Одного поля ягоды / Birds of a Feather

1945 — Хитрость в том, — говорила Гермиона, — чтобы призвать своего Патронуса и направить его за оберег. Когда он окажется снаружи, его можно отослать, чтобы кого-то найти. Экспекто Патронум! Из небытия, виляя хвостом, выпрыгнула призрачная выдра и в серебристом течении просочилась через барьер оберега в футе слева от Гермионы. Это был любопытный барьер, и она подозревала, что его округлый оберег мог быть разработан только той парой профессиональных зачаровывателей, чьи лица напечатали во всех газетах и за головы которых назначили баснословную награду в пять тысяч галлеонов, если привести их живыми. Это было точное и избирательное препятствие, определённое выверенным намерением создателя. Она могла положить руку на его поверхность — участок тонкого воздуха, неотличимый от любого другого, — и надавить со всей силы, но он сдвинулся бы не дальше, чем если бы она так же попыталась нажатием толкнуть шар Земли. Однако сквозь него она ощущала лёгкий ветерок, путающийся в её волосах, а трава прямо на границе колыхалась взад-вперёд, словно между ними ничего не было. — Экспекто Патронум! — призвал Трэверс, и за её выдрой последовала белая пастушья собака с вываленным языком и густой, взъерошенной шерстью, закрывающей глаза и болтающиеся уши. За выдрой и собакой отправилась толпа серебристых зверей, призванных аврорами, всеми восемью, и тремя другими учениками Хогвартса, кому удалось создать телесного Патронуса к практическому экзамену защиты от Тёмных искусств. Ими были гриффиндорец и хаффлпаффец, чьи родители работали в Министерстве, и ещё один хаффлпаффец, живший возле Данди, где, оказывается, раз в десятилетие или около того промышлял дементор, выброшенный с острова Азкабана из-за зимней бури. (В Рейвенкло только Гермиона добилась телесного Патронуса, и ей было приятно знать, что многие её сокурсники провели бесплодные недели за перебором лучших воспоминаний для своих экзаменов по защите от Тёмных искусств.) Авроры Уилкс и Тромбли создали собственных Патронусов: приземистого мускулистого бульдога и гарцующего петуха с серебряными перьями в высоком, изогнутом дугой хвосте. Гермионе показалось странным, что душа ведьмы приняла облик самца, но Трэверс этому возразил. — Символизм важнее пола, — сказал Трэверс. — Петух — борец, дуэлянт, защитник стаи. Я знаю, что в аврорате есть волшебник, чей Патронус — самка сокола, потому что они больше и воинственнее самцов. Точнее, технически это сапсан. — А, — сказала Гермиона. — Значит, моя выдра тоже не так уж и необычна для аврора? — Не знаю, применимы ли к Патронусам понятия «обычный» и «необычный», — махнул Трэверс головой в сторону остальных авроров, создавших собаку-ищейку, свернувшегося в клубок ежа и гладкого тюленя с сияющими пятнами на серебристо-серой шкуре. Авроры Проберт и Неллер, как она заметила, призвали осла с длинными бархатными ушами и прыгучего маленького зяблика. — Даже если у двух волшебников одинаковый вид Патронуса, например, собака, они всегда выглядят по-разному. Их Патронусы вылетели за пределы оберега созвездием сияющих фигур и двадцать минут спустя вернулись со свитой животных-компаньонов. Патронусы летали по краю оберега, плавали вдоль окружности раздражёнными кругами, как только что купленные золотые рыбки, брошенные в домашний аквариум. Они задерживались на плечах и руках, а Патронус-светлячок, в частности, собрал вокруг себя внимательную аудиторию авроров. Патронусы не умели разговаривать, но они могли играть в простую игру в шарады, чтобы общаться так же, как и любое другое животное. Патронус-светлячок был уникален тем, что мог отвечать на вопросы «да» и «нет» вспышками света своего хвоста. — Известно ли Отделу о том, что «Хогвартс-экспресс» перехватили посреди поездки? Вспышка. — Работает ли кабмин над решением проблемы возврата учеников? Вспышка. — …И есть ли уже решение? Вспышка-вспышка. Таким образом, авроры дружно выражали недовольство, по большей мере направленное на крошечного светлячка, который только и мог, что качаться в воздухе так извинительно, насколько это вообще под силу насекомому, и прижиматься к рукам и лицам в качестве слабой поддержки. Пастушья собака Трэверса вернулся со следующей за ним хвостом эльзасской гончей. У этого большого пса шерсть светилась изнутри, уши горделиво стояли торчком, а сияющие белые глаза горели как далёкие солнца с оторванной надменностью двадцати световых лет. Гермиона вспомнила, как Трэверс назвал Патронуса своего отца «холодным», и теперь поняла, что это значило: у эльзасской гончей была аура защитника, как и у остальных Патронусов, но в ней не было живительного сияния, которое она ощущала от собственной выдры или от пушистой овчарки Трэверса, покорно перевернувшейся на спину под холодным взглядом эльзасца. Патронус-выдра присоединилась к ней там, откуда Гермиона его послала, надеясь, но не ожидая, что её план сработает. Подгоняемый мощными ударами хвоста Патронус стремительно приближался к ней в серебристой ряби света, огибающего его голову и плечи. За ней мчалась огромная стрекоза, размах её сверкающих крыльев превышал фут в длину, а каждая крошечная прозрачная пластинка переливалась радужными бликами, как масло на воде. На короткий миг она приземлилась на голову выдры, покачивая своими щуплыми усиками, а затем, целеустремлённо хлопая крыльями, улетела прочь. Гермиона следовала за ней с поднятой палочкой. За ней семенил Трэверс, а кожаные подошвы его начищенных ботинок-оксфордов, более подходящих для приятной обстановки помещения классов и коридоров, скользили по травянистым кочкам. Стрекоза — патронус мистера Пацека, ведь кто ещё мог призвать существо, воплощающее изысканные украшения из художественного стекла в магическое подобие жизни? — привела их к удерживающему оберег валуну весом в тонну, где на него сыпались разрушительные заклинания в тщетной попытке добиться его уничтожения. — Бомбарда! — призвал Том, и сила его заклинания подбросила валун на десять футов в воздух. Совершенно нетронутый, он плюхнулся обратно в землю, разметав вокруг себя вырванную траву и крошки грязи. Воздух наполнил хор стонов. — Конфринго! — прокричал кто-то ещё — один из восьми одноклассников Гермионы по урокам древних рун уровня Ж.А.Б.А. Его заклинание ударило в остатки травы вокруг валуна, наполняя воздух дымом и парящими ошмётками наполовину разложившейся растительной материи. Гермиона призвала Щитовое заклинание, но, подумав ещё раз, отменила его и заменила на заклинание Головного пузыря. — Что ты делаешь, Том? — спросила она, присоединяясь к кругу учеников с курса рун в их безнадзорном хаосе. Том взглянул на неё через плечо: — Разрезаю Гордиев узел, — когда грязь улеглась, он поморщился и добавил: — Или пытаюсь. Вместо того чтобы стараться противостоять чарам, обращаясь к каждой фразе с равным количеством магической силы противоположного намерения, мы разрушим сам носитель. Разрушь камень, и разрушится заклинание. Немного более жестоко, чем пытаться обратить его, но это экономит время и силы. — «Время и силы», — в неверии повторила Гермиона. — Серьёзно? — Серьёзно, — невозмутимо сказал Том. — Единственная помеха — защита от насильственного уничтожения. Но это очень незначительное препятствие, и я уверен, что мы сможем его преодолеть при должном использовании безрассудства. — Редукто! — крикнул ещё один ученик, и от образовавшегося взрыва Гермиона прикрыла лицо рукавом. Взглянув на целый и невредимый валун в яме грязи, у Тома дёрнулся мускул на челюсти: — Хочешь попробовать? Если сможешь повторить подвиг Александра, я изо всех сил постараюсь обеспечить тебе должное признание, когда всё это, — махнул он рукой на покатую долину и сошедший с рельсов поезд, — закончится, и мы со всем справимся. — Довольно оптимистично предполагать, что с этим можно просто «справиться», разве нет? — заметила Гермиона. — Смею считать, что это реалистичный исход, — ответил Том. — Некоторые восхищаются немцами за их настойчивость — никто не сравнится с ними по части зачинания войн, — но никакого восхищения не стоит их склонность к спонтанным беспорядкам. Казалось, они могли бы выучить урок или два от Каролингов до Гогенцоллернов, но нет. — Но это королевские династии маглов, Том… — С магией или нет, они немцы, — настаивал Том. — Так же как мы хоть и волшебники, но и британцы тоже. — У-у, — сказал Нотт, подходя ближе, когда ему наскучило наблюдать за учениками Хогвартса, пытающимися подчинить камень взрывами. — Стоит быть осторожным с таким широким употреблением слова на букву «Б». Некоторые жители Нормандских островов могут принять это за оскорбление. — Если они не британцы, то кто? — спросила Гермиона. — Почему они тогда учатся в Хогвартсе — главной волшебной школе Британии? — Они называют себя последними «настоящими нормандцами», — сказал Нотт, весело фыркнув. — И, конечно, они учатся в Хогвартсе. А где ещё? Бобатоне? Ни за что. — По праву географии, государственности и здравого смысла они такие же британцы, как и любой ирландец, — сказал Трэверс, оставляя за собой последнее слово в споре. — Чем занята эта стрекоза? Она пытается передать сообщение? Стрекоза парила над обращённым кверху испещрённым рунами валуном и начала ползти по буквам, а её хрупкие сияющие крылышки трепетали на пронизанном копотью ветерке. Она пульсировала светом, и близко не таким ярким, как когда впервые появилась подле выдры Гермионы, её членистый хвост опускался и закручивался по мере продвижения по вырезанным надписям, как палец, проводящий по линии шрифта Брайля. Когда следующая ученица в очереди на уничтожение камня подняла палочку, Гермиона выставила руку, обозначив паузу этого веселья, а затем низко наклонилась, стирая грязь. Она читала аккуратные строки рун, вдолбленные в плоскую поверхность камня: «Не преклонись пред гнусным злом, Что жаждет причинить разлом; Не сломят твой упорный жар Ни клинок ведьмы, ни удар. Алхимий яд тебе не страж, Трансфигурация — мираж; Природы вспыльчив ход, суров, Но твёрд останься средь ветров». — Твой перевод оставляет желать лучшего, Грейнджер, — глумливо сказал Нотт. — «Вспыльчив ход»? Пф-ф, что это вообще значит? Где вкус, где текстура? Ты подаёшь пустую картошку без масла и соли. Если бы я оценивал твою работу, то поставил бы тебе от силы шесть из десяти. Едва ли удовлетворительно. — Ну, мне стоило некоторых усилий сохранить ритм и размер, — сказала Гермиона. — И он ухватил суть — неизбежность изменений, поскольку они соотносятся с природным циклом. А как бы ты это перевёл? — «Разрушенная судьба», — сказал Нотт. — Или, может, «Судьбоносное разрушение». Это мне кажется более тематически точной формулировкой, особенно последнее, поскольку «разрушение» в значении «Forworth» — лингвистический родственник фразы «For Wyrd», «во имя Вирда». — Но что это значит на английском? — спросил Трэверс, наблюдавший, как Патронус-стрекоза ползает на руническом камне, а когда она достигла строки с буквами, над которой спорили Гермиона и Нотт, передвинулась на следующее слово и отказалась идти дальше. — Это и есть английский! Не моя вина, что вы безграмотные, — огрызнулся Нотт. — Это означает, что автор подобной схемы оберега учёл самые распространённые способы уничтожения. Вы не можете разрушить якорь вызовом разрушительного заклинания, ударом зачарованного клинка в нужном месте или мощной манипуляцией материалов с помощью алхимии или трансфигурации. Разве совпадение, что именно эти области — специализация Дамблдора? Суть в том, что судьба камня-оберега — исключительно прерогатива природы. — Что подразумевает, что техника Тома взрывов до его полного уничтожения ни к чему не приведёт, — сказала Гермиона. — А ты просто стоял и смотрел на него! — Я-то уж точно не собирался вставать у него на пути, — пожал Нотт плечами. — Я предположил, что он попробует несколько раз и рано или поздно поймёт то, что я уже понял, и тогда он будет более открыт к тому, чтобы выслушать чужие идеи. И в частных случаях это достойная стратегия — перебороть внутреннюю магию схемы оберега с достаточным количеством внешней магии. Это, правда, случается только с оберегами любителей… И весьма не приветствуется, потому что хоть физический якорь оберега и можно взорвать, он взорвёт всё, что вокруг него. — Кстати о чужих идеях, — перебил Трэверс. — Знаю, что я раньше говорил, что нет чёткого правила для «обычных» и «необычных» Патронусов, но разве это не кажется необычным? — указал он на Патронуса-стрекозу, покачивающего крылышками там, где она ползала вперёд-назад над одной определённой строкой чар оберега. — Не считаете ли вы, что он пытается поговорить с нами? Откуда он взялся? — От надёжного друга, — ответила Гермиона, в задумчивости сдвинув брови. — В руководстве авроров говорится, что смысл использования Патронусов для передачи сообщений — предотвратить их перехват Тёмными волшебниками, ведь ни один действительно выбравший Тьму не может призвать Патронуса, — сказал Трэверс. — Но хоть и можно доверять источнику, можем ли мы доверять сообщению? — задумчиво размышлял он. — Если есть сообщение… — Я доверяю источнику, — сказала Гермиона. — А что насчёт сообщения… Она сузила глаза, глядя на стрекозу, её крылышки безвольно повисли на плоской стороне гранитного валуна, серебристая пульсация сияла на гранях её выпуклых многофасетных глаз, как медленное биение сердца. С каждой минутой она становилась всё бледнее, потому что заклинание Патронуса очень затратное, особенно если послано через море кем-то, кто не отрабатывал этот навык так часто, как профессиональный аврор. Гермиона встала на колени возле камня и изучила надпись, вдоль которой стрекоза положила свой длинный, переливающийся хвост. Она знала достаточно о руническом зачаровывании, чтобы заметить, что последняя фраза — опора условия заклинания: «Природы вспыльчив ход, суров, но твёрд останься средь ветров». Заклинание волшебника не могло приспособиться к каждому возможному исключению. Для этого требуется слишком много сил, поэтому зачаровыватели-ремесленники учитывали только самые общие случаи, исходя из простой целесообразности. Защита замка Хогвартс предотвращала погодные разрушения, ведь ни одна каменная конструкция такого размера и сложности, как Хогвартс, не смогла бы пережить тысячу шотландских зим без сложного сезонного обслуживания. Гермиона знала, что шотландцы-маглы, владеющие зáмками, страдали от постоянно протекающих крыш, ведь стоило починить одну протечку, в другой стороне крыши появлялась новая. Но обереги Хогвартса не распространялись на магический урон. Гермиона вспомнила, что обратная сторона перил лестниц вся испещрена инициалами поколений учеников, что на стенах после дуэлей в коридорах оставались вмятины, а в глубине подземелий Слизерина дверной косяк вырезан её собственной рукой. Это было необходимое допущение для всякого рода ремонта будущих лет, от уборных до спален. — «Природы вспыльчив ход… Но твёрд останься», — пробормотала она, проводя пальцем по этим строкам схемы оберега. — Это же ключ? Единственное исключение. Это загадка на логику, вроде тех, что задавал Тому Дамблдор с бочками. Не нужно нарушать условия — нужно найти путь обойти их. Стрекоза заползла на её руку. Она ничего не весила, да Гермиона и не ожидала, но всё её присутствие было ощутимо, будто зажатый в ладонь крошечный огонёк, тепло тлеющей сигареты, зажжённой в укрытии дверного проёма на ледяном ветру. — Хочешь сказать мне, что я близка к разгадке? — спросила она стрекозу. Та дёрнула своими антеннами, а её крылья слабо затрепетали. — Не так давно мне зачитали предсказание, что я должна доверять животным инстинктам для поиска пути в непредвиденном путешествии. По мнению Твайлы, асцедент в Стрельце значит именно это. Обычно я не доверяю прорицаниям, но выученный урок от усердного ученика? Мне кажется, это гораздо надёжнее, чем когда кто-то цитирует гороскоп «Ежедневного пророка» в эссе. — Грейнджер? — сказал Трэверс. — Ты в порядке? — Я думала, — сказала Гермиона, поднимаясь и отряхивая колени. Она взглянула на круг нетерпеливых учеников курса древних рун и Тома Риддла с приподнятыми в вежливом любопытстве бровями. — Это непреднамеренная загадка с неожиданным решением. Но она требует определённого магического заклинания с правильным намерением и очень много магии. Боюсь, нам нужно работать сообща: мне не хватит собственной силы, чтобы одолеть чары… — Стой, ты нашла решение? — сказал Нотт. — Что же это? — Ой, ха-ха, — нервно рассмеялась Гермиона. — Ну, я думаю, что ты был прав в переводе. Два термина, которые ты использовал для своего толкования фразы, «Forworth» или «For wyrd»… — Неудивительно, но давай дальше, я заинтригован. — Но я тоже права, — продолжала Гермиона, бросив сердитый взгляд на Нотта за ненужное замечание. — «Природа» и «Вирд» — путь судьбы естества. Когда эти две концепции объединяются, получается «энтропия». — Э-э… Мы всё ещё говорим по-английски? — спросил Трэверс. — Это греческий, — сказал Том. — Но мне кажется, что всё предельно ясно.

***

Авроры не согласились с выводами Гермионы, но не на основании какой-либо интеллектуальной взыскательности, а из принципа. — Министерство было проинформировано о задержке в дороге, — сказал ей аврор Проберт в перерывах между отправкой своего серебристого Патронуса-осла каждые двадцать минут. — Нам было велено оставаться здесь до прибытия команды специалистов из Министерства для безопасного разрушения чар снаружи, а затем всех отправят домой. Вы всего лишь ученица, так что я сомневаюсь, что Ваше решение сработает. Оставьте профессиональные задачи тем, кто квалифицирован для их исполнения. Вы не можете гарантировать, что не ухудшите положение. Или и вовсе не вызовете ещё большего возмездия от… — внезапно он запнулся и пристально посмотрел на Гермиону. — Большего возмездия от… чего? — спросила Гермиона. — Не Вашего ума дело. Ступайте, разве Вы не должны следить за очередью в уборную? — Функция сдерживания у оберега — благо, — заметил аврор Неллер, напарник Проберта. — Мы можем организовать перекличку учеников и не переживать, что кто-то из них заблудился или упал в овраг. Падение детей в ямы случается повсеместно и является шестой самой распространённой причиной для вызовов Диспетчерской авроров по Каминной сети во время летних каникул. А пятая самая распространённая причина — застрявшие на дереве питомцы, — покачал он головой. — Простите, мисс староста школы, но это наши официальные инструкции. Даже авроры Уилкс и Тромбли не согласились им помочь: — Когда всё разрешится и закончится, падёт много голов, — с глубоким вздохом отметила мадам Тромбли. — Даже если с детьми в итоге ничего не случится, все здравомыслящие мужчины и женщины Британии заметят, как легко могло бы случиться страшное. Четыреста учеников — это целое поколение волшебников! Министр, несомненно, протащит Аврорат по раскалённым углям, и это если к нашему возвращению Министр вообще всё ещё будет у власти, так что лучше всего, чтобы нас видели за неукоснительным исполнением инструкций. — «Чтобы нас видели за неукоснительным исполнением инструкций»? — заметила Гермиона. — Звучит двояко. — Нам не дозволено вам помогать, — сказал мистер Уилкс. — Она сказала именно то, что хотела. — Но мы не станем и вставать у вас на пути, — добавила мадам Тромбли, выразительно взглянув на Гермиону. — Вы показались мне проницательной мыслительницей, мисс Грейнджер, — по крайней мере, куда большей, чем Проберт. Кто понимает важность того, что не стоит надеяться на расторопность Министерства в минуты щекотливых ситуаций, поймёт и то, что мы здесь живые мишени, и единственные, кто знает наше точное местоположение, — доставившие нас сюда. — Держите палочку наготове, — посоветовал мистер Уилкс. — Вас это тоже касается, юный Трэверс. Остаётся надеяться, что Вы отточили призыв Щитового заклинания до считанных секунд, и что Ваша партнёрша достаточно шустра, чтобы прикрыть Вас, если Вы замешкаетесь с вызовом. Трэверс шумно сглотнул слюну: — Да, сэр. — Что ж, тогда просто оставайтесь по эту сторону поезда, — сказала мадам Тромбли. — Если вы будете на той стороне, возможно, мы вас не увидим. Авроры развернулись и продолжили своё патрулирование, оставив Гермиону и Трэверса самим себе. — Том бы счёл это разрешением, — сказала Гермиона, взглянув на Трэверса. — А ты? — Я соглашусь с Ноттом — как бы это ни было горько — в его утверждении, что разрешение остаётся под вопросом в случае спорной юрисдикции. Норвегия — независимое государство согласно магловской политике, но в волшебном мире оно состоит в некоем административном союзе с Данией, как Волшебная Швеция — с Финляндией, — сказала Гермиона. — Принудительное исполнение полномочий британского Министерства может стать нарушением территориальной автономии, и я не уверена, что авроры могут применять официальные меры пресечения, потому что не мы совершили преступления, ни здесь, ни в Шотландии. Ограничения на наши действия не прописаны в каком-либо формальном своде законов. Это социальный контракт, — замялась она, а затем добавила: — Но, естественно, мы не должны открыто нарушать правила. Лучше «быть на виду», следуя правилам и подавая пример хорошего поведения другим. Мы же британцы, а не анархисты! По другую сторону поезда от авроров Нотт и ученики с курса древних рун выкопали глубокую яму и заполнили её наколдованной водой. Гермиона настояла, чтобы всем, кто принимает участие в её плане, было больше семнадцати, а их участие — добровольным. Том отправился собирать остальных членов клуба по домашней работе, потому что не было никаких причин, по которым они не должны были «добровольно» исполнять свои обязанности, и, когда Том сделал особый акцент на этом слове, Лестрейндж пошёл созывать членов команды Слизерина по квиддичу, которые достигли совершеннолетия. И именно благодаря сарафанному радио волшебников академические домыслы Гермионы Грейнджер каким-то образом превратились в великую затею безрассудной храбрости. — Насколько ты уверена в том, что это сработает? — пробормотал Нотт, проскользнув возле Гермионы на манер неисправимого проныры. Новость об объявлении Тома о своём участии собрала большую толпу слизеринцев, возмущённых перспективой того, что один из них присвоит себе всю славу, что, в свою очередь, призвало гриффиндорцев, как звон обеденного колокольчика. — Если ты ошибёшься, это будет ударом по репутации Риддла на факультете. А его фамилия станет твоей, так что стоит быть осторожной. — Я уверена в понимании книг, которые читала, — ответила Гермиона. — «Не преклонись пред гнусным злом» — основа защиты, установленной на якорном камне. «Зло» сообщает о конкретном намерении, и при использовании в заклинаниях это охватывает магическое намерение. Это фундаментальная теория магии, и она подразумевает, что остальные виды магического намерения, направленные на предметы, не являющиеся самим якорем, не вызовут защитных чар. Нам не нужно призывать заклинания на якорный камень. Мы вызовем свои заклинания на его окружающую среду. — Копируя могущество Матери-Природы, — сказал Нотт. — Хм-м. В некотором роде вы с Риддлом идентичны в своём высокомерии. — Я не настолько высокомерна, — ощетинилась Гермиона. — Я, в отличие от Тома, знаю, что есть вероятность того, что это может не сработать. В этом случае нам придётся придумать что-то ещё, или мы будем вынуждены ждать действий Министерства, сколько бы это ни заняло. — Насколько большая вероятность? — Ну… Не такая уж большая… — Ясно, — сказал Нотт с самодовольным видом. — Когда меня позже спросят, я уж точно расскажу, что это всё твоя идея. Гермиона не считала себя высокомерной. Разве высокомерно доверять законам натуральной философии, верить, что она может предсказать, куда упадёт брошенный предмет, не потому, что она знала лучше Природы, но потому, что она постигла правила Природы? Магия не лишена правил, несмотря на любовь Тома к заявлениям, что правила — лишь ограничения разума. Правила магии существовали, и Гермиона изучила их пределы в колдовстве и зачаровывании. Она провела годы своей жизни в обдумывании недостатков Министерского Надзора по использованию магии несовершеннолетними. А когда она была маленькой девочкой, у неё была книга под названием «О тектоническом образовании Британских островов», в которой объяснялись процессы изнашивания геологических масс. Волшебники, рождённые в мире магии, считали природные силы некоторыми полубожественными мудрёными воплощениями, чем-то в духе сказочной фигуры «Смерти». Для кого-то вроде Гермионы, кто мог бы попросту родиться в современной библиотеке, Природа была рядом широкомасштабных стихийных сил, которые можно воспроизвести… Если у кого-то есть возможность использовать стихии по своему усмотрению. По другую сторону поезда, подальше от глаз авроров, была подготовлена яма. Горстка гриффиндорцев убежала устанавливать контрабандные фейерверки, стоило предоставить им преимущество хорошего отвлекающего манёвра, что облегчило тяжёлую задачу по борьбе с худшими из нарушителей порядка. После того, как мутная от ила вода достигла почти края ямы, в её центр сбросили валун, словно монетку в колодец желаний. Ученики толкались в поисках места вокруг ямы, прижимаясь плечом к плечу, а младшим приказали отправиться наблюдать в вагоны с закрытыми ради безопасности окнами. — Направляйте палочки на воду, а не друг на друга! — учила Гермиона. — Это не дуэль, и вы не должны вставать в стойку перед противником. Это и не соревнование межфакультетской борьбы. Это совместная работа всех нас, ведьм и волшебников Хогвартса, направленная на защиту друг друга! — Неплохая речь, — прошептал Том. — Очень похожа на черновики твоего заключительного слова старосты школы. — Может, я и позаимствовала несколько строк тут и там, — сказала Гермиона. — Но это не жульничество, я же их сама написала. Вместе они призвали одно заклинание: Гласиус. За неделю тренировок с Дамблдором и мальчиками из Слизерина они вместе призывали заклинания, целый рой Жалящих и Разоружающих заклятий, что магловские учебники называют «обстрел продольным огнём» — подобный подвиг Том повторил и самостоятельно, создавая залп дублированных гранул грязи. Но хоть они и колдовали согласованно, семь волшебных палочек стреляли семью раздельными всполохами красных зачарованных искр, и ни одно из заклятий не усиливало изначальную мощь в семь раз. Даже когда они вместе призывали Щитовые заклинания, результатом был двух- или трёхслойный щит, а не заклинание, чья граница расширялась от обычного полукупола до полный. Однако, когда дело касалось заклинаний стихий, эффект умножался. Температура понижалась с каждой секундой, пока все ученики с отъявленным энтузиазмом призывали заклинание на глубокий водоём, в котором утонул якорный камень. Илистая вода подёрнулась белой изморосью, и седой лёд собрался на зелёной летней траве, прибивая к земле полные семян головки, пока они не разбились о две дюжины пар кожаных ботинок. В воздухе клубились спирали белого пара, вырывающегося изо ртов учеников, которые никогда не практиковали поддержку заклинаний за всё своё обучение в Хогвартсе, но им это и не было нужно — ведь образование в Хогвартсе заточено на придание тонкого управления и самодисциплины в повседневной практической магии, а не на упражнения чистой силы. Некоторые ученики кашляли от ноющего мороза, который проникал сквозь летние мантии и вгонял сосульки в хрупкие мешочки лёгких. От холода было больно, а потому Том, произносивший своё заклинание с решительной уверенностью магического вундеркинда, положил левую руку на спину Гермионы поверх её мантии и послал невербальное согревающее заклинание, хотя и придерживался основного, призванного имитировать естественный цикл замерзания скандинавской зимы. Гермиона попросила остановиться, стоило воде в яме замёрзнуть до состояния цельного блока. Затем те ученики, кто чувствовал себя слишком усталым, уступили место своим более отдохнувшим товарищам, и началась следующая фаза заклинания: огонь расплавлял лёд, чтобы заставить расшириться крошечные бороздки в структуре камня. Это заклинание не было направлено напрямую на камень, но пользовалось фундаментальной термодинамикой на его окружение: это естественный процесс, которым ледники разрывают горы Норвегии и создают долины, а также миллионы фьордов, даровавших стране репутацию её живописности. Созданное ими общее пламя было раскалённым добела, и когда оно коснулось замёрзшей ямы, она зашипела и затрещала, как разрывающиеся над их головами фейерверки, создавая гейзер пара, достигающий неба. Стена жара обрушилась на них с силой физического удара, и круг учеников беспорядочной массой отбросило назад: щёки порозовели от жара, сравнимого с сауной, с бровей капала смесь конденсированного пара и пота. Пожухлая трава на краю ямы обугливалась и тлела, а сама яма высыхала, оставляя якорный камень в трясине засыхающей грязи. — Ещё раз! — приказала Гермиона, и они снова заполнили яму водой и заморозили её до твёрдого состояния. Четвёртый цикл замораживания и оттаивания окончательно загонял треть участников, и Гермиона огляделась по сторонам, подсчитывая, кого среди излишне усердных учеников, присоединившихся в самом начале, можно уговорить влить свою магию в очередной раунд. На пятом цикле к ним подключились гриффиндорцы, вернувшиеся после того, как отвлекли авроров своей коллекцией контрабандных фейерверков, и Гермиона заметила, что каждый раз процесс занимает чуть больше времени, чем предыдущий. На шестом цикле добровольцев стало вдвое меньше, чем в начале. Она с удовлетворением отметила, что ни один из слизеринцев из клуба по домашней работе не поддался изнеможению: похоже, бескомпромиссное отношение Тома к их магическому образованию придало им бóльшую выносливость, чем всем учащимся Хогвартса. Её волосы распушились, как одуванчик, даже те мокрые от пота пряди, что приклеились к задней стороне её шеи. Щёки Тома окрасились ярким цветом, но его причёска оставалась, как всегда, опрятной, лишь один локон чёлки шаловливо упал ему на лоб. Том взглянул на неё. Слизав бисеринку пота с изгиба верхней губы, он со сдержанной улыбкой сказал: — Попробуем ещё? Гермиона не смогла сдержать румянца, расползающегося на её щеках: — Думаю, семи кругов должно быть достаточно. Она подняла палочку, хоть её рука уже ныла от изнеможения: — Последний раз. Готовы? Три, два, один, начали! И снова зимний мороз опустился на неутомимое солнце солнцестояния северных стран, этот сухой холод стелился вокруг их ног, как строго очерченная полоса тумана, из которого сыпалась мягкая пудра летнего снега. Он припорошил плечи чёрных форменных мантий, впитался в кожу головы и усилил холод, который обжигал её до костей. Замерзая, стонала вода в яме, бледные конечности фракталов заплясали по поверхности жуткими узорами, напоминая папоротник, и впились когтями в самое дно. Затем пришло время жара, отбросившего назад её мокрые волосы, словно ревущая пасть неугомонного дракона, обжигающего губы и высушивающего влагу в глазницах, так что при каждом моргании ей словно бросали в лицо горсть песка. Было так жарко, что она с трудом могла дышать, и каждый вдох обжигал до костей. Она старалась не представлять, что её внутренности варятся на медленном огне, словно яйцо всмятку. С правой стороны от неё тянулся тугой голубой канал сконцентрированной силы пламени Тома, а с левой — заклинание огня Трэверса в виде свирепого копья светящегося электрума, из которого вырывался десяток мерцающих языков. Спектр обжигающего света закружился вокруг ямы, которая кричала и выла яростью умирающего существа, пока вода полностью не выкипела, а вершина резного валуна не оказалась открытой воздуху. Сам камень приобрёл зловещий вишнево-красный отблеск, а руны, по мере того как он освобождался всё больше и больше, отражались в сетчатке её глаз колышущимися фиолетовыми образами. Красное свечение становилось всё ярче — слишком ярким, чтобы на него смотреть, — и Гермиона отвела взгляд слезящихся глаз, хватая ртом воздух из-за жара, и боли, и обжигающих слёз, оставляющих хрустящие солёные следы на её покрасневших щеках. Прижимаясь к пояснице, её успокоила рука Тома. Гермиона приняла его поддержку, а затем тонкая ткань его мантии накрыла её лицо и голову, когда с последним, оглушительным и нечеловеческим воплем рунический камень разлетелся на осколки, которые колотили невербальное Щитовое заклинание, наложенное Томом на них обоих. В её ушах звенело. Раскаты грома отражались от холмов, а за ними следовали раскалывающиеся отголоски, напоминающие сходящую лавину. Зазубренные молнии пронеслись по небу, окружив несчастный «Хогвартс-экспресс» высокими полосами в несколько миль высотой, а от границ оберега потянуло химической вонью озона. Горячие искры посыпались вниз в сверкающем снежном потоке, и жар прожёг крошечные дырочки в ткани её мантии и юбки. — Ты сделала это, — торжествующе сказал Том, прижимая её ближе, пока гравий бился о его щит и рассыпался по хрустящей, дымящейся траве. — И с минимальными жизненными потерями. Нам стоит начать раздавать экстракт бадьяна. Не хотелось бы, чтобы чиновники Министерства нашли повод принизить твой героический акт патриотизма, — вздохнул он. — Им совсем не нравится, когда люди берут в свои руки решение проблем. Ума не приложу, почему.

***

Как и предсказывал Том, авроры не обрадовались тому, что Гермиона действовала без их разрешения. Она закончила школу, и титул «Староста школы» был скорее символическим, нежели официальным, а потому нельзя было утверждать, что она превысила полномочия своего значка. К тому же добровольцы с шестого и седьмого курсов были старше семнадцати, так что заявление, что она рисковала безопасностью детей при предположительной угрозе, было не менее безосновательным. Если ученикам что-то и грозило, они были взрослыми, а потому риску они подвергали себя сами, а не Гермиона — их. Просто чтобы подстраховаться, Гермиона на скорую руку зачаровала пергамент на правдивость и попросила всех добровольцев подписать заявление о признании последствий своего участия. Одновременно с этим Кларенс Фицпатрик вытащил из-под сидения в вагоне старост целительную корзинку, чтобы все оцарапанные разлетевшимися осколками могли зашить раны и залепить их марлей. — На случай, если позже возникнет вопрос, кто из учеников выступил в качестве героев Хогвартса, — объяснила Гермиона, передавая перо группе девочек с шестого курса Слизерина. — У нас будет заверенный список, который мы разошлём в газеты. Может, Хогвартс потом повесит табличку в знак признания: как раз для таких случаев существует награда «За особые заслуги перед школой». Разве не здорово, если на ней на всеобщем обозрении будет написано ваше имя! Не преминувший высказаться против её плана Нотт не выглядел и очень довольным её успехом. У него было несчастное выражение лица, когда Том отвёл его в сторону, чтобы резко высказать ему всё, что позволяло благоразумие. С безумным взглядом, полным тихого отчаяния, Нотт обернулся через плечо, но Гермиона не чувствовала себя особенно склонной к его заступничеству. Наблюдавший с озадаченным видом за молчаливым взаимодействием Трэверс не сделал никаких комментариев по этому поводу и помогал ей разрезать марлю и сворачивать бинты, которые они пропитали бадьяном для лечения ожогов и простых ран. После этого они «одолжили» сов у всех владеющих ими учеников и отправили их доставить отчёты о происшествии, а также расшифровку рун, начертанных на железнодорожных рельсах, — всего, что не перекрывал тяжёлый груз застрявшего локомотива и вагонов. Машинист поезда отправил собственный отчёт, адресованный Отделу магического транспорта Министерства, в то время как ученики нервно слонялись вокруг, надеясь, что их сов не привлекут на службу. — Мы отправим послание Совету попечителей, — сказал аврор Проберт, обращаясь к студентам, которым не терпелось черкнуть родителям строчку о своём добром здравии. — Они передадут информацию в Министерство и крупные поселения волшебников, так что ваши родители, которые определённо сейчас ожидают весточки возле камина, узнают обо всём как только, так сразу. — У моих родителей камин не подключён к Сети, — сказала одна из младшеклассниц. — Я маглорождённая. — Эм… — неловко замялся аврор Проберт. — Полагаю, кто-то им скажет… Рано или поздно. Велика вероятность, что ты вернёшься к ним целой и невредимой даже до того, как они вообще поймут, что с поездом что-то произошло. Всегда смотри на всё с положительной стороны, так не ошибёшься! — Как думаешь, что сейчас происходит в Министерстве? — тихо спросила Гермиона Трэверса. Трэверс некоторое время размышлял над вопросом: — ОМПП призовёт все подразделения авроров: и тех, кто в отпуске, и тех, кто работает на неполной ставке, и тех, кто в резерве третьей очереди. Если им удалось собрать хоть какую-то информацию о возможных соучастниках от двух Нежелательных лиц перед их побегом, Визенгамоту придётся одобрить каждый из ордеров, запрашиваемых ОМПП: порог разумных оснований для обысков будет ниже, чем когда-либо. Я бы не хотел оказаться по ту сторону дверей, которые они сейчас вышибают. — Мне кажется странным, что они так долго ждали, прежде чем приступить к действиям, — заметила Гермиона. — Они не могли начать этот процесс раньше? — Визенгамот славится своей боязнью риска, — сказал Трэверс. — Им не улыбается возможность нанести ненужное оскорбление, что обычно происходит во время допросов. Отец говорит, что они ненавидят само понятие «изменения» — считают его магловским зазнайством — и, что ещё хуже, ненавидят идею магической войны. Волшебники, сражающиеся с гоблинами, — это одно; волшебники, напоминающие маглам об их месте, — тоже. Но волшебники, сражающиеся с волшебниками? Они не видят причин, по которым нельзя ужиться и вынести свои споры в надлежащий гражданский суд для решения. — Их идеализм достоин восхищения, но не их отрицание войны волшебников до тех пор, пока она на самом деле не разразится, — сказала Гермиона. — Я не понимаю, как похищение нескольких сотен учеников может выглядеть чем угодно, кроме как нарушением соглашения о перемирии. Вы с Розье объяснили, насколько волшебникам важны родословные, а разве магические дети не их плоды? Трэверс неловко пожал плечами: — Вести войну — значит рисковать жизнями взрослых волшебников — зрелых ветвей, а не только плодов. Я уверен, что более прагматичная половина Визенгамота одобрила чрезвычайные полномочия, поэтому Министерство может взять на себя управление, когда суды зайдут в тупик, — сказал Трэверс. — Когда мы вернёмся в Британию, отец, скорее всего, захочет, чтобы я ещё раз устроился на работу в Диспетчерскую аврората. При отсутствии старожил им всё ещё нужны волшебники, чтобы отвечать на вызовы по каминной сети и нанимать молодняк, — поморщился он. — Лучше всего свыкнуться с тем, что война может быть неизбежна. — Думаю, я уже свыклась, — заявила Гермиона. — Похищение детей у их родителей мне всегда претило, кто бы этим ни занимался. Подобного нельзя допускать ни в Великобритании, ни в любой другой стране, чьи добропорядочные граждане предпочитают организованное общество тому, которое поддаётся тактике тирании и запугивания. Признаю, что я в прошлом слишком жёстко критиковала Тома за его сомнительные суждения, но когда он говорил о необходимости актов патриотизма — в этом вопросе я не могу с ним не согласиться. Кто-то должен что-то сделать касаемо сложившейся ситуации, — нахмурилась она, а затем продолжила: — Кстати о том, чтобы что-то сделать, где Том? Они с Ноттом куда-то отошли и так не вернулись. Куда они отправились? Она вытянула шею и разглядела кучки авроров, спорящих внутри наложенного пузыря; старост, которые загоняли учеников обратно в поезд с использованием заклинанием Приклеивания, если это было необходимо для удержания их внутри; очередь у пунктов выдачи еды и воды, что извивалась аккуратными завихрениями, если не по преднамеренному замыслу, то в силу врождённого британского инстинкта стоять в очереди. Выпущенные на траву питомцы неистово бегали в поисках облегчения… Но Гермиона не увидела слоняющегося нигде Тома, хотя была уверена, что он бы хотел оказаться в самом центре событий. Он был человеком, которому нравилось, чтобы его считали важным, и мало что придавало ему ту властную наружность, которую он ценил больше всего, чем хаос в овчарне. Проталкивая себе локтями путь к началу очереди за едой, она заметила, что Лестрейндж и Эйвери спорили со старостой Хаффлпаффа. — В смысле, нам надо выбрать между пэсти и сэндвичем? — возмущённо сказал Эйвери. — Я выбираю и пэсти, и сэндвич! Разве я похож на человека, который проживёт на одном-единственном сэндвиче?! — Не умрёшь, если пропустишь один приём пищи. А это даже не пропуск… — Но я на грани смерти, — парировал Эйвери. — Слушай, а что, если я дам тебе галлеон, а ты мне — пять сэндвичей? Они всё равно с утреннего завтрака, так что для тебя это чистая выгода. — Это нечестно по отношению к тем, кто за вами в очереди! — Всегда можно сделать так, что никто не узнает, — предложил Лестрейндж, бряцая собственным кошельком, будто дразнит домашнего жмыра. — Просто оставь коробку в неположенном месте и забудь где. Какие-то добровольцы могут на неё наткнуться, но к тому времени очередь уже пройдёт. Всего лишь удобная случайность, они происходят сплошь и рядом. — Вы, слизеринцы, просто отвратительны, — пожаловался староста. — Если бы сейчас на свободе не было другого Тёмного Лорда, клянусь, вы бы дрались между собой за этот титул. — Не скажу за других, но я не отвратителен! — проворчал Эйвери. — Я не собирался обманывать тебя в сделке; для этого нет никаких причин. В конце концов, Морфью — настоящая волшебная фамилия. — Эйвери, Лестрейндж, — перебила Гермиона. — Вы не видели Тома? — Я думал, он с тобой, — сказал Лестрейндж. — А что? Он что, ушёл и смылся с этой скалы, раз охраны больше нет? — Он бы не ушёл без нас… — нахмурилась Гермиона. — Может, он просто отправился в уборную в поезде. Будучи волшебником, быстрее было бы отправиться в кусты, а не ждать в очереди к кабинке с другими ведьмами, но подобного варварства он не вынесет. — Мне нужно кое-что достать из сундука, — сказал Трэверс. — Можем заскочить в вагон по пути в уборную. — Хорошая идея, — одобрительно сказала Гермиона, и они с Трэверсом отправились к поезду, а за ними — Эйвери и Лестрейндж. Трэверс упомянул, что его мать прислала ему утром обед в дорогу, который он оставил в сундуке, что заставило Лестрейнджа покинуть очередь, и краем глаза Гермиона заметила всполох золота, перекочевавший между руками. — Моя остроконечная шляпа ведьмы в сундуке. Если закат в одиннадцать, то я бы предпочла не обгореть, — поднесла она руку к потрескавшимся ото льда и грязным от засохшего пота щекам. — Моя мочалка и сменная мантия сотворят чудеса. Ты тоже… — кивнула она на форму Эйвери, которая видала лучшие дни. — Тебе тоже не помешала бы смена. У тебя рукава опалены! Кто-то попал в тебя пламенем во время попыток сломать защиту? Боже, я же всем говорила следить за огнем… По пути они встретили Розье, который сидел на траве со своей сестрой и группой её друзей, сбившись вместе вокруг тазика. Широкая, неглубокая чаша, украшенная рунами по краю, выглядела почти как Омут памяти, но в ней не было ничего, кроме простой воды, переливающейся через край на траву под громкие недовольные крики. — Перестань тянуть её на себя! — приказывала Друэлла Розье, прожигая взглядом девочку на противоположной стороне чаши. — Но я ничего не вижу из-за здоровенной головы Клариссы! — Неважно, что ты что-то не видишь своим обычным взглядом. Ты должна использовать только свой третий глаз! Розье их заметил и слишком охотно вскочил на ноги, вызвав ещё больше недовольных стонов: — Извините, девочки, похоже, я не смогу сегодня помочь вам с гаданием. Кажется, мой третий глаз заболел ячменём. Грейнджер, Трэверс — чем заняты? — Мы ищем Тома. Ты не видел его? — Он недавно проходил мимо вместе с Ноттом, — ответил Розье. — Я не счёл необходимым потрудиться остановить его и спросить, что он задумал. Слишком забочусь о своём здоровье. Розье присоединился к их небольшой компании, направляясь к открытой двери вагона, и лучше остальных помог им в трансфигурации простой стремянки, чтобы подняться на высоту в пять футов над землёй, — подобная задача в ежедневных поездках на работу избегалась за счёт современных удобств железнодорожной платформы. Проход внутри вагона был завален мусором из разбитого и вывалившегося багажа во время неожиданного перемещения «Хогвартс-экспресса» портключом. Гермиона испарила неприятно хлюпнувшую под её ногами упаковку с шоколадной лягушкой и направилась в их купе. К её удивлению, дверь купе была открыта, а оно — занято. Внутри стояли две фигуры в плащах, роясь в сундуках, разложенных на сиденьях. Они были одеты в простые чёрные плащи поверх простых чёрных мантий, и одна из них, стоя спиной к двери, издала торжествующий звук, вытаскивая что-то со дна сундука, погребённого под грудой сложенной одежды и потрёпанных учебников. На пол высыпались куски пергамента и комки сургуча, добавляя ещё один слой к беспорядку некогда безупречного поезда. — Это мой дуэльный жилет! — воскликнул Трэверс. — А это мой сундук… Вытесненная обыском пара мужских комбинезонов поплыла на пол купе, пуговицы верхней части расстегнулись, обнажив вышитые на внутренней стороне воротника инициалы «К.М.Т.». Трэверс быстро схватил их и сунул под мантию: — Зачем вы роетесь в моём исподнем? — требовательно спросил он, вытаскивая палочку. Гермиона схватила Трэверса за локоть, прежде чем он успел призвать заклинание Парализации тела на волшебника, вскрывшего латунные застёжки на его школьном сундуке. Не так уж было и много в Хогвартсе людей столь отличительного роста и элегантной манеры поведения, со столь тонкими, изящными ладонями, которые орудовали волшебной палочкой с той же лёгкостью, как могли вывести благовоспитанное обращение на бумаге. С противным ощущением образовывающейся в животе дыры Гермиона обратилась к таинственной фигуре: — Том? Что ты делаешь? Волшебник в плаще обернулся и явил ей то, чего она молчаливо опасалась. Лицо Тома Риддла под глубоким капюшоном плаща, чьи глаза умоляюще смотрели на неё, как будто это было не более чем простое недоразумение между молодыми возлюбленными. Чёрный шарф свободно обвивал его шею, под стать тонкой шерстяной вязке чёрного шарфа Нотта, свисавшего на боку школьного сундука мальчика. Том прочистил горло: — Это не то, что ты думаешь. — Прежде чем ты начнёшь визжать, Грейнджер, — сказал Нотт, который почему-то был ввязан в это странное дело, — позволь заметить, что это не моя идея. Гермиона глубоко вздохнула и закрыла глаза, ища тихой передышки, медитативного спокойствия, которое она практиковала в своих прошлых занятиях окклюменцией и совсем недавно, готовясь к заклинанию Патронуса. Из-за недавних событий она стала довольно ловко управлять внутренним состоянием своих эмоций. — И какую «идею», по-твоему, я неправильно истолковываю? Из этой сцены можно сделать совершенно очевидный вывод, и если действительно есть какой-то ещё более очевидный вывод, который остался незамеченным, то, право слово, я бы хотела узнать о нём первой! — Ну, может показаться, что Риддл стащил что-то, что ему не принадлежит, — сказал Нотт. — Но я могу поклясться своей священной кровью, что он не обычный вор. Если ты собираешься его отчитывать, пусть это будет за его истинные проступки. — Спасибо, Нотт, — сказал Том. — Я питаю особенную слабость к редким напоминаниям твоей ценности. — Отлично, — довольно сказал Нотт. — А теперь когда мы растолковали все неверные толкования, не могла бы ты на минутку нас оставить? Он попытался закрыть дверь купе перед их носами, но Лестрейндж засунул ногу в проём, и как бы сильно Нотт ни дёргал за ручку или ни старался закрыть дверь, Лестрейндж продолжал стоять на месте. Дверь распахнулась, хлопнув пазом в стене, и Лестрейндж с несчастным хмурым видом протиснулся в переполненное пространство купе. — Это ведь ты? — обвинительно спросил он, ткнув Нотта в грудь. — Тот, что из газет. — Тот? — спросил Нотт, невинно моргая. — Кто «тот»? — Зелёный Рыцарь! Из всех возможных имён только пыльный книжный червь вроде тебя выберет самому себе такое прозвище! — А? — сказал Нотт. — Потрясающая теория, Лестрейндж. Когда настоящий Зелёный Рыцарь услышит это, он, без сомнения, найдёт твои домыслы до ужаса забавными. Как кто-то вроде него мог быть принят за меня? Я всего лишь никчёмный школьник, не представляющий большой важности, ха-ха. Разве я похож на человека, который отправляется навстречу приключениям? — А мы не собираемся обсудить взрывопотама в комнате? — спросил Трэверс, многозначительно глядя на Тома, который как раз обвязывал лицо шарфом и невербальным заклинанием заставлял его держаться на месте. — Какого взрывопотама? — сказал Эйвери. — Я вижу только Риддла и Нотта, нарядившихся, чтобы разыграть маглов. — Нет никакого взрывопотама, — сказал Том, вытаскивая из кармана мантии что-то вроде ожерелья. Кулон на нитке. Свет яркого летнего солнца упал на изогнутый край круглого кулона, показывая крошечные линии рун, похожие на заклинания, начертанные на кольце серебряного кольца Гермионы. — А что касается обсуждения? Нет, не думаю, что нам стоит это делать. Возможно, позже, когда пыль уляжется, мы этим займёмся. Но это произойдёт довольно нескоро и, осмелюсь сказать, далеко отсюда… Мелодичный ритм его слов убаюкивал её чувства до состояния лёгкой безмятежности, опускаясь с мягкой истомой на её конечности и мысли, а жёсткая конфронтация в глазах и выражениях лиц мальчиков Слизерина притупилась. Подозрение исчезло, их плечи поникли. «Нет, — подумала Гермиона под властью спокойствия, созданного её собственными медитативными усилиями, — это не то, что я чувствую. Я хочу спокойного и разумного обсуждения, а не однонаправленного умиротворения, как бы успокаивающе оно ни звучало». «Это не взаправду», — повторила она себе, отвергая странную отстранённость между своим разумом и телом. Она рылась в библиотеке своего сознания, складывая стопками тома памяти, пока не образовала внушительный барьер, который отделил любопытную летаргию от того, что она с полной уверенностью знала, было её собственными личными мыслями.       «Несмотря на то, что легилименция является исключительно полезным и универсальным талантом, когда она отточена до уровня мастера, легилименция не несокрушима: её можно нейтрализовать равным и противоположным талантом, искусством окклюменции, медитативным подходом к достижению полной умственной самодисциплины…» Барьер в её разуме дрожал от тихих, выверенных слов Тома и силы его тёмного взгляда, вспыхивающего, как когда он преследовал её рот блестящим краем своих зубов. В одно мгновение между ними пронеслось безмолвное послание, мольба увеличить её доверие на самую малость больше. Эти острые белые зубы могли задерживаться на точке её пульса, но в каждое мгновение, когда он искал её интимного внимания, он никогда не пытался сотворить ничего, кроме как доставить ей удовольствие. «Верь мне…» — слова эхом бились о её череп, как горошина в свистке. С крепко прижавшимся к нему Ноттом Том поднёс палочку к кулону в руке и начал произносить начальные слоги заклинания: — Дамбл… — Стой! — закричала Гермиона, одной рукой хватая Тома, а другой толкая Трэверса в плечо, чтобы вывести его из ступора. В загромождённом пространстве купе, с открытыми сундуками и разбросанным по полу пергаментом, этот выпад вывел её из равновесия. Её нога ударила по голени Лестрейнджа, стоявшего прямо за ней. Лестрейндж споткнулся об Эйвери и Розье, толпившихся в купе и проходе, и сверхъестественная пустота в их глазах дрогнула и разбилась. — …Дор, — с губ Тома сорвался последний слог, выдавленный из него тяжестью Гермионы, навалившейся ему на грудь. Её впалый живот отвратительно скручивало, пока кто-то тянул её за него с упорством рыбы на удочке. Перед глазами всё размывало и тряслось, а свет разбивался на миллион спектральных осколков, кружащихся в её мутном взгляде, качающемся волной сияния и звука. Она слышала, как мальчики вокруг неё хрипло кричали в унисон — на неё, на Тома, на всех, кто их слышал, — в то время как её собственный пронзительный визг потерялся в громыхавшем циклоне, окружившем их воронкой бесконечного шума. С возгласом: «Уф!» — её тело выбросило обратно в статичный мир, а следом приземлился её освобождённый от крючка и лески желудок, и чувство его возвращения стало ещё одним тычком в живот сверх всего побоища, которое она только что пережила. Том под ней простонал от возмущения, подтягивая придавленный плащ. Трэверс, чей локоть впился в спину Гермионы, кашлял, и давился, и отплёвывался красноватой мокротой. — Прикусил язык, — пробормотал Трэверс, чей голос заглушали впечатавшаяся в его лицо подмышка Лестрейнджа и зажимающее его диафрагму колено Эйвери. — Что случилось? Что это было? Нотт выплюнул ответ с едва скрываемым раздражением: — Это ты получил по заслугам за вмешательство в дела, которые никак тебя не касаются. — В каком смысле «никак тебя не касаются»? — сказала Гермиона, повышая голос с каждым новым словом. — Мой будущий муж бог знает сколько времени втайне развлекался! — Лицемерие тебе не к лицу, Грейнджер, — огрызнулся Нотт. — А это что значит? — резко заговорил Том и, оттянув Гермиону в сторону, сузил глаза, переводя взгляд с Нотта на Трэверса. — Ничего! — одновременно ответили Гермиона и Нотт, выразительно переглянувшись. Затем Гермиона сказала: — Ладно. Поскольку сейчас явно неподходящее время для допросов, мы должны заняться текущей проблемой. Где мы находимся и как сюда попали? Она поднялась и осмотрелась. Под её ногами были гладкие камни брусчатки и подкладка мантии Розье из зелёного крепа, с которой она быстро сошла и отряхнула чистящим заклинанием. Здания вокруг явно были построены из шотландского песчаника из Крейглита, потемневшего от воды и изъеденного возрастом, крыши были соломенными, а вокруг раздавалось блеяние и вялый звон колокольчиков домашнего скота. Она вывернула шею, принюхиваясь к воздуху. Судя по вонючим мусорным бакам и ржавой лопате для снега, прислонённой к грязной стене, они находились на неухоженном конюшенном дворе одного из хогсмидских предприятий. В нескольких ярдах от них стояло крытое строение, в котором содержался загон с беспокойными животными, и, судя по презрительному выражению лица Тома, он был знаком с его обитателями. — Мы в Хогсмиде, — сказал Том, раздражённо взмахнув палочкой. Коричневая субстанция, размазанная по лицу Лестрейнджа от их жёсткой посадки на грязную землю, магическим образом стёрлась, заставив мальчика прошипеть от дискомфорта. — И мы попали сюда с помощью портключа. Если бы ты не дотронулась до меня, Гермиона, никого бы из вас тут не было. Вы были бы в безопасности с остальными учениками. — У тебя всё это время был портключ? — спросил Эйвери. — Почему ты ничего не сказал? Мы могли бы одним махом доставить всех слизеринцев домой, если бы ты предупредил. — У меня была причина подозревать, что состояние Британии может быть… неустойчивым, — сказал Том. — И я предположил, что не у меня одного есть портключ. Они удобный вид транспорта для перемещения на расстояния, неподвластные полёту или аппарации. Почему бы остальным не подготовиться на случай непредвиденной ситуации? — Потому что неопределённые портключи — такие, что остаются в спящем состоянии до активации, — нельзя купить, — сказал Нотт. — Иначе немцы бы приобрели такой в магазине и не стали бы ввязываться во всю эту канитель с созданием собственного. — Единственный вид портключей, которые утверждает и продаёт Министерство, — те, что активируются в определённое время, — сказал Розье. — Их подготавливают для путешествий в чёткое место в чёткое время. Полезно для финала Чемпионата мира по квиддичу, когда дата утверждена железно, а стоимость оправдывается количеством путешественников, использующих его одновременно. Но бесполезно для тех, кто хочет перемещаться с некоторой мерой гибкости, ведь можно летать, использовать Каминную сеть или парно аппарировать, — пожал он плечами, а затем добавил: — И раз уж технические характеристики Министерства требуют, чтобы использовались только самые обычные бытовые предметы во имя секретности волшебников, ты даже представить себе не можешь, как часто портключи выбрасывают в мусорку. Зачем напрягаться, если в семье есть домовой эльф? — Да, — задумчиво сказал Лестрейндж, — откуда у тебя портключ, Риддл? Ты знал, что он тебе понадобится? Мог бы мне сказать, я бы тебя не сдал. Я думал, что мы пришли к взаимопониманию! Нотт покашлял: — Не мог бы немного постараться и не использовать его фамилию, пока мы под прикрытием? — О чём ты… Разве Риддл хочет, чтобы я называл его ещё как-то? — поинтересовался Лестрейндж, почёсывая голову. Нотт поморщился: — В этом предприятия он должен быть Принцем. Не, ну, сам-знаешь-кем. В этом весь смысл этого… — широким движением руки он обвёл одинаковые чёрные плащи с капюшонами на нём и Томе, — …Мелодраматичного фарса. — А! — кивнул Лестрейндж с пониманием. — Простите, Ваше Высочество. Я не знал. Нотт фыркнул, а Том тем временем говорил: — Если бы я знал обо всём этом, я бы не сел на поезд утром. У меня уже много лет подготовлен портключ… — Ты никогда не рассказывал мне о том, что изучал зачаровывание портключей! — обвинительно сказала Гермиона. — Это крайне продвинутый уровень заклинаний, незаконный без лицензии Министерства. Им не нравится, когда разбрасывают незарегистрированные портключи там, где маглы потом их находят и заявляют, что их похитили летающие тарелки. И зачаровывание такое мудрёное. Малейшая ошибка, и половина туловища может расщепиться бог знает куда! Поверить не могу, что ты так рисковал! — Едва ли уровень риска останавливал тебя от того, чтобы схватить Рид, эм, Его Королевское Принцейшество, а? — шмыгнул Нотт. — С тебя довольно, — сказал Том, сердито уставившись на Нотта. — Я не изучал портключи. Он был сделан для меня квалифицированным волшебником, чьи характеристики, с этим даже ты согласишься, выше всяких похвал. Дамблдор дал мне его на третьем курсе в качестве меры предосторожности. Мне не довелось им воспользоваться. — Дамблдор? С чего бы ему давать тебе… — начала Гермиона. Она оборвала себя, когда отсчитала годы. Третий курс, это был учебный год между 1941-м и 1942-м. Том официально жил в Лондоне в приюте Вула до лета 1943-го. — Кхм. Да, понимаю, зачем он сделал для тебя портключ. Проехали. Мальчики-слизеринцы вопросительно переводили взгляды между Гермионой и Томом, в их головах производились выверенные расчёты о скрытом смысле, который был доступен лишь им двоим. Гермиона не рассчитывала, что они найдут причину: драма магловской войны прошла еле уловимым неудобством для чистокровных волшебников, а о стратегиях ВВС в битве за Британию они и вовсе были несведущи. Нотт нахмурился: — Но зачем Дамблдор выдал бы ему портключ… — Личные причины, — сказал Том. — Пока что я согласен с Гермионой: допрос должен быть отложен до более подходящего времени. Вместо этого нам стоит выяснить всё, что возможно, о ситуации с пропавшим поездом. Едва ли можно почерпнуть информацию из салонных игр, разыгрываемых тупыми цирковыми существами. — Нечего так дуться из-за того, что тебя нет Патронуса, — заметил Нотт. — Я не дуюсь, это объективный факт, — парировал Том. — Патронусы не умеют разговаривать. Но буфетчик в «Кабаньей голове» — да. Он расправил свою чёрную мантию и направился ко входу в здание, на побитый погодой порог таверны с качающейся вывеской «Кабанья голова» с обезглавленным кабаном. Дверь привычно проскрипела в знак пришествия, стоило Тому её толкнуть, и Гермиона последовала за ним в дымный полумрак зала. В отличие от других раз, когда она видела его днём, огонь в камине весело горел, тёплое пламя трепетало мягкими перистыми кончиками со зловещим зеленоватым сиянием открытой связи Каминной сети. За стойкой владелец таверны внимательно смотрел в глаза серебристого козла, стоявшего на обшарпанной деревянной поверхности, будто изучая тайны вселенной в сияющем взгляде Патронуса. Скрипучая дверь оповестила его о присутствии гостей, и он отвёл взгляд от мерцающего серебряного козла, задравшего свою излишне рогатую голову и грациозно спрыгнувшего со стойки, используя неровный ряд табуретов в качестве ступенек к полу. Он с осторожным любопытством обошёл Тома, затем подобрался ближе, подтолкнув его левую руку, в которой Том держал странный круглый портключ Дамблдора. Том быстро спрятал его в карман и прочистил горло. — Добрый вечер, — сказал Том. — Какое чудесное заведение. — Он узнал тебя, — сказал буфетчик с подозрением в голосе, а козёл приблизился к его боку. — Значит, мы встречались раньше, Принц. — Возможно. А может, и нет. Меня редко прельщает общение с немытыми ширнармассами. По правде, если по мне незаметно, я предпочитаю довольно тихое и уединённое существование, — ответил Том насколько мог уверенно, будучи окружённый своими приспешниками. — Просветите меня, сэр, есть ли новости от Министерства? Я слышал, что произошли некоторые трудности с «Хогвартс-экспрессом», но ни слова официального ответа. Буфетчик изучал Тома болезненно долго, его брови нахмурились над бледно-голубыми глазами: — Тебя искали всей страной. Ты не слышал вызовов? — Нет. А должен был? Мужчина в неверии покачал головой: — Не могу поверить. Министерство магии на грани того, чтобы капитулировать перед чёртовыми немцами, и вот ты появляешься не как ныкающийся трус, которым тебя уже готовятся окрестить в завтрашних газетах, но как совершенно безголовый кусок томного простака! — Нотт ухмыльнулся на это замечание, но его веселье быстро усмирил многозначительный тычок локтя Гермионы. Буфетчик продолжал: — Где ты вообще прятался? Под камнем? Боже, спаси Британию, ведь очевидно, что ей больше не на кого рассчитывать в своём спасении! Том нахмурился: — Что? Капитуляция? Что произошло? — Сам Гриндевальд прибыл в Лондон, — сказал мужчина. — Он требует встречи с героем Британии, чемпионом Министерства, для переговоров. И он выкрал детей, чтобы подсластить обсуждение условий. Он согласен на договор об условиях с тобой лично — или, в крайнем случае, с Министерством, — и все обязаны ударить по рукам, если только им не хочется приговорить учеников к безумному разврату континентальных дикарей. — Лондон, — пробормотал Том. Он расправил плечи и прочистил горло. — Конечно, я сразу же отправляюсь. О чём разговор: я и есть герой Британии. Буфетчик рассмеялся: — Гриндевальд захватил вокзал «Кингс-Кросс». Это первое место, куда бы отправилось Министерство после пропажи поезда, так что он убедился, что будет там первым. Если встретишь его, передавай привет Альбусу. Поскольку героя Британии не могли найти несколько часов, он взял инициативу начала переговоров на себя. Скажи ему, как Принц профессору, что его привычка уклоняться от личного долга обернулась для него наказанием. Если мне суждено скоро умереть под пятой тирана, то доставь мне напоследок хоть такое удовольствие! Его смех был громким и наводил ужас. Том поморщился и покинул таверну. Главная улица Хогсмида пустовала. Ставни на витринах были плотно закрыты, а единственным признаком жизни была сова, уныло ухающая с карниза тихого почтового отделения. Гермиона с тяжёлым неприятным грузом на плечах взяла его за руку и сжала его горячую ладонь. — Ты отправляешься? — прошептала Гермиона. — В Лондон. Если ты снимешь плащ и опустишь капюшон пониже, никто и не узнает. Больше никакого Принца, нет нужды в героизме. Ты станешь не более значимым, чем любой другой обычный волшебник. — Я никогда не буду обычным волшебником, — изящная ладонь Тома накрыла её, сильная и уверенная, а его взгляд был спокойным в своей решимости. — Мне не нужно делать никакого выбора. Я должен идти. — Тогда я с тобой, — твёрдо сказала Гермиона. Затем она повернулась к группе слизеринцев, неловко переминающихся с ноги на ногу. — Я пойду, — неуверенно сказал Трэверс. — Разве кто-то может вынести, что добропорядочные британцы окажутся под игом иностранного тирана? С нами никогда не будут обращаться так хорошо, как мы того заслуживаем, ведь никто из нас не говорит по-немецки! — Во имя Британии и славы! — согласился Лестрейндж, хлопнув Трэверса по спине с таким энтузиазмом, что мальчик просипел. — Хороший выбор, мужик. — Я доверяю Риддлу, — сказал Эйвери, будто другого объяснения и не требовалось. — Дамблдор уже там, — размышлял Розье. — Без обид, но если бы это был один Риддл, я бы не поставил на него ни за что в жизни. Однако эта игра, возможно, стоит свеч. — Аргх, — простонал Нотт, когда всё внимание группы естественным образом перешло на него. — Чтоб вы знали, у меня нет нравственных предубеждений против Тёмных Лордов в целом. Если я и вынужден добавить свою славную фамилию к списку, знайте, что это не по причине никаких высокодуховных идеалов вроде патриотизма и чести, но лишь из-за неизбежных лап Вирда. «Gæð a wyrd swa hio scel» — «Судьба распоряжается по-своему». Если я не пойду, то предвижу для себя в ближайшем будущем несчастный, но смертельный случай. Лучше бы это того стоило.