Искажённые

             Боль в глазах.              Тихая, пульсирующая боль в глазах, свидетельствующая о банальном недосыпании, даже несмотря на то, что под повязкой глаза были закрыты, заставила Сатору принять душ быстрее, чем он планировал и, снова одевшись в грязный костюм, так как смены всё равно не было, заспешить в кабинет Сёко.              Располагалась обитель Иэйри Сёко, его бывшей одноклассницы в колледже, а теперь – врача и патологоанатома в подразделении, в том же корпусе, где вереницей тянулись комнаты учащихся, но в небольшой пристройке, куда вход студентам был строго запрещён. Там Сёко и работала, и жила. Сатору вообще не помнил, чтоб она часто выбиралась в Новый город Токио, всегда занятая то очередной научной работой, которую печатала тонкими, измазанными в пепле сигареты пальцами, то засиживалась в маленькой лаборатории с измерительными приборами, то вскрывала очередного беднягу-падальщика в морге, оборудованном в подземном ярусе пристройки.              Хотя у токийского подразделения была своя большая лаборатория, находящаяся в городе, отдавать туда образцы, взятые с тварей, было пусть и не запрещено, но Годжо, как и многие охотники, предпочитали действовать через Сёко-сан. Всё потому, что она сама заполняла все бумаги по образцам, от охотников требовалась лишь подпись, ну и «благодарность» за проявленное великодушие. Эта благодарность Сёко измеряла в разных вкусностях, банках кофе или новых пачках сигарет.              Годжо доставал бы это подруге и просто так, но раз Сёко там мило заполняла бесконечные отчёты по образцам, почему бы и нет?              Ещё чуть мокрые после душа волосы холодили макушку от сквозняка, а недавняя сонливость, которую он испытывал, теперь ощущалась лишь болью в глазах.              Чертовы глаза.              Некоторые особо впечатлительные называли их «благословением ками», а Сатору величали не иначе как «возрожденным Хачиманом». Другие, суеверные и пугливые, особенно из секты «Верующих в Звезду», считали его глаза «проклятием о́ни» и боялись подходить к Годжо даже на расстояние пары шагов, а некоторые открыто его избегали. Например, как уборщица в колледже, что отказывалась прибирать в его комнате. И те, и другие были глупцами.              На самом деле, ни к благословению, ни к проклятию его глаза не имели никакого отношения. Постарался всего лишь вирус, которым Сатору заразился ещё в чреве матери, когда та вынашивала его на восьмом месяце беременности. Тогда вирус только появился, неизвестно откуда, но мать сразу им заразилась, а через неё – и её дитя.              Через три дня у матери проявились признаки обращения. Если бы сыворотка, сдерживающая вирус, была изобретена раньше, её удалось бы спасти. Но тогда все были настолько перепуганы, что отцу пришлось принять непростое решение: ребёнка просто извлекли из чрева, надеясь, что он не успел заразиться. Несмотря на усилия врачей и довольно профессиональную операцию кесарева сечения, мать всё равно обратилась, превратившись из молодой, красивой женщины в подвергшегося обезображиванию монстра. Отец, как узнал Сатору позже, собственными руками придушил её и повредил ей мозг.              Однако дитя так или иначе оказалось заражённым. Наследник клана Годжо, как предсказывали многие, должен был тоже обратиться в монстра, потеряв свой человеческий облик. Но все предсказания врачей и сочувствующих оказались ошибочными: ребёнок не просто выжил — его иммунитет смог побороть негативное влияние вируса, преобразовав его не в разрушающую, а созидающую силу. Как часто повторял отец, это был один из первых в мире зафиксированных случаев, а потом такие случаи стали появляться всё чаще, приведя к появлению новой, особой касты людей.              Так что глаза Сатору с рождения были такими. Они видели слишком много проклятой энергии, могли впитывать её, давали ему неоспоримые преимущества в бою. При этом постоянно, постоянно болели от излишка солнечного света, как у всякого альбиноса, страдающего фотофобией, и вдобавок вечная сухость в глазницах, хоть он мог проходить с закрытыми глазами, пряча их под повязкой, целый день.              И теперь, испытывая это неудобство, он шагал в кабинет Сёко, чтобы попросить тех чудесных капель, что она ему выписывала каждый месяц. Сам он их приобрести не мог, требовалось разрешение лечащего врача, а раз уж у тебя в подругах как раз такой врач, не воспользоваться такой роскошью было бы глупым.              В отличие от остального колледжа пристройка Сёко имела самые обычные двери с ручкой вместо тонких сёдзи. Открыв входную без стука, Годжо быстро преодолел маленький коридор и очутился в святая святых: небольшом, заваленном книгами, склянками, канцелярией и прочим то ли кабинете, судя по рабочей мебели и технике, то ли квартире, судя по расстеленному дивану, небольшой кухонной стойке и шкафу.              Но самой хозяйки на месте не оказалось.              — Сёко, ты где? — позвал Сатору, оглядев остывший кофе в кружке на рабочем столе и тлеющую сигарету. Сёко была в своём репертуаре: делала вскрытия и вырезала из монстров их изменившиеся органы, лечила коллег, спокойно, без единой капли раскаяния зашивала им раны, но непременно забывала тушить предыдущий окурок сигареты, рискуя спалить не только свою обитель, но и весь колледж.              Подойдя к пепельнице, Годжо затушил сигарету и с неприязнью взглянул на лестницу, ведущую вниз. Сёко, определённо, царствовала сейчас в главном своём тронном зале, издеваясь над очередным трупом, а Сатору ненавидел спускаться в морг. Там было холодно, от синих ламп сильнее болели глаза, пахло химикатами, сдерживающими разложение, и вся эта мрачная атмосфера смерти, которую он всегда ощущал в морге особенно сильно, но почти никогда не чувствовал в самых страшных местах с нечистью, вроде недавнего завода, навевала ужасно тягостные мысли, почти душила.              Сатору ненавидел морги.              Но сухость в глазах он ненавидел больше, поэтому добрался до лестницы вниз и стал спускаться. Сёко словно намеренно пугала чужаков в её обиталище: внизу у двери в морг горела, потрескивая, лишь одна лампа, а, открыв мощную дверь, Годжо поёжился от холода: температура была низкой и уже этим только отпугивала.              Иэйри стояла к нему спиной, облачённой в белый халат, в дальнем конце помещения, названном аутопсионным, и, конечно же, проводила вскрытие.              — Ну, как прошло? – спросила она, не оборачиваясь, и тонкая струйка дыма, крутившаяся над её головой, чуть развеялась, зазмеилась, когда женщина слегка повернула голову. – Сильно орал?              — Нет, не особо, — признался Сатору. – Сёко, ну и бардак у тебя наверху. И это ты меня ещё в беспорядке винишь?              — Мой беспорядок – это точно выверенная схема порядка, а вот твой – это просто хаос, — отпарировала она. – Пришёл поплакаться? Или поругаться на Масамичи?              — Ни то, ни другое, — хмыкнул Сатору. Сёко спрашивала так, словно он вообще поступал таким образом, ведь их общение всегда сводилось к безобидным шутейкам, подтруниванию друг над другом, отношениям пациента-врача или почти что матери и несносного ребенка-сорванца, как недавно, когда она приносила ему кофе и отчитывала за испорченное грязью покрывало. Но никогда ещё ему не приходило в голову откровенничать перед ней, раскрывая душу и эмоции, тем более плакаться в жилетку, однако Сёко нравилось думать, что такое возможно.              — Ты заказывала капли?              — А как же. Они наверху, в первом шкафчике моего стола. На бутыльке написано: «Милому говнюку».              — И приписка: «От милой говнючки», — не растерялся Сатору, улыбнувшись и собираясь снова подняться в комнату.              — Захвати мне кофе, — попросила она.              Поднимаясь по лестнице, Годжо даже подумывал за «говнюка», а не налить ли ей в кофе сливок, чего она терпеть не могла, как вдруг замер на верхней ступеньке, уставившись на непрошенного гостя. Гето, застыв с растерянным выражением, которое тут же убрал с лица, сменив на невозмутимость, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Сатору его опередил в слегка раздражённой манере:              — Ты чего, за мной теперь хвостом будешь шляться, новенький? Может, начнем эти игры с завтрашнего дня?              Рот Гето закрылся, миндалевидные глаза, и без того узкие, совсем прищурились. Он недовольно сложил руки на груди.              — Я не новенький, — словно пластинка, повторил он без единого намёка на гнев или вспыльчивость. Он что, на курсы какие-то ходил, чтобы его голос всегда оставался таким мягким и почти что убаюкивающим? – Вообще-то, я ищу Сёко-сан. Она разрешила мне прийти.              — А-а-а, — издал Сатору неопределённый звук, почувствовав себя отчего-то неловко. Махнул рукой назад. – Она внизу, в морге.              Пройдя к столу и найдя нужный шкафчик, Сатору, доставая бутылёк с каплями, с любопытством исподлобья наблюдал, как Гето прошёл внутрь и стал спокойно спускаться, даже ни на миг не шелохнувшись в нерешительности от гнетущей атмосферы на лестнице. Он что, хорроров никогда не смотрел? Или был здесь не впервые? Хотя нет, он же только приехал, Нанами встретил его на границе общины, оба были на заводе, дальше Гето писал свой заумный отчёт где-нибудь в общем зале, потом умничал уже в кабинете Масамичи… Так зачем ему нужна Сёко и как это он не дрогнул от потрескивающей лампочки внизу?              — Зануда, — прошептал досадливо Сатору, взяв капли. Быстро приготовил Сёко кофе и поспешил снова вниз.              Странно, но любопытство от того, что же Гето забыл в морге и чем эти двое там занимаются, внезапно оказалось столь велико, что Годжо, аккуратно зажав горячую кружку в руке, снова спустился, покосившись на проклятую лампу и скривившись от омерзения снова, когда открыл тяжёлую дверь в ледяной ёми.              К его разочарованию, ничем особенным эти двое там не занимались. Сёко по-прежнему вскрывала труп, проделывая какие-то манипуляции и пыхтя сигаретой, в то время как новенький, уже надев широкие пластиковые очки и нитриловые перчатки, с каким-то полоумным интересом вглядывался в разодранный труп перед собой, стоя напротив Сёко через морговой стол и даже помогая ей что-то там поддерживать.              Оба ненормальные, если там могло быть что-то интереснее Годжо Сатору.              — Кстати, Сёко, я принес и образцы, — поставив кружку с кофе на столик подальше от трупа, напомнил о своём существовании он.              — А кофе? – даже не обернулась, хотя взгляд Гето из-под очков ненадолго поднялся, но снова быстро опустился.              — Тут, — Сатору извлёк из кармана взятые на заводе образцы и положил рядом с кружкой. – Если с образцами что-то не так, то вини в этом новенького. Он их брал.              — Ха, — усмехнулась она и слегка повернулась, отчего открылась не самая приятная картина: в её окровавленных руках в перчатках она держала нечто, похожее на сердце. – Гето-сан, в отличие от некоторых, умеет обращаться с образцами и даже знает, что такое стерильность.       — Сказал человек, курящий при вскрытии, — насмешливо ответил на тычок Годжо, которому совсем почему-то не захотелось уходить. Но, раз он ничего полезного поделать в морге не мог, он решил как обычно заняться собой: уселся на стул, откинул голову назад, отодвинув повязку, и принялся закапывать себе глаза. Какое-то время после закапывания надо было провести так, с открытыми глазами, неподвижно, поэтому он только слышал обрывки разговора этих двух зануд со скальпелями.              — Удивительно, — раздалось от Иэйри почти задумчивое. – Видишь, Гето-сан? Сердце увеличено в размерах. Другие органы тоже преобразованы, но если раньше все внутренности падальщиков выглядели как обычный фарш, мешанина из кусков, то теперь тут…              — Относительный порядок? – встрял выскочка. – Да, я тоже это замечал.              — Эй, новенький, ты что, тоже от мертвечины кайфуешь? – не мог удержаться Годжо, по-прежнему не глядя на них, а тараня наконец-то увлажнившимся взглядом холодный потолок над собой.              Ответ, совершенно безэмоциональный, последовал не сразу.              — Я уже проводил вскрытия. В Киотском подразделении.              — Ну здорово, точно ботаник, — выдохнул Сатору, закрывая глаза и надвигая на них повязку. Потом выпрямился.              — Ты упоминал, что читал какие-то там заумные работы. Что не так было с падальщиками и тварями?              Снова небольшая заминка перед ответом, поскольку Гето ассистировал Сёко и помогал ей копаться внутри, пока, наконец, она не кивнула и он не отпустил кусок ткани, убрав руки. Потом всё же посмотрел в сторону Годжо.              — На первый взгляд ничего необычного, — ужасно серьёзно сказал он. – Падальщики меняли привычное поведение, словно научились если не думать, то не так сильно следовать своему первому и начальному инстинкту – голоду. Я встречал одного на охоте, кто пытался мне что-то сказать… или мычал – на это больше было похоже. При этом, когда люди только стали обращаться в них тридцать лет назад, ничего подобного задокументировано никогда не было. Но за последние года два-три их разум определённо стал претерпевать значительные изменения…              — Претерпевать значительные изменения, — повторил медленно Сатору, лишь слегка передразнивая. Гето вновь занялся ассистированием. – А сладости они, по-твоему, могут хотеть съесть?              — Это вряд ли, — ответил тот. – Если только конфета будет из куска твоего тела.              — Хм, я бы поспорил, — отмахнулся Сатору насмешливо, вспомнив подростка-падальщика, которому отдал конфету. – Получается, они умнеют? И скоро нам всем не поздоровится?              — Вполне возможно.              — Как хорошо, что у вас есть я, — улыбнулся Сатору едва ли не мечтательно, и вдруг заметил, как два лисьих глаза сквозь стёкла очков смерили его странным взглядом, где читалось как почти что презрение, так и нескрываемое любопытство.              — О, раз ты такой важный, Годжо-сан, не мог бы ты подать мне мой кофе? – хмыкнула Сёко, закончив какой-то этап своей извращенской работы и сняв одну перчатку. – За это, обещаю, я очень любя и почти что трепетно занесу твои образцы в базу, классифицирую их, как самые любимые, и даже напишу отчёт с особой тщательностью.              — А ты умеешь убеждать, — согласился он, поднявшись, тем более что сидеть просто так, наблюдая за ними, стало воистину скучно. Взяв кружку, он подошёл к ним ближе, обходя Сёко, но, бросив взгляд на месиво внизу, скривил в отвращении лицо.              — Чёрт, как же это мерзко!              Сёко молча взяла кружку чистой рукой и тихо прохихикала в кофе. Гето нахмурился.              — Странно слышать это от тебя, Годжо-сан, ведь пару часов назад я сам видел, как ты разбил твари голову мачете, ничуть не смутившись, — сказал он.              — Так то была живая злобная тварь, а это, — Сатору рукой указал вниз, — почти что беззащитный труп. Не хотел бы я, чтобы с моим телом так поступали.              — Надо же, какой ты впечатлительный, — улыбнулась ехидно Сёко уголками губ. – Но, если бы такие, как я и Гето-сан, которые, как ты сказал, получают «кайф от мертвечины», не занимались бы этой мертвечиной, не изучали бы их тела, не классифицировали бы образцы и не писали бы те самые скучные отчеты, которые ты ненавидишь, мир давно бы исчез в потоке времени. Никто не изобрёл бы сыворотку, научившись сдерживать вирус в организме. Никто не сказал бы вам, охотникам и грубой силе, куда лучше бить или стрелять.              — Лучше сразу в мозг, — постучал Сатору по своему виску пальцем, потом отошёл чуть дальше и прислонился спиной к холодной стене, сложив руки на груди. – А без грубой силы, моя дорогая Сёко, ты бы вообще не заполучила свои образцы, чтобы сделать все эти прелестные вещи.              — Туше́, засранец, — хмыкнула она, допивая кофе.              Годжо заметил, что Гето, молча стоявший рядом и положивший как-то неловко на морговой стол руки, затянутые в окровавленные перчатки, с лёгким смущением на скулах, выраженным слабым румянцем, наблюдал за их перепалкой, словно случайно попал на сцену, где игрался эпизод, в котором он не принимал участие.              — Интересно, — сказала Сёко, убирая кружку и надевая новую перчатку, поднимая взгляд с усталыми, почти ставшими её фирменным отличием кругами под глазами куда-то вверх и хмуря брови. – Как люди жили до вируса? Спокойно ездили по стране, куда им заблагорассудится. Путешествовали по миру. Ели то, что хотят, и пили то, что хотят, а не то, что одобрено властью. Не ездили на эти чертовы ежемесячные проверки, не кололи эту сыворотку. Ходили на свидания, не боясь заразиться повторно. Спали с теми, с кем хотят, а не с кем «правильно». Растили детей не по закону, а по желанию… Почти что моя мечта.              — Растить детей? – не понял Сатору, удивившись её внезапному монологу.              Она резко опустила голову и смерила его тяжёлым взглядом исподлобья.              — Нет, идиото-сан, быть свободной! — слегка огрызнулась она, а потом глубоко вздохнула. – Извини, Годжо. Но я устала. Думаю, тебе и Гето-сану пора уходить, и оставить меня наедине с этим прекрасным трупом.              — Хорошо, Сёко-сан, спасибо, что разрешили присутствовать на вскрытии, — тут же вежливо отозвался Гето, снял перчатки и очки и направился к выходу.              Голова Сатору медленно повернулась вслед за ним, но, когда Гето ушёл, все внимание снова вернулось к Сёко.              Странная ухмылка на её лице заставила его смешаться.              — Чего тебе?              — Ничего, ничего, — с какой-то непонятной загадочностью проворковала вдруг она, пряча эту улыбку. – Но тебе бы тоже пора, пока я не стала ругаться. Езжай домой, переоденься наконец, поспи и завтра снова начнёшь выводить всех из себя. Начни с него, — указала она пальцем в сторону двери, где уже никого не было. – Проверь его на прочность, как ты любишь.              — Только ради тебя, Сёко, — отозвался Сатору, тоже последовав к выходу.              — Ну да, ну да. Спокойной ночи, Годжо.              Странное поведение подруги и её непонятная ухмылка занимали мысли Сатору не больше минуты. Когда же он вышел, снова ощутил накатившую усталость и решил, что самое время поехать в город, рухнуть на кровать и проспать так хотя бы пару часов. Это был великолепный план, учитывая, что его организм остро нуждался в нормальном сне, но этот план всегда, особенно в последние годы, разбивался о жестокую реальность, в которой он часами лежал на кровати, глядя в потолок или окно и, всеми правдами и неправдами уговаривая себя заснуть, терпел до пяти-шести утра стыдливое поражение. Кто знает, быть может, сегодня, после такой весёлой, но утомительной охоты, он сможет уснуть без проблем?              Сатору вернулся в комнату, чтобы забрать свое оружие и оставить Сёко подарок.              Мачете в специальных ножнах, сделанных на заказ, требовалось почистить и приготовить к завтрашнему дню, всякое могло случиться. Грядущий день обещал быть спокойным, обычно охотникам, уже побывавшим на охоте, давали небольшой перерыв между рейдами, и Сатору надеялся, что сможет отдохнуть хотя бы до десяти утра. В двенадцать у него стояли чёртовы лекции, и это одновременно и напрягало его, и радовало, ведь увидеться со своими учениками, сейчас мирно спящими в постелях, ему иногда и вправду хотелось. Рядом с ними он ощущал себя нужным, они его едва ли не боготворили, и ему нравилось видеть в их глазах искренние восхищение и даже любовь. Не во всех глазах, но всё же – они видели в нём пример для подражания, во всяком случае, в плане охоты на тварей. Во всём остальном примером он был ужаснейшим, хорошо, что он не один вёл лекции.              Подарок для Сёко был выражен в смятом покрывале, намеренно разбросанных журналах на полу и большом быстром рисунке улыбающегося в оскале о́ни с рожками. Надо же Сёко-сан заняться чем-то, кроме вскрытия трупов, а уборщица, если всё-таки заглянет сюда завтра, найдет новую пищу для суеверий.              Довольный своей выходкой, Годжо вышел на небольшую парковку за зданиями колледжа, и увидел, что все места уже были пусты, включая авто Нанами. Тот, разумеется, написав свой отчёт, сразу же уехал, и теперь спит преспокойным сном, заведя будильник ровно на семь утра, ни минутой позже. Осталась только машина Сатору, старомодный, предоставленный подразделением седан, удобный в управлении, но не блещущий сейчас чистотой, как и его хозяин. А неподалеку, замерев в неподвижности, опустив голову в телефон, застыла одинокая фигура.              Явно ждала либо спецтранспорт, который курирует между городом и подразделением, но который хрен дождёшься по вызову, либо надеялась на попутку, что вообще нереально, учитывая, что никто из нормальных людей вообще не выезжает за пределы Нового города, даже если само подразделение охотников было ограждено высоким забором с пропускной системой.              Или, что тоже как вариант, Гето уповал на чудо.              Годжо, кому пришла в голову забавная мысль, решил побыть этим самым чудом.              — Эй, новенький, — крикнул он, подходя к своей машине. – Ты можешь переночевать в колледже. Неужели Масамичи-сан не предупредил тебя?              — Предупредил и настоятельно рекомендовал, — раздался ответ, словно его вытащили клещами. Гето оторвал взгляд от телефона. — Спасибо за совет, но я им не воспользуюсь. Мне нужно в город.              — Свиданьице намечено? – Сатору сложил руки на крышу авто, с интересом оглядывая Гето, которого его присутствие, похоже, всё же раздражало. Было бы удивительно, если б не раздражало – это значило бы, что Годжо теряет хватку.              Новенькому потребовались усилия и тяжёлый вздох, чтобы сохранить спокойное выражение лица. Он снова уткнулся в телефон.              — Нет. Просто хочу взглянуть на предоставленное жильё.              — Хм, — кивнул Сатору. – Надеешься, что тебя заберёт служебная машина? Я бы не стал. После одиннадцати они игнорируют все вызовы, даже мои.              — Уверен, насчет тебя у них есть очень веская причина, — пробормотал тот, и Годжо почувствовал, как его улыбка расплылась еще шире. Гето, явно будучи не из робкого десятка, сразу же понял все правила игры, но решил поступать по пути наибольшего сопротивления: пытаться дерзить в ответ и надеяться, что тем самым Годжо от него отстанет. Самый любимый тип поведения. Если большинство старалось игнорировать шутки и поведение Сатору, применяя свою «секретную технику», о которой сам Годжо не имел ни малейшего понятия, а Сёко, как доверенное его лицо, не раскололась ни под какими пытками, другая же часть здорово велась на его провокации, например, охотница Утахимэ, которая изредка появлялась в токийском подразделении, то лишь очень, очень небольшой процент пытался обезоружить Годжо его же методом – ответной техникой словесной тсуки, бросая ему открытый вызов.              Этот процент Годжо любил больше всех.              — Водить умеешь, новенький? – вдруг спросил Сатору, и Гето хмуро взглянул на него.              — Конечно.              — Тогда лови, — Годжо кинул ему ключи от своего авто, и тот снова ловко и быстро поймал. Сам Сатору, открыв дверцу машины, уселся на пассажирское сиденье. Именно эта идея и взбрела ему в голову, как только он увидел Гето на парковке. Осталось лишь, чтоб новенький переварил варианты, слегка понервничал от того, что никакой другой, кроме предложенного, не сработает, смирился с судьбой и принял решение, какое уже давно за него принял сам Годжо.              На весь процесс у Гето Сугуру ушла минута, в течение которой Сатору, развалившись в кресле, терпеливо наблюдал за всеми стадиями принятия: сначала тот попробовал вновь сделать служебный звонок, потом, наткнувшись на бесполезный результат, выключил телефон, убрал его в карман. Посмотрел на ключи, глубоко вздохнул и, как миленький, направился к машине.              Сатору тихо усмехнулся. Не выдержит и недели.              Гето нехотя уселся на водительское место, вставил ключи и включил зажигание. Потом подправил сиденье так, чтоб было удобнее, чуть придвинув его вперед. Проверил фары и, перед тем, как начать движение, проделал манипуляцию, которой Сатору вообще не пользовался – пристегнулся. Повернулся в сторону пассажира:               — Пристегнись и ты.              — Мне уже страшно, — хохотнул Сатору, но спорить не стал и натянул на себя ремень.              — Я не знаю города, — признался Гето. – Только адрес, где подразделение выделило мне жилье.              — У меня есть навигатор.              — Ого, — удивился слегка Гето. – Токийское подразделение явно балует своих охотников техникой. Сеть тоже предоставляют?              — Ну а то, — Годжо наклонился чуть вперёд, медленно растягивая ремень безопасности, потянулся к навигатору у руля, и заметил, как его новый водитель слегка отодвинулся назад. – Говори адрес. Доедешь туда, высаживаешься.              Пока Годжо вводил в навигатор уже и так знакомый ему адрес, старательно прокладывая для новенького кратчайший маршрут через пункты досмотра, такие, где лично знал всех солдат, чтоб проверки заняли меньше времени, его нос странным образом уловил какой-то непонятный аромат, исходящий слева. Обоняние у Сатору было развито не столь хорошо, как зрение, но все же лучше, чем у других. Поэтому он сразу же распознал смесь запахов: лёгкого пота, впитавшегося в форму первого снега, сигарет Сёко, какого-то мужского шампуня для волос с ментолом и едва заметные нотки незнакомого дерева.              Эта смесь запахов, усиленная чужим, вдруг слегка участившимся, но хорошо контролируемым за ровным дыханием сердцебиением, которое Годжо внезапно снова услышал, заставила его почувствовать себя неловко и даже странно. Он быстро добил адрес, шумно сглотнув, коря себя за эту тупую реакцию непонятно на что. Весь первоначальный настрой поиздеваться над новеньким куда-то исчез, заставив его самого ощутить себя глупо, так что Сатору отвалился на пассажирское сиденье, отвернулся к окну и велел мозгу приглушить все потоки информации для органов чувств. Слух наконец перестал улавливать чужое сердцебиение.              — Поехали, — немного грубовато сказал Сатору. – Разбуди, если что.              Через пару секунд его тело ощутило чувство движения и поворота, когда авто выехало с парковки и начало путь по трассе. Несмотря на первоначальное желание поспать, мозг Сатору, взбудораженный столь странной реакцией на чей-то запах, словно чья-то жестокая рука прошлась по загривку в обратную сторону, отказывался отключиться, предложив хозяину другое наиинтереснейшее занятие – подумать.              Отвернувшись к окну и делая вид, что уснул, Годжо мысленно проклял свою усталость от недосыпания, не нашедшую ничего другого, кроме как выразить себя в столь странной форме. Что это было, черт возьми? Однозначно, таким образом мозг сигналил о том, что пора отдохнуть.              Найдя для себя логичный вывод, Сатору всё-таки задремал, сквозь лёгкий сон по-прежнему ощущая приятный, но внезапно столь же пугающий аромат.