Kiss my skin on the tan lines

Чимин часто видит его за столиком в углу, сидящего за ноутбуком со смешным сосредоточенным лицом. Чимин любит общаться с постоянниками, со многими уже общается как с хорошими приятелями, но про этого он ничего не знает. Паренек, кажется, не из приветливых, потому что, когда бы Чимин ни пришел его обслуживать, он только тыкает в меню, может кивнуть или помотать головой. То, что он вообще не немой, Чимин узнает, когда удостаивается от него щедрого «окей». В одном из прибрежных кафе, где работает Чимин, хмурого постоянника в шутку называют «домовым». — Возможно, ты однажды не доложил угощения в санпрапум, — тянет Бэм, доделывая мохито, и его зловещий шепот никак не вяжется с его хитрой улыбкой, — и духи разозлились и переехали за пятый столик, приняв форму мрачной неулыбаки, который не хочет с тобой разговаривать. — Не говори ерунды, — отбивается Чимин, но все равно с опаской косится на домик, стоящий на летней веранде. — Подождите, а он не немой? — с сомнением спрашивает Лиса. Боже, когда у них мало клиентов, они вечно начинают нести коллективный бред. — Нет, — решительно отвечает Чимин и добавляет тише: — …он сказал «окей». Бэм с Лисой заходятся сдавленным хохотом, похрюкивая в свои ладони с омерзительной радостью. Чимин после каждой смены обещает себе никогда больше с ними не общаться, но, видимо, у духов свое видение и на друзей для Чимина. — Если ты хотела узнать, как выглядит отчаяние, сестричка, то не стесняйся смотреть на этот уникальный экспонат. — Невероятно, — вздыхает Лиса и, забирая со стойки мохито, подмигивает, прежде чем уйти, — кто-то не поддался обаянию Пак Чимина? — Было бы смешно, если бы этот чувак оказался корейцем, — говорит Бэм. — Да не кореец он, — Чимин закатывает глаза, — у меня же корейское лицо, он бы тогда точно со мной заговорил. — Кто сказал, что он хочет с тобой разговаривать? — ухмыляется Бэм. Чимин смеется и тянется пригладить складочки на рубашке Бэма, ласково обещая: — Я добавлю тебе слабительное в обед, если ты не уймешься. Бэм счастливо хихикает ему в спину, когда Чимин идет принимать заказ у нового гостя. Чимин утешается тем, что Домовой ведет себя так, даже когда его заказ принимает Лиса, — а кто в здравом уме может игнорировать Лису? И вообще, Домовой и не обязан с ним разговаривать, просто Чимину жутко любопытно, чем он там занимается за ноутбуком с такой сосредоточенностью и почему приходит каждый день именно сюда. А потом Домовой действительно оказывается корейцем. Чимин ловит знакомую речь от пятого столика, спешно оглядывается, видя, как Домовой разговаривает по телефону. Кореец, родименький! Чимин так глупо радуется этой новости, что аж притопывает на месте в ожидании, пока тот договорит, чтобы подбежать и завязать разговор. Поэтому, когда Домовой наконец откладывает телефон, Чимин так стремительно оказывается рядом, что, кажется, пугает его. — Принести вам еще что-нибудь? — радостно лепечет он на корейском. Парень поднимает голову от ноутбука, растерянно хлопая глазами, такой хорошенький, растрепанный. — Ого, — только и отвечает он. Чимин так пугается, что это «ого» постигнет та же участь, что и «окей», что тараторит еще быстрее: — Я не знал, что вы кореец, так приятно видеть тут земляка, меня зовут Пак Чимин, мне двадцать лет, а вы?.. — Мин Юнги, — растерянным эхом отзывается тот, — двадцать четыре. — О, значит хен! Я могу звать вас хен? А на ты можно? — не унимается Чимин. — Простите, я так давно не разговаривал с корейцами. — По… тебе тоже не скажешь, что ты кореец. — А, у меня мама тайка, поэтому мой корейский не то чтобы очень, вот заодно теперь могу практиковать! — радостно отвечает Чимин. Юнги все еще смотрит на него с легким испугом в глазах, будто, если бы за ним не было стены, он бы уже двигался на стуле подальше. Чимин отчаянно пытается спасти положение. — Может, принести тебе что-то? За счет заведения, а? В меню есть классные новинки! Можно я подсяду, покажу? — Эм, не стоит. Чимин застывает от неожиданности; улыбка все еще держится на лице, стаивая как мороженное на солнце, липко, неприятно. Он подбирается, сжимая руки на маленьком блокнотике, и уже хочет извиниться, что насел на радостях, но тут Юнги вдруг неловко говорит: — Меня не интересует эта часть сервиса. — Что? — глухо отзывается Чимин. Юнги неловко чешет затылок. — Ну, личный сервис. Мне не интересно, спасибо. — Ты… Вы подумали, что я… — информация до Чимина доходит очень долго, минуя оправдания, что его корейский подкачал, и он услышал не то, или что Юнги хочет держаться большей дистанции. А потом Чимин вспоминает, где работает, и неверяще спрашивает: — Вы решили, что я что, предлагаю вам переспать? Потому что вы кореец? В одиннадцать утра?! — А, — Юнги, кажется, тоже из отряда медленного зажигания, — а ваше кафе разве не?.. Чимин радуется, что не знает совершенно никакого мата по-корейски. Он мог бы наградить Юнги мультинациональным «фак ю», но приходит к тому, что он выше этого. А Юнги приходит с извинениями. Вернее, не приходит, но на следующий день, когда Лиса принимает у него заказ вместо Чимина и отдает Бэму, их бариста вдруг делает не только привычный холодный американо, но и самый дорогой кофе из их меню. Не успевает Чимин удивиться, как Лиса отодвигает от себя бокал, залитый сугробом из сливок и карамели, и с хитрой улыбкой говорит: — Это тебе. Духи смиловались, — и тут же убегает с остальным заказом. Чимин наблюдает из-за ее плеча, как она отдает Юнги его кофе с парой сэндвичей, но тот смотрит на Чимина глазами пристыженного щенка и тут же, спалившись, отводит взгляд. В любой другой ситуации он бы уже его простил, но ему до того осточертело, что из-за внешности его воспринимают как кусок мяса по скидке. Да, он работает в специфической сфере, давно пора привыкнуть, но Чимин же ему даже намека не дал, просто очень обрадовался земляку, а в итоге своими же чувствами как пощечину получил. Чимина все знают как очень доброго человека, но Юнги как-то особенно неудачно его всковырнул. Он дожидается, пока ребята отвлекутся, хватает бокал с кофе и, подойдя к проклятому пятому столику, ставит его перед Юнги. Чимину с трудом удается сдержать порыв херакнуть его об стол. Бокал, не Юнги. Хотя… — Я не пью кофе, — холодно рубит Чимин. Юнги тоскливо пялится на тающие подтеки сливок по стеклу. — Я могу купить что-то другое. «Мозг себе купи», мрачно думает Чимин, но, расплываясь в ехидной улыбке, говорит: — Обычно, когда гости пытаются купить что-то официантам, они так пытаются затащить в постель, — и складывает руки на груди, — а меня, знаете, не интересует эта часть сервиса. — Боже, — пристыженно вздыхает Юнги, пряча глаза за ладонью, — прости, я не так подумал. — А вы разве вообще думали? — Давай на ты, а? Пожалуйста? — А что, вам не нравится? Чувствуете себя еще более виноватым? Приехали в другую страну, обозвали официанта проституткой, как-то мало приятного, да? — Всё, всё, я сдаюсь, прости, пожалуйста, — смеётся Юнги, и Чимин сам не замечает, как начинает улыбаться в ответ. Его за такое поведение вообще могли уволить, нормальный человек бы жалобу написал, но Юнги смеётся, тихо, очень тепло. Он поднимает голову, глядя на Чимина с искренней приязнью, и негромко предлагает: — Присядешь? У вас там новинки какие-то в меню? — А вы не расцените это как приглашение в постель? — не унимается Чимин. Смотреть, как Юнги смешно рассыпается от стыда, доставляет ему безумное удовольствие. — Не расценю, если мы вернёмся обратно на ты. Чимин почему-то думает, что они все-таки могли бы подружиться. Он узнает, что Юнги работает фотографом и что со своей профессией он в такой глубокой больной любви, что не может оставить её даже в отпуске. Юнги неловко разворачивает ноутбук в сторону Чимина на пару сантиметров, и Чимин, решив, что на гномьем это значит разрешение посмотреть, замечает, что все это время Юнги обрабатывал фотографии. Их там, кажется, сотни, тысячи, но Чимин вежливо перелистывает парочку. А потом ещё парочку. А потом Юнги тихонько прыскает, и Чимин делает вид, что ничего не было. У Юнги очень классные фотографии. Природы, улиц, пляжей, предметов — людей там особо нет, да и те выглядят частью декорации, никакой личной истории. Что странно, учитывая, что Юнги приходит поработать в оживленное кафе. Чаще всего днем, почти никогда вечером, поэтому когда Чимин попадает на вечернюю смену и находит Юнги на своем привычном месте в углу, он нехило удивляется. — Просто подбирает момент, когда позовет тебя на свидание, — ухмыляется Бэм. Чимин, славясь своей многозадачностью, умудряется не уронить поднос и одновременно с этим ткнуть коллегу локтем в бок. — Угомонись, сводник. — Хм, так он для галочки про твой график спрашивал? — Просто никто из вас не говорит по-корейски, а у него с английским беда, — оправдывается Чимин. И это действительно так — Юнги, оказывается, не хмурый молчун от природы, просто с разговорным английским, как он признался пару дней назад, у него совсем беда. Но Чимину интерес Юнги к его графику все равно приятненько почесывает эго. Да и Чимин не дурак отказываться от еще одного повода, чтобы поддеть Юнги. А потом он выходит из кафе сильно поздно конца своей вечерней смены, на часах почти три ночи, а Юнги стоит у дороги перед кафе с такими напряженными плечами, будто все девочки-компаньонки для клиентов кафе, тоже собирающиеся уходить, бросятся на него всей толпой с предложением отдаться прям здесь. Чимин, с ухмылкой закидывая рюкзак на спину, собирается дразнить Юнги до конца жизни. Вернее, до конца его отпуска. — Привет, красавчик, — мурлычет Чимин ему в ухо самым наигранно мерзким голосом, который способен выдать, — ищешь компанию на ночь? Юнги так смешно дергается, когда оборачивается, что Чимина от смеха аж загибает. — Блин, Чимин, какого хрена ты подкрадываешься? — Что, испугался, что кто-то покусится на твою маленькую плоскую жопку? Стоишь тут вон, предлагаешь! — Я жду транспорт. Хоть какой-нибудь, — Чимин хохочет еще громче, и Юнги закатывает глаза, — да, я не уследил за временем. А таксисты мне показывают такие цифры, что они не влезают в калькулятор. — И кого ты тогда ждешь? — с нескрываемым умилением спрашивает Чимин, видя, как Юнги поджимает губы, и его щеки забавно округляются. — Сонгтео не ходят так поздно, хен. — Если ты продолжишь надо мной ржать, я больше никогда не оставлю тебе чаевых, — Юнги строит недовольную мину, но улыбка пробивается на его лице так явно, что Чимин сам не может перестать улыбаться. Ему нравится то, как им легко общаться друг с другом, будто они знакомы гораздо дольше. — Хорошо, тогда как насчет того, чтобы я тебя подвез до дома, а ты продолжал бы щедро благодарить чаевыми самого лучшего официанта? — Хм, ты прав, — Юнги фальшиво задумывается, — Лиса действительно отличный официант. — Хен! — сквозь смех ноет Чимин, шлепая Юнги по плечу, и тот довольно смеется. До чего же с ним легко. Чимин уходит, чтобы забрать свою красавицу с парковки, а когда подъезжает к дверям кафе, заинтересованный взгляд, с которым Юнги осматривает байк, отзывается теплом внутри. Чимин очень любит свой мотобайк, как он красиво переливается лиловыми глянцевыми боками в неоновом освещении барной улицы. — Не белый конь, конечно, — с улыбкой тянет Чимин, мотая головой на место за собой. Юнги, возможно, не замечает как в жесте искреннего восхищения касается пальцами наклейки с подмигивающим котом на щитке. — Тебе идёт, — мягко говорит он, и его голос отзывается по загривку мурашками. — Давай, садись, пока карета в тыкву не превратилась. Юнги пристраивается позади, и Чимин уже готов отстреливаться шуточками, если Юнги его обнимет, но тот целомудренно прихватывает ладонями за бедра. Это потрясающе, насколько спокойно Юнги согласился с ним доехать — они же толком не знакомы, но Чимина не покидает ощущение, что они дружили многие годы. Чимин хочет подшутить над ним еще раз, резко дать газу и погнать на высокой скорости, но на следующем светофоре он видит лицо Юнги в зеркальной витрине, как он рассматривает все с неподдельным, почти детским интересом, — и решает так не делать. Вместо этого он везет Юнги до отеля длинной дорогой, проезжая красивые места, шумные бары, купающиеся в неоне, и мерцающие в ночи фонтаны. Юнги вертит головой туда-сюда, пальцы на бедрах Чимина хаотично сжимаются, будто скучают по фотоаппарату, и Чимин, видя его жадный до впечатлений взгляд в боковом зеркальце, тайком улыбается. — А мы можем тут остановиться на секундочку? — бормочет Юнги, уставившись куда-то как загипнотизированный. Чимин не видит того, что видит он, как он это видит, но понимает, что камера у него точно с собой. — Прости, хен, — Чимин говорит мягко, чтобы не сбить это волшебство, которое очаровало Юнги, — тут останавливаться запрещено. Если бы он предложил покатать его по красивым местам, Юнги бы посчитал это странным? Когда они останавливаются по нужному адресу, Чимин понимает, что это отель Юнги раньше, чем тот об этом скажет. Гостиница небольшая, вдали от самых шумных туристических улиц, окруженная небольшой парковой зоной, — и в этом столько Юнги, что Чимин не сдерживает улыбки. Юнги, слезая с байка, забавно мнется несколько секунд, но Чимин мстительно молчит, продолжая улыбаться. — Зайти хочешь? — глядя куда-то в сторону, спрашивает он. — То есть, — насмешливо начинает Чимин, — на свидание ты меня не приглашал, решил сразу в отель затащить? Юнги закатывает глаза. — Ты до конца жизни будешь шутить надо мной на эту тему, да? — Ага, — Чимин расплывается в улыбке. — Как я мог удержаться, когда ты решил позвать меня к себе в номер в четвертом часу утра? — А, — вдруг осознает Юнги, — я не подумал. Ну, — тянет он, пожимая плечами, — тогда спокойной ночи? Чимину чертовски нравится, как несмотря на то, что Юнги понимает, что Чимин по всем правилам должен ехать домой, по нему видно, что он хочет, чтобы Чимин их нарушил и остался. — Где тут у тебя можно байк припарковать? Юнги свое приглашение оправдывает тем, что часто не спит до утра. Чимин свое согласие — тем, что у него завтра выходной. Возможно, они оба догадываются, что им приятно друг с другом. Они усаживаются на балконе восьмого этажа, Юнги молча притаскивает к столу виски с колой и два стакана, и закуривает. — Я тебе о себе рассказал, а про тебя все ещё ничего не знаю. Чимин, наливая себе только колу, усмехается. Он ни за что не поверит, что Юнги «просто фотограф», как он о себе сказал, есть в нем что-то такое глубокое, притягательное. Чимин смотрит, как Юнги красиво курит, и огни ночного города сливаются с ним как мерцающее отражение на тёмной водной глади — хочется провести пальцами, пустив рябь. Юнги очень идёт ночь. — А что мне про себя рассказывать? — Чимин смеётся, пожимая плечами. — Работаю в эскорте и официантом? Люблю комиксы? У меня есть младший брат-заноза-в-заднице? — Я так и знал. — В смысле? — хмурится Чимин. Юнги неуютно подбирается в кресле. — Да просто… Нет, проехали, какая разница. — Нет уж выкладывай, — Чимин, улыбаясь, наваливается на стол с локтями. — Кто меня за язык тянул, а, — по лицу Юнги видно, как ему неловко, — в общем, когда я собирался сюда в отпуск, один знакомый сказал, что мне стоит остерегаться всех, кто будет пытаться познакомиться, потому что это все, ну, работники секс-услуг. Чимин взрывается таким хохотом, что чуть не опрокидывается со стула. Юнги неловко прикрывает глаза ладонью, пока он все смеётся и смеётся, с трудом выдавливая из себя по слову. — То есть, ты как поездку сюда представлял? Приезжаешь, и все люди, всеее начинают бегать за тобой в попытках содрать с тебя штаны! — Господи, — вздыхает Юнги, страшно жалея, что проболтался, потому что Чимина больше не остановить. — Конечно, ведь в Таиланде такой бешеный спрос на секс с гномами! — Между прочим, моего знакомого обокрали на круглую сумму, — пытается оправдаться Юнги, но только смешит Чимина ещё больше. — А значит, весь город спит и видит тебя трахнуть, а потом ограбить! — Всё, ладно, ладно, — говорит Юнги, тоже посмеиваясь, — знал же, что не надо говорить. — Если твой знакомый лошара, это не значит, что каждый встречный предлагает секс за деньги, хен, — с насмешливой мягкостью тянет Чимин, — включая меня. — Подожди, но ты же сказал, что работаешь в эскорте. — В сопровождении, да. Сюда приезжает много корейцев, которые ищут компаньона, чтобы погулять, город посмотреть, просто составить компанию, когда скучно. Но я с ними не сплю. — Ну вот, а я то уже размечтался, — шутит Юнги, и Чимин фыркает. — У меня есть приятель, тоже со мной работает, Чонгук. Вот он тебе и экскурсию проведёт и трахнет с удовольствием. Могу номерок подкинуть. Ну, — Чимин смешно проигрывает бровями, — если ты по красивым парням конечно. Юнги улыбается и молча отхлебывает виски. Чимина бесит, как сильно ему хочется услышать ответ, и он почти уверен, что не получит его, но Юнги, поглядывая на город, загадочно говорит: — Предпочитаю с ними просто сидеть на балконе. Чимин восхищенно фыркает: — Ловко ты, — и, немного подумав, предлагает, — некоторые красивые парни ещё могут покатать тебя по интересным местам, которые ты точно захочешь сфотографировать. — А взамен ты примешь только искреннее добросердечное «спасибо», да? — саркастично уточняет Юнги, подпирая висок кулаком. — Или возможность припоминать мне мой косяк, пока тебе не надоест. — Мне не надоест, — довольно признается Чимин. Юнги вздыхает. — Хорошо, я согласен. На что только не пойдешь ради хороших фото. * Они отправляются в поездку на следующий же день, потому что до конца отпуска у Юнги остается всего неделя. Чимин подбирает маршрут и выкладывает ему план путешествия в мельчайших деталях с такой ответственностью, будто ему за это приплачивают, но Юнги, мягко улыбаясь, только говорит: — Куда скажешь — туда и поедем. И Чимин заметно расслабляется. Для Юнги тема фотографий близкая и очень трепетная, но он всем своим видом дает понять, что для него эта поездка больше повод хорошо провести время. Чимин начинает привыкать именно так и получать информацию о том, что Юнги думает и хочет, — по виду, потому что Юнги не из болтливых, но от его молчания ощущается доверие. Что странно при том, как мало они знакомы, и Чимин не удерживается пошутить, что на самом деле везет продавать Юнги на органы. Юнги в ответ, когда они сидят на байке у светофора, вцепляется ему в бока с щекоткой и довольно хохочет над тем, как Чимин извивается червяком. Весь день Чимин возит его по садам и виноградникам, успевает захватить ущелье, и не может перестать улыбаться, наблюдая Юнги за работой. Тот игнорирует огромные огненно-рыжие цезальпинии, бушующие вдоль дороги словно полоса пожара, но на полчаса застревает у плюмерий, растущих посреди города, чтобы со всех ракурсов пофотографировать ласковые белые лепестки. У него такое растерянное, жадное до красоты лицо, как у ребенка, которого поставили перед столом, заваленным сладостями, что Чимин тихо смеется себе в ладонь, развалившись в траве. Юнги, может быть, не заметил бы, начни Чимин даже гоготать во весь голос — он весь в своем любимом деле, руки с красивыми длинными пальцами ловко меняют объективы, щелкают затвором без остановки. — С ума сойти, — неосознанно выдыхает Юнги, пытаясь запечатлеть закат в ущелье, и Чимин тайком фоткает его на телефон. Маленького человека на фоне полотна из пушистых розово-рыжих облаков, повисших между скалами. Юнги оборачивается, опуская фотоаппарат, и смотрит на Чимина в бешеном немом восторге. Интересно, каково это быть тем, на что смотрят такими боготворящими глазами в отчаянном желании запечатлеть навсегда и подарить бессмертие? К позднему вечеру они возвращаются обратно в город и заезжают в маленькое кафе для ужина — подальше от того, в котором работает Чимин, иначе Бэм, увидев их вместе, будет подкалывать с особой бесстыдностью. Они ужинают из общих тарелок, живо обсуждая проведенный день, даже Юнги, будто наполнившись впечатлениями до краёв, болтает без остановки. Чимин очарованно наблюдает, как он в свете маленьких фонариков, висящих вдоль стен, говорит что-то умное — про свет, про экспозицию, про гармонию в расположении между скалами в ущелье. Чимин не вслушивается. Чимину красиво. Потом Юнги, залпом допивая стакан с виски, говорит: — Я так-то не люблю показывать фото до ретуши… — и суетливо бросается выкапывать фотоаппарат из рюкзака, пролистывает снимки, выбирая, какие показать Чимину, снова листает, снова показывает, — вот здесь, — он тыкает пальцем, взбудораженно тараторя, — посмотри, как падает свет, такой ужасно сложно поймать, а здесь он как волшебство. Чимину позволяют посмотреть буквально несколько снимков, но это и правда выглядит волшебством. Он не понимает, почему Юнги видит мир иначе, чем он; почему то, на что они смотрели вместе в одно время, Юнги умудрился запечатлеть с какой-то сакральной подлинностью и удивительной глубиной. — И вот тут, вот тут тоже, свет так преломляется, что стирается линия между морем и небом, с этого утеса выглядит как прыжок в бездну. Чимин переводит взгляд с фотографии на плавный аккуратный профиль Юнги. Возможно, ему знакомо это чувство. * На следующий день они едут в заповедник прямо с раннего утра, чтоб успеть к вечерней смене на работе, и Чимин решает попробовать посмотреть на мир глазами Юнги. Он знает, что у него не получится увидеть все в точности, потому что Юнги видит жизнь как художник. Они в принципе практически противоположности друг друга. Юнги любит помолчать, Чимин напевает песни, пока они идут по тропинке до ворот заповедника; Юнги держится спокойно, Чимин, хихикая над его шутками, поддевает плечом или мягко хлопает по спине. Они даже выглядят до смешного по-разному: Юнги в джинсах и тонких, застегнутых под горло рубашках разной степени черности, в кепке, надвинутой на глаза, а Чимин в шортах и футболках. Бросая рассматривать маленькое озеро, мелькающее между деревьями, Чимин отходит чуть дальше, всматривается осознаннее в привычные ему пейзажи, трогает твердые чешуйки пальм, подбирает с земли опавший нежно-белый цветок и заправляет себе за ухо. Он так отвык любоваться красотой земли, на которой живет, что теперь будто узнает ее заново, замечает красивое падение света, о котором говорил Юнги, как ветер мягко качает лотосы у болотистых берегов. — Медитируешь? — насмешливо спрашивают за спиной. Чимин вздрагивает с испуга и, обернувшись, видит Юнги прямо напротив, он хочет бросить какой-нибудь язвительный комментарий про то, не учили ли Юнги, что нельзя подкрадываться со спины, но они оказываются так близко, что Чимин нелепо теряет все слова. Кепка Юнги все еще опущена так низко, что видна только черная челка и глаза, и свет, отражаясь с воды, ложится под козырьком сияющей полосой, подсвечивая глаза Юнги так, что темная радужка блестит как густая карамель. — Нет, я… — Юнги касается лепестка в тёмных волосах, проскальзывает пальцем, у Чимина от этого жеста внутри все отзывается искристым теплом. Ему нужно взять себя в руки, сейчас же, и он прокашливается, в спешке натягивая привычную усмешку, говорит: — я болтал тут с лотосами. Они мне шепнули, что ты дурачок. И со смехом убегает дальше в лес, слыша как Юнги идет за ним следом, хрипло посмеиваясь. В глубине заповедника они встречают бывшую одноклассницу Чимина; та бросает рубить фрукты на обед слонам и, выбегая из кухни, бросается ему на шею. Чимин практически никуда не ходит, кроме работы и встреч с друзьями, поэтому с Файлин они не виделись с самого выпуска. Забываясь, они заваливают друг друга вопросами, без умолку тараторя, Юнги неловко стоит рядом, не понимая ни слова, вертит головой, будто что-то рассматривает, и Чимин со смехом указывает на него рукой. — Это мой друг, Юнги, — Чимин говорит это неожиданно легко, — он кореец, не говорит по-тайски. — А друг в смысле друг, или, ну, — Файлин хитро улыбается, — друг? — Эй! — смеется Чимин и шлепает подругу по плечу. — Ну а что? Моя мама все еще мечтает, что мы поженимся, должна же я ее огорчить, что ты решил выскочить за богатенького корейца. — Какой ужас, — Чимин смеется, закрывая лицо руками. — Там, кстати, Мади с остальными у озера. Мне кажется, он соскучился и будет очень рад тебя видеть. Можете сходить с твоим… другом, туристов сегодня почти нет. — О, точно, надо сходить поздороваться. Попрощавшись с Файлин, они берут тропинку до озера. Здесь всегда много животных, ветки деревьев над головой потрескивают от прыжков обезьян — но Юнги почему-то ничего не фотографирует, просто идет рядом, поглядывая по сторонам. Чимин, кажется, теперь еще и научился отличать, когда он действительно ищет нужный кадр, а когда прикидывается. — Это твоя девушка? — спрашивает Юнги, как бы поддерживая разговор, но этот вопрос настолько не к месту, что Чимин прыскает. — Ты о чем? — Просто ты так краснел, когда вы разговаривали. — С Файлин? — Чимин смеется. — Да мы с ней дружим с детского сада. Просто она подумала, что ты мой парень, мне это показалось смешным. — А, — Юнги улыбается с легкой хитрецой, — смешным. — И я не краснел. — Ладно. Неловко-то как… Чимин быстренько меняет тему. — Мы сейчас выйдем к большому берегу озера, Файлин сказала, Мади меня уже заждался. — А Мади это? — Чимин с усмешкой приподнимает бровь и Юнги пытается оправдаться. — Ну, друг? Тоже одноклассник? — Ты ревнуешь? — Нет, просто на всякий случай уточняю, вдруг мне надо будет отойти, пока ты общаешься с толпой твоих поклонников. — Ой, у меня тут бешеная популярность, мама Файлин мечтала, что мы с ней поженимся, Мади меня сейчас вообще в объятиях раздавит, боже, не знаю, как перестать очаровывать всех вокруг. — Могу их понять. Чимин растерянно уставляется на Юнги, но тот смотрит куда-то вверх на летающую по веткам мартышку, и, к счастью, не видит, как Чимин краснеет снова. Когда они выходят к озеру, ребята, тоже работающие в заповеднике, машут им рукой, Чимин машет в ответ, оборачиваясь с хитрой улыбкой. — Знакомься, это Мади. Юнги с растерянным лицом смотрит, как Чимин срывается на бег и забегает в воду по колено, обнимая за ногу огромного слона, купающегося в озере со своим стадом. Тот рыщет хоботом по его волосам, по плечам, кряхтит от радости, и Чимин хихикает в ответ — он сам ужасно по нему соскучился. Мади был спасен и привезён в заповедник слоненком, ещё когда Чимин учился в средней школе и устроился на подработку к семье Файлин. Чимин проводил с ним большего всего времени, кормил, чистил, играл, и за несколько лет они сильно сблизились. — Ты скучал, да, — сюсюкает Чимин, мягко похлопывая по брюху, — конечно ты скучал. Чимин слышит щелчок затвора, оглядывается на Юнги, шагающего с камерой по берегу туда-сюда, и отступает в сторону. — Ты мне не мешаешь, — говорит Юнги, не высовываясь из-за камеры, и Чимин возвращается обратно к слону. Юнги же любит крупные планы и не фотографирует людей, вспоминает он, потом смотрит, как Юнги уходит чуть дальше по берегу, фоткает купающихся слонов в туче брызгов, бисером блестящих в воздухе. Мади хоботом лезет в лицо. — Не ревнуй, — смеётся Чимин, отталкивая хобот от себя, бьется лбом в плечо, — я тоже не буду. Юнги снова возвращается к ним, подходит чуть ближе, все щёлкает и щёлкает — из-за кепки и огромной камеры его лица совсем не видно, и Чимину почему-то это не нравится. — Ну все, — ноет он, — бросай ты уже камеру, пойдём я вас познакомлю. — Я не особо люблю воду, — говорит Юнги и все-таки опускает камеру. Он такой красивый, когда улыбается. — Да фиг с ней с водой, ты когда-нибудь гладил слона? — Мне кажется, ему не понравится, если я подойду к тебе ближе, — Юнги смеётся и мотает головой в их сторону. Чимин только сейчас замечает, что Мади уложил ему хобот на плечо. — Его можно задобрить вкусняшкой, точно говорю, вон там корзина около ребят. — Как у вас много общего… Чимин пинает воду, отправляя в сторону Юнги веер брызг, но тот с коварным хихиканьем отпрыгивает назад. Нет, Чимину не стыдно, что он вчера после ужина заныл о мороженом, и Юнги ему его купил. Но это не значит, что он не собирается проучить Юнги за эту шуточку. — Ладно, пойдём тогда… ой, — Чимин подскакивает на полпути к берегу, наклоняется к воде, — я на что-то наступил. — Ты в порядке? — спрашивает Юнги, тут же оказываясь ближе. — Да, да, я… — Чимин шипит, поднимает ногу пытаясь рассмотреть, но теряет равновесие, — придержи меня, я гляну, что-то острое. Юнги, оставляя камеру на рюкзаке, сбрасывает сандалии и торопливо заходит в воду даже не закатывая джинсы, подходит ближе, чтобы принять протянутую руку Чимина… Но как только их пальцы соприкасаются, Чимин с воплем победителя резко дёргает Юнги к себе, ставя подножку, и они с громким плеском падают вместе в воду. Здесь неглубоко, едва выше колена, и Юнги, усевшись на задницу, смешно отфыркивается от воды, потом лезет к Чимину, пытаясь то ли придушить, то ли утопить, они смеются, кричат, обливая друг друга водой. Чимин задыхается от смеха — и от того, какая у Юнги широкая счастливая улыбка на лице. — Вот ты засранец, Чимин-а, — тянет он, ещё раз брызгая водой. Чимин показывает ему язык, а потом хохочет ещё громче, когда Мади фонтаном из хобота заливает их обоих. — А как тебя еще затащить, ты же от камеры не отлипаешь! — Тоже верно, — хмыкает Юнги, хватаясь за протянутую руку Чимина, чтобы подняться. Он зачесывает мокрые волосы назад и даже так, будто потрепанная ливнем ворона, выглядит потрясающе. Мади, кажется очаровывается тоже, потому что спокойно позволяет потрогать округлый бок, и Юнги гладит его с церемониальной осторожностью, почему-то шепчет, глядя на Чимина восторженными глазами, о том, какая у слонов странная кожа и жесткая шерсть, но так и продолжает гладить. Чимин наблюдает, как Юнги забывает про мокрую одежду, про потерянную кепку, теперь сидящую на голове Чимина козырьком назад, — его молчаливый диалог с живой природой без барьера в виде объектива настолько увлекает, что он, кажется, забывает даже про Чимина рядом. Чимин его таким наоборот пытается запомнить. Они все-таки выбираются на берег, усаживаясь в тени дерева в одном белье, пока одежда сохнет на ветках. Юнги полу лежит на траве, наблюдая за купанием слонов, и не тянется за камерой; Чимин смотрит, как его нетронутая солнцем бледная кожа сияет даже в тени, и думает о том, насколько ослепительно было бы смотреть на нее в свете, прикоснуться, полюбоваться контрастом загорелой ладони на его коже. — На пикник бы, — вздыхает Юнги с лёгкой улыбкой. Вопреки своей снежной хрупкости, он выглядит таким живым в этих влажных тропиках, пышущих зеленью, таким умиротворенным, будто это не снег, а солнце у него под кожей, спокойное и знающее. — Можем поехать, — Чимин не замечает, что отвечает так и продолжая разглядывать Юнги, только когда проскальзывает взглядом по ключицам, натыкается на его насмешливый взгляд и быстро отворачивается, смущенно выпаливая: — кожа очень бледная. Удивился. Ничего он не удивился, Юнги же ходит закрытый до носа, но Юнги верит — или делает вид, — и спокойно говорит: — Можем сравнить. А потом укладывает ладонь поверх руки Чимина, тоже лежащей на траве, и оставляет её там. — Красивый контраст, — все так же спокойно говорит Юнги, а Чимин смотрит на их руки с бешено бьющимся сердцем. Это просто невинное прикосновение, какого черта ему так крышу срывает. — Да, красиво, — хрипло отвечает он. Юнги не убирает руку. Чимин знает, что ему нужно это прекращать. Он слишком долго работает с приезжими, чтобы не знать, насколько часто близкое общение начинает скатываться во флирт, он знает, он уже обжигался и навсегда решил, что курортным перепихом он не будет. У таких историй не бывает хэппи-энда. Юнги уезжает через три дня, и они больше никогда не увидятся, но Чимин так очаровывается, что начинает закармливать себя оправданиями. Может, это ничего не значит, им просто нравится компания друг друга, нравится прикасаться, потому и Чимин тянется тоже, приобнять за плечо, прижаться ближе, когда они едут на мотобайке на водопад на следующий день. Чимин наблюдает, как Юнги, закатав рукава рубашки, лопает дольки помело на их импровизированном пикнике, как он улыбается, слушая истории из жизни Чимина, как фотографирует шипящую стену водопада — и хочет позволить себе немного пожить моментом. Юнги уедет, и влюбленность Чимина тут же пройдет. Через месяц, возможно, они даже не вспомнят друг друга. — Ты можешь зайти в воду? — спрашивает Юнги, опуская камеру и оглядываясь. Чимин так и застывает с надкушенным яблоком в руке. — Ты же не фотографируешь людей. Юнги молчит, поглядывая то на камеру, то на воду у подножья водопада, — Чимин в его молчании считывает столько, что сердце трепещет, как крохотная птичка в кулаке. Он уверен, что Юнги не ответит, но почему-то внезапно он кажется таким честным в своей уязвимости, таким открытым, когда говорит: — Мне кажется, без человека он выглядит… одиноко. Чимина пробирает волной горячих мурашек. — Мне раздеться? — тут же спрашивает он. Юнги пожимает плечами и не смотрит. — Как тебе удобно. Я хочу, чтобы ты зашел в центр. Чимин торопливо стаскивает одежду, оставаясь только в белье. Юнги настолько намеренно не смотрит, что Чимин бы посмеялся над этим раньше, но сейчас не говорит ни слова, потому что этот момент между ними кажется глубоким, интимным. Чимин проходит мимо, не оглядываясь, не зная, рассматривает ли Юнги его тело, упрямо заходит в воду, чертыхаясь. Вода очень холодная, водопад бьет здесь сильным потоком, но Чимин упрямо лезет вперед, слыша щелчки камеры. — Что мне делать? — громко, чтобы перекричать шум воды, спрашивает он, разворачиваясь. Юнги, медленно опускает камеру, смотрит тем самым растерянно-восхищенным взглядом, и говорит что-то очень тихо, чего Чимин из-за воды не слышит или не должен услышать. Чимин бы все отдал, чтобы узнать, что он сказал. — Делай, что хочешь, — громче говорит он, — только оставайся на месте. Представь, что меня здесь нет. Чимин хотел бы, но не может, — острый взгляд Юнги впивается ему в спину даже через камеру, — поэтому просто смачивает руки холодной водой, оставаясь в ней по пояс, благодарит богов и умывает лицо, зачесывает волосы назад мокрыми руками. Он поворачивается посмотреть, что делает Юнги, и неизвестно, сколько тот просто смотрит на него, держа камеру в руках, но что-то меняется у него во взгляде, когда они сталкиваются глазами. Юнги кладет камеру в траву и заходит в воду прямо в одежде, идет к Чимину, — у него такой горячий, пожирающий взгляд, что Чимина всего обдает жаром, когда он оказывается напротив. Он уверен, что они поцелуются, он молится, чтобы это произошло, чтобы он не поцеловал Юнги первым и жалел бы потом о нарушении собственных правил. Но Юнги замирает близко-близко, Чимин смотрит на его губы, сбивчиво выдыхая. Вода ледяная, но их дыхание горит на губах обоих как кипяток. Юнги прикасается ладонью к шее, будто оставляя обжигающий отпечаток, просто гладит вверх-вниз, соскальзывает к плечу, и Чимину хочется скулить. Зачем он в это ввязался? Юнги поправляет сползший на спину кулон Чимина, укладывая его обратно между ключиц, и делает шаг назад. У него в глазах такая тьма борьбы и сожаления, что Чимину больно как от своей собственной, но Юнги разворачивается, выходя из воды, и просто подбирает камеру, больше не фотографируя. Зачем он зашел в воду? Зачем он поправил проклятый кулон и не поцеловал его? Когда они едут обратно, слабо обсохнув, они даже не разговаривают. Юнги уезжает послезавтра, и они должны нормально попрощаться, разойтись как хорошие знакомые, которые здорово провели время вместе, но никто из них не находит сил это изобразить. Прощание выходит скомканным: Юнги слезает с мотоцикла, смотрит куда-то в сторону, пока желает Чимину всего хорошего, Чимин с той же вялой вежливостью говорит, что надеется, что получились хорошие фотографии, и уезжает. И кровоточит внутри всю дорогу до дома от того, насколько же все по-идиотски вышло. Юнги, конечно же, не приходит к Чимину в кафе. Чимин и не ждет, наверное, работает как обычно, как будто Юнги никогда не было — ему не привыкать. Это нормально там, где он работает, туристические города лучше других учат отпускать и двигаться дальше, но он все равно рад, что Бэм с Лисой больше не шутят про Юнги. Его вечерняя смена заканчивается в три, самолет Юнги в шесть утра, и это последнее, о чем он позволяет себе подумать, прежде чем Юнги действительно исчезнет из его жизни. А потом он идет складывать стулья на веранде, медленно, никуда не торопясь, — ему нравится убираться в кафе, когда он остается последним на работе, — и видит на берегу, прямо на песке знакомый силуэт в компании чемодана и маленькой, не менее знакомой сумки для камеры. Чимин оставляет шлепки на ступеньках и спускается на берег босиком, песок остывший, холодный, ночной океан, засвеченный фонарями на веранде, расплывается как огромное чернильное пятно. — Ты что тут делаешь? — выдыхает он. Юнги даже не оглядывается. — У меня такси через полчаса. — И ты решил подождать его здесь? Почему не зашел? Юнги не отвечает, и Чимин садится к нему на песок почти вплотную. Просто убедиться, что ему не привиделось. — Мы очень по-дурацки попрощались. Я так не могу. Чимин прикусывает губу. Почему ему так радостно и так больно? — Ну, тогда пока? — неумело шутит Чимин. Он всегда шутит, когда нервничает. Юнги наконец поворачивается, чтобы посмотреть на него, и Чимин зачарованно застывает. Юнги улыбается, такой красивый, весь чернильно-черный, как ночь, рванная отросшая челка, темные глаза, рубашка с высоким воротом под горло — такой же странный, загадочный и притягательный. Он подается ближе, и Чимин тут же опускает взгляд на его губы. — Пока? Чимин не хочет жалеть и потому цепляется пальцами за нагрудный карман, тянет ближе, его голос у лица Юнги звучит так, будто он задыхается. Кажется, он правда задыхается. — Пока. — Не увидимся. — Нет. Чимин дергает его еще ближе одновременно с тем, как Юнги все-таки подается вперед и наконец целует. Чимин весь ликует внутри, жарко, сумасшедше, будто взорвавшаяся бутылка с шампанским, тянет Юнги еще ближе, пока не падает спиной на песок. Юнги целует его нежно, очень нежно, но так головокружительно, что невозможно оторваться, Юнги весь на вкус как солнце, каким бы холодным ни выглядел. Чимин напивается теплом с его губ, тянет, проскальзывает языком, притягивая Юнги ближе за затылок. Юнги его даже не трогает, просто держит за талию, но Чимин весь горит, отвечая на поцелуи. Он не знает, как долго они целуются, почему это кажется бесконечностью и проклятой ничтожной секундой одновременно — но у Юнги, кажется, звонит телефон. Он отрывается, чтобы ответить, но Чимин дергает его обратно к себе, чтобы снова поцеловать, и они целуются весь этот долгий звонок, с отчаянной нежностью. Чимин сгребает волосы Юнги в некрепкие кулаки, будто не собирается отпускать, но как только звонок заканчивается, разжимает руки, и Юнги отрывается тоже. — Такси, — задыхаясь, объясняет он и садится, вытаскивая телефон из кармана. Чимин садится тоже, целуя его все время, что Юнги держит телефон у уха, перезванивая, потом слышит голос таксиста, что-то спрашивающего на английском, и утыкается носом Юнги в воротник. Тот отвечает на все вопросы тем самым чертовым «окей»; Чимин, целуя шею Юнги улыбающимися губами, без предупреждения ставит ему засос, и Юнги последнее «окей» чуть не выстанывает. Чимин со смехом отстраняется. — Такси здесь? — с ухмылкой спрашивает он. Юнги смотрит на него черными пьяными глазами, дышит тяжело. Если Юнги наплюет на билеты сейчас, Чимин повезет его к себе. Плевать на правила. — Мне правда надо ехать, — с сожалением говорит он. Чимин мягко улыбается. — Я понимаю. Юнги поднимается, закидывая камеру на плечо, хватает чемодан и оглядывается на Чимина. Чимин улыбается ему абсолютно искренне. — Пусть у тебя все получится, — говорит он. Он не скажет, что будет скучать. Они никогда не увидятся. — Я очень тебе благодарен. — Я знаю, — улыбается Чимин и кивает на веранду, — срежь через кафе, быстрее будет. Таксисты обычно останавливаются на левой парковке у входа. Юнги кивает и уходит. Чимин уставляется на океан, успокаиваясь его мерным шипением. Им незачем прощаться.