Гибельная компания

Когда-то давно.

Девушки в их возрасте мечтают о любви — так пишут в книгах. Мейв казалось, что ни ее, ни Имоен этот негласный закон не коснулся, хотя подруга очень настаивала на обратном. Возможно, ее романтический настрой был малость наигран, но ей точно нравилось болтать об этом — и чем дальше фантазии от действительности, тем, пожалуй, веселее. Здорово, когда есть друг, с которым даже в стенах монастыря несколько свободных часов превращаются в праздник. Обыкновенно они любили позаимствовать пару свежих сырных лепешек на кухне, перелить в пустую бутылку от вина густой остаток яблочного компота и с этим нехитрым угощением забраться повыше — хоть на башню, хоть на крышу конюшни. После драконовской дозы уговоров, дерзких шуток, угроз и паясничанья Имоен все же убедила Мейв вместе с ней поразмыслить над образом идеального избранника. Но дальше примирения с этой идеей дело никак не шло. — Ну? Ну? Давай! Ты мне расскажешь, а я тебе. Ну неужели не интересно, кого я задумала? — Я приму любой твой выбор, дорогая, — прогудела Мейв, как занудная тетушка. Имоен заливисто расхохоталась; заозирался пересекающий двор наблюдатель. — Нет, ты мне зубы не заговоришь. Признавайся уже, о ком мечтаешь! Но Мейв тоже нужно время, чтобы отсмеяться и прогнать краску с лица. — Ладно, — выдохнула она наконец, — давай подумаем… — Нечего тут думать! Мечтают вообще-то сердцем! Это требование окончательно загнало Мейв в тупик. — Да что ты за чурбан такой? — захихикала Имоен, смешно всплеснув руками. — Ладно, я вдохновлю тебя начать. Вот мне кажется… только не смей смеяться — что мне подойдет рыцарь. Сильный, ведь я же такая хрупкая, — на это заявление Мейв недоверчиво приподняла бровь: сложно представить озорную и бойкую Имоен нуждающейся в защите принцессой, но пусть так, если ей хочется, — и благородный, потому что мерзавцев я не терплю. Ну и… хорошо, конечно, если бы он мог закрывать глаза на некоторые вещи… ну-у, скажем, на те, которые я заимствую при необходимости. А лучше пусть и вовсе не догадывается. Мейв снова подавилась смехом. — То есть, ты хочешь глупого рыцаря? — Да нет же! Просто я не вынесу, если он начнет меня поучать! Наелась уже. То нельзя, это нельзя… я сбегу, честно! Лучше пусть меня волки съедят! Ненавижу нотации! Имоен так живо возмущалась — впору было заподозрить, что в розовый дымок фантазий вкрались свежие впечатления о несправедливой выволочке за какую-нибудь шалость. Этакая сурово грозящая пальцем тень отца Карана посреди романтического сновидения. Еще немного смеха — и точно заболит живот. Мейв придирчиво ощупала во рту послевкусие компота: не отдает ли вином, которое плескалось в бутылке бурого стекла раньше. Да нет, просто смешно, и все тут. — Ну, теперь ты, — вынесла приговор Имоен и сурово стряхнула ворох крошек с воротника подруги. — И не пытайся отвертеться. Мейв попыталась тоже принять самодовольный вид искушенной в романтических делах дамы. Должно быть, выглядело это как предсмертная гримаса престарелой куртизанки, потому что говорить о таких вещах она могла только в шутку. — Хорошо. Тогда я… планирую влюбиться в мага, — она не без труда усмиряла смех, видя, как глаза Имоен загораются неподдельным интересом. — Слабого, потому что верзила тут я, и трусливого, чтобы не рисковал попусту. А еще… еще он будет постоянно читать мне нотации! Хохоча, Имоен пихнула ее в бок. — Нечестно! Ты ничего сама не придумала! — Ладно, хорошо! Пусть он будет эльфом. Эльфы, они же… красивые?..

* * *

Ксан мог придумать тысячи мучительных способов окончить существование и тысячи же различных катаклизмов, которые избавили бы его тюремщиков от необходимости пачкать руки. Он был готов, готов пасть в небытие, ведь смысл давно его покинул, а надежда на спасение умерла первой — чтобы теперь, будто в насмешку, оправдаться. Из всех возможных исходов тягостного заключения этот был не худшим, но крайне унизительным, что отравило их отношения с самого начала, привнеся в них аспект покровительственности, невыплаченного долга, удерживающего его в этой вечной роли эльфа-в-беде. Итак, в его тюрьму, пропитанную сквернейшими из ароматов, грязную, лишенную лучика света и дуновения свежести, пожаловал некто, разительно непохожий на Мулахея и его слуг. Зрение, до этой секунды туманное, вероломным образом обострилось, будто органы чувств уловили нечаянную перемену и собрались для последнего усилия — но вместо полезных для выживания наблюдений Ксан понял только, что долговязая фигура, показавшаяся ему сначала мальчишеской, принадлежит молодой женщине. Эльфийской, что примечательно, полукровке. Что бы ни привело ее сюда, она не торопилась обозначать свои намерения, выжидая чуть поодаль от избитого, слабого эльфа, от голода и ломоты в теле едва способного подняться над полусырым, дурно пахнущим тряпьем. Он не мог нащупать точку опоры. Пальцы цеплялись за пошлые кисточки и бахрому на грязных подушках, будто похищенных из уотердипского борделя. Что может подумать о таком убранстве случайный гость? Какие пытки вообразит? Ксан подумал уже всерьез: возможно, лучше бы он все же умер. Несмотря на неизящную в целом наружность, принять полукровку за разбойницу не позволили мелочи. Аккуратно подстриженные ногти, свежий, а не наросший поверх вековых образований слой грязи на сапогах, запутанный взгляд вроде того, каким одаряет незадачливого путника лесной олень перед побегом. Ксану виделось опасение новичка, еще не наученного миром, а вовсе не здравое, взвешенное ожидание подвоха, которое приобретается с опытом. Она вроде бы и хотела подойти к измученному пленнику, и боялась, как бы находка не обнаружила в себе коварную ловушку. Ксан тоже боялся в очередной раз насилу разлепить веки, чтобы взглянуть на нее; боялся ошибиться в своих предположениях, увидеть в ее глазах лихорадочный блеск алчных рассуждений работорговца или разбойника, которым могла оказаться полуэльфийка, ведь это значило бы неуклонное продолжение его страданий, переход из одних оков в другие. Но куда больше, пожалуй, он боялся вполне естественной реакции на спасение молодой женщиной после того, как его схватили, разлучили с Лунным клинком, не менее месяца держали взаперти, морили голодом, периодически подвергали избиениям и унижениям. Первое приятное лицо, к тому же намеренное подставить плечо ослабевшему пленнику и аккуратно выволочь из пещер его истерзанное тело, не могло не вызвать теплых чувств: ее черты чудились изысканными, голос мелодичным, запах сладким, а тепло долгожданным. И изо всех сил, как бы глупо это ни было, он старался задушить прилив благодарности, симпатии, доверия и надежды, что затуманил его рассудок, когда она позволила опереться на себя и что-то утешающе говорила — кажется, даже вполне цивилизованным языком. Скованный, ослепленный ум сумел распознать в ее нежном, как колыбельная, бормотании только одно: «Что они с тобой сделали?..». Позже он вспомнит об этом, и стыд будет изводить его, истачивать, как вода точит камень, а болезнь плоть, но не теперь — теперь он боролся с иным чувством. Он пытался не провалиться в трясину восторга, каким бы приятным не было обещанное ею забытье. Да — наконец обретя прямо в руки такую ценную для любого живого существа надежду, получив шанс выбраться на свободу после затхлых тоннелей, Ксан боялся проявить слабость и влюбиться. К счастью, этого не произошло.

* * *

Этого не произойдет, твердо решил он и свое решение был обязан донести до нее незамедлительно. Последнюю неделю он был несом бурным потоком внешних обстоятельств, как забытый в утлой лодке огрызок гнилого яблока. Он не отказался бы от помощи, даже если бы захотел — его воля спала мертвым сном, а сухой разум подсказывал, что теперь нет лучшего выхода, чем остаться в компании тех, кто вытащил его на свет из шахт Нашкеля. Слово «напроситься», унизительное, хотя и точное, Ксан гнал из своих мыслей. В некотором роде, он был им обязан, хотя пользы в своем нынешнем состоянии приносил не больше, чем тот самый огрызок. Отряд возглавляла супружеская пара Арфистов, и целью их странствий было отнюдь не нанесение добра всем, кто попал в беду — это вышло мимоходом. Они шли по следу поразившего побережье железного кризиса, как и сам Ксан, и им в компанию остро требовался маг. Сочетание совпадений доходило до смешного, и даже только поэтому он сделался бы до крайности неблагодарным типом, задумав сбежать от их опеки, трогательной, но — учитывая обстоятельства их знакомства — несколько постыдной. Впрочем, приняли его радушно. Отдельные личности и вовсе, будто задавшись целью ни в коем случае не дать Ксану скиснуть, сочиняли все новые и новые способы применить его способности на пользу дела. Долго искать Мейв ему не пришлось. Свободное время она не гнушалась проводить в общем зале трактира: набивала желудок сытной пищей и как бы невзначай, издалека заводила беседы о железном кризисе с местной публикой, о чем вела запутанные, пестрящие неопрятными исправлениями записи. Или, как сейчас, небрежно развалившись на грубо вырубленном дубовом стуле и закинув ноги на соседний, играла в карты с таким же, как она, полуэльфом. Играла недостаточно вовлеченно, чтобы пропустить появление Ксана. Он и рта не успел раскрыть, как Мейв уже освободила ближайший стул от своих ног. — О, Ксан! Давай к нам, устраивайся, — носком сапога уцепившись за ножку тяжелого стула, она отодвинула его от стола, приглашая сесть. Ксан же обнаружил, что не узнал Кхалида без шлема в партнере Мейв по игре и не удосужился поздороваться. Он старался, конечно, не быть молчаливым угрюмцем в новой для него компании, но успехи на данном поприще нельзя было назвать выдающимися. — Ксан, д-доброго в-в-вечера, друг! Как ты? — Кхалид привстал со своего места, чтобы протянуть руку в знак приветствия, и Ксан пожал ее, хотя не видел в том большого смысла, и кивнул степенно, не выдавая досады над своими манерами: — Вечера и тебе, Кхалид. Сносно, спасибо, — он вздохнул, обращая свой взгляд к полуэльфийке. — Мейв. Я обдумал твое предложение. Мой ответ — нет. Притворное удивление на лице девушки навеяло ему лютую, как самая непроглядная метель, тоску. Мейв поняла, о чем шла речь. Конечно, поняла — но не могла удержаться от того, чтобы выставить его дураком. Просто ради очередной шутки, якобы разряжающей обстановку. — Отчего же? — она пошевелила стул ногой, и Ксан только вздохнул, слишком измотанный долгой дорогой и волнениями, чтобы вступать в язвительную дискуссию. — Целый, не шатается. Сапоги у меня чистые были, честно. Не стесняйся. Кхалид, как называется этот… что мы с тобой пили? — Это перри, Мейв. На-напиток на любителя. — Давай попросим еще. Ксан, будешь? Не, тебе надо что-то эльфийское… Может, здесь эвермитское вино есть? Даже нам в Кэндлкип привозили иногда, не редкость какая. — Вряд ли, м-мы же не у Фельд-д-депоста… — суетливо мотнул головой Кхалид, — и какое вино без ужина, хе-хе, д-да… Все происходило слишком быстро. Кажется, он только спустился в зал с единственной, простой и скромной целью — передать Мейв свое краткое сообщение и не задерживаться ни минутой дольше, но у его новых друзей на ходу возникали иные планы. Духота спертого воздуха уже брала его за горло, а выжидающие взгляды хлестали по щекам. — Спасибо, нет. Говоря о предложении, я имел в виду то, что мы обсуждали накануне. Увы, я ничем не могу помочь. Ксан устало выдохнул с тяжело бьющимся сердцем, как будто зачитал целую речь. Видя, что присоединяться к ним за столом он не собирается, Мейв смехотворно серьезно подмигнула Кхалиду, что выглядело в переводе на словесный язык примерно как «подожди, сейчас я переговорю с этим сумасшедшим и вернусь», встала из-за стола и отвела Ксана в сторону. В стороне пахло элем, в рецепте которого не иначе как затесались поношенные носки, вялеными помидорами и жирным мясом, что употребляла компания за ближайшим столом. — Почему? — вопрос прозвучал требовательно. Кто-то излишне внушаемый мог бы и пойти на попятную. Ксан вскинул подбородок, чтобы не выглядеть слишком уж подавленным ее авторитетом. — Я прошу тебя отнестись с пониманием и не позволить моему отказу пустить трещину в, мм, неподъемный камень нашего общего дела, потому как причина лежит куда глубже наших жалких трепыханий. Это слишком серьезный шаг. Нас разделяют десятилетия опыта. Мы из разных миров. То, что для тебя… — Солнце, я же тебе не жениться предлагаю, — оборвала его Мейв. Неуместная шутка не заслуживала внимания, и Ксан продолжал, не теряя присутствия духа: — Эльфийская магия чужда человеку. История знает случаи, когда люди учились у эльфов плетению заклинаний, перенимали их подход, но… — О нет! Они все умерли? — опять перебила его она. — Сердечно благодарю тебя за внимание к моим мыслям, я охотно буду делиться с тобой и впредь — ты ведь никогда не прерываешь, не влезаешь со своим чрезвычайно ценным мнением или остроумным комментарием, которые я так… — Любишь и ценишь, — Мейв довольно ухмыльнулась. С первого дня она вела себя так, будто они закадычные приятели уже целую вечность. Ксана это сбивало с толку: он предпочел бы налаживать знакомство не так интенсивно. — В общем, я не буду наставлять Имоен в магическом искусстве. Это мое последнее слово и оно не подлежит обсуждению. Грубое давление тоже не принесет результата, если вдруг у тебя возникла такая мысль… — У меня? Да ни в жизнь. Я одуванчик. Сам не зная почему, Ксан посмотрел на ежик черных волос, о который, как ему казалось, вполне можно было уколоться. Мейв потянулась, разминая спину. Будь на ее месте другая девушка, посетители за ближайшими столами невольно посворачивали бы шеи на нескромное зрелище. Но ее жест привлек внимания не больше, чем чей-нибудь кашель. — Если Имоен забросит навсегда эту идею, можем считать, что нам повезло, — вздохнула она, кулаком массируя челюсть. Ксан особенно отметил это самоуверенное «нам». — В противном случае она костьми ляжет, чтобы научиться. Она упряма, как маленький противный осел. — В магии необходимо балансировать между контролем и амбициями. Упрямство непременно качнет чашу весов в сторону беды. Хотя, думаю, беда уже здесь, поскольку ты определила меня себе в союзники помимо моей воли… Чтобы заставить его, наконец, замолчать, Мейв положила ладонь — теплую и тяжелую — ему на плечо, отчего Ксан вздрогнул слишком уж явно. — Принято, — сказала она. — Больше я не считаю тебя своим союзником, пока не доказано обратное. И прозрачно улыбнулась одними губами. У нее была неожиданно диссонирующая с прочими ее манерами, очень сдержанная улыбка. Наиболее вероятная из причин заключалась в том, что бродячая жизнь лишила девушку зуба, и хотя этот недостаток прекрасно выявлялся в разговоре, проявления радости она предпочитала сдерживать. Ксан вдруг вспомнил, что оторвал Мейв от игры в карты (большое дело…) с тем, кого она знала много дольше него самого, завладел ее вниманием весьма бесцеремонно и продолжает занимать ее уши, пока Кхалид терпеливо ждет, пуская в потолок кольца дыма из своей калимшанской трубки. Воздуху в общем зале трактира и без того не хватало свежести, а полумрак подспудно Ксана тревожил. Но, может, его новоявленным товарищам по этой скорбной тропе был необходим незатейливый отдых — шумный зал после мертвенного молчания подземелий, тепло натопленных стен после стылости и сквозняков, монотонный ход карточной игры после того, как каждому приходилось всерьез рисковать жизнью. — Хочешь с нами? — предприняла еще одну попытку вежливости Мейв. — Вроде как и Киван обещал присоединиться, когда вернется. Не могу обещать, что будет весело… — О, Киван, Кхалид и я — это будет славная компания личностей, известных своим азартом и безрассудством. Мейв подавила смешок. — Так что? — Спасибо, но боюсь, что от табачного дыма у меня разыграется мигрень, а попросить всех присутствующих воздержаться от курения не представляется возможным. Надеюсь, тебя не обидел мой отказ. Оба отказа, — он подавленно вздохнул. — Я хотел бы пройтись перед сном. — Мигрень от дыма? — почему-то заинтересовалась Мейв. — Надо же. Ничего себе. Ладно, подожди, я скажу Кхалиду. — Скажешь что? — испугался Ксан, представив себе, как она принимается живописать его недомогания полуэльфу, а тот с виноватым видом прячет трубку, но стыдно становится почему-то самому Ксану. — Чтобы не ждал. Пойду с тобой. Эльф запротестовал: — Я не просил о сопровождении. И уж тем более не собирался мешать вам в игре. Но Мейв уже вцепилась в свою затею, точно гончая в кролика, вонзила в нее зубы и когти и не собиралась отступать. — Да брось, — прищурилась она Одному не дело ночью гулять. Ну все, давай, я догоню. Нетрудно было догадаться об истинной причине ее навязчивой заботы. Дело в том, что за ними велась охота. Посреди первой ночи в Нашкеле, первой ночи Ксана в мягкой постели после логова Мулахея, тишину дремлющего трактира разорвал девичий крик. Голос принадлежал Имоен. Уже через минуту в их с Мейв комнате, множа на полу кровавые пятна, толпились и Кхалид с Джахейрой, и Киван с луком, и ночной сторож, и владелец трактира. Ксан даже после сеанса излечения был еще слишком слаб, ему пришлось довольствоваться шумом и рассказами товарищей наутро. «Мейв стояла прямо над моей кроватью, вся такая призрачная, — охотно поделилась Имоен, — в одной ночной рубашке и сапогах, в кровище, ссадинах и порезах, с распоротой щекой, ужас! На руках вообще живого места не было и кожа болталась, а она ими трясла, как старуха, и так смешно ругалась, хотела разогнать всех и переодеться… сказала, что решила посетить нужник, там на нее напал убийца, а она взяла с собой только ножик, сразу его выронила куда-то в грязь, ну и еле отмахалась. Обычное дело!». Джахейра в ту ночь не сомкнула глаз, залечивая ее раны, и небезуспешно — шрамы можно было заметить, только зная о них. Сама Мейв рассказала только, что убийца говорил мудрено, был страшным и бледным, как мертвяк, и представился именем Нимбул. Ксан не знал, зачем убийце называть свое имя, но гадать об этом уже было незачем. Особенно ироничным в неком жестоком смысле казался тот факт, что незадолго до этого происшествия, едва выбравшись на свет из темного чрева Нашкельских шахт с освобожденным пленником на руках, их компания столкнулась с группой охотниц за поживой и оставила на песках карьера немало крови — своей и чужой. Этого, как и ночного нападения, Ксан почти не запомнил — как только замаячила надежда на безопасность, сознание стало подводить, и он бы не удивился, если бы спасители бросили его прямо там, посчитав, что обморочный эльф не стоит усилий. Возможно, тогда он выше оценил бы свои шансы выжить. Потому что головы его новых попутчиков отчего-то чрезвычайно ценились в золоте, и, прибившись к их компании, он обрекал себя на общую с ними судьбу. Это обстоятельство тревожило Ксана все же больше, чем навязанное сопровождение, которое, однако, сводило на нет всякий смысл прогулки: подумать и подышать в одиночестве этим вечером точно не удастся. Вечерний Берегост показался ему беспокойным и бурлящим после пасторального утреннего — жители и гости словно запоздало обнаружили рухнувшую на город темноту и принялись разбираться с делами, чтобы их не пришлось откладывать на зияющий неизвестностью завтрашний день. Все, что угодно силам и власть предержащим, могло произойти в землях, встревоженных назревающим конфликтом двух государств — один приказ, и зыбкая иллюзия мирной жизни растает, как утратившее свою силу заклятие. Не иначе как пытаясь разогнать прохладу, прибавляли шагу солдаты, патрулирующие улицы — и их тоже стало как будто больше, словно новая смена уже заступила на стражу, не дождавшись отбоя предыдущей. Не замечая зловещего привкуса густеющей темноты, по ту сторону дороги брели слепые влюбленные, рука в руке, и Ксан поспешно отвел глаза, чтобы не нарушать единение будущих жертв жестокой неизбежности, к которой приводят любые связи. И все же глупое зрелище незаслуженно взволновало. Он глубоко вдохнул, о чем тут же пожалел. Днем разогретые солнцем поверхности источали запахи, остро бьющие в нос: ржавое железо, жухлая трава, застойные воды, помои, несвежая одежда, сырая земля, просмоленное дерево и приторный аромат цветов, что высаживали у своих домов те, кто мог себе это позволить. Прохлада ночи притупляла, но не развеивала бесследно этот букет, и потому Ксан ни на минуту не мог забыть, где ему довелось оказаться. Кое-где в кустах уже пели цикады, а на мерцающий теплый свет редких фонарей слетались мошки и мотыльки. Невольно он вспомнил огни на узких витых ножках, мерцание белого и голубого в ажурной вязи ветвей, сияющие изнутри первозданной белизной строения и, конечно, свет вечных звезд и луны, чистый и холодный. — Ты скучаешь по дому? — огорошила его Мейв, будто угадав, о чем он думал. Ксан уставился с раздражением в ее грубоватое лицо, невыгодно подсвеченное зеленоватым отблеском ближайшего окна: что это за вопрос? Как можно не тосковать по своему месту? Эвереска являлась ему в мечтаниях во всей ее красоте, в изяществе, подобия которому он не видел нигде в людских землях. Или задавать бессмысленные вопросы, лишь бы не молчать — это местная традиция вежливости? — Конечно, я скучаю по дому, — процедил он, надеясь, что хотя бы едкий тон ее отрезвит. — Можешь мне что-нибудь рассказать об Эвереске, пока идем обратно, — с абсурдной непосредственностью предложила Мейв. Она, конечно, уже решила, что прогулке пора подходить к концу. Ксан живо вообразил себе эту сцену: едва он приступит к прочувствованному описанию природных красот, как покажется трактир — и тогда, не дослушав, Мейв обнаружит множество поводов отвлечься и уйдет, оставив его дураком с открытым ртом. И, можно подумать, это такая радость — вспоминать о далеком, почти недостижимом доме, не говоря уже о том, что тайны Эверески тщательно охранялись. Но отказывать в простой беседе девушке, что спасла ему жизнь, было немыслимо (причина многих его страданий в последние дни), так что Ксан вздохнул и все же нашел, что ей рассказать. И в конце концов, сам того не ожидая, почувствовал себя чуть лучше, вполголоса описывая бредущей рядом Мейв свой дом-башню, похожий на вытянутый кристалл, опоясанный кружевом лестниц; извилистые дороги вдоль холмов; многокрылую, увенчанную иссиня-белыми шпилями Академию; Дворец, словно созданный самой природой из живых, сплетенных шатром голубых деревьев. Его продолжала держать на плаву принадлежность к эльфийскому сообществу, она давала ему силы двигаться дальше, даже в чужом краю, после всего пережитого. Ксан снова содрогнулся, вспомнив — только мельком, дальше он себе заглянуть не позволил — плен в шахтах Нашкеля. Мейв лишь слегка округлила глаза, когда он непроизвольно от нее отшатнулся, ведомый тяжелой тенью дурных воспоминаний. — В общем, — подытожил Ксан, не давая ей задуматься, — я уже не раз покидал Эвереску, но еще никогда не был так далеко от дома. Мейв понимающе покивала. Очередной ее вопрос грянул, как гром среди ясного неба, и был совсем не о прекрасных деревьях и холмах: — Ты сам вызвался на эту миссию? Или Плащи тебя выбрали по каким-то соображениям? В ее голосе отчетливо слышалась насмешка. Вроде: «ну давай же, расскажи, как ты заслужил свое изгнание». Она не знала подробностей — не могла знать, — но догадаться не представляло сложности. В конце концов, он действительно был невыносим. — А я было поверил в искренний интерес, — процедил Ксан, уже не веря в то, что так сглупил. — Прости? Какой же еще? — История моей жизни — не забавная байка. Я не собираюсь рассказывать о том, что мне дорого и важно, просто чтобы развлечь тебя по дороге. И уж тем более не хочу обсуждать… Мейв оборонительно выставила ладони и — вот незадача — тронула его за локоть. — Ладно, ладно, Ксан, остынь. Ксан отшатнулся, замер, терпеливо выдохнул. — Прекрасно. Если это местный аналог извинений, то они приняты. Мне можно идти? — Боги, да в чем дело? Я просто пытаюсь разговаривать с тобой. За что мне извиняться? — За жестокое любопытство? За компанию, о которой я не просил? — Ксан стиснул зубы. Запоздалое осознание все же настигло: он действительно сглупил. Переборщил с самозащитой. Может, Мейв и впрямь интересовалась без всякой задней мысли, просто неуклюже пытаясь проявить бессмысленную вежливость. Винить ли ее в том, что со своими обернутыми в радушие тычками она каждый раз задевала за живое? Она не виновата, подумал он, что оказалась здесь и сейчас, что в ней сошлось все, чего он не выносил: разбавленная кровь в сочетании с непробиваемым самомнением, позволяющим носить украденные, угасшие эльфийские черты и не опускать головы, свойские манеры, отвратительное любопытство, грубость, склонность решать за других и неумение подбирать слова. Она не виновата, что родилась такой — но это ничуть не помогало Ксану избавиться от раздражения, уже начавшего закипать в груди. Должно быть, учащенное дыхание стало заметно, потому что Мейв, глядя на него, как на лихорадочного больного, подняла руку, и он успел только отшатнуться. — Замри сейчас. Не оборачивайся, — почти не разжимая губ, прошептала она и уставилась ему за спину. Ксан похолодел от мысли, что может погибнуть в любую секунду, даже не узнав, что стало его смертью. Кого она увидела? Кто снова явился по их души? Кто поджидал в темноте переулков, выгадывая момент? Невольно он принялся оценивать шансы, не переставая ждать и гадать, почувствует ли последний миг своей жизни, узнает ли его, успеет ли понять, что все заканчивается, когда в затылок ему воткнется арбалетный болт. Или это будет медленно и мучительно? Сгореть в магическом огне, страдая от нестерпимой боли до самого конца — сгореть, оплавиться и осыпаться прахом. Или истечь кровью. У нее на руках. Ужасная смерть. Ксан моргнул. В траве послышался удаляющийся шелест чьих-то осторожных шагов. Мейв перестала вглядываться в темноту позади него и подняла руку: — Да не прячься, мы просто болтаем. Ксан, выдыхай. Это Имоен. Он действительно выдохнул — но ирония вовсе не радовала. Возмутился бы, но сил уже не было. Между ними пронеслась, как маленький розовый вихрь, стройная фигурка девушки, неведомо как — при ее яркой внешности — умудряющейся становиться совершенно незаметной: — Крыса в ловушке! Пора готовить операцию! — за шум она была награждена сердитым «тшшш!» от подруги. Людей поблизости не было, трое стояли в тени грубо выложенного домика с потертой вывеской над дверью, запертой на тяжелый амбарный замок, уже взятый ржавчиной. Избитые выражения выдавали в Имоен дилетанта, но несложно было сообразить, что речь шла о связном Тазока, на которого тот ссылался в письме Мулахею. Уже несколько дней кряду новые товарищи Ксана парами, чтобы не привлекать лишнего внимания, ждали появления связного в условленном месте — гостинице Фельдепоста, и, следовало полагать, тот наконец объявился. — Киван остался следить? — О, да. Сказал, что не выпустит его из виду, даже если придется не дышать и не моргать, — Имоен разве что не подпрыгивала от возбуждения. — Я скажу Джахейре! Будьте готовы! Мейв схватила уже сорвавшуюся с места подругу за локоть, и та, пошатнувшись, вернулась обратно. — Не говори ей пока, — шипящим шепотом попросила она. Скрыть что-то от Джахейры? Это уже походило на маленький бунт. — Ладно? Подожди меня. — Но у нас же нет времени! Слухи разлетаются быстро. Если он узнает про Мулахея… Мейв наклонилась прямо к уху Имоен, но Ксан продолжал слышать каждое слово. — Вот именно, милая. Нельзя, чтобы узнал. — Мы сейчас говорим об убийстве? — поинтересовался Ксан сухо. Внимательно оглядев обоих, Имоен не без ехидства протянула: — Ой, вот это без меня решайте. Мейв выдохнула резко, раздраженно, кратко ткнула взглядом Ксана и махнула подруге рукой. — Ладно, иди к Джахейре. Я тоже скоро буду. Имоен умчалась, и на задворках чьей-то пыльной лавки воцарилась давящая тишина. Ксан думал уже напомнить, что дело не терпит отлагательств, и уж тем более не стоит тратить драгоценные минуты на молчание, как Мейв заговорила. — Отвечая на твой вопрос, — аккуратно начала она, — нет, я не гонюсь за головами. С чего ты взял? Я бы сперва попыталась объяснить этому Транцигу на словах, что лучше забыть про Тазока и побыстрей уносить ноги, если жизнь ему дорога. У нас хороший аргумент в виде… Нашкеля. Медвежья деликатность, с которой она упоминала место заточения Ксана, была попросту смехотворна. Тем не менее, он выразился одним только кивком, давая понять, что не видит смысла строить догадки. По-своему восприняв его молчание, Мейв сделалась обеспокоенной. Даже подошла на шаг ближе — опасливо, нарочито медленно, не так размашисто, как двигалась обычно, но вместо заботы о своих обостренных чувствах Ксан увидел усыпляющий бдительность маневр хищника. Которым она, конечно, не была. — Ксан. Я сейчас серьезно спрошу… Он замер. Если ей хватит ума задать всего один осторожный, заботливый вопрос, вроде «уверен, что справишься?» — это разрушит все. Он не сможет идти дальше. Ксан это знал. Рисковать головой, биться рука об руку с той, кто даже из лучших побуждений сомневается в нем, полагает слабым и увечным из-за пережитого — нет, на это он не пойдет. Если же она спросит напрямик о том, что он уже не раз прочитывал в безжалостных ее глазах — «что они с тобой сделали?» — он, наверное, убьет ее. Пока Ксан холодел и обмирал от осознания того, как стремительно летел в бездну его хрупкий покой, как раскроили мироздание еще не сказанные ею слова, Мейв оперлась спиной на столб, сложила на груди руки, нахмурилась. — Я вижу, что у нас не складывается. Ты можешь уйти, если хочешь. Скрывать не буду, нам крайне необходим маг с трезвым рассудком, — двусмысленно заявила она, не то намекая, что ждет от него большего благоразумия, не то сравнивая с легкомысленной Имоен. — Но мне, в общем-то, и заманить тебя нечем, кроме нашего уговора. Так вот. Выбор за тобой. Ты остаешься? Ксан отмахнулся от нее кивком, недовольный тем, что она опять заставила его чувствовать себя глупо, напомнив об уговоре. Ответил он резче, чем хотел: — Общее дело важнее всего, что «не складывается». По лицу Мейв пробежала тень смущения, убавив ей лет и сделав ее вдруг на толику уязвимее. — Спасибо. Я рада, правда, — сказала она без особой радости, и без вины же добавила: — Прости, что навязалась. Будь осторожен, понадобишься — позовем. Мейв ушла уже, а Ксан все стоял невдалеке от трактира, прячась в тени между островками света от двух фонарей, слушал перешептывание листвы, ловил полы собственной мантии, подхватываемой ветром. Решение сотрудничать пришло само собой, раз уж вышло так, что интересы Арфистов и Серых плащей лежали в общем поле: и тех, и других волновал железный кризис. Он не единожды задумывался о том, что соглашение не такое уж выгодное: его расследование отныне ограничивалось тем направлением, которое изберет его новая компания. Взамен Ксан получал надежду выжить там, где не смог бы один. Надежду жалкую, робкую и тающую, учитывая тот факт, что убийцы по неясной пока причине шли за Мейв и всеми, кто с ней путешествует — а значит, и за ним. Новое покушение не заставит себя ждать, и шансы пережить его не так велики: следующий убийца будет сильнее, хитрее, опытнее. Невозможно избегать гибели вечно, если она следует по пятам. Кто-то с более здравым целеполаганием уже распрощался бы с бедовым отрядом, предоставил бы их судьбе, а если так нужна защита — подобрал бы другую компанию, понадежнее. Кто-то без болезненного чувства долга не стал бы отягощать себя общением с чужеродным, коробящим существом только потому, что был им спасен. Кто-то, не избранный Лунным клинком, уверенно пробивал бы себе путь в жизни, не оглядывался на культуру и историю обреченного народа, не боялся наказания и посмертия в заключении внутри меча. Кому-то — не ему — все кажется преодолимым, и каждый новый шаг этот кто-то делает уверенно и без усилий. Он запрокинул голову, вглядываясь в небо. Небо всюду было одно — черное полотно с сияющими прорехами звезд.