – Могу идти, сенсей?              — Да вали уже, — махнул тот рукой.              Сатору вышел из кабинета и первое, на что наткнулся – на острый, пронизывающий взгляд миндалевидных глаз. Гето по его виду пытался определить, на сколько всё плохо.              — Я отчитался, — предупредил его вопросы Годжо, решив не уточнять, как именно он всё рассказал. – Вот, это тебе приятное чтение на ночь.              Он протянул Гето папку, и тот, лишь мгновение поколебавшись, нарочито аккуратно взял её в руки. Открыл, кое-что пролистал.              — Завтра встреча со Старейшинами, тебе тоже надо идти, — разъяснил Годжо, отчего-то снова ощутив то самое напряжение и почти что замешательство. — Будь готов с утра.              Гето вместо ответа кивнул. Он старался не поднимать больше взгляд, уткнувшись в папку.              — Мы свободны, — каждое слово приходилось почти из себя выдавливать, и Сатору, до этого никогда не страдавший таким расстройством, буквально ощущал, как это самое каждое слово, подгоняемое сумбурным хаосом его мозга, очень тяжело, натужно пролезает в его глотку, формируется там голосовыми связками и с треском, грохотом и неудобством отправляется наружу, едва ли не под пытками. В горле опять пересохло.              Что-то было явно не так.              — Пошли, могу подвезти, — от одной мысли о том, что придётся ехать с Гето домой и снова ощущать ноздрями этот его запах… Эта мысль почти вгоняла в панику сейчас. Внутри зашевелилось нечто такое, что заставляло каменеть.              — Нет, я сам, — кажется, Гето уже давно принял это решение. Он закрыл папку и, по-прежнему пряча взгляд, приложил её к груди. Потом, так же не глядя, направился к выходу. – Сначала в лазарет, потом доберусь на спецтранспорте. Доброй ночи.              Эта мягкая, вежливая манера, с какой он обращался ко всем остальным, а теперь и к Сатору, напрягла сильнее, чем нежелание Гето ехать вместе.              Сатору проследил за ним взглядом и сжал челюсти.              Что-то не так.              Он добрался до своей квартиры поразительно быстро, словно за ним гнался монстр. Монстр из ещё не остывшего чувства неловкости, изумления, замешательства и напряжения, чудище из самых страшных кошмаров, кошмаров, в которых Годжо Сатору не знал, что сказать, не понимал, что делать, и не осознавал, что чувствует. Этот монстр преследовал его всю дорогу назад, занимал все его мысли, пока он что-то перекусывал и принимал душ, и, конечно, вдоволь поиздевался над ним, когда Годжо лёг в свою кровать и уставился уже свободным от повязки взглядом в потолок.              Снова привычная бессонница. На этот раз хотя бы появилась причина.              Монстр пережёвывал все его мысли, вытягивал их из черепа дьявольской вилкой, накручивал, снова и снова, а потом пережёвывал заново. И среди всех этих нитей из мыслей, наматывающихся на вилку в бесконечной спирали ужаса и непонимания, одна из нитей, красная, крепкая, пылающая огнём и чем-то тёплым, что растекалось по телу невидимым медовым эликсиром, была коротким, еле уловимым, но поразительно живучим воспоминанием. Воспоминанием о том взгляде Гето, взгляде, что был брошен не куда-нибудь в сторону, а стрельнул прямо и точно – и упал, крадучись, но в то же время жадно и нацелено, прямо на губы Сатору.              В этом взгляде Годжо прочитал то, что встречал у многих в отношении себя: у девушек, поклонников, даже ненавистников, у людей, кто считали его ангелом, и у людей, кто называли его дьявольским отродьем, у всех, кто боялся или восторгался им. Каждый хотел обладать частью того неземного света, что жил внутри него и его глаз или какой они себе выдумали.              Но только сегодня это чувство, встречаемое миллионы раз до этого и вызывавшее лишь безразличие, отозвалось внутри тем самым сладким, тягучим мёдом, завладевшим телом и скопившимся где-то внизу живота. Чувство то называлось вожделением.       Что-то... не так.