Одного поля ягоды / Birds of a Feather

1945 С некоторым опозданием, именно от Альбуса Дамблдора, из всех людей, Том узнал об окончании войны. Он не особенно следил за магловскими новостями, потому что в них не было ничего, что касалось бы его личных интересов, в отличие от затаивших дыхание репортажей и алчного препарирования Принца Прекрасного, украшавших первые полосы «Ежедневного пророка». «Принц и Профессор», — трубили заголовки на следующий день после того, как Дамблдор «спас» их с Ноттом из зала суда Министерства. У него сложилось пространное впечатление, что Гермиона, возможно, упоминала заголовки Магловского Лондона, но в большей мере, когда он проводил время с Гермионой, они не обсуждали текущие магловские события. Всё-таки было странно узнать, что состояние мира, которое он довольно неохотно принял как «нормальное», снова изменилось. И ещё страннее было понимать, что хоть новости, может, и обрадовали бы его несколько лет назад, теперь он настолько ассимилировался к волшебному существованию, что это повлияло на него не больше, чем шторм на чужом берегу. Мир, в котором он появился на свет, без особой помпы стал для него чужим, и он не знал, что об этом думать. Возможно, лучше не думать. — Может, Британия и обеспечила свою победу восьмого мая, но то другая сторона Статута. Британцы на этой, однако, не могут почивать на лаврах — до тех пор, пока мы не столкнёмся со всеми нашими противниками до последнего и не возьмём с них честное слово. — Честное слово? — скептично произнёс Том. Он понимал, это означает, что когда наступит победа, враг должен будет пообещать, что больше не станет творить ничего дурного. — Разве не слишком оптимистично ожидать чести от подобных людей? — Хоть сейчас они и наши противники, не забывай, что они такие же волшебники, Том, — сказал Дамблдор. — Если маглы могут принять условия капитуляции поверженной нации, то волшебники уж точно могут вести себя в должной манере, подобающей цивилизованному обществу. Война — это не просто война. Это урок человечности и этики, который к тому же сурово преподаётся. А теперь, — кивнул он Тому и вытащил свою палочку. — Покажи мне, чему ты научился. Их тренировки стали одной из самых адских недель в жизни Тома. Его уроки в Хогвартсе в сравнении казались детской игрой. На них он читал учебник, уделял внимание в классе и выполнял работу так быстро, что просто-напросто подразумевалось, что он подсядет к ученикам послабее, чтобы помочь им вырваться из оков собственной посредственности. Уроки были построены так, чтобы растормошить как можно больше учеников среднего качества, в то время как Том скромно описывал собственный уровень как «выше превосходного». За последнюю неделю семестра Дамблдор преподавал уроки совершенного иного толка. Никакого почевания на лаврах. Отдых стал восхитительным воспоминанием прошлого. Каждый раз, когда Том проходил испытание, Дамблдор улыбался и тут же ставил перед ним новое, демонстрируя его, как это делается, с приводящей в бешенство лёгкостью, а затем вставал возле Тома и давал ему возможность попробовать. Том понимал, что это образование давалось ему не по доброте зарубцевавшегося сердца старика, но было умышленным обменом. Дамблдор не хотел противостоять близкому другу, Тёмный Лорд он или нет, поэтому очевидной альтернативой решения этой проблемы было послать вместо себя школьника. Не проявлением великодушия было образование Тома. Это был бальзам для успокоения совести, потому что даже с учётом оппортунизма профессора Дамблдора его нежная маленькая совесть содрогалась при мысли о том, чтобы послать необученного мальчика выполнять мужскую работу. (Не сказать, что Том был «мальчиком» или мальчиком на побегушках у Дамблдора. Но именно так Дамблдор оценивал ситуацию, а если Тому суждено получить магическое обучение уровня Мастера за счёт неуместной сентиментальности Дамблдора, то не было смысла протестовать слишком громко.) Просто очень жаль, что инструктаж был таким болезненным. Тома расшвыривали циклоны и глиняные конструкции, разбрасывали дирижабли. Он боролся кнутом огня и щитом льда, и каждый раз, ступая по адскому пламени и утопая в сухой земле, он поднимался на ноги и начинал сначала. Когда он обдумывал это, заточившись в притупляющую боль окклюменцию, ему было неважно, что мальчики или Дамблдор — или даже Гермиона — видели его окровавленным и покрытым синяками. Они никогда не видели, чтобы он уступал ни Дамблдору, ни своим личным неудобствам, и это было самым важным для утверждения его статуса высшего волшебника. В благодарность за починку теплиц профессор Бири одолжил Дамблдору пригоршню незрелых мандрагор, а Том заработал себе мигрень после того, как Дамблдор устроил ему дуэль с дополнительным осложнением в виде их крика. Из этого вытек интересный урок: трансфигурация магических живых организмов. Это была разновидность одушевлённых трансфигураций, более продвинутая, чем учебная программа уровня Ж.А.Б.А., и Том многому научился. Бири, может, и расстроился, что потерял несколько образцов, но даже незрелые мандрагоры сгодятся для зельеварения, так что это не было большой жертвой. Образование Тома гораздо важнее. Экспериментируя под его руководством, Том нашёл подходящую технику для обездвиживания живого существа, которое не хотело трансфигурироваться в камень, старалось изо всех доступных ему сил избежать этой судьбы, и чьи магические возможности даровали некоторый уровень естественного сопротивления против этого. Это привело его, в его последний вечер, будучи учеником, к решению проблемы перевозки его акромантула. Том, наложив на себя Дезиллюминационное заклинание, вошёл в логово акромантула, в класс подземелья, где он хранил его последние два с половиной года. От размера собаки акромантул вырос до размера шахтного пони, тех маленьких устойчивых лошадок, которых магловские шахтёры использовали для перевозки вагонеток с углём под землёй. Он больше не помещался в сундук, и, хотя Том и расширял его раз или два, ему мешало некачественное изготовление, которому едва ли могли помочь даже усиленные ремонтные чары. Он гадал, как вытащить акромантула из Хогвартса с учётом шныряющих авроров. Он подумывал навсегда избавиться от существа, разрубить его на части и продать улики в Лютном переулке. Он даже подумал выпустить его на свободу в Лесу и умыть руки после чудовища, но, по правде, это было бы растратой ценного существа, которого он вырастил своим потом и трудом. После долгих экспериментов он выяснил, что может устойчиво трансфигурировать существо без разрушения его самого ценного качества: сознательного разума. Он убедился, что будет действовать осторожно. Магические существа не валялись на дороге за пределами зоомагазинов. Кто знал, когда Том сможет заполучить ещё один экспериментальный образец, настолько хорошо обученный на подчинение. (Признаться честно, бóльшую часть работы по преподаванию акромантулу последствий проделал василиск, но и это существо его!) И вот он у него: бронзовый диск с гравировкой на обеих сторонах, как монета. Орёл изображал колючую восьмиглазую морду с капающими жвалами, а решка — прядильные органы, плетущие жемчужные нити из шелковистых волокон. Будучи всё ещё живым, как после напитка живой смерти, хрупкая сущность его жизни была заключена в кокон магического стазиса. Том спрятал его в карман, очистил класс от последней чёрной гранулы паучьих отходов, уничтожая нити паутины в каждом углу комнаты зачарованным пламенем. Он испарил потрёпанный сундук, расценив, что нет смысла брать его обратно в Лондон, чтобы перепродать, и, насвистывая, покинул класс. Он вернулся в более многолюдные части подземелья, ничуть не замедляя своего пути, ученики спешно расступались перед ним, завидев отблеск эмалевого значка на лацкане. По дороге в спальню Слизерина он застал Гермиону у открытой двери класса, который он выбрал для еженедельных собраний клуба по домашней работе. Факелы внутри класса горели белым жаром, распространяя широкие полосы света на влажные каменные плиты обычно мрачных коридоров подземелья. Тень Гермионы, отбрасываемая светом, сразу привлекла внимание Тома: он увидел, что рукава её мантии закатаны, в каждой руке она держит по дневнику, полные рукописных заметок, и карандаш из пчелиного воска, которым она размечала дверную раму. На шее у неё болталась узелковая веревка — инструмент для определения интервалов между надписями для занятий по древним рунам. — Какой интересный проект, чтобы начать его в конце года. Какие зачаровывания ты используешь? — подошёл Том из-за спины. Гермиона подпрыгнула, когда он положил свои руки на её бёдра и наклонился через плечо, чтобы почитать её заметки, написанные древним саксонским руническим алфавитом с подписями на английском. Он говорил низким голосом, его грудь прижималась к её спине, а тихие раскаты лёгких, и дыхания, и диафрагмы заставляли её дрожать. — Какая-то ловушка, чтобы отгонять докучливых людей, когда ты покинешь зáмок? К его удовольствию, Гермиона не оттолкнула его. Он постепенно пришёл к принятию факта, что ему нравилось трогать её, держать её, мягкую и тёплую, в своих руках. Больше ничто, даже магия, не могло с этим сравниться. — Я изменяю запирающие чары на двери, — ответила Гермиона. — Блэк и Мальсибер останутся, когда нас уже не будет, так что у них должна быть возможность использовать его как комнату для подготовки к Ж.А.Б.А. А ещё они смогут пригласить новых учеников для использования комнаты, или могут убрать всё зачаровывание в конце следующего года. Мне нравится идея межфакультетской группы для занятий, но для её поддержания требуется много усилий, так что, если они решат всё закончить, комната должна потом стать доступной для остальных. Том прочитал переведённые строки, выписанные в её блокноте: — «Пусть принимающая рука дарует гостю право на это логово. Пусть каждый гость будет известен по сердечному обещанию верности. Пусть железо и камень, внутри и снаружи, будут скреплены самой прочной хитростью…» Меня заинтриговала часть про «обещание верности». Это редкая магия, скреплять заклинание с переменчивыми поветриями сердца, но могучее взыскание при должном использовании. Означает ли это, что ты решила продолжить свою кампанию по сбору приспешников? — Это лишь обещание заботиться о комнате и убирать за собой беспорядок, — сказала Гермиона. — Ни одно другое взыскание не может быть сильнее этого. Если другие люди решат использовать нашу комнату собраний клуба, мне бы хотелось, чтобы они относились к ней с уважением. — О, я согласен, что это самое элегантное решение проблемы, — сказал Том. — Но я удивлён, что тебя не заботит, что это считается формой принуждения разума. — Нет никакого принуждения разума, если люди убирают за собой по собственной воле, — фыркнула Гермиона. — А наказание — отмена права на посещение. Едва ли это считается! — Я тебя не критиковал, — сказал Том. — Я собирался отпустить комплимент твоей логике, потому что ты нашла самый эффективный способ магически подчинить своей воле других. Зачарованный рисунок на внутренней магии зáмка, используя неопределённую «принимающую руку» для направления магии и рассчитывая на состояние сердца индивида, чтобы судить о любом случае нарушений. Всё это основано на твоей воле и намерении, но никто даже не заметит твоего вмешательства. Воистину прекрасная работа. — Это ради хорошей цели, — твёрдо сказала Гермиона. — Это самое главное. — А, так вот оно что, — улыбаясь, сказал Том. Он обхватил её за талию и потёрся щекой о мягкие кудрявые волосы Гермионы. — Пойдёшь ли ты в юриспруденцию волшебников, когда получишь свои отметки? Из тебя бы вышел весьма убедительный верховный судья правил и прецедентов. — Вообще-то, да, — сказала Гермиона, оборачиваясь, чтобы посмотреть на него лицом к лицу. — Я сегодня отправила заявление в ОМПП. Ты смотришь на будущего аврора! Том напрягся: — Ах. Аврора? Хм-м. — Ты не особенно этим доволен. — Я рассчитывал, что ты поступишь на должность в Министерстве, — сказал Том. — Возможно, даже на позицию в ОМПП. Но я не рассчитывал, что ты пойдёшь прямиком в программу подготовки авроров. Есть и другие профессии в волшебной юриспруденции, которые не включают в себя бои и отправление людей за решётку, если они пытаются сопротивляться. — Ты думаешь, я на это неспособна? — спросила Гермиона с хмуро опускающимися уголками губ. — Последняя неделя тренировок от профессора Дамблдора была дана именно по этой причине: ради боя. Том решил подбирать слова осторожно: — Дело не в том, что ты неспособна. Ты привыкла принуждать к исполнению правил, но только правил Хогвартса. Ученики подчиняются из-за угрозы вычитания очков факультета, и этого достаточно, чтобы держать их в узде. В реальном мире не так. — Думаю, я в состоянии выжить в «реальном мире», как ты называешь его, — холодно сказала Гермиона. — И я согласен, — сказал Том. — Но я не хочу видеть, что ты просто выживаешь. Я хочу, чтобы ты жила хорошо и счастливо. Как ты можешь быть счастлива, если возьмёшься за работу, в которой тебе откроется худшее, на что способен волшебный народ? Люди, что попадают в Азкабан, — худшие из худших. — Ох, Том, — вздохнула Гермиона, и свет возмущения угас в её глазах. — Да, я понимаю твои опасения, но я должна принять наиболее реалистичное решение, учитывая, что «реальный мир» будет для меня единственным миром после Хогвартса. Не думаю, что меня что-то ждёт в магловском мире, больше нет. С окончанием войны солдаты вскоре вернутся домой, и все рабочие места, предоставленные женщинам в военное время, будут переданы им. Кто откажет голодному солдату в работе? Никто. Я уже сейчас могу сказать, что женщины, которых не заменят сразу, не увидят особого продвижения в карьере, если только у них нет образования в области телеграфии или электрики, а у меня нет ни того, ни другого. Но здесь, в этом мире, — продолжала она, — я вижу достойное будущее. Я не рассчитываю, что это будет приятно, но что я смогу принести осязаемые изменения. И этой реальности мне достаточно. — Я предполагал, что ты станешь использовать свои сильные стороны как администратор, — сказал Том. — Признаюсь, что твой выбор… полицейской работы, что ж, удивил меня. Бюрократов часто не замечают, но они совершенно незаменимы для работающей административной службы. Я предполагал, что ты признаешь эту важность. Разве ты забыла, Гермиона, что должна была стать логистом в моей диктатуре? Эвменом моего Александра. — Эвмен был генералом по праву, — сказала Гермиона, удручённо покачав головой. — Но ты точно подметил. Не касаемо своей фантастической диктатуры, а моих сильных сторон. Я знаю, что подхожу для этого, но канцелярской работе не хватает престижа и карьерных возможностей, которые даёт аврорат. И у них нет приставленных напарников. Я всегда могу перейти на бюрократическую должность позже, но я думаю, что для меня гораздо важнее начать аврором, чтобы добиться наилучшей карьеры в Министерстве. — Если это часть твоего плана по вербовке приспешников, — сказал Том, — не нужно заходить настолько далеко. — Нет, — сказала Гермиона. — Это для меня. Для нашего будущего. Волшебный мир гораздо меньше Магловской Британии, и в этом и его преимущество, и недостатки. Среди такого малочисленного населения гораздо меньше ступеней для достижения верха, где проходят истинные изменения. Но ведьма, достигшая видного положения, должна быть известной величиной, а не безымянной личностью, какой бы важной ни была ее работа. Именно этой логике следует Принц Прекрасного. Он написал в «Ежедневный пророк», чтобы раскрыть автора своих героических подвигов. Он действовал не только по соображениям совести — он хотел использовать свою славу. Или, скорее, бесславие. — А ты знаешь, по какой причине он может это делать? — спросил Том. — Ради легитимности, конечно, — сказала Гермиона. — Принц Прекрасного ищет волшебный эквивалент нотариально заверенного каперского свидетельства. Это гербовая печать, которая превращает сомнительные действия частного лица в акт патриотизма. У него есть неофициальное одобрение со стороны прессы и населения, но юридическое признание сделает его неприкасаемым. С его помощью он может оправдать получение законных «призов», — сказала Гермиона. — В газетах писали, что в документах об арестах в Тинворте упоминаются конкретные издания, которые не были найдены среди конфискованных материалов. Могущественные волшебники хранят редкие книги заклинаний. Это часть того, что делает их такими могущественными. И Принц должен знать об этом. Том действительно овладел «пропавшими» книгами, о которых не знала Гермиона. — Интересно. И ОМПП не собирается устраивать шумихи из-за редких, старых книг, которых недосчитались? — Они лишь упомянули, что собираются уважать «право на частную жизнь вовлечённых граждан», — сказала Гермиона. — Они не вдавались в подробности, вот что это значит. — Однажды ты станешь хорошим детективом, мне кажется, — заметил Том. — Это не такая пленительная работа, как противоборства с Тёмными волшебниками до мёртвой точки, но, с другой стороны, нынешний состав авроров показал себя не таким эффективным, как Принц. А вот сотрудничество… По любым меркам оно имеет большой потенциал. Лёгкий взмах палочкой, и Том отбросил блокнот и карандаш из рук Гермионы в ряд обшарпанных и множество-раз-чиненных парт у дальней стены класса. Горячей ладонью на задней стороне её шеи он направил свой рот к Гермионе и оставил мягкий поцелуй на её розовых, похожих на лепестки, губах. — Хотя я рассчитываю, что наибольший потенциал проявится в результате нашего с тобой сотрудничества. Он снова поцеловал её, дольше и крепче, и, почувствовав, как её обмякшее тело переходит от шока к довольному согласию с его увертюрой, крепче прижал её к себе, другой рукой ласково выводил круги по её одетому бедру. Рука Гермионы скользнула под его мантию, под джемпер, и пальцы лёгкими движениями провели по ряду перламутровых пуговиц его форменной рубашки. Один из них проскользнул в щель между двумя пуговицами и коснулся обнажённой плоти его живота. Том зашипел и рефлекторно прижался к Гермионе, притягивая её к себе крепче, чем когда-либо. Её прикосновение вызвало эпицентр неконтролируемых спазмов, которые охватили его и оставили в прострации. Он был моряком, выброшенным за борт в нарастающий прилив, цепляющимся за ближайшие остатки стабильности в бурлящих водах своего разрушенного рассудка. Он услышал, как Гермиона ахнула и попыталась убрать свои ушлые, исследующие пальцы. Но Том держал её слишком крепко, чтобы дать ей вырваться: он всем телом прижался к её, чувствуя, будто его одежда была такой тесной, что напоминала кожу линяющей змеи, словно облегчение будет даровано ему, только когда он избавится от ограничений. Гермиона поёрзала возле него, и ему казалось, что каждая частичка движения отражалась на его собственной коже. Он вспомнил советы василиска. Том в одночасье хотел держать Гермиону, кусать её, обнажить своё горло, чтобы она его укусила, поймать её в ловушку у холодной каменной стены и потешаться над её ничтожными попытками противостояния, трогать её сквозь зазоры между её пуговицами, чтобы посмотреть, есть ли на плоти её живота те маленькие, оставленные солнцем веснушки, как на её обжигающе-горячих щеках, и всё это подкреплялось отчаянным, примитивным чувством неотложности, которого он никогда раньше не испытывал… — Том! — ахнула Гермиона. — Гермиона, — ответил Том, хоть и несколько приглушённым голосом. — Кто-то может нас увидеть — дверь открыта! — Мне всё равно. — Ну а мне нет! Том вздохнул, ослабив свою хватку: — Ладно. В это же время завтра мы будем в Лондоне. Больше никакого Хогвартса, никаких школьных правил. Никакого надзора. Будет так легко снять комнату в первоклассном отеле в Гайд-парке. Консьержи «Роял Аспена» держат открытым счёт на имя Риддлов Северного Йоркшира. — Нет, — сказала Гермиона, сжимая губы. Ох уж это её неукротимое убеждение — он восхищался её решительностью, противоположной его собственной, но было обидно, когда она оборачивалась против него, несмотря на взъерошенные локоны и влажный блеск губ, говоривших о том, что она с энтузиазмом поддерживает доводы Тома. — Я не хочу, чтобы это произошло так, Том. Мы взрослые, здравомыслящие и достойные люди. Нам не следует обесчестивать нашу привязанность, как будто это тайная связь, ведь именно на это ты намекаешь, снимая номер в «Аспене» вместо того, чтобы остаться на ночь у меня дома или на поезде в Йоркшир. Может, неважно, что думают наши семьи, — потому что они решат, что это странно, если ни один из нас не появится на пороге завтра вечером, а у всех есть телефонная связь, — но то, что думаю я, важно. И я думаю, что ясно дала понять, о чём я. — Что ты должна быть удостоена чести, как жена, — очень ровно сказал Том. — Я, конечно, буду счастлив чествовать тебя. Если ты настаиваешь, что это должно произойти исключительно в твоей спальне — ну, нашей, — то я подчинюсь твоей воле. — Вот видишь? — сказала Гермиона. — Разве не просто быть разумным, когда мы находим время для разговора? Хотя я бы хотела, чтобы ты всегда так легко подчинялся моей воле. — Ну, по крайней мере, я могу дать тебе выиграть в первый раз. В этом случае я охотно тебе подчинюсь, — вызвался Том. — Но второй, третий и четвёртый? Хм, думаю, мы можем договориться, если только ты обещаешь быть благоразумной. — Том! Том рассмеялся: — Разумеется, тебя не удивит, что честь жены уравнивается с долгом мужа. И позволь мне признаться, Гермиона, что я действительно собираюсь быть самым добросовестным мужем. А сегодня позволь мне продемонстрировать это тем, что я помогу тебе зачаровать эту дверь. Для пароля в состоянии покоя тебе нужно установить два условия, затем определить их вот тут и здесь, прежде чем ты распишешь природу условий запуска, будь то устное слово или магическая подпись. У каждого из них свои характеристики безопасности. В «Нотиции» Грейтрейкса есть набор таблиц для определения силы магического пароля — уверен, ты её читала… Следующие два часа они с Гермионой вырезали крошечные руны в железном окладе двери и вдоль потрёпанных временем камней с каждой стороны. Это были лёгкие насечки, едва ли глубже царапин, потому что Гермиона не хотела, чтобы их заметили случайные прохожие. Те, кто знали, что они там, смогут их изменить, но больше никому не придёт в голову смотреть. Тем не менее это было приятным вечерним времяпрепровождением, поскольку они редко работали над проектами сообща — обычно они просто читали работы друг друга и оставляли комментарии. Тома слегка забавляло то, как Гермиона упорно избегала непонятных обозначений. Она утверждала, что так будет лучше для поддержания постоянства. — Это не личный гримуар, а общественное достояние. Нет смысла в том, чтобы только мы с тобой могли это прочитать! — Оно должно быть понятно только тем, кто достаточно вовлечён в своё магическое образование, — парировал Том. — Ты используешь слоговую азбуку уровня С.О.В. Ребёнок может это расшифровать! — Простота и ясность — добродетели общественного зачаровывания, — сказала Гермиона, шмыгнув. — Если ты не знаешь этого, то среднестатистический гражданин твоей воображаемой диктатуры влачил бы жалкое существование. Поезда бы никогда не приходили вовремя!

***

Следующим утром в одиннадцать часов «Хогвартс-экспресс» отправился со станции Хогсмид. Том торжественно открыл свою последнюю поездку речью старосты школы, к которой он лично относился с безразличием. Ему было всё равно, что он никогда больше не увидит лиц своих одноклассников в жизни за пределами Хогвартса. Том заметил, что он, в отличие от остальных слизеринцев, не выпил столько огневиски, чтобы утренний солнечный свет мешал ему читать записи речи в вагоне старост. Блэк страдал от похмелья, несмотря на своё несовершеннолетие, как и Гауди, староста пятого курса Слизерина. Том с интересом наблюдал, что гриффиндорские старосты чувствуют себя не лучше. Когда они с Гермионой возвратились в переполненное купе, занятое для них мальчиками-слизеринцами, Том обнаружил, что они обсуждают планы новых пьяных шалостей, будто чрезмерное возлияние предыдущей ночью не преподало им полезных уроков умеренности. Он с презрительным фырканьем плюхнулся на своё место и, крепко обхватив Гермиону за плечи, усадил её возле себя. — Мы начнём с «Котла» в Лондоне — это традиция, — но почему бы не заскочить в «Могилу келпи» в Пембруке? Лучшие таверны за пределами Лондона в Уэст-Кантри, но это не так уж трудно, если совершать прыжки по пятьдесят миль за раз, — сказал Розье, отмечая города в волшебном альманахе путешественников на своих коленях. — Нам не нужно всем толпиться в «Трёх мётлах», но есть и другие таверны, известные тем, что разливают пиво, а не лошадиную мочу, — ответил Эйвери. — Порфирное пиво, которое подают в «Келпи», пьют ради новизны, а не вкуса. — Оно всё равно сделает тебя мужиком, — сказал Розье. — Ну же, это не считается настоящим национальным туром, пока мы не попробуем все дары Британии, а не просто крошечный уголок. Мужчина может выпить лишь ограниченный ассортимент старого доброго солодового эля, пока тот ему не наскучит. — В чём дело? — спросила Гермиона. — Вы планируете Гран-тур Британии? — «Семёрка школяров», так называемая традиция выпустивших волшебников Слизерина, — объяснил Нотт. — Не то чтобы Гран-тур, скорее Пьяное шатание. Его цель — начать путешествие в выпускной вечер с выпитой залпом пинты в Лондоне, а потом аппарировать или переноситься по Каминной сети в одну таверну за другой — или двумя унциями чего покрепче, — а затем повторять, пока не будет выпито семь разных напитков в семи разных пабах. Первый, кто вернётся в Лондон в сознании и за счёт собственных усилий — победитель. — Звучит неприятно, — сказала Гермиона. — Разве аппарация в нетрезвом виде не представляет серьёзную угрозу безопасности? Инструкторы на уроках аппарации в прошлом году предупреждали нас, что это неразумно. Можно расщепиться! — Да, в этом и смысл, — заметил Трэверс. — Если тебя расщепит, и ты не сможешь собраться в кучу, чтобы отправиться в следующий пункт назначения тура или вернуться в Лондон, то ты выбываешь. — И люди проходят через это… Ради чего, забавы? — Ради победы, — сказал Нотт. — Ясное дело. — Есть хорошая причина, почему это традиция волшебников, — заговорил Том, встретившись с разъярённым видом, собиравшимся на лице Гермионы. — Не потому что ведьмам запрещено принимать участие, но просто потому, что они не понимают этого. — А ты, Том? — спросила Гермиона. — Собираешься принять участие? — Конечно, нет, — сказал Том. — У меня на вечер есть занятия получше, чем лавировать мимо чужой рвоты. — Тогда ты должен согласиться с ведьмами, что это совершенно непостижимое занятие! — ликующе произнесла Гермиона. — Нет, — ответил Том, — меня это не приводит в замешательство. Я полностью осознаю, почему волшебники предаются подобной традиции. Я просто считаю её маразматичной. — Риддл, — сказал Лестрейндж, — мы приглашаем тебя присоседиться. В полвосьмого в «Дырявом котле», далее «Хибара сирены» в Плимуте, «Знак льва» в Сомерсете, «Могила келпи» в Пембруке, «Погреб Ковентри», «Золотые яблоки» в Камбрии и «Насест оккамия» в Ньюкасле. Первый, кто вернётся в Лондон, получает три желания с остальных. — Заманчиво, но мне неинтересно, — безразлично ответил Том. — У меня вечером планы на Гермиону. — Том, ты имеешь в виду планы со мной? — поправила Гермиона. — Нет, — сказал Том. — Я собираюсь продолжить довольно важный разговор, который, к сожалению, был брошен до его естественного заключения. — А ты не можешь закончить свой разговор в поезде, а потом пойти с нами в «Дырявый котёл»? — спросил Эйвери. — Это не такой разговор, — ехидным тоном сказал Нотт. На лице Эйвери отразилось замешательство: — В смысле — а бывают разные виды разговоров? — Бывают, — сказал Нотт, — и конкретно этот происходит за закрытыми дверьми. — Ну, я уверен, что мы можем найти для них пустое купе или выгнать каких-то малолеток, если придётся… — Агх, — простонал Нотт. — Позволь мне обрисовать это для тебя как можно яснее, насколько это возможно в смешанной компании: Риддл охвачен страстью. В старом значении слова «страсть», как переживание ужасных страданий. Как и в случае с сукой в весеннюю пору, таким мужчинам не находят пустое купе поезда ради умиротворения. Его привязывают к крыше поезда, пока он не будет готов вернуться в культурное общество. Трэверс поморщился: — И люди занимаются подобным в поезде? Питомцев следует держать в корзинах и клетках в «Экспрессе», но ученики всё равно выпускают своих сов и кошек на сиденья. Однажды я видел, как чью-то кошку стошнило смесью мыши и растопленного шоколада прямо на обивку. Оказывается, кошкам нравится охотиться за шоколадными лягушками, но есть их — совсем другое дело. — Ответственным взрослым вроде нас с Томом подобное даже не придёт в голову, — чопорно сказала Гермиона. — Я не знаю, почему ты продолжаешь делать такие недостойные инсинуации, Нотт, и мне это не нравится. — Не я тут делаю инсинуации, — пожаловался Нотт. — Я просто говорю тебе громко и чётко, что думаю о ситуации. Том решил не обращать внимания на разговор и закончить читать учебник по трансфигурации, который ему одолжил Дамблдор и который, ему посоветовали, он должен будет вернуть совиной почтой, когда закончит с ним. Мили мчались за окном, шторы были опущены, чтобы резкий солнечный свет не мешал процессу восстановления после опьянения, зелёные фурлонги петляли по склонам и долинам Шотландского нагорья. Пушистые рыжие коровы паслись на пастбищах, серебристые лохи сверкали, как зеркала неба, под аккомпанемент нестройного хора Гермионы, словесно переругивающейся с остальными мальчишками о ценности «Семёрки школяров». — Почему вы должны полагаться на подобные развлечения, чтобы укрепить свою дружбу? Разве вы не можете найти хороший салон, выпить чаю и, ох, я не знаю, собрать пазл? — Только не говори мне, что всё, что вы делаете с Риддлом, — пьёте чай и собираете пазлы! — Ну, нет, но… — Я так и знал! — Мы читаем книги и говорим о магии! Это почти то же самое. — Это не то же самое: вам обоим нравится читать! Том вздохнул. Время текло незаметно, пока они не оказались в двух часах езды от Хогсмида, а тасование карт и громкое жевание не прервал металлический визг тормозов. Поезд замедлил ход. Гермиона соскользнула вперёд на своем сиденье и почти упала на пол, прежде чем Том подхватил её под локоть. На багажной полке сдвинулись чемоданы, и ручной саквояж перевалился через край перил, оказавшись в нескольких дюймах от того, чтобы ударить Розье по голове, пока Том не взмахнул палочкой и не остановил падение. Он встал со своего места и раздвинул шторы. За окном открылся вид на пышные холмы, усыпанные пурпурными соцветиями местного чертополоха. Вдали возвышалась горная гряда, раскинувшаяся через каменные арки виадука. Они ещё не покинули Шотландию. Трэверс распахнул дверь купе и высунулся в коридор, который был заполнен другими выглядывающими головами и болтовнёй бормочущих голосов. Голоса резко смолкли, когда поезд дёрнулся и продолжил движение. Трэверс вернулся на своё место, отметив: — Иногда на рельсы попадает стадо овец, и если их слишком много, чтобы их сбить… Первым признаком того, что что-то не так, стали игральные карты, рассыпавшиеся по полу дождём белой ламинированной бумаги, за которыми последовал «Ежедневный пророк» Трэверса, а затем книга Тома, оставленная на месте, где он сидел. Затем вновь начали двигаться сундуки на верхней полке, тяжёлые латунные застёжки царапались о стены поезда, и внезапно всех прижало к стенам, приклеив плашмя к мягким сидениям тяжёлым весом, отчего с трудом удавалось поднять руку и палочку, повернуть голову к окну, где холмы смазались в единый калейдоскоп неразличимых цветов, равнины и небо смешались в серый шум. Тома прижало к Гермионе, а Гермиону — к угловому сидению, где она вцепилась в мантию так, что побелели костяшки пальцев. Её дыхание казалось горячим на его горле. Он крепко прижимал её и, повернув палочку на себя, невербально призвал заклинание Левитации на свою мантию. Это облегчило вес, который придавливал его так тяжело, что его барабанные перепонки разрывались, а суставы ныли. Заклинание было призвано как раз вовремя, ведь вскоре вращение прекратилось, вес отступил, и все, кого придавило к стенам, внезапно попадали на пол, за чем последовали чемоданы. Том и Гермиона, которую он тоже облегчил заклинанием, покачнулись в воздухе, носки их ботинок едва касались пола купе. В смежных купе сумки и клетки с грохотом ударялись о пол и пассажиров. Он слышал крик совы и вопли учеников, на которых падал их собственный багаж. Гермиона утром отправила свою сову домой и сунула пустую клетку, уменьшенную в размере, в свой сундук. Мальчики из Слизерина, тоже выбравшие сов как наиболее полезных из разрешённых питомцев, поступили так же, поэтому в их купе не было ни одного вырвавшегося животного. Том шагнул к двери, и его ботинок со скрежетом врезался в лицо червонного валета, который потряс перед ним нарисованным кулаком за оскорбление, и открыл дверь купе. Проход погрузился в хаос. По коридору валялись распахнутые сундуки учеников, оставивших открытыми двери своих купе на время поездки, разбрасывая по полу пижамы, и учебники, и пергаментные обрывки домашних заданий за целый год. Через одну открытую дверь высыпались пуховые перья из подушки, а оттуда на Тома моргала сонная ученица в мантии Хаффлпаффа, мирный сон которой был прерван рывками и грохотом остановившегося вагона. Вокруг Тома с нарастающей пронзительностью всё чаще звучали вопросы, сначала адресованные соседям по купе и друзьям, а затем — тому, кто, казалось, был за них в ответе. Учитывая отсутствие профессоров Хогвартса, они обратились именно к Тому Риддлу. — Риддл, «Экспресс» сломался? — Отец всегда говорил, ни один достойный волшебник не должен доверять хлипким магловским штуковинам! — Ты пошлёшь кого-то поговорить с машинистом? — Мы опоздаем в Лондон, если не начнём снова двигаться… Орион Блэк высунул голову из своего купе, полного шести- и пятикурсников, составлявших его придворную свиту: — Ты собираешься заняться этим, Риддл? Я иду с тобой. — Ты прошёл свой экзамен по аппарации? — спросил Том. — Я пойду наружу, чтобы выяснить, что произошло. Если поезд начнёт двигаться, пока нас не будет, каждый, кто не сможет аппарировать, застрянет в сельской местности. — Да, конечно, — сказал Блэк. Повернувшись к мальчикам в своём купе, все из которых были слизеринцами, он отдал приказ: — Так, народ, оставайтесь здесь и убедитесь, что лемминги не паникуют. С наступающим на пятки Блэком Том отпер дверь вагона, постучав палочкой, и спрыгнул на четыре фута в траву. В отсутствие высокой платформы на железнодорожной станции это было крутое падение, но трава внизу оказалась густой и пышной — нетронутой снующими зверями и машиностроением магловской цивилизации. Блэк спустился вслед за ним с «уф» и стуком о землю, по кругу осматривая открывшуюся картину: летнюю долину в солнечный день, высокие горные хребты вокруг них, покрытые шапками снега на подветренной стороне, — что представляло из себя слишком роскошный вид для поезда на спуске с Шотландского нагорья. Хотя солнце светило ярко и жёстко, воздух был прохладнее, чем стоило ожидать, и бодрый ветерок пронизывал шерстяной джемпер, который он носил под расстёгнутой форменной мантией. — Солнце с неправильной стороны, — послышался голос Нотта. Он высунул голову из открытого окна их купе. — Направляясь на юг в Лондон, оно должно быть по правую руку, — затем его голова вернулась обратно внутрь, и Том услышал бормотание: — Розье, в твоём учебнике по прорицаниям есть свежий календарь солнцестояния? Летнее солнцестояние прошло всего лишь неделю назад, одолжи мне его, мне нужно проверить схемы… — Нам нужно пойти и поговорить с машинистом, — сказал Блэк, и вместе они с Томом отправились по длинной траве к локомотиву, чей бойлер стих, а пар, вырывающийся из трубы, стал лишь слабым мазком белого. Длинное, похожее на трубу рыло локомотива было нарядно окрашено в красно-чёрную ливрею, за ним находилось небольшое купе машиниста с окном, а за ним — угольный тендер, переоборудованный для перевозки багажа учеников. Когда Том приблизился, машинист спустился по чугунным ступеням на землю и, доставая свою палочку, заглянул в смолкшую трубу, а затем на ряд вагонов с любопытными учениками, прижимающими к окнам липкие лапы и грязные носы. Шесть вагонов и локомотив — всего семь частей. — Это же не розыгрыш? — спросил водитель, распахивая циферблат часов, чтобы посмотреть на время, и увиденное ему не понравилось, поскольку его лицо покрылось крапинками малинового оттенка. — Это несмешно! Когда Министерство узнает об этом, последнее, что должно волновать того, кто это сделал, — штрафы в несколько сотен галлеонов. — Вы, вы двое, идите обратно внутрь, — раздался голос самого нелюбимого аврора Тома. Проберт и его напарник, которого, как узнал Том, звали Неллер, подошли к ним с Блэком из первого вагона, их мантии развевались, а значки сияли. — Здесь нет ваших профессоров. Когда вы за пределами Хогвартса, вы под ответственностью Министерства. — О, но какого Министерства? — встрял Нотт, слегка запыхавшись, когда он, спотыкаясь, подошёл к их маленькому рандеву, а за ним следовали Гермиона, Розье и другие мальчики из Слизерина. — Ваша власть начинается и заканчивается на британской земле. Смею предположить, что мы уже не в Британии. — Откуда ты знаешь? — резко спросил Проберт. — Ты за этим стоишь? — Я умею пользоваться секстантом, — сказал Нотт и вырывал из рук Розье учебник, который сунул аврору под нос. — Вот, это расчёты для полудня в Шотландии поздним июнем. Сейчас четверть второго, значит, можно добавить здесь, вычесть тут, а затем учесть вот эти координаты — Хогвартс не отмечен на картах, но мы можем грубо округлить. И ничего не сходится. Мы должны быть в той же широте, что деревня Монтроз или Лох Лагган с учётом пройденного времени, но широта выше, чем наша отправная точка. — Одолжи мне свой инструмент, — сказал машинист, взяв прибор из тонкой отполированной латуни, размеченный римскими цифрами по всей дуге. — Да, вижу, о чём ты говоришь, — пробормотал он, осматривая окрестности в поисках хорошего обзора на солнце. — Как любопытно. — Что ещё более любопытно, так это то, что рельсы заканчиваются в нескольких ярдах от переда поезда, — сказала Гермиона. — И под шпалами нет балласта. Шпалы уложены прямо на траву. Так нельзя укладывать железную дорогу, особенно ту, что идёт по склону. Несчастный случай попросту напрашивается! — Так что мы будем делать? — спросил Розье, забирая учебник обратно у Нотта и расправляя морщинки на странице. — У некоторых из нас есть планы на вечер в Лондоне! — Ты будешь ждать в поезде, пока мы решаем проблему, — сказал Проберт. — А я собираюсь аппарировать в Министерство, чтобы они прислали кого-то из Отдела магического хозяйства для изучения. Подняв палочку, аврор аккуратно повернулся на пятке… и остановился. Том покашлял, обменявшись взглядом с Ноттом, который ухмыльнулся в ответ. Аврор попытался снова, но опять не смог произвести хлопок аппарации, как много кругов он ни наворачивал. Аврор Неллер попробовал, но его ждал тот же результат. Затем аппарировать постарался машинист, и они выяснили, что с их места аппарировать не может никто. Даже когда попытался Том, напрягая себя изо всех доступных ему сил, у него лишь получился слабый всполох и рывок, но даже травинка не примялась под местом, где он стартовал. — Антиаппарационный барьер, — провозгласил Нотт. — Если это что-то и значит, то признак нечестной игры. У второкурсника, не справившегося с заклинанием сжимания клетки, реквизировали сову, и, пытаясь передать послание в Министерство, она вылетела и пролетела совсем недалеко от носа локомотива, после чего её развернуло. Том наблюдал, как птица в замешательстве делает круг за кругом вокруг поезда, направляясь на юг, и, достигнув какого-то произвольного предела, снова разворачивается в широком вираже, чтобы снова повернуть на юг. Он прикинул, что размеры того, что их окружает, не превышают полумили в диаметре, что всё больше походило на запланированное вмешательство, а не на случайную оплошность. Бревно может случайно остановить поезд, упав на рельсы, но антиаппариционные заграждения не воздвигаются сами по себе. Остальные авроры высыпали из поезда, что в общей сложности составило восемь человек, а вместе с машинистом и ведьмой с тележкой сладостей — десять взрослых на приблизительно четыреста учеников. С каждой минутой они становились всё более недовольными неожиданной задержкой без единого объяснения от взрослых, якобы за это отвечающих. Том им не завидовал: если они хотели размахивать своим авторитетом, то должны были нести за это ответственность. Пока авроры отвлекались на поддержание порядка, Нотт жестом велел Тому собраться в передней части локомотива, вне поля зрения персонала и пассажиров. — Рельсы вырезаны чисто и зачарованы, — прошептал Нотт, опускаясь на колени в траву и зажигая палочку, чтобы осветить боковые стороны металлических рельсов. — Помнишь, я предупреждал тебя о сигнализации, реагирующей на давление, в тот день, когда мы навещали… ах, «друга» в Монтрозе? Держись подальше от порога, потому что никогда не знаешь, не наложил ли кто-то чары для отвода звонящих. Так вот, это руническая последовательность, основанная на той же логике — неподвижность и прерывистое движение, измерение силы, захват и ограничение. Что ж. Подготовленное заклинание, чтобы поймать поезд и остановить его в пути, а затем второй слой заклинательной работы: портключ, чтобы перенести всё, что соприкасается с рельсами в момент срабатывания пускового механизма. — Почему не сделать единый слой зачаровывания для портключа? — спросил Том. — Полагаю, им пришлось наложить его на рельсы, а не на сам поезд, потому что «Экспресс» всегда либо в Хогсмиде, либо в Лондоне. Едва ли это подходящее место для исправления зачаровывания без необходимости тревожить сующих свой нос в чужие дела наблюдателей. — Возможно, кто бы их ни создал, боялся, что лишь половина поезда пройдёт между срабатыванием портключа и, собственно, транслокацией. Это может наделать шуму. В итоге можно получить эквивалент расщепления, если пытаться переместить пассажира, касающегося поезда, который касается рельсов и одновременно удаляется от него, — размышлял Нотт. — Зачаровывание следует упорядоченной последовательности шагов — при правильном подходе, конечно. Оно эффективно и могущественно, но не так интуитивно и быстро, как заклинания палочек. В сложных чарах может быть небольшая задержка. Крошечная, но при работе с большими массами и скоростями она усиливает эффекты некоторых очень интересных аномалий. Хороший проект для степени Мастера, честное слово. — Вернёмся к «кто бы их ни создал», — сказал Том. — Как думаешь, такой уровень работы — удел профессиональных зачаровывателей, или любой человек с достаточным уровнем интеллекта может скопировать его из учебника? — Он наклонился и зажег свою палочку, чтобы рассмотреть тонкие линии, нацарапанные на внутренней стороне рельсов, невидимые для тех, кто шёл по рельсам или сидел на высоте вагонных сидений. Они были ровными и последовательно расположенными, напоминая своей аккуратностью персидскую клинопись, созданную с помощью дорогих магических инструментов для нанесения надписей, которые резали сталь, словно мыло. Гораздо аккуратнее, чем шатающиеся примеры магловских хенджей, проиллюстрированных в учебниках Тома по древним рунам. — О, это точно профессионалы, несомненно. Чтобы придать поэзии чарам, требуется истинное мастерство, а не просто нацарапать команды простым языком. В связи искусства и магии особое могущество. На протяжении всей записанной истории и в других культурах по сей день волшебники произносят заклинания с помощью песнопений и ритуалов. И даже в магии палочек есть причина, по которой наши заклинания обычно следуют определённому ямбическому ритму, — ответил Нотт, его глаза просматривали рунические строфы, которые он переводил по мере чтения:        «Схвати по этому указу неподъёмную ношу; Кованую мехами из горного разгромленного лона; Теперь вырви эту великую ношу, как было велено; Далеко ты бродишь, останься, тогда поспеши». — Уверен, что мы оба могли бы вычислить, кто за это ответственен, — продолжал Нотт. — Но главный вопрос: зачем. Что невинные ученики Хогвартса вообще совершили, чтобы заслужить подобное обращение? Насколько все знают, мы не сделали ничего дурного! — Насколько все знают, — пробормотал Нотт. — Думаешь… Мог ли Дамблдор пойти и рассказать… — Мог ли Дамблдор что? — прервал их разговор вопрос Гермионы, а она топала в их сторону по траве, достающей ей до колена. Следом за ней шёл Трэверс, извиняясь за то, что вмешался в явно частную беседу. — О, привет, Том. Приятно тебя здесь видеть. Чем вы вдвоём занимаетесь? — Мог ли Дамблдор узнать, где мы находимся? Учитывая, что я его любимый ученик, и из всех сотрудников Хогвартса он наиболее квалифицирован, чтобы что-то сделать с нашей нынешней ситуацией, — спокойно ответил Том. — Не похоже, что Диппет способен на что-то большее, чем просто размахивать руками перед Советом попечителей и жаловаться на то, что это не его вина. — Мы изучали зачаровывание, — сказал Нотт. Он указал на металлические рельсы. — Что думаешь? — Мы с Треверсом только что разговаривали с аврорами, — ответила Гермиона. — Мы в ловушке зачарованного барьера. Никакой аппарации, никаких сов. Лестрейндж вернул к обычному размеру свою «Комету-180» и попытался вылететь, но врезался в стену. Он попытался взлететь как можно выше, чтобы перемахнуть через барьер, но, похоже, чародеи предусмотрели эту лазейку — он упал бы без сознания от атмосферных условий, прежде чем нашёл бы границу барьера, — опустилась она на колени и заглянула под рельсы, наложив на траву невербальное Режущее заклинание, чтоб её состричь. Гермиона поджала губы. — По надписям здесь видно, что зачаровывание барьера не закреплено на рельсах. Они должны остановить поезд, а затем переместить всех сюда… Где бы сюда ни было. — Мы выше шестидесяти градусов северной широты, как говорит мадам Тромбли, — доложил Трэверс. — Всё ещё в Северном полушарии, но, скорее всего, не в Британии — так далеко на север уходят только Оркнейские или Шетландские острова, а если бы это были Шетландские острова, Лестрейндж мог бы заметить море со своей метлы. — Думаю, мы где-то в Скандинавии, — добавила Гермиона. — Груз размером с «Хогвартс-экспресс» можно сдвинуть только на ограниченное расстояние, даже при усилении эффекта за счёт летнего солнцестояния. В книге «История Хогвартса» сказано, что локомотив весит семьдесят пять тонн! И это даже не считая шести пассажирских вагонов. Вот уж поистине впечатляющая магия, не правда ли! Мастерская работа, и как навык, и как смекалка — ведь так легко было бы неправильно рассчитать баланс нагрузки и сбросить всех учеников Хогвартса в Северное море, — на хмурый взгляд Нотта Гермиона тихо кашлянула. — Ох, ну, подробности вас, наверное, не интересуют. Но это означает, что для того, чтобы вернуть всех в Британию, возможно, придётся оставить «Экспресс». Ученики важнее. — Да, было бы жаль. «Экспрессу» сотня лет, и за ним стоит традиция Хогвартса, — сказал Трэверс. — Но хорошие новости, что мы так далеко на севере, и солнцестояние так близко, что солнце не зайдёт почти до одиннадцати вечера. А солнце взойдёт в полчетвёртого утра. Никто не замёрзнет до смерти! — Восхитительно, — сказал Том. — Кстати о смерти, вы думали о том, как вернуться в Британию до того, как это случится? У нас есть, сколько, четыре сотни учеников и целая тележка еды. Ну, если вы считаете тараканьи кластеры едой. Я определённо нет. — Ситуация с едой беспокоит, — сказала Гермиона. — Мы должны что-то с этим сделать. Что, если у нас закончится еда?! — Не закончится, — заверил её Том. — По крайней мере, не у нас с тобой. Не с четырьмя сотнями людей. Я бы сказал, что у меня неплохо получается добавлять приятный вкус съедобным трансфигурациям. Гермиона облегчённо вздохнула: — Ну конечно, магия! Если мы используем трансфигурацию для дублирования, у нас будет достаточно еды на всех четырёхсот людей. — Хм-м, — сказал Том. — Да, именно это я и имел в виду. Гермиона подогнала Тома обратно к толпе авроров и старост, которые вышли из поезда, чтобы получить инструкции. К его вящему удовлетворению, старосты обращались к старостам школы как к главному авторитетному лицу. Авроры щеголяли своими значками и официальной подготовкой, но они не были сотрудниками Хогвартса и не могли составлять рекомендации для списка старост на следующий год, основываясь на проявлении исключительных лидерских качеств. Пошептавшись, было решено, что тележка со сладостями не будет продаваться обычным способом, а перейдёт в общую собственность до конца их скандинавского приключения. Ведь именно в Скандинавии оказался «Хогвартс-экспресс», узнал Том, когда ему поручили размножать тыквенные пэсти по полдюжины разом — они были самым питательным блюдом, продаваемым в поезде. Всеобщим советом было решено, что никто на любом курсе и в любом факультете не умеет так хорошо, как Том Риддл, трансфигурировать еду, что было лестным комплиментом для чувства собственного достоинства Тома, но Тому всё же оставалось взяться за дело. Вместо того чтобы участвовать в принятии организационных решений, он оказался в роли возвеличенной ведьмы с тележкой, вынужденной умасливать более милосердных учеников младших курсов, которые приходили со своими сэндвичами и яблоками, украденными со стола для завтрака. Во имя разнообразия обеденного ассортимента, так сказать. — Разве не обидно, что в Британии никогда не будет таких больших стай чибисов, как в Норвегии? — заметила одна девочка. На ней была соломенная шляпка с цветами, зачарованными на сохранение, заправленными в ленту, а яркие бутоны и сочные зелёные стебли обвивали её голову, словно венок нимфы. — За последние десятилетия пресноводные притоки в Англии оказались полностью поглощены мельницами и мануфактурами, что сократило места гнездования ластоногих. Поэтому они мигрируют сюда, — указала она, указала на небо и сняла со шнурка на шее театральный бинокль. — У самцов перья переливаются таким характерным блеском. Ух ты! — Норвегия? — сказал Том. — Ты уверена, что мы в Норвегии? — Согласно «Руководству орнитологов Северной Европы», это должна быть северо-центральная Норвегия, — сказала девочка. — Бакланы, олуши и чибисы слетаются сюда до октября. Если бы мы были за Северным полярным кругом, то здесь бы были гагарки, но я ни одной не встретила. Если бы мы были в Швеции или Финляндии, то было бы больше болот и древесных птиц — уток, и бекасов, и луней, — чем нырковых птиц. А надпочвенный покров слишком обширный, чтобы это была Исландия. Том перебирал вещи в корзине для пожертвований, цокая языком от смятых кексов и сэндвичей, пропитанных холодным жиром бекона. Быстрая трансфигурация исправила эстетические недостатки. Про себя он вздохнул. Он допускал, что можно прожить несколько недель в дикой природе, питаясь в основном хлебом и водой, но это будет не самое приятное времяпрепровождение. Если эти международные каникулы продлятся слишком долго, то, похоже, британский народ будет невольно вновь приобщён к цинге. — Разве тебя не волнует, что Норвегия не входит в типичный маршрут «Хогвартс-экспресса»? — спросил он. — «Экспресс», как следует из названия, подразумевает, что поезд ограничивает свои остановки только до конечных. — Мама с папой говорят, что если ты усердно работаешь ради правильного дела, всё закончится хорошо, — ответила девочка из Хаффлпафф с уверенностью ребёнка. — Ты староста школы, значит, усердно работаешь. И ты обеспечиваешь всех едой. Это хорошие дела. Не волнуйся, Риддл, нас скоро спасут. Они поймут, что что-то не так, когда никакой поезд не прибудет на Кингс-Кросс к семи часам. Магические дети — самое ценное сокровище общества. Она отправилась восвояси, напевая себе под нос, с приклеенным к лицу театральным биноклем. Цветы в шляпе покачивались вдалеке, оставляя после себя нежный аромат росистых листьев и жимолости. Том подготовил еду, наколдовал картонные коробки, чтобы в них всё поместилось, и с мрачной самоотверженностью наложил чары стазиса, обнаружив, что обстоятельства его нынешнего положения радуют его тем меньше, чем дольше он об этом думает. Никто, кроме Дамблдора, не знал, что Том — Принц Прекрасного, но все в Британии знали Дамблдора. И за последнюю неделю они узнали, что Принц Прекрасного был приближённым Дамблдора, достаточно близким, чтобы старик сбросил свой избитый временем плащ нейтрального невмешательства. К тому же Министерство, установив свои симпатии в неправильных местах, ранее подтвердило Дамблдору статус Нежелательного. Он размышлял, не подвергнет ли Министерство опасности детей своих избирателей, от самых маленьких и едва отучившихся от груди «первоков» до взрослых наследников Священных родов, чтобы заставить Дамблдора «поступить правильно». Но после нескольких секунд раздумий он отбросил эту идею. Если бы Министерство могло совместно создавать такие мощные чары, как те, что были на рельсах поезда и в тюрьме-ловушке, удерживавшей их в этой одинокой норвежской долине, им не нужно было бы полагаться на волшебников с единичными талантами и способностями, как он сам. В этом и заключалась разница между Магическим и Магловским мирами, не так ли? Самостоятельный и достаточно мотивированный человек представлял собой серьёзный вызов могуществу законной власти. В мире маглов таких преступников, как Нед Келли, государство вешало. В мире волшебников преступники спасались от своих палачей… и продолжали свой старый весёлый путь похищения школьников. Это европейские диверсанты, просто обязаны ими быть. Он знал, что однажды наступит день, когда они встретят его на своих условиях, а не на его, но он надеялся, что у него будет несколько месяцев для подготовки. Это случилось раньше, чем он предполагал, и, если он будет честен, раньше, чем ему хотелось. Но был и другой аспект, который надо было принять во внимание: отсутствие подготовки было для него таким же препятствием, как и для другой стороны. Верные армии, которыми хвастался Гриндевальд, нельзя было собрать в мгновение ока, да и вообще не менее чем за две недели, с помощью магии или без неё. Такая армия, его революционное ополчение, была самым большим преимуществом Гриндевальда на поле боя. Пока Том работал над приготовлением еды, другие ученики шестого и седьмого курсов приложили свои умения зачаровывания к созданию питьевого фонтанчика, а в залитой солнцем долине щебетали птицы и шелестели на свежем ветерке высокие летние травы. Деревья здесь были дикими, неказистыми: ели с искривлёнными стволами и вечнозелёными иглами, серебристые березы, чьи длинные бледные ветви с наступлением ночи светились, как призраки, а их чёрные отметины выступали из мрака, словно пристально уставившиеся глаза. Из участков, где трава была самой тонкой, торчали скалистые выступы, поросшие густым губчатым мхом, который тонул под ногами. До сих пор он никогда не выезжал за пределы Британских островов, но даже если он осмеливался зайти в дикие места Британии, они не оставались нетронутыми рукой цивилизации. Запретный лес на территории Хогвартса представлял собой окультуренную рощу, которой тысяча лет, но которую человеческие руки превратили в магический ресурс для волшебников, обладающих должной смекалкой. Он вдыхал полные лёгкие свежего горного воздуха, отличного от влажного нагорного «дриха» Шотландии, вечно присутствующей сырости, которая покрывала ползучим слоем плесени любые поверхности, оставленные без присмотра более чем на сутки. Было бы славно однажды вернуться в Норвегию, думал он. Своими собственными силами и на собственных условиях. Это была страна скальдов и саг, мореходных королей-разбойников, чьё владычество над северными графствами Англии дало жителям Йоркшира их очаровательный сельский диалект. Том полюбил его с годами: в языке йоркширцев было что-то причудливое и честное, от чего у него никогда не чесались глаза, как бывало, когда он слышал притворство. Он любил его больше, чем воровской говор, которому научился в Лондоне и который ассоциировался с самым низким классом ни на что негодных охламонов. Гермиона вернулась к тому времени, когда Том закончил накладывать заклинания, отпугивающие паразитов, на дюжину или около того коробок с дублированными пэсти и сэндвичами. — Мы собрали группу учеников, прошедших древние руны на уровне Ж.А.Б.А., чтобы расшифровать чары на рельсах. А также для поиска анкерного камня для барьера-оберега. Для любого зачаровывания, чей эффект заключён в определённой границе, должен существовать какой-то пограничный маркер. Остаётся только найти его! Затем она взяла один пэсти с верха стопки и откусила кусочек: — Странно. Не знала, что в «Хогвартс-экспрессе» продают пэсти с голубикой. — Не продают, — сказал Том. — Они трансфигурированы. Может, я принял магию и волшебство, но, думаю, должно пройти достаточно долгое время, пока я смогу смириться с мыслью, что у меня в каждом приёме пищи тыква. Неужели их никогда не тошнит от неё? — Я так же считала о поедании еды, которая всё ещё движется, но нет, кажется, что волшебникам не надоедают «ледяные мыши» и прыгающие лягушки, — ответила Гермиона. Она взяла его за руку и отвела от провизии. — Присоединяйся к нам в поиске анкерного камня. Чем больше глаз, тем быстрее мы его найдём. — Ты не выглядишь особенно смятённой от того, что тебя без предупреждения вывезли из Британии, — заметил Том. — Я была в большом смятении. И всё ещё в нём, если хочешь знать правду, — признала Гермиона. — Но потом поняла, что все, кто считает нас своими лидерами, будут очень обескуражены, если они узнают, как я себя чувствовала. Я бы очень хотела быть хорошим лидером, и я думаю, что ничто так не проверяет характер лидера, как испытание огнём, — вздохнула она и обратила к нему свои мягкие звёздчатые глаза. — А ты, Том — как ты справляешься? Кто-то однажды сказал, что мужчины не любят говорить о своих чувствах с другими мужчинами, но со мной тебе нет нужды напускать на себя английскую выдержку. Том окинул её подозрительным взглядом: — Не нужно использовать стратегии управления приспешниками на мне, Гермиона. Я плавал в этих водах ещё до твоего рождения. — Прошу прощения! — сказала Гермиона с шутливой яростью в голосе. — Я старше тебя по дате рождения! — И младше в управлении батраками, — возвестил Том. — Это в моей крови, понимаешь. Умение, с которым некоторые рождаются, а некоторые нет, в природе принцев и королевских особ, ну правда… — Гав! Гав! — кричала стая собак, срываясь со своих поводков. Нотт рывком отдёрнул собак — трёх маленьких терьеров ниже колена, — а вокруг них сгрудились другие собаки и похожие на собак мерзости с четырьмя глазами и пятью лапами, приделанными сзади. — Ну что, Риддл, решил присоединиться к веселью? Мы трансфигурируем камни в собак, чтобы искать недавно обращённую землю. Только, похоже, многие люди едва ли знают, что такое собака, не говоря уже о том, какие породы лучше всего подходят для тех или иных задач, — ткнул он пальцем в ученика старших курсов Рейвенкло, который выуживал из комка земли и травы неясную четвероногую фигуру. — Рэт-терьеры лучше всего подходят для земляных работ. Но вы никогда не узнаете об этом, если будете целыми днями сидеть дома. Ба! Горожане, — фыркнул Нотт. — Ты знал, что до приезда в Хогвартс я не встречал ни одного волшебника, который не ходил бы на охоту? А я за день уже дюжину добыл, это, наверное, рекорд! — Да, и в сравнении ты лучший спортсмен, — сказал Том. — Ваша семья запускает соколов. Ты посылаешь их, и они приносят тебе кроликов, а ты стоишь и смотришь, но я уверен, что это делает тебя настоящим охотником. — Я сказал «ходил на охоту», — парировал Нотт. — Это намеренный выбор слов! И это всё равно считается! — Том, ты всегда ввязываешься в стычки с Ноттом, это очень неподобающе, — сказала Гермиона. — Можно мы потом об этом поспорим? Нам нужно разгадать тайну. — Да, я и впрямь хочу вернуться в Лондон, — заметил Том. Он поднял свою палочку и призвал собственную собаку, но без особого опыта в разведении собак представил первую попавшуюся, которая пришла на ум. Собака плюхнулась у его ног на изящные конечности — белая с коричневыми пятнами и умной острой мордой. Она смотрела на Тома большими умоляющими глазами, а когда увидела его палочку, облизнулась своим слюнявым розовым языком. — Малая английская борзая, — сказал Нотт, с лёгким интересом приподнимая брови. — Гончая? Хм. Ну, они были обучены как борзые, так что я не смею сомневаться в твоём суждении. Что ж, пойдёмте по левому кругу, пока остальные рейвенкловцы заканчивают дебаты о том, как именно магически построенный мозг получает физические сенсорные сигналы, — прищёлкнул он языком, глядя на вереницу трёх маленьких терьеров, и, оглянувшись по сторонам, произнёс заклинание. — Империо. Найдите мне землю, разрыхлённую рукой или палочкой волшебника, за последние две недели. — Нотт! — тихим голосом произнесла Гермиона. — Ну правда, неужели было необходимо пользоваться этим заклинанием? — Это не человек, а животное. И даже не настоящее животное. Я прекрасно разбираюсь в своих правах с точки зрения законности — по британским законам, смею заметить. На Континенте, как бы то ни было, правопорядок несколько мягче — одно из преимуществ Тёмных Лордов, как это ни удивительно. Собаки, низко пригнув головы к земле, вели их по периметру круга, ограничивавшего этот травянистый участок склона. По прошествии нескольких часов с севера набежали тучи, которые неслись по небу со скоростью стремительной реки. Хотя солнце всё ещё ярко светило, это предвещало ненадёжную погоду, характерную для народов Северной Европы, где сезон сменяется в течение дня. Тем временем Том размышлял, как они вернутся в Британию. Он знал, что расстояние между Шотландией и Норвегией примерно равно расстоянию между Хогсмидом и Лондоном, что вполне возможно для подготовленного портключа, но слишком далеко для аппарации. Сам он всегда делал остановки, когда путешествовал на подобные расстояния. Он также знал, что портключ может произвести прямой перегон на пятьсот миль между Хогсмидом и Лондоном, потому что Дамблдор дал ему один именно для этой цели несколько лет назад. Деревянная пуговица на нитке, ведущая к порогу «Кабаньей головы», была погребена под внеклассным чтением Тома на дне школьного сундука. Если они смогут убрать ограничения оберега, то Том сможет вернуться домой, предупредить Дамблдора, и они вдвоём смогут представить Министерству славные последствия их собственной некомпетентности. А затем Принц Прекрасного вновь воспрянет, чтобы принять вызов… Собачий лай нарушил приятные мечтания Тома. Наколдованные поводки зазвенели, а волшебная конструкция Тома, похожая на собаку, обнюхивала землю и производила удивительно реалистичное факсимиле мочеиспускания. Она подняла заднюю лапу и всё такое. Боже, он и вправду улучшил свои навыки в Трансфигурации под недельной опекой Дамблдора. Однако собак Нотта заинтересовало что-то на земле, на некотором расстоянии от поезда, который, словно мокрое полотенце, лежал на склоне пологого холма. Нотт отстегнул крючки поводка и отпустил собак на волю, пока они тявкали друг на друга и били лапами по грязи, а затем копались в ней, яростно виляя хвостами. Это выглядело очередным большим камнем, поросшим мхом, что были повсюду разбросаны, как камни великанов, но собаки копали вокруг него, а Нотт встал на колени, не обращая внимания на большие влажные пятна грязи, просачивающиеся в его отглаженные форменные брюки. Мальчик наколдовал пару совочков, бросил запасной Гермионе, и они вдвоем принялись рыться во влажной земле с жадностью отдыхающих на морском побережье. — Ой, смотри! — закричала Гермиона. — Лишайник повреждён! Видишь, как он срезан сбоку, а зазор не заполнен? Это было недавно. — Странно, что почва глинистая, — заметил Нотт, растирая комок грязи между пальцами. Он оставил на его коже ржавый тёмно-красный след. — Железистые почвы необычны для ледниковых равнин. — Это не железистая почва, — сказала Гермиона, — это кровь! Она отбросила совок и подняла палочку, чтобы отлевитировать камень. Словно айсберг, под поверхностью скрывалась большая масса, и груз весом почти в тонну не поднялся по команде Гермионы, даже когда на её лбу выступил пот. Гермиона выдохнула, а её чёлка липкими прядями прилипла ко лбу. — Том, ты можешь помочь? Нам всем нужно собраться, чтобы поднять его! С покорным вздохом Том избавился от наколдованной собаки и взмахнул палочкой, произнося невербальное заклинание. Нотт также использовал заклинание Левитации, и они втроём выкатили грязный валун из его углубления в земле. Со взмахом Том перевернул его на бок, затем они опустили его на землю и пустили по нему струю воды. Гермиона превратила свой совок в большую щётку для мытья посуды, чтобы счистить куски грязи, скреплённые кластерами корней и сгустками крови. Вода стекала по траве, окрашивая её в коричнево-красный цвет. С горящим взглядом, полным ожидания, Гермиона села на корточки возле валуна, чтобы прочитать надпись в его основании, вырезанную в неестественно ровном гладком камне. Этот плоский край был спрятан под землёй, вне поля зрения, а обветренная верхушка валуна была оставлена под открытым небом, чтобы не было никаких признаков того, что над ней поработали разумные руки. Руны были чистыми и глубоко вырезанными, и, проводя пальцами по линиям, Гермиона делилась своими соображениями по поводу их значения: — Это то, что в учебниках называют «оберег отказа». В нём перечисляют конкретные названия объектов, которые не имеют права пересекать границу, вместо того, чтобы накладывать общее зачаровывание на «всё живое» или «всю материю», — сказала она. — Что потребовало бы слишком много сил для размера границы оберега, которую они использовали, и даже тогда, похоже, им пришлось использовать магию физической сущности, жертву магической крови, — заметил Нотт. — Даже обереги Хогвартса не настолько общие. Четыре Основателя, работавшие вместе, не были достаточно сильны для этого. — Посмотрим… Кажется, здесь особый запрет против посыльных. Видишь, здесь эта строчка часто используется в громовещателях, но они обратили её значение вот здесь… Нотт оттолкнул Гермиону и сам прищурился, глядя на руны: — Ты читаешь неправильно. Это запрет на носителей посланий. Разница есть. Если бы авроры послали сову без письма, то теоретически она могла бы покинуть границу. Но только если в намерения отправителя не входило встревожить получателя тем, что сова прилетит с пустыми руками. С пустыми когтями, пустыми лапами, в общем, плевать, — покашлял он. — Намерение волшебника — это магическая сила, будь то сознательная или иная. Если сова отправляется на охоту, то пожалуйста. Сова же, ищущая другого волшебника, действует как носитель знания. — Нет, вообще-то ты неправ, — сказала Гермиона. — Читай вторую строчку здесь — это логическое продолжение первой. «Вьючные животные и прирученные домашние звери». Обычно это переводится как «принадлежащие человеку существа» и «магические фамильяры». Так что дикая сова может пройти, а домашняя — нет. — И не домовой эльф, — пробормотал Нотт. Он щёлкнул пальцами. — Эмити, мне требуется твоя помощь. Служи мне. Ничего не произошло. Нотт нахмурился: — Рассчитывать на успешную аппарацию на пятьсот миль через открытый океан было слабой надеждой, но попытаться стоило. По крайней мере, мы уверены, что наши похитители подготовили свои злостные планы с некоторым уровнем заботы. Если они собираются причинить нам вред, это будет не из-за несчастного случая или некомпетентности. — Следующая строка самая важная, — сказала Гермиона, не обращая внимания на леденящий душу комментарий Нотта. — Люди могут пересечь барьер, но не могут его покинуть. — Ой, Грейнджер, но вообще-то ты ошибаешься, — сказал Нотт. — Слово не «человек». Оно буквально переводится как «мужчина». — Но я тоже не могу пересечь барьер, а я не мужчина, — ответила Гермиона. — Эффект охватывает «человека» в целом, но грамотный переводчик должен ценить и артистизм, и техничность, — раздражённо заметил Нотт. — Мне кажется, что ты всегда слишком скатываешься к современному толкованию текста. Это не только одиозно, но и ужасно анахронично. Держу пари, ты и Чосера читаешь без торна и йоуга. Фу, я бы ни за что не смог. — Достаточно, — сорвался Том. — Из того, что я пока понял, чары препятствуют пересечению границы заклинания для некоторых категорий существ и тварей. Чтобы эффективно использовать силу, зачаровывание фокусируется на чётком определении, какие существа и какие твари могут пройти сквозь неё. Что оставляет лазейку для тех, кому достаточно воображения, чтобы обойти их, — задумался он, а затем его осенило: — Физическое пересечение ограничено, но что насчёт магического? Нотт, призови своего Патронуса, и пусть он перелетит через хребет вон там. Патронус ни человек, ни зверь, ни раб, ни слуга. — Потому что это магия и душа, — выдохнула Гермиона. — Он не посыльный, потому что магическое намерение по своей сути — воплощение милостивого защитника. «Я жду защитника». Экспекто Патронум! Её выдра вылетела из палочки и над головой Гермионы, запущенная ввысь серебристым выбросом фантомного гейзера, а затем отскочила вперёд и прочь от них. К ней присоединился призрачный фазан, расправив голубовато-белые крылья в радостном полёте по синему с белым небу, и с быстрым шипением оба проскочили через барьер, окружающий украденный «Хогвартс-экспресс». Они задержались на несколько мгновений, а затем унеслись прочь, бок о бок, в западном направлении. Десять минут спустя вернулись три существа Патронусов: серебристая выдра, голубовато-белый фазан и великолепный феникс, чьи хвост и хохолок горели ослепительным светом. Выдра поспешила обернуться вокруг плеч Гермионы, фазан хлопал крыльями у ног Нотта, а феникс уселся на правую руку Тома, в расслабленной дуэльной хватке которой он держал свою тисовую палочку. Он смотрел на него своими птичьими глазами-бусинками, в бесцветных радужках которых клубился опаловый блеск, и тревожно, но знающе склонял голову. — Ну, вот и всё, — сказала Гермиона, облегчённо вздохнув. — Профессор Дамблдор знает о проблеме. — И теперь только осталось её решить, — сказал Том. — Проще простого, несомненно.