Гибельная компания

Звезды горели в небе, напряженном и холодном, и сизый дым взметался к ним ввысь, отчего безоблачная синь становилась мутной, грязной, отравленной беспокойным вмешательством вечных странников. В чем-то этот его стыд недозволенного вторжения перекликался со взглядами Джахейры, призывающей уважать дух леса. Но, в отличие от ярой защитницы нетронутой матери-природы, Ксан под вековыми кронами чувствовал себя ничтожным созданием, нежеланным гостем, которого вполне могут и раздавить за то, что наследил. Реющий над их компанией зловещий туман стал казаться ему еще отчетливее с недавних пор. Как ни странно, он сжился со всеми ними и каждым в отдельности довольно быстро. Ксан не страдал от неудовлетворенной общительности, но никто и не думал упрекать его в этом, даже Имоен, которой для ведения диалога вполне достаточно было собственной болтовни и скупых ответов собеседника. Имоен подкупала искренней жизнерадостностью — будь та натянутой и фальшивой, Ксан бы старался держаться от девушки подальше. Вместо же этого — неожиданно для себя самого проникся осторожной симпатией. Имоен была талантливой плутовкой, незаменимой для боевого духа благодаря своему неизбывному оптимизму, и к тому же — что нужно было потрудиться разглядеть — отличалась живым умом, влекущим ее к загадкам магии. Джахейра лишала компанию всякого сходства с юношеским сборищем: она всегда знала, каким путем следует идти, какова цель и что предполагается получить в итоге. Она сочетала в себе строгое знание законов человеческого мира и близость к природе, как бы объединяя их в единую, вполне успешно существующую систему, и тем наделялась правом вправлять мозги каждому, кто мог потеряться на дороге жизни. Кхалид своей мягкостью уравновешивал суровую порой супругу, и представить их разделенными было сложно — хотя, как намекали редкие рассказы у костра, порознь они производили не меньше пользы. Именно на плечах или, точнее говоря, щите Кхалида держалась защита всей группы: только он был обученным, профессиональным воином и солдатом, соображающим равно в тактике и в стратегии боя. Киван стрелял из лука так, будто родился с ним в руках, и если Джахейра воспринимала лес как живое разумное существо, то для Кивана он был и домом, и ареной для маневров, и полем боя. Никто лучше него не справлялся с разведкой, никто не мог ступать тише и слышать больше, и даже когда всех прочих разбирала усталость гудящих ног, Кивана гнала вперед жажда мести за растерзанную любовь. Мейв же просто… была. Оказалось, что она пользовалась особым отношением супружеской пары Арфистов как приемная дочь их близкого и уважаемого друга, покойного мудреца Горайона. Вероятно, в его же личности крылась разгадка многочисленных покушений: враги охотились за воспитанницей старого мага, точно надеялись принести его бессмертному духу вечные страдания. Других причин не находилось — ничего большего она собой не представляла. Во всем, что умела, Мейв значительно уступала остальным и не стеснялась над этим иронизировать. Ее, кажется, ничуть не огорчало такое положение дел; она смиренно признавала себя «недовоином» и «недовором», охотно и без тени «сама знаю» внимала советам Кхалида и Кивана, выслушивала всегда обстоятельные лекции от Джахейры (бывшей по какому-то недоразумению ниже Мейв на целую голову) и нудные — от самого Ксана. Каждый считал своим долгом внести лепту в сооружение юной пока личности. Потому что, вот штука, именно эта девушка без единой выдающейся черты являла собой стержень отряда. Команды, как и обличительные речи, чаще всего поступали от Джахейры, и именно ее принял бы за лидера сторонний наблюдатель. Но Ксану хватило времени разобраться, кто в действительности принимает решения — и вначале он немало удивился этому открытию. Как и тому, что такая шаткая на первый взгляд схема работает. Показателем небезнадежного руководства служил в первую очередь тот факт, что внутри группы у всех и каждого сложились теплые отношения. Мейв поощряла зарождающуюся дружбу самым примитивным способом: скрепляя не кровью, но пищей, символическими дарами и добрым словом, как заманивают отчаявшихся и обездоленных под сень сомнительной религиозной общины. И нельзя было не признать: даже столь безыскусный метод приносил плоды. По крайней мере, Ксан мог сказать перед своей неминуемой смертью, что погибает в приятной компании. Он поражался (беспомощно и вяло) лишь одному: похоже, никто кроме него не сознавал в полной мере, в очаг какого конфликта они оказались втянуты и, будто напрочь лишенные всякого соображения о самосохранении, лезли напролом вместо того, чтобы спасать свои жизни, устраняясь как можно дальше. Отряд жил как небольшая сплоченная семья со своим бытом и даже нехитрым уютом, одновременно безличный, как любое сообщество, и внимательный к пожеланиям и настроению каждого. Между кровопролитными столкновениями с лесными чудищами они ели, пили, рассказывали истории и даже изредка пели песни, о чем-то шутили, обрабатывали вчерашние раны травяными настоями, которые Ксан обычно не рискнул бы использовать даже для припарки — и казались ужасающе беззаботными, возмутительно легкомысленными перед лицом как случайной нелепой смерти, так и большой опасности, заигрывание с которой сулило тяжкий конец не им одним. Джахейра, которую он сперва счел светочем разума, видела в этом акте изощренного самоубийства шаг к «восстановлению баланса», а Мейв, так удачно впитавшая толику воспитания Арфистов, с каждым мелким успехом планомерного расследования загоралась прямо-таки нездоровым азартом. Этого Ксан и не мог понять. Разве азарт дозволено испытывать червю, которого уже накрыла тень тяжелой подошвы? Но все его домыслы не выходили за рамки скучных наблюдений, пока под предлогом вполне пристойного расследования железного кризиса его друзья не замыслили вторгнуться в бандитский лагерь. Точнее, изначальный план состоял в том, чтобы поселиться в лесу, следить за передвижениями разбойников и собирать информацию. Ненадолго хватило терпения Джахейры: она настаивала, что время не терпит и разобраться с кучкой слабоумных мошенников не составит труда — все лучше, чем позволить им спланировать и предпринять следующий шаг. И не ошиблась — время действительно сыграло против них. Группировки с устрашающими прозваниями следовали через лес и собирались вокруг лагеря, численность их уже приближалась к гарнизону небольшого города. А в ожидании делегации командования скучающие без дела бандиты пробавлялись, истощая запасы еды и вина и устраивая стычки. Мейв предложила внедриться в лагерь под видом новобранца и действовать по обстоятельствам, а Кхалид со всем своим тяжело добытым опытом осведомителя готов был ее прикрыть, если понадобится. Да только Киван, едва заслышав в обильно сдобренных бранью толках бандитов имя Тазока, и вовсе отказался пользоваться преимуществом и не видел никаких препятствий на пути к своей мести. — Я исходил весь лес Острых Зубов и выслеживал бандитов именно затем, чтобы оборвать жизнь Тазока, даже если это будет последнее, что я сделаю, — выдавил он из себя с трудом, раздувая ноздри, как будто все его существо жаждало обратиться зверем и припасть, наконец, к долгожданной крови. Понимал ли он, как близок становится к своему врагу в этой праведной ярости? — Если вы не согласны, я пойду один, но не упущу возможность, которой так ждал. — Глупец и самоубийца, — припечатала Джахейра, но Киван, ничуть не пошатнувшийся в своей уверенности, только выше вздернул подбородок. Мейв мягко похлопала по плечу Джахейру, совершенно возмутительно оттесняя ее в сторону. Улыбка на ее лице — закрытая, отсутствующая, точно мимический спазм погруженного в транс существа — вводила в ужас, как и прочно прикованный к Кивану змеиный взгляд. — Хорошо, — кивнула она охотно. — Хочешь месиво — будет тебе месиво. Только мы сейчас все проговорим. Детально. Чтобы без неожиданностей. — Ты сошла с ума, — Ксан едва не отшатнулся, когда Мейв, и без того испугавшая его до озноба, резко обернулась и уставилась на него с таким неверием и отвращением, точно ей было нанесено тяжелейшее оскорбление. Он отчетливо чувствовал, что это все-таки произошло: дурная судьба привела его в компанию обреченных безумцев и оставила лишь возможность наблюдать, как вместе они идут на дно. Пытаться найти в этом последнем падении красоту и величие, потому что смерть, в сущности — просто полет с обрыва в глубину. В ничто. Мейв схватила Кивана за локоть и что-то быстро забормотала, указывая то в глубь леса, то на небо. Мрачная замкнутость эльфа, который готов был уже пойти наперекор новообретенным друзьям, сменилась деловитым расчетом и — снова — отчаянной, беззаветной жаждой платить смертью за смерть. — Ну что? — устало спросила Ксана Джахейра, проверяя и отсчитывая зелья, которые должны быть под рукой в грядущей битве. — Что опять за уныние? У нас больше шансов, если встретим их здесь, на своих условиях. Мы готовы к бою, а они рассеяны и не ринутся сразу всей толпой. Кхалид? — Д-да, если выби-би-бирать между штурмом ла-лагеря и провокацией, т-то лучше так, — Кхалид покачал головой с отчего-то виноватым видом, точно он понимал Ксана и хотел бы поддержать, но никак не мог. — М-мы могли бы заручиться по-помощью властей Бе-бе-берегоста, заодно бу-бу-будем уверены, что нас ни в чем не об-б-бвинят… — Санкцию Пламенного Кулака мы уже, считай, получили от Вай, — напомнила Джахейра. — И, честно говоря, быть у этих напыщенных болванов на побегушках — так себе ощущение. — На что вообще этот Кулак годится, если за него все делаем мы, — Имоен подмигнула Ксану, все еще пребывавшему в ступоре от осознания кошмара, за грань которого они почти ступили. Как только лесную тропу пересек отряд со знаками Черных Когтей, Киван схватил лук, сорвался с места и исчез среди деревьев. Первая стрела была пущена именно его рукой, и так вялотекущий сбор сведений превратился в настоящую бойню. Киван сумел застигнуть врасплох сопровождение главаря из выученных и сильных бойцов — и скрылся, как только был замечен. Выжившие рассредоточились в попытках нагнать стрелка. Рано или поздно его бы поймали. Даже самый ловкий убийца, знающий чащу и тени как свои пять пальцев, не может прятаться вечно. Другое дело, когда убийц несколько. Бой продолжался до сумерек — к остаткам Черных Когтей подтягивались полупьяные наемники из лагеря, встревоженные шумом и воплями. Люди, гноллы, хобгоблины, полуогры и полуорки — казалось, им, селевым потоком хлынувшим через лес, нет конца, и Ксан не помнил, когда еще был настолько напряжен. Его работа состояла в том, чтобы выявлять магов и лишать их волшебной защиты — но от концентрации на задаче безумная песнь ревущей среди деревьев смерти ничуть не становилась тише. Неудивительно, что среди криков боли и треска пламени, под дождем из проклятий и стрел Имоен схлопотала дротик в бок. Кхалид, Джахейра и Киван преследовали оставшихся бандитов, уже осознавших несомненную гибель и в своем желании сбежать куда глаза глядят ставших легкой добычей для лесных мстителей. Мейв тем временем оттащила Имоен подальше от гущи боя, упала с ней на траву, держа на руках, как ребенка. Она выдернула дротик из мокрого от крови бока подруги — Ксан от изумления едва не забыл накрыть их защитным полем — и следом за резким вскриком боли, которым ответила Имоен на извлечение дротика, под рукой Мейв, зажимающей рану, показалось магическое свечение. Исцеляющие чары. Их сложно с чем-то спутать. Потом ее отругала Джахейра, переглядываясь с мужем на бессловесном языке, никому больше не доступном — отругала за несвоевременную, неаккуратную помощь: кожа стянулась, но уходящая вглубь полость не успела очиститься, исцеляющей силы просто не хватило. Имоен потеряла меньше крови, чем могла бы, но после неумелого излечения Джахейре пришлось погружать девушку в магический сон не без помощи Ксана, вскрывать рану и заживлять ее снова. Довольно рискованное мероприятие посреди едва затихшего поля боя. Тазока не оказалось среди мертвых, он успел уйти. Киван клялся, что обошел оскверненный битвой лес, вглядываясь в каждое безобразное в смерти лицо, но ни одно из них не принадлежало мучителю и убийце его жены. — Значит, все было зря, — не успев подумать, выдохнул Ксан. Темное, в засохших кровавых потеках лицо Кивана исказилось непониманием. — Mellonamin, мы уничтожили гнездо разбойников. Пройдись по нашим следам и сосчитай, сколько из них уже никого не запытают, не ограбят и не убьют. От одной этой мысли — и от беспощадной несочетаемости звуков эльфийского языка с варварской резней — Ксана откровенно замутило. — Воздержусь, — едва сумел выговорить он. Пошатываясь, эльф двинулся к самому просторному из шатров — из-под выгоревших грубых кож приглушенно доносились голоса. Землю он обозревал только краем зрения, чтобы не наступить на тело или в лужу липкой крови. Если бы он очнулся в эту секунду, то остолбенел бы от ужаса, но шел, как в полусне, происходящее осознавая одним сухим рассудком. Далеко не первое его сражение, но одно из самых масштабных. Ксан не привык действовать так грязно, не умел так споро и беспечно сеять смерть. Он заглянул за полог, едва устояв на ногах от густого прелого зловония, наполнявшего шатер. — Вот, гляди, — без предисловий Мейв взмахнула ворохом бумаг, пока Ксан пытался просто осознать себя в этой духоте. — Пожалуйста, изучи. Я что-то совсем не соображаю. На тонких, слегка смятых листах остались отпечатки ее испачканных кровью пальцев. Тех, которые совсем недавно источали божественную магию. Ксан моргнул. Кхалид методично развязывал затейливые узлы на конечностях пленника, а Мейв уже перешагивала через распростертые негодными игрушками тела, пробираясь к очередному случайно спасенному ею эльфу. Она выглядела скрывающей какую-то тайну. Ее деятельность казалась суетливой, веселье натянутым. Мейв держалась, как ни в чем не бывало — но и это было слишком. Когда она ушла, чтобы поохотиться с Киваном к позднему ужину, Кхалид только покачал головой вслед. — Ну и приключение в-выдалось, д-да? Позади остался разбойничий шатер, но Ксан все еще пытался выкашлять застрявший в горле комок спертого воздуха с привкусом старого пота. — Приключение? Я бы назвал это чудовищной резней. — Его м-м-можно понять, — дипломатично высказался Кхалид со вздохом — ясно было, что он имеет в виду не идущего впереди Эндера, который беззастенчиво ворочал трупы носком ботинка, прикидывая, что можно прихватить с собой в дальнюю дорогу. — Каждый д-день я благо-годарю бо-богов, что мо-моя Джахейра со мной, жива и цела. Кто знает, что бы-бы-было… — Нисколько не сомневаюсь в твоей преданности Джахейре, — Ксан привычно не спускал глаз с незнакомца, даже когда на ходу бегло прочитывал письма, которые бандиты не успели уничтожить во время нападения. — Уверен, погибнуть в один день и под одним небом ради мести безумца — именно та судьба, к которой вы оба стремитесь. — Я не го-говорю, что он п-п-прав. Я говорю, что его мо-мо-можно по-понять. Ох, — он стащил шлем, откинул назад намокшие волосы и вытер лоб. — Хорошо, что н-не мне ре-решать. Ксан вовсе не старался, но тем не менее попался ей на глаза первым, пока бродил среди руин чуть поодаль от лагеря. Ужину он предпочел бы отдых, но после пережитой битвы в крови все еще бурлила яростная тревога. Носки ставших неудобными сапог цеплялись за ползущие по земле вздувшимися жилами корни деревьев, и каждый раз ему казалось, что он вполне мог споткнуться о чей-то труп с мучительно разинутым ртом. Не самая невозможная перспектива, если вспомнить, как плотно мертвые тела усеивали исхоженную тропу к бандитскому лагерю — а Ксан ушел совсем недалеко. Лес погружался в мрачные сумерки, и зловещим вначале показался даже знакомый силуэт. На Мейв, потерянно бредущей к лагерю, не было лица. Едва ли ей хватило времени настрелять дичи, но причину раннего возвращения Ксан выяснять не хотел. Он предпочел бы разойтись молча во избежание неловких последствий разговора в пылу, если бы она сама не подошла — уверенная, как и всегда, что именно ее здесь и ждали. — Руки дрожат, тетиву натянуть не могу, — поделилась Мейв, будто отвечая на незаданный вопрос. — Как она? Не знаешь? — Еще не просыпалась. Джахейра с ней. Мейв зарылась лицом в ладони, злобно сопя. — Вот знала же, что все пойдет через задницу… Ксан не дал продлиться ее причитаниям и спросил без обиняков: — Это была божественная магия? — Чего? — она резко подняла голову. — Мне откуда знать? — Такое раньше бывало? — Нет. Ксан позволил себе усомниться на этот счет, но смолчал. Вопросов хватало и помимо уличения во лжи. — Какому богу ты поклоняешься? Мейв поморщилась, недовольная дознанием, и прислонилась спиной к иссушенному годами дереву. — Огме. Само собой, он догадался, что имеет дело с образцом не слишком вдумчивого выбора веры. Это можно было бы простить за юностью лет, не веди она такую рискованную жизнь, но она вела. — И чем же ты задобрила его? Прочла все самые познавательные книги, когда-либо написанные на Побережье Мечей? Написала пару своих, и они показались ему крайне выдающимися? — Ксан, — прошипела она, почти по-животному скалясь — ну просто избранная Огмы во плоти. — Если бы я знала, что произошло, я бы не тряслась сейчас. Ничего хорошего, это понятно… — Несомненно. Ведь ты не знаешь. А это уже тянет на преступление против твоего бога. Она все еще угрюмо, исподлобья поглядывала на него, но не делала попыток сбежать. Ксану представлялось, что любая мало-мальски уважающая себя барышня не выдержит наедине с ним и минуты, хотя едва ли его собеседницу можно было именовать таким образом. Мейв успела уже отвести взгляд, мысленно отойти от разговора — и вздрогнула, будто ее испугал не то прозвучавший в тишине голос, не то неожиданный напор, когда он спросил: — Что еще ты скрываешь? — Это вопрос или обвинение? — она насупилась полушутливо. Хотела показать, что не приняла его всерьез. — Твой побег из Кэндлкипа, — мрачно принялся перечислять Ксан. — Смерть твоего отца. Убийцы везде, куда бы ты ни пошла. Твои кошмары, на которые не обратил внимания бы только слепой и глухой — но остальным хватает такта молчать. Мейв слегка улыбнулась уголком рта. Невеселый знак, крошечное искривление и без того мрачной картины. — Ну и что тут противоестественного? По-моему, ты назвал несколько крепких причин для кошмаров. — Да, верно. Я и сам, бывает, переживаю подобное. Но я никогда не слышал о снах столь ужасных, чтобы по пробуждении от них возникали рвотные позывы. Кажется, она побледнела. Ксан ощутил горькое удовлетворение. Так приятно считать себя хитрее и осторожнее всех — но пора и привыкнуть, что люди замечают куда больше, чем кажется. Он продолжал: — Немного настораживающий симптом, ты не считаешь? — в ответ Мейв сжала губы и слегка опустила подбородок, это можно было принять за неохотный кивок. — Однако и его можно было бы списать на потрясения, если бы сегодня к перечню твоих странностей не добавилось это проявление божественной силы, подобных которому, как ты уверяешь, раньше не было. Могу ли я рассчитывать хоть на какое-то объяснение? Ксан прекрасно знал, что давит слишком сильно, пользуется тем, что наедине Мейв более открыта, но это работало. Ничто, в сущности, не мешало ей сказать «нет» и уйти. Он сам предложил ей такую возможность, задав этот вопрос. Но вместо того, чтобы, как многие, наградить его смесью презрения и жалости во взгляде и стремительно ретироваться, Мейв кивнула, зачем-то оглянулась и схватила его за руку — откровенно, прицельно, не путаясь поисками, а точно зная, где под просторными длинными рукавами мантии скрываются его похолодевшие пальцы. И потянула за собой глубже в бесконечный лес, где плотнее зеленые тени крон, а тишина вязкая и окутывающая до звона в ушах. Пока она вела его, Ксан медленно тонул в захлестнувшем вдруг все его существо несчастье — как будто его снова поймали и тащат, заломив руки за спину, демонстрировать Мулахею, как редкую зверушку. Но, когда Мейв его наконец отпустила, Ксан не ощутил облегчения — сжался, вконец замерзший и шаткий, точно сосулька, готовая отломиться, и через силу поднял взгляд на свою похитительницу. Непохоже, чтобы столь краткий путь оказался для нее тяжел физически, но какое-то время она стояла, пытаясь отдышаться. — Подальше от волчьей тропы, — зачем-то сказала она, и это напугало Ксана едва ли не больше, чем последовавшая речь. Прежде чем начать, она уточнила: — Ты точно хочешь знать? — «Хочу» — не то слово, — он обреченно вздохнул. — Скорее, я обязан. Мейв не скрыла удивления, вскинула брови, потом хмуро уставилась куда-то в сторону. — Ну держись. Знает только Имоен, потому что мы росли с ней вместе. И немного Кхалид, потому что у него тоже… но по-другому. Я… вижу сны, да. Кошмары. С малолетства. Жуткие, про… смерть, кровь, какие-то казни, ритуалы… Ощущение… убийства, предательства… Про одиночество, про гонения, ненависть, плевки в спину, закидывание камнями… Про всякую мерзость. Она прервала свою речь, звучавшую почти бессвязным бормотанием, чтобы вдохнуть. — Я не жестокая, в общем-то, — это стыдливое «в общем-то» звучало особенно жутко, — то, что я вижу, мне… ну, чуждо. Но оно меня преследует. Ничего не помогает. Одно время я пыталась как будто… отделиться от этих снов. Представить, что я испугалась когда-то в детстве, может, увидела что-то страшное, и это сидит у меня в голове. Или что так со мной пытается пообщаться какой-то мой сумасшедший предок, или — что это просто как бы сцены из прочитанных книг, услышанных рассказов… Что это все не мое, ко мне не имеет никакого отношения. В конце концов, есть же маги, провидцы, и как-то не сходят они с ума от своих видений? Знают, что это не про них. — Ты не маг и не провидец, — высказал Ксан единственную мысль, что пришла в его окоченевший от тревоги ум. На Мейв это подействовало странно, как приговор. Она слегка втянула голову в плечи, горько покусала губу и заключила: — Да. У меня ничего и не получилось. Выходит, эти сны… они все же про меня. Ксан окинул ее взглядом — совершенно обычная, заурядная полукровка, угловатая, долговязая. Если бы силам не было угодно свести их в шахтах Нашкеля, он, верно, никогда бы не увидел ее за своими раздумьями, даже столкнувшись на улице, и не обрел бы в ее лице источник постоянного неудобства, поминутное нарушение покоя. Неказистая девушка скрывала в себе причину, по которой его руки надоедливо мерзли и покрывались мурашками, а в грудной клетке образовывалась маленькая тянущая бездна. О, как же он недооценивал свою интуицию. Если бы Ксан в свое время чуть больше внимания уделял деталям истории о низвержении богов в Год Теней, если бы вовремя докопался до главного, то думал бы недолго. Помахал бы рукой и припустил изо всех сил подальше от дочери Баала, разорвал бы эту бессмысленную связь раз и навсегда. — Тебе стало легче оттого, что ты включила меня в список несчастных, посвященных в твою тайну? — Боги, конечно, нет, — она уставилась на него ошарашенно из-под прижатой ко лбу ладони. — Худшее решение за всю мою жизнь, наверное. Я думала, может… посоветуешь что-то. Взгляд со стороны, вроде как. — Что я могу тебе посоветовать?.. — начал Ксан, но не успел развить мысль, Мейв по своему обыкновению перебила его: — Лечь и умереть я уже пыталась, если что… — Худшее в этой ситуации, — он непроизвольно повысил голос, чтобы она перестала бормотать и тоже его услышала, — это то, что ты скрываешь свои… особенности, будто расстройство желудка, и не видишь в этом ничего дурного. Чем бы ни были эти силы, они не безобидны. Чем это может обернуться и кого ты поставишь под удар своим молчанием? Мейв отозвалась далеко не сразу: — Ну, это уже перебор… — Перебор? — переспросил Ксан с искренним изумлением. — Ты ведь даже не знаешь источник, хотя уже сказала, что эти проявления преследуют тебя с ранних лет. В твоем распоряжении была огромная библиотека, собравшая все возможные виды знаний, твоим опекуном был известный Арфист и мудрец, и это не помогло тебе выяснить, что ты такое? Мейв раздраженно выдохнула и ненадолго отвернулась, чтобы, ничуть не успокоившись незыблемой тишиной леса, попытаться парировать: — Ты не был на моем месте. Каково среди всей этой… доброты и благости… засыпать и видеть вещи, которые никак не могли родиться в твоем уме. Чувствовать, что ты не ты, не принадлежишь себе и этим отличаешься от других. И если позволишь себе малейший намек, то… будешь изгоем. Мне вообще не хотелось об этом думать, не то что говорить кому-то. Вряд ли ты поймешь, конечно… — Неужели? Думаешь, я всегда был душой компании, и только в ваших землях стал невыносимым занудой? — Ксан поморщился. — Это проклятие многих — ощущать себя отделенными от толпы, чуждыми обществу. Но, как показывает жизнь, в большинстве случаев это просто иллюзия. Надежда на то, что отличие ставит тебя чуть выше прочих. Считать эти юношеские заблуждения достаточным основанием для молчания — глупо и безответственно. Ты ведь даже своему приемному отцу не говорила? Она сухо кивнула. — Потрясающе. Горайон привел тебя в Кэндлкип, он отошел от дел, чтобы посвящать больше времени твоему воспитанию — согласись, это многого стоит. Как тебе кажется, догадывался ли он? Что он думал о твоем недоверии? — Да что ты прицепился? — прошипела Мейв. — Что толку теперь мусолить прошлое? В Кэндлкип мне уже не вернуться. И сейчас у нас совсем другие цели. Если бы я отвлекалась на всякие там поиски себя, мы… вряд ли вовремя оказались бы в шахтах Нашкеля. И ты бы тут со мной не стоял. Некому было бы… Мейв вдруг замолчала, глядя прямо на него. Прежде чем она смущенно отвернулась, Ксан прочел сожаление на ее лице — можно подумать, она и впрямь верила, что упоминанием о возможной незавидной участи может лишить его сна и покоя. Нет, слова его давно не трогали. Однако Ксан не мог ручаться за свое спокойствие, если бы Мейв снова вздумалось хватать его за руки. — Напоминаешь, что я должен чувствовать благодарность? — Нет, Ксан, — она мотнула головой рвано, резко, и что-то заставило его вслушаться внимательнее, — я говорю, что между недоступным и доступным лучше выбирать последнее. Действовать, а не мечтать. Не только в этом случае. Смотри, по чести мне бы надо отыскать убийцу Горайона… показать ему, что такое боль, и все в таком духе. Но правда в том, что мне страшно даже вспоминать ту ночь. В нем… в убийце… в нем ничего человеческого не было, — она почти перестала дышать, а голос звучал глухо, как шелест, — как будто демон выпрыгнул из самого щедрого на чудищ круга Бездны. Я уверена, что расплачусь или обделаюсь, или и то, и другое, если его еще раз увижу. Не получится из меня мстителя. Поэтому я делаю то, что могу — пытаюсь чему-то научиться, помогаю Джахейре и Кхалиду. Может, когда-нибудь… Мейв обхватила себя руками, но выглядела не беззащитной, а, напротив, ощетинившейся, взведенной почти до предела. И, странное дело, в этом было больше правды, чем во всем, что он видел до сих пор. Ксана испугало, как легко он попался на крючок ослепительной искренности. Пожалуй, она никогда не была ему так симпатична, как сейчас. Сбросившая треснувшую маску души компании, до дрожи испуганная картинами своей памяти и все же безнадежно готовая из последних сил обороняться от мороков и видений, она казалась Ксану похожей на него самого. Может, у них было больше общего, чем он думал. — Признаю, я мог быть резок, — начал он неуверенно. Мейв, которой его примирительные размышления были неведомы, тут же сердито закатила глаза. Всякое желание наводить мосты мигом испарилось. Ксан добавил только: — Надеюсь, ты услышала меня. — Ага, теперь и ты послушай. Я не хочу стать для всех сумасшедшей, которая вообразила себя центром вселенной. Что я им скажу? Это бред. Не буду ничего говорить. И ты не говори, ладно? — Если ты твердо решила идти путем глупой скрытности, желаю удачи, — издевательски протянул Ксан. — Джахейра будет следующей, кто проявит интерес, запомни мои слова. Странно, что этого еще не произошло. Скорее всего, она сознательно умалчивает о своих подозрениях, ждет, пока ты сама… Мейв опять зарычала — эта ее привычка не переставала Ксана чрезвычайно тревожить: — Боги! Замолчи уже! А затем, отсопев и отмолчавшись в сторону, повернулась к нему и улыбнулась совсем искренне, как будто смеясь над своей несдержанностью. — Знаешь, чего в тебе нет? Меры, — она замолчала, прежде чем торопливо пробормотать: — Как можно быть таким красивым и таким невыносимым, я не знаю… — Ты не могла придумать более бессмысленного замечания, — произнес он с досадой. Почему-то она никак не могла оставить его внешность без внимания, и эта зацикленность вовсе не казалась комплиментом. Скорее, примитивной безвкусной издевкой. И все же ему понадобилось несколько секунд, чтобы убедить себя в этом. — Да, правда. Прости, — она ничуть не смутилась, и извинение не звучало хоть сколько-нибудь покаянно. — Все, я пойду, пока еще чего-нибудь не ляпнула. Ксан не дал ей скрыться из вида — двинулся следом. Собирал воедино все, что вычитал в письмах. Отгонял зловещую дурманящую дымку холодом рассудка, воспоминанием о змеящейся улыбке, о крови на руках, о множестве тел, которые теперь поглотит лес. О том, как легко будет отказаться от ночного отдыха, лишь бы поскорее убраться отсюда. Не так уж сложно.