Чхве Чонхо и Кан Ёсан

             Кожа… Загорелая. Источающая свой особый аромат. Такая удивительно мягкая.       Голос… Громкий. Грубый и нежный одновременно. Без труда берущий высокие ноты.       Глаза… Красивый разрез. Густые изогнутые ресницы. Тёмные, почти чёрные радужки.       Взгляд… Вызывающий. Насмешливый. Так и шепчущий: а ты со мной справишься?       Губы… Мягкие. Притягивающие взгляд. Требующие без остановки целовать их. Снова и снова.       Лицо… Открытый лоб делает его взрослее. Милые пухлые щёчки. Милый носик.       Тело… Не такое крупное, как может показаться на первый взгляд. Спортивное. Крепкое. Соблазняющее своими формами. Мышцы. Мускулы. Сила. И слабость.       Он… Слишком спокойный. Немного эгоистичный. Требующий бегать за ним. Говорящий, что он ни за кем бегать не будет.       Он… Такой комфортный. Слишком спокойный. Уютный. С ним всегда легко несмотря ни на что.       Он… Расслаблен полностью только с одним. Спокоен только с одним. Только с ним он чувствовал себя в безопасности. Такой сильный и слабый одновременно. Его так легко и сложно выбить из колеи. Так легко и сложно напугать.              Ёсану с Чонхо всегда было настолько спокойно, что он пугался собственных мыслей. Пугался навязчивых идей, кои становились назойливее комаров. Он не мог смотреть на него. Не мог заставить сердце стучать так же ровно, как при разговоре с остальными. Как заставить себя перестать влюбляться в него? С каждым днём всё сильнее. Сильнее и сильнее…              Так же сильно, как бёдра врезались в задницу Чхве, буквально выбивая из него стоны и вскрики.       — Хён! — проскулил Чонхо, судорожно сжимая пальцы на подушке.              Чонхо крупнее.       Чонхо сильнее.       Чонхо увереннее во всём, за что бы ни брался.              Ёсан мельче.       Ёсан слабее.       Ёсан терялся от всего, за что бы ни брался.              Но именно Ёсан сейчас вытрахивал из Чонхо саму душу. Он злился на макнэ. Ревновал. И все свои эмоции выплёскивал в сексе, заставляя своего милого Медвежонка умолять не останавливаться. Его шикарное тело содрогалось от каждого нового толчка. Задранная кверху задница. Чуть раздвинутые ноги. Прогиб в пояснице такой развратный, что казалось, даже его растянутый поблёскивающий в свете ночников вымазанный в смазке анус скромнее. Некогда маленькое узенькое колечко на каждое движение члена вытягивалось следом. На каждое движение бёдер Ёсана Чонхо слезливо скулил, старясь сдержать эти рвущиеся наружу звуки, сводящие его Добермана с ума.              — Хён! — у Чонхо голова шла кругом. Он был готов заставлять своего верного пса ревновать постоянно. Чтобы его ревность придала ему сил и уверенности. Чтобы он всегда хватался за его бёдра до синяков. Чтобы вторгался в его задницу так, что потом невозможно спокойно ходить. Чтобы заставить его ещё сильнее привязываться к себе. Чтобы он заставлял его тело гореть так же, как сейчас. Так же, как всегда. Чтобы он заставлял думать, что это их последний раз…              Голос Чонхо разрядами тока пробежал по телу Ёсана, заставляя его тихо рычать в ответ. В ответ на с силой сжимающийся анус. В ответ на громкие оглушающие стоны. В ответ на слезливое «хён». Каждый раз одно и то же. И с каждым разом всё сильнее. Всё сильнее Ёсана накрывало странное безумие. Одержимость. Одержимость Чонхо. Жажда обладать этим с виду милым Медвежонком. И только они знали друг о друге то, чего не знали другие. И никогда не узнают…              От очередного толчка Чонхо дёрнул бёдрами, утыкаясь лицом в подушку, которая уже промокла от его слюны, слёз и пота. Внутри него царил обезумевший пожар, сжирающий остатки разума. Внутри задницы разливалась приятная чуть болезненная пульсация. Член Ёсана слишком часто давил на простату. От напряжения начало сводить мышцы на животе. Когда Чонхо первый раз впустил в себя Ёсана, он долгое время не мог прийти в себя, не понимая, как это могло ему понравиться. С тех пор уже несколько лет прошло, а он всё никак не насладится своим верным Доберманом.              Заметив, как плечи Чонхо дёрнулись вверх, Ёсан тут же надавил на них, не позволяя подняться. Скользя пальцами по вспотевшей коже, он сжал крупные соски, заставляя Чхве поперхнуться воздухом и сквозь плотно сжатые зубы взмолиться…              — Хён… не надо…       — Это ты виноват! — наклонившись, в самое ухо выдохнул Ёсан. — Ты заставляешь меня терять над собой контроль! — его руки крепко схватились за груди, при этом он старался зажать пальцами соски.              Тяжёлое дыхание.       Горячее от возбуждения тело.       Идущая кругом голова.       Хриплые глухие стоны в подушку.              Ёсан винил Чонхо лишь в одном: в своей неконтролируемой любви к нему. Любви, что граничила с безумством.              Чонхо Ёсана ни в чём не винил. Даже в том, что тот терпеливо относился к тому, за что Чонхо бы не жалея сил врезал. Но и в этом определённо есть свой плюс. Такой, как сейчас…       У Чонхо перехватило дыхание. Внутри пробежал холодок. От ощущения, как конча любимого хёна, его верного Добермана, растекается внутри него. Чонхо и сам не удержавшись кончил, выдыхая с облегчением, когда ему дали полностью лечь. Казалось, что, если бы это продлилось ещё хоть немного дольше, его гулко бьющееся сердце такого бы не выдержало.              — Хён? — Чонхо слабо дёрнулся, стоило сильным рукам не менее тяжело дышащего Ёсана перевернуть его на спину.       — Люблю тебя, — выпалил Ёсан, покрывая мокрое от слёз и пота лицо макнэ быстрыми лёгкими поцелуями.       — Хён… спокойнее… — простонал Чонхо, чувствуя, как губы Ёсана смещаются всё ниже и ниже, пока язык не коснулся ануса. — Ох… пожалей меня… — попросил Чонхо, упираясь затылком в подушку и сжимая пальцы на волосах Ёсана, прогибаясь в груди. И охотно раздвигая перед его напором ноги.              Ёсан не хотел быть спокойнее. Не хотел жалеть своего Медвежонка. Он хотел довести его до такого состояния, что тот утром не проснётся на тренировку. Да и не сможет он изучать хореографию. Не после такого ночного приключения. Опять придётся оправдываться перед старшими и ссылаться на плохое состояние здоровья. Кажется, все идут навстречу только потому, что уже давно в курсе об их отношениях.       Ёсан, сев на колени между ног Чонхо, навис над ним, вглядываясь в изнурённое, но довольное лицо. Лицо, с чьей улыбкой невозможно сражаться, перед которой невозможно устоять. Ей так и хотелось поддаться. Поддаться милому очарованию Чонхо. Пасть перед ним ниц. Позволить обращаться с собой как ему вздумается.              — Ты лишил меня рассудка…              Один из них эгоист, признающий, что одному ему гораздо лучше, но тем не менее желающий оказаться в объятиях одного-единственного.       Второй — одержимый, что не может жить без улыбки своего милого Медвежонка.       Каждый из них цеплялся за другого по своим личным причинам. Каждый любил по-своему. И никто не хотел делиться СВОИМ.              Он… всецело покорённый им.              Он… держащий его в своей власти.              Они… терзающие и исцеляющие друг друга…              Пусть рухнет весь мир, но они никогда не отпустят друг друга.