Одного поля ягоды / Birds of a Feather

1945 За ужином в вечер после практического экзамена Ж.А.Б.А. по трансфигурации летнее небо потолка Большого зала заполонили фиолетовые, и золотые, и искрящиеся всполохи Дракона, Большой Медведицы и восходящего Стрельца. Твайла Эллерби прочитала по звёздам и провозгласила, что они предвещают устрашающие испытания, надвигающуюся угрозу с северного горизонта и путешествие в неизведанное — что требовало доверия животному инстинкту, чтобы проложить курс на возвращение. На нахмуренные брови Гермионы Твайла посоветовала ей довериться её чтению, ведь у кого среди них двоих было «превосходно» за Ж.А.Б.А. по прорицаниям? Потянувшись через стол, чтобы реквизировать кувшин «горной воды» с лимоном и огурцами, Твайла сказала: — Даже если ты не веришь, что прорицания могут предсказать твоё будущее, чтения помогают лучше понять себя в настоящем. Нельзя быть великой ведьмой, не зная свои сильные и слабые стороны, свои несовместимости и родство. — Думаю, Гермиона уже нашла своё родство, — сказала Шиван, метнув взгляд на серебряное кольцо Гермионы. — Хм, интересно, кто бы это мог быть, — дразнилась Твайла. — Моё внутреннее око открывается… Думаю, я вижу! — У-у-у! — ахнула восторженная Шиван. — Что ты видишь? Опиши! — Хм-м, да, — гудела Твайла. — М-м-хм-м. Туман рассеивается… Теперь всё яснее… — Скажи мне, о божественный оракул! Гермиона задержала дыхание. — Он… Шиван закрыла рот ладонью, подпрыгивая в лёгкой агонии восторга. — Он высок, темноволос и красив! — провозгласила Твайла. — И он говорит, что будет твоим навеки. О-о! Поздравляю, Гермиона, счастливица ты. — Твайла, — начала Шиван, — скажи своему внутреннему оку, что в следующий раз моя очередь. — Я не могу это контролировать, — извинительно сказала Твайла. — Гермиона родилась под благословением Девы. Девам всегда больше всех сопутствует удача в романтических делах. — Ты же знаешь, что я нравлюсь Тому не только потому, что я дева? — сказала Гермиона. — Нет, конечно, нет, — заверила её Твайла. — Ты ещё нравишься ему, потому что он козерог. — И так уж получилось, он пялится с другого стола, — сказала Шиван, подталкивая Гермиону. — Давай, иди к нему. Когда козерог решает, что он чего-то хочет, он безжалостен. Это всё его козлиная сторона, эти упрямство и напор. О, а знаешь, какой ещё напор побуждает козлиное сердце… — Уверена, я не хочу знать, — быстро сказала Гермиона, вставая со своего места. — Увидимся в спальне. Приятного аппетита. Гермиона направилась к столу Слизерина, где Том и его лакеи со всем своим старшинством седьмого курса монополизировали один конец факультетского стола. Том, на вид достаточно скучающий, пролистывал учебник по трансфигурации, пока его сокурсники накладывали себе еду из ассортимента первого блюда: корзинок нарезанных буханок и булочек, сливочного масла и релиша, овощных супов. На тарелке Тома лежал кусок хлеба, слегка надкусанный, и, когда Гермиона села подле него, он оставил на её щеке отрывистый поцелуй и вернулся к книге, а рот скривился в раздражённой угрюмости. — Экзаменаторы сегодня задали тебе что-то необычное? — спросила Гермиона, кивнув на книгу. — Зачаровывание трансфигурированных предметов и трансфигурация чар не входят в стандартную программу. У тебя это спросили на дополнительные баллы? — Нет, — сказал Том. — Мне задали трансфигурацию еды. Это для личного обучения. Трансфигурация — одна из наиболее полезных магических дисциплин. Было бы жаль оставить Хогвартс, не выучив как можно больше к времени отъезда. Это же не отвлечёт меня от других предметов, ведь у нас больше не будет домашних заданий на лето. — Где ты взял эту книгу? — сказала Гермиона, заглянув Тому через плечо, чтобы почитать. — Я не припоминаю это название в библиотеке. — Только ты могла запомнить названия книг, которые никогда не читала, — нежно сказал Том. — Как бы это ни восхищало, слишком много библиотечного времени плохо сказывается на здоровье. Нужно найти способ, как отлучить тебя от этого. Когда ты закончишь школу, тебе нужно будет научиться, как распределять своё ценное время на более важные вещи. Например, на меня. — Я не настолько зашорена на библиотеке! — оскорбилась Гермиона. — Я знакома полностью только со справочным разделом по предметам. И, кроме того, я не понимаю, что именно в тебе такого, ради чего мне надо выделять дополнительное время сверх того, что я уже делаю. — О, Гермиона, — снисходительно взглянул на неё Том. — Не бойся, я удостоверюсь, что ты скоро поймёшь. Почему ты так на меня смотришь? Ты разве не веришь, что я не заинтересован в растрате твоего времени — и своего тоже? Время, проведённое со мной, — потраченное с пользой. Даю тебе своё слово. — Вы отвращаете меня от моего ужина, — сказал Нотт, отпихивая наполовину съеденную тарелку шотландского супа. — Откуда такая необходимость приносить свою личную чепуху к столу, Риддл? Разве ты не осознаёшь, что то, что обостряет твой аппетит, портит его всем остальным? — Осознаю, — сказал Том. — Но осознание не то же самое, что сочувствие. — А как насчёт того, что это ужасно непристойно? — спросил Нотт. — Твои действия плохо отражаются на твоей семье и твоём воспитании. Знатный и культурный волшебник не потерпит, чтобы позор упал на его семью, если он может это предотвратить. — Моя семья не найдёт ничего для критики, изучив ситуацию, — ответил Том. — Скорее всего, они бы похлопали меня по спине и сказали бы продолжать в том же духе. Сыновья сами себя не породят. Основное блюдо появилось посреди их спора: рулеты из свиной вырезки с подливкой из чёрного перца. К ним прилагались треугольные кусочки испускающих пар шотландских банноков, горячих, только из очага, и разноцветные ломтики запечённых кабачков и морковок. Эйвери вскочил со своего места, чтобы схватить блюдо с мясом — которые ставили вдоль длинных столов по одному на группу каждого года — до того, как девочки седьмого курса успели бы его взять, и предложил Тому полагающуюся ему десятину для него и Гермионы. Затем Эйвери и Лестрейндж с ожесточением набросились на блюдо и после передали его остальным мальчикам, но, к несчастью, лишённым самых вкусных частей золотистой корочки. Когда к девочкам, сидящим дальше по столу, наконец-то отправили жаркое, осталась только четверть. Сидони Хипворт, приняв блюдо, сморщила нос: — Вы, мальчики, всегда разводите такую грязь во время еды. Это отвратительно. Почему вы никогда не пропускаете нас вперёд? Мы же всё равно не заглотим всё сами. Куда подевалась галантность? — сказала она Эйвери. — За стол Гриффиндора, если тебе нужно, — ответил Эйвери с полным ртом. — Н-но как же джентльменство? — сказала Хипворт. Эйвери пожал плечами: — А как же голод? Гермиона тихонько фыркнула. С безопасного расстояния туристического сафари её всегда забавляли переплетения межслизериновских стычек. Это был чужой мир, где респектабельность боролась с бездушием на каждом шагу, но, будучи кочевницей Рейвенкло, которая приходила и уходила, когда хотела, она не была частью естественной пищевой цепи. И, конечно же, она была связана с Томом Риддлом. Который, если и был частью византийской организации факультета Слизерин, то настолько выше её, что с точки зрения трофических схем мог бы быть и солнцем. Во время ужина на неё внезапно нахлынул прилив скрытой сентиментальности. Через неделю она уедет и больше не будет случайных посиделок за ужином с самыми близкими друзьями, которых она приобрела за семь лет обучения в Хогвартсе. У каждого из слизеринцев в клубе Тома был свой взгляд на волшебную политику, культуру и общество, что было захватывающим для Гермионы, ведь ей всегда внушали мнение, что Слизерин — это факультет, объединённый вокруг своих основных ценностей братства и кумовства. Но это было впечатление, которое они — и явственнее всего профессор Слагхорн — создавали для посторонних. Внутри же картина была иной. Нотт был невысокого мнения о магических существах и растениях вне полезности, которую они давали волшебникам. Эйвери с пеной у рта не соглашался, считая уход и разведение магической жизни почётной обязанностью в своём роде, малопривлекательной, но достойной работой. Почему бы не использовать силу и многогранность магии палочек для руководства другими видами волшебства? Лестрейндж согласился с этим и добавил, что руководство теми, кто обладает высшей магией, должно включать в себя «надлежащее управление» довольно широкой категорией магически неполноценных людей, в которую входили сквибы, родители маглорождённых и несовершеннолетние маглорождённые... Том перевёл холодный взгляд на Лестрейнджа, который закашлялся полным ртом пропаренного фи́гового пудинга. — Э-э, я имел в виду гряз — маглорождённых младше одиннадцати, естественно, — сказал Лестрейндж, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Я слышал от дедушки, что Сектору борьбы с неправомерным использованием магии постоянно приходилось отправлять обливиаторов в их дома из-за случайной магии несовершеннолетних. Чем старше они становятся, тем чаще это происходит, потому что они набираются возраста, но не контроля. Иногда обливиаторов посылают по шесть-семь раз в год перед получением письма. Трата времени и денег, ведь родителям всё расскажут через считанные месяцы. — У меня в детстве была игрушечная метла, — добавил Розье. — Она не поднималась выше десяти футов над землёй, но работала как настоящая. Ей нужно было приказывать подняться, сказав: «Вверх», — и это уже базовая вербальная формула. Это уже призыв, и он учит намерению и контролю тех, кто слишком юн для владения палочкой. Говорят, чистокровные дети слишком породистые для случайной магии, но дело вообще не в породе. А в разведении. — Ты собираешься предложить разлучать маглорождённых детей с родителями, чтобы давать им «должное разведение»? — спросила Гермиона. — Они делали так до Статута, три или четыре века назад, — заметил Нотт. — Волшебные семьи обменивали сквибов на маглорождённых младенцев соседей, а потом предавали все улики забвению. — Ну, что-то должно было случиться, раз они больше так не делают, — сказал Том. — Дети вырастали, — ответил Розье. — Они шли в Хогвартс и, когда подбирались к старшим курсам, понимали, что составление натальных карт по их естественному расположению даёт совсем не то, о чём им всегда говорили родители. Любой человек, обладающий хоть каким-то подобием дара, почувствует… неправильность чтения карты Нептуном, если он асцендент Меркурия. — Это вызывало разного рода драму, — сказал Нотт. — Дети чувствовали себя преданными, родители — подавленными, потенциальные женихи взыскивали за обман направо и налево. Подлог детей не сработает, если с каждой стороны нет по свежему новорождённому. Волшебные дети в состоянии изучать свои воспоминания с возраста одного-двух лет. Сквибы могут видеть сквозь маглоотталкивающие чары, поэтому нельзя определить сквиба, пока ему не исполнится четыре или пять, когда случайная магия становится очевидной. Практическая сторона вопроса делает его… непрактичным. — Удивительно, что ты не сказал «аморальным», — произнесла Гермиона. — Кража детей внушает ужас, как и разделение матерей с их детьми. — Я подумал, это настолько вызывающе очевидно, что нет смысла и озвучивать. — Хорошо, в этом мы согласны! — Воистину аморально, — беспечно сказал Нотт, — облапошивать отпрыска достойной волшебной семьи женитьбой на маглорождённом. — Что, если они взаимно нравились друг другу до обнаружения? — спросила Гермиона. — Неважно. — Нет, очень даже важно… Она продолжала спорить с Ноттом, когда началась вечерняя доставка совиной почты. Это была лишь струйка по сравнению с потоком утра, дюжиной сов, слетающих с потолка, чтобы доставить приглашения на каникулы, предложения о летнем ученичестве, а в случае с Трэверсом — частную корреспонденцию, срочно доставленную с юга Англии. Его письмо пришло в виде длинного листа пергамента, сложенного в конверт и запечатанного сургучной печатью с фамильным гербом — разводным мостом над извилистой линией реки. С нарастающим беспокойством Трэверс вскрыл печать, и на его колени выпали две тонкие страницы. Послание было написано на пергаменте с внутренней стороны конверта, и по мере чтения морщины на лбу Трэверса углублялись. — Что нового? — спросил Розье. Сидя рядом с Трэверсом, он попытался заглянуть через плечо и прочитать сообщение, но когда он прильнул слишком близко, печать вспыхнула и подожгла письмо. Трэверс взвизгнул и уронил горящий пергамент на недоеденную тарелку с пудингом. Пепел зашипел толстым пушистым покровом серого поверх карамельного сливочного соуса. — Ха-ха, — сказал Розье. — Прости… — Ничего важного, — сказал Трэверс, отряхивая пепел со школьной мантии. Он сложил приложенные страницы в карман, пока остальные отвлеклись на дымящийся пепел, падающий в их десерты. — Мои родители запланировали праздничный ужин во «Флюме» в день нашего возвращения в Лондон, но теперь они хотят перенести его на другой вечер. — Удачи с бронированием ещё одного столика. Летом во «Флюме» больше всего народу, и на обед, и на ужин. Заскучавший от пустяковой беседы, сравнивающей ужины в лондонских ресторанах с бистро в Волшебном Париже, Том вернулся к своему учебнику по трансфигурации. Но не раньше, чем его проницательный взгляд переметнулся на Трэверса, а затем, уловив внимание Гермионы, он произнёс одними губами: «Лжец», — лишь слегка подняв уголки в своей неискренней улыбке Хорошего Мальчика.

***

После ужина Том предложил проводить Гермиону обратно в башню Рейвенкло, но она отказала ему. Она взглянула на мальчиков-слизеринцев, отправляющихся в свою Общую гостиную в подземельях, и на Трэверса, оторвавшегося от группы и шагающего в противоположном направлении. На озабоченное лицо Гермионы Том сказал: — Тебе не нужно идти за ним. Он не один из твоих беспомощных, скучающих по дому первогодок, которым хочется объятий и утешений от наилучшей возможной альтернативы их дорогой мамочки. Он мужчина. Мужчинам нравится предаваться отчаянию в тишине и одиночестве. — Раз уж ты мужчина, — сказала Гермиона. — От чего ты предаёшься отчаянию? — О, от множества вещей, — ответил Том, заводя Гермиону за доспехи и накладывая заглушающее заклинание. — Я в отчаянии от того, что ты хочешь бежать за другим, когда у тебя есть свой собственный мужчина. А как же мои чувства, Гермиона? — Всё не так! Я бы никогда тебя так не предала! — Тогда в чём дело, если не в этом? — спросил Том с вспыхивающими в мерцающем свете факелов глазами. — Я подозреваю, судя по печати письма, что это отец Трэверса написал ему, — сказала Гермиона. — У него сложные отношения с отцом — что, по какой-то причине, общее у многих мальчиков на твоём факультете. Я думаю, будет здорово, если Трэверс и его отец разрешат свои различия мирным путём. Потому что семья стоит прикладывания усилий, как я тебе уже говорила, — когда Том подал голос протеста, возможно, пожаловаться на что-то о своих родственниках Риддла, Гермиона добавила: — Я всё ещё твёрдо стою на этом убеждении. Я-я верю, что… что семья Трэверс может стать полезным знакомством, если я хочу реализовать свои будущие карьерные амбиции. Она не объяснила, что это были за карьерные амбиции, но Том понял. Он одарил её искренней и одобрительной улыбкой, обнажив острое сияние зубов. Том наклонился к ней ближе, проводя своим ртом над её ухом, его дыхание было горячим, и гулким, и слишком близким. Она вздрогнула, но не от неудобства. — Хм-м, Гермиона, теперь ты воруешь у меня моих приспешников? — Я не… — Если тебе хочется своих приспешников, я буду последним, кто станет тебя останавливать, — пробормотал Том. Он был так близко, когда говорил, что она почувствовала прикосновение его языка на мочке уха. — Трэверсом тяжко управлять. Он уповает на достойные манеры — вообще, он достаточно скрупулёзен в этом. Не пытайся обнять его: он отвергнет физическое проявление близости, особенно от ведьмы, предназначенной другому. Не принимай это на свой счёт — в отличие от Нотта, он так себя ведёт не потому, что боится замараться о безродную кровь. Если ты хочешь задобрить его на эмоциональном фронте, начни с того, чтобы называть его по имени. Это показывает, что ты хочешь выделить его из тени, отброшенной на него его фамилией. В Слизерине это считается обменом значимости. — Что, я заметила, ты никогда не делал со своими собственными приспешниками, — заметила Гермиона. — Все называют тебя «Риддл». — Конечно, — сказал Том. — Мы не ровня. Они не мои друзья. И я не хочу, чтобы они ими были. — Но ты потерпишь Трэверса, обращающегося ко мне по имени? — Если ты пойдёшь на это, он не будет называть тебя «Гермионой» публично и никогда передо мной. Он помнит о своём месте и своих манерах, которые приемлемые, но лишь едва, — Том шмыгнул носом. — Если ты уверена в том, чтобы оставить его себе, тебе нужно обеспечить его преданность. Он должен видеть свидетельства твоих личных вложений — видимую демонстрацию силы или способностей, чтобы доказать, что ты достойна его времени, иначе у тебя нет ничего, кроме беспочвенного хвастовства, которое засоряет Общую гостиную каждый вечер после комендантского часа. И ещё, это очень важно: не надо представлять это как услугу, которая должна быть возвращена в какой-то неопределённый срок. Это ставит вас на уровень равных, а ты ему не ровня. Ты его начальник, и тебе нужно это доказать. — Ты уверен, что эта стратегия сработает? — Она работает, поверь мне. — А если нет? — Скажи мне как можно скорее. Я тут же наложу на него Обливиэйт, и у тебя будет вторая попытка, — сказал Том. Он усмехнулся и поцеловал Гермиону в лоб, улыбаясь самому себе. — Шучу. Вот тебе совет: мужчины не любят сидеть и бесконечно размышлять, они ищут направление, и тебе лучше всего указать ему в правильную сторону. Ну, ступай. Поймай его, пока не слишком поздно. Гермиона покинула замок через ту же дверь, которой воспользовался Трэверс, её туфли стучали о каменные ступени, спускающиеся от вестибюля ко двору с колоннадой, который, в свою очередь, вёл к виадуку. Настоящее уличное небо надело вечерний плащ глубочайшего синего, усыпанного теми же созвездиями, что и Большой зал, а огромная громада замка позади неё светилась десятками витражных окон, пронизывающих толщу камня. Она достаточно хорошо видела свои ноги, чтобы не споткнуться о трещину каменной плиты, а рука, поднесённая к лицу, отражала свет, как бледная луна, но она не могла разглядеть Трэверса. Каким образом она должна «поймать его» по совету Тому? В темноте она могла усилить свой голос, чтобы позвать его, но она не думала, что типичный слизеринец признательно отзовётся, если подзывать его как собаку. Она могла вызвать свет палочкой и поискать его, как староста в ночном патруле, но это было для нарушителей правил неопределённой личности. Она знала Трэверса, его имя и лицо, и этого было достаточно, чтобы распалить магическое намерение. Закрыв глаза, она вернулась в тепло объятий Тома, к его руке на её пояснице, поглаживающей мягкий бархатный ворс парадной мантии, заколотой значком в виде буквы «М» поверх весов. В темноте под её веками иллюзия была настолько ясной и яркой, насколько позволял её разум: широкий простор бюрократического стола, переполненная папка «Исходящие» и пустая «Входящие», внимательный муж с растрёпанными от подушки волосами, несущий чайный поднос и язвительное мнение о представленных проектах нового фонтана в атриуме... — Экспекто Патронум, — вызвала Гермиона, прижимая к себе хрупкие трепещущие эмоции, чтобы они не погасли, как спичка на ветру. Серебряный шар света превратился в очаровательную маленькую выдру, плывущую на спине по невидимому течению. Патронусы, в отличие от настоящих животных, всегда молчали, но в руководстве авроров она прочитала, что их использовали для сигналов между командами патрулей и напарниками. Животные были душой, воплощённой магией, и, обладая человеческим разумом, могли давать разумные указания. Они не умели разговаривать, но им можно было приказать кружить на месте, наводить на цель, как подружейным собакам, или искать конкретных людей. Во время заседания клуба по домашней работе в Хогсмиде, прерванного аврорами, она видела, как животные-Патронусы, словно серебристые призраки, проносятся сквозь стены, сообщая стражам Хогвартса о чрезвычайном происшествии из лондонского штаба. — Найди мне Квентина Трэверса, — сказала она выдре, которая заколебалась, будто инструкция была неясной. Гермиона повторила, держала палочку в руке в начальном взмахе движения Патронуса, удерживая свой образ Трэверса: степенный молодой человек, чьё спокойное поведение на публике пошатнулось после тяжёлых ожиданий в тёмных углах и тихих альковах, где никто не мог стать свидетелем его криков. Выдра вприпрыжку неслась вперёд с плавной грацией, время от времени поворачиваясь, чтобы проверить, следует ли за ней Гермиона, и сияния её серебристого тела было достаточно, чтобы освещать ей путь. Гермиона проскочила под одной из арок крытой галереи, расположенной по обе стороны внутреннего двора, и взобралась на несколько ступенек позади неё, сосредоточившись на тепле будущего, которое ещё должно было свершиться. Когда она свернула за угол, следуя за своим Патронусом, то услышала взмах мантии и скрип кожаных туфель по каменному полу. — Грейнджер? Это ты? — раздался голос Трэверса. Он зажёг свою палочку, и она увидела, что он стоит перед сводчатой аркой, которая поднималась от земли и сужалась кверху, образуя перегородку высотой до пояса, на которой студенты сидели в хорошую погоду и в свободное время. Выдра подплыла к нему и перекинулась через плечо, как безжизненная мочалка. Трэверс ткнул пальцем в выдру, но не смог её сдвинуть, и палец прошёл насквозь. — Я не против, если ты будешь называть меня «Гермиона», — сказала она. — Если ты не против, если я буду называть тебя «Квентин» в ответ. Мне нравится думать, что мы знаем друг друга достаточно давно для этого. Исходя из долгого товарищества, я заметила, что ты сделал неожиданный выбор, уходя после ужина. С твоей семьёй всё в порядке? — Я… — начал Трэверс и нервно прижал руку к карману, который отозвался шорохом сложенной бумаги. — Риддл не одобрит, чтобы кто-то помимо него был настолько фамильярным с тобой. — Мне не нужно одобрение Тома для всего, — сказала Гермиона. — Когда мы поженимся, мы будем Риддл и Риддл. Представляю, как будет сложно моим друзьям, если они больше не смогут отличать меня от моего мужа. Если ты считаешь, что эта фамильярность незаслуженная, то я даю тебе разрешение называть меня по имени — хотя бы ради ясности. — Ладно… Гермиона, — сдался Трэверс, и сам акт нанизывания друг за другом этих незнакомых слогов, похоже, нервировал его, поскольку он огляделся по сторонам, дабы убедиться, что его не подслушивают где-нибудь поблизости. Он прочистил горло. — Я ставлю под сомнение необходимость этого. Маловероятно, что мы будем в одинаковых кругах после выпуска. — Что ты имеешь в виду? — спросила Гермиона, нахмурившись. Она отряхнула пыль с низкой каменной стены и села на неё. Её Патронус-выдра спрыгнул с плеча Трэверса и лёг отдохнуть на её коленки, подставив кверху пушистый белый живот. — Том не собирается мешать мне заводить друзей, будучи мужем или нет. Это слишком самонадеянно даже по его меркам. Трэверс потёр шею сзади и тоже сел, прокатывая палочку между ладоней в тревожном тике, отчего с её кончика срывались красные искры: — Вот в чём дело: никто из нас не нужен Риддлу. Он терпит нас, потому что это удобно, и, как слизеринец, он понимает, что нет смысла быть грубым с теми, с кем ты делишь жилые помещения. Даже ему нужно спать, и он знает это. Что мы можем предложить ему вне Хогвартса, чем он не найдёт больше и лучше у кого-то ещё? Слагхорн организует стажировку в любой магической дисциплине по выбору Риддла, и его даже лично обучал Дамблдор. Я не вижу будущего, где Риддл старается сохранить школьные связи. В чём смысл клуба по домашней работе, если больше нет домашней работы? Поэтому Лестрейндж стал подлизываться больше обычного — он слишком привык уклоняться от наказаний и командовать подземельями, оседлав имя Риддла. Без Риддла и Хогвартса он эльф без дома и хозяина. Это сводит его с ума. — А ты… — колебалась Гермиона. — А все считают, что мы с Томом вместе из-за полезности союза? Что я ему не нужна по-настоящему, просто думает, что это удобно? На лице Трэверса отразилась внезапная паника, такой любопытный род мужского ужаса, который Гермиона встречала на собраниях старост Рейвенкло, когда старосты-мальчики докладывали, что их спрашивали о гигиенических салфетках второкурсницы и третьекурсницы под их опекой. (Отдать Тому должное, в нём не было неловкости касаемо раздачи гигиенических салфеток. В деревенском магазине Литтл-Хэнглтона он спросил продавца, какая марка самая лучшая, с беспечностью покупки банки фасоли или взвешивания сливочного масла по унциям. Из них двоих Гермиона была смущена больше. Это был один из случаев, когда полное отсутствие стыда Тома о чём-либо, касающемся физических процессов Гермионы, пришлось кстати). — Эм… Ну нет, это другое. Связь Риддла с тобой отличается от связи со мной или Лестрейнджем. — Чем? Он закашлялся, пробормотав: — Ты ведьма. — Я всё ещё не понимаю, — сказала Гермиона. — Скажем так, если бы ты была волшебником, а не ведьмой, Лестрейндж бы нашёл способ загнать тебя в угол в подземельях или сбросить с лестницы, — сказал Трэверс. — Ты была бы… заменимой в каком-то смысле, не как сейчас. Ведьма-жена не входит в ту лигу соперников, с которыми может тягаться волшебник. Лестрейндж знает об этом. — Я не думаю, что твой анализ полностью ошибочен, — согласилась Гермиона. — Когда дело касается Тома и эксцентричности его характера. Том — независимая душа, и ему плохо даётся подчинение кому-нибудь или чему-нибудь. Одолжения, выходящие за рамки студенческой жизни, — это серьёзно, и он понимает, что даже близкие соратники в Слизерине не сохраняют отношений без взаимного понимания транзакционности, даже самые близкие. — Да, а у тех, кто хочет сохранить внимание Риддла, нет равноценной монеты для обмена, — сказал Трэверс. — В Риддле нет обычных пороков, чтобы нажиться. Он не пьёт и не играет в азартные игры, у него нет известных родственников или долгов, и чем меньше с ним говорить об интрижках, тем лучше. Во всех смыслах он самодостаточен. Отчего я могу прийти к выводу, что единственный человек, которого он сохранит после окончания школы, это ты. Когда мы разойдёмся в Лондоне через неделю, это будет конец нашего клуба и нашего продолжающегося союза. На коленях Гермионы её Патронус-выдра встал на задние лапы и положил свои маленькие лапки ей на грудь. У него не было массы, но она могла чувствовать вес и тепло его присутствия, ауру, которая из него вытекала облаками белого дыма, и это успокоило её сердце с неожиданной уверенностью. Выдра посмотрела на неё, затем повернула голову на Трэверса. — Тогда… После Хогвартса ты хочешь быть друзьями? Не другом Тома, но моим, — сказала Гермиона. Она сморщилась, осознав, как неловко это прозвучало. Лишь единственный другой раз, когда она просила кого-то быть её другом, был Том Риддл, и в конечном итоге она усомнилась в правильности своего решения и была вынуждена объяснять родителям, почему она отдала мальчику из приюта карманные деньги за полгода. Просить прямо было не по-слизерински: для них это говорило об отчаянии, а слизеринцы инстинктивно не избегали ничего так, как характерные миазмы отчаяния. Её выдра упала с её колен и пересекла каменный пол к Трэверсу. Она прижала свой усатый нос о колено Трэверса. И хотя Патронусы не были сделаны из чего-то материальнее воли и магии, дрожащая рука Трэверса вытянулась со сжатым кулаком, будто его обнюхивала живая собака, и выдра обнюхала её, проводя усами сквозь костяшки мальчика. Он слегка вздохнул, разжал кулак и дал своим пальцам пройтись по сияющему нимбу света, окружающего тело выдры. Сияние улетучивалось в воздух, как дым из котла, и пополнялось магией Гермионы, бьющейся в серебряном сердце выдры. — Свет твоего Патронуса такой же сильный, как у отца, но твой каким-то образом кажется теплее. Жизнь и тепло в лучах солнца, проникающих через полог леса. Я не знал, что может быть разница… — бормотал Трэверс. — Факультет Слизерина не приемлет дружбы без оговорок, поэтому у слизеринцев так мало настоящих друзей. Я знаю, что едва ли заслуживаю такой чести. Но для меня было бы честью получить её… — Хорошо, — сказала Гермиона. — Значит, решено! Ты можешь быть моим учебным напарником в аврорате в августе. Это заявление захватило всё внимание Трэверса: — Ты — ты собираешься быть аврором? — У меня же подходящие оценки? — сказала она. — Помнишь эту цитату: «Право живёт по закону»? Если я хочу поступить правильно, внести правильные изменения, то это должно быть сделано через закон. Самый эффективный способ попасть в ряды Отдела магического правопорядка — это Корпус авроров. Я осознаю, что другие должности в Министерстве гораздо менее меритократичны, и, как бы это ни было несправедливо, сегодня с этим ничего не поделаешь. Я достаточно хорошо владею практической магией — и всё ещё совершенствуюсь, — но я знаю правила от корки до корки, так что по перечисленным требованиям в такой ситуации я подхожу идеально. На полминуты Трэверс замолчал, в тщательном рассмотрении: — Ты же знаешь, что тебе не гарантируют должность за рабочим столом... Нарушители закона, которых мало заботят правила, так же мало заботят последствия. Их надо приводить силой. Эта сила — авроры. — Я знаю, — сказала Гермиона. — Я знаю достаточно, чтобы мне это не нравилось, но ведь это и не должно нравиться, правда? Это нелегко и неприятно, но в конечном итоге это необходимая работа для функционирующего общества. — А также необычно опасная. Для их открытого набора есть хорошая причина: им надо заполнять пустые позиции, и у них всегда есть пустые позиции, — сказал Трэверс низко и быстро, его голос сорвался на последнем слове. — Мой отец написал мне, что сам Гриндевальд перевёл взгляд на Британию. Обвиняемые вырвались из цепей посреди суда прямо перед носом полного Визенгамота и Министра, а поскольку волшебников, обладающих достаточной силой и смекалкой для этого, не хватает, вину возлагают на самых очевидных подозреваемых. Если ты хочешь служить Министерству, они ожидают, что ты это будешь делать как солдат. — Стажировка идёт три года, — сказала Гермиона. — Они не бросят стажёров в пекло поля боя в первый день. — Три года при обычных обстоятельствах, — сказал Трэверс. — Мой отец был медиком в военное время. Он смотрел за умирающими солдатами не в состоянии дать им ничего, кроме благословения военного священника и раствора лауданума — это похоже на универсальное обезболивающее, но вызывает мощное привыкание. Но мы волшебники. У нас есть магические достижения в медицине, превышающие большинство современного прогресса в магловской науке, — сказала Гермиона, которая прочитала, что новое противоинфекционное средство, пенициллин, было главным претендентом на Нобелевскую премию этого года. — К тому времени, как пройдут три — или даже два — года, уверена, что потребность в солдатах не будет столь острой. Война уже подходит к концу на магловской стороне. Если Гриндевальд полагался на магловские каналы снабжения, как я подозреваю, то он продержится не больше года. — Ты так пришла к своему решению? Ты рассчитываешь, что тебе не придётся столкнуться с настоящей войной волшебников? — спросил Трэверс. — Никогда не знаешь, как всё обернётся, — сказала Гермиона. — Я лишь реалистична относительно возможностей. С точки зрения Тома, я согласна с его советом не слишком волноваться — лучше сосредоточиться на изменениях, которые можешь сделать в этом мире, чем на тех, которые не можешь. А что может быть лучше, чем добиваться перемен, отправляясь туда, где они происходят? В конце концов, закон существует на власти. Я стремлюсь быть насколько возможно лучшей ведьмой, а по меркам здравого смысла и совести большего я от себя требовать не могу. Трэверс опустил взгляд на руки и свою искрящуюся палочку. Он тёр ямку на рукоятке, блестящий лак протёрся именно в этом месте, и несколько минут ничего не говорил. Гермиона закрыла глаза и воспользовалась возможностью упорядочить свой разум и потренироваться в направлении Патронуса командами без слов. Она чувствовала тепло от этого греющего душу света, яркого и пульсирующего сквозь её веки, когда выдра всплыла с её колен и закружилась вокруг её головы, подвешенная в облаке серебристого тумана. Захрустела и зашуршала бумага. Гермиона открыла глаза. При свете палочки Трэверс наклонил голову над несколькими листами пергамента, изучая отпечатанные слова с опущенным взглядом. — У тебя завтра экзамен? — с любопытством спросила Гермиона. — Это не учебные конспекты, — сказал Трэверс. Он хрипло вздохнул и показал ей бумаги. Фирменный бланк Министерства магии, взрыв солнечных лучей герба ОМПП, жирным шрифтом с насечками было выведено: «АВРОРАТ: ЗАЯВЛЕНИЕ О ПРИЁМЕ НА СТАЖИРОВКУ». — Отец прислал мне это в письме за ужином. Он закончил приветствие с советом, цитирую: «Ты знаешь, что делать». — Трэверс невесело рассмеялся. — Он даже заполнил за меня бланк. Гермиона поняла, что он имел в виду: имя и дата рождения уже были чётко выведены каллиграфической рукой. Это был не тот почерк, с которым она была знакома по чтению его эссе вверх ногами в библиотеке. ИМЯ: КВИНТИН МЕНАНДР ТРЭВЕРС ДАТА РОЖДЕНИЯ: IV — ♅ — MCMXXVII Она не знала, что сказать в ответ. Гермиону всегда сбивали с толку строгости чистокровного общества по сравнению с потворством её собственного магловского детства, где ей давали всё, что нужно, а всё сверх предоставлялось только после того, как она доказывала родителям, что желаемое было желанным по хорошей причине. Её дискомфорт усугублялся тем, что она была ведьмой, ставшей зрительницей несогласия волшебника с его отцом. Как и в случае с Томом, когда его родной отец уставился на обеденный стол Риддлов, её естественным инстинктом было отползти подальше и позволить им поспорить, а затем тихо подкрасться обратно, когда всё будет закончено. Эмоциональная конфронтация, даже если она не принимала в ней непосредственного участия, имела досадную тенденцию заставлять её плакать — так случалось каждый раз, когда она посещала оперу! — а она провела достаточно времени за столом Слизерина, чтобы понять, что слёзы девочки не делают несчастных мальчиков счастливее. — О, — несколько неловко сказала Гермиона. — Я заметила, что у тебя греческое среднее имя. Когда я была маленькой, я считала своё греческое имя чудаковатым. Другие девочки в магловской школе, в которую я ходила до Хогвартса, носили славные нормальные имена, которые каждый знал, как писать и произносить. Кому не нравится замечательная, патриотичная «Джорджия» или милая и модная «Ширли»? Я была «Гермионой», и это была ещё одна странная особенность во мне, венчающая странные происшествия, которые преследовали меня в моих самых мрачных настроениях… От выражения неловкости Трэверса она прочистила горло и сказала: — Получив письмо из Хогвартса, моё будущее непоправимо изменилось. Я узнала, что я ведьма, гражданка магии и моё чуднóе греческое имя — моя наименее чуднáя часть. Когда я узнала, что для тебя гражданская служба — священный долг, я искренне согласилась с этим чувством. Этот наш с тобой волшебный мир придержал место для меня, блудной дочери, вернувшейся домой. Не то чтобы родители и дети всегда уживались без раздоров, но магия в моей душе ведьмы наверняка течёт так же густо, как кровь завета. Для чужака получить задачу поддержания института закона и демократии — да ещё и на основе заслуг — большая привилегия. Моя гражданская привилегия. — Твоё имя происходит от Гермеса, посланника богов, бога путешественников, — сказал Трэверс после нескольких секунд тишины, осмысливания её довольно нелепой речи. — Он ходит между двумя царствами. — Да, подходит просто удивительно, скажи? — ответила Гермиона. — Я лишь знаю Менандра как поэта, возможно, афинянина — самые известные были из Афин. Том изучал древнегреческий, он с ними знаком лучше меня. — Если ты не знаешь Менандра по имени, может, ты слышала его самое известное изречение? — сказал Трэверс. — «Anerríphthō kýbos» в оригинале. На латыни: «Alea iacta est». Пусть будет брошен… — …Жребий, — закончила Гермиона. — Если бы только я был таким решительным, как Менандр, — с сожалением сказал Трэверс, засовывая бумаги обратно в карман брюк. — Быть осмотрительным не так-то плохо, не согласно моим правилам, — сказала ему Гермиона, поднимаясь и отряхивая мантию. — Если тебе надо оправдываться перед каким-то единственным существом, то пусть это будет твоя совесть. Пойдём, часовая башня скоро пробьёт комендантский час. Я провожу тебя обратно в подземелья. Ни один староста не сможет взыскать с тебя наказания, если рядом с тобой будет староста школы. Часы на башне пробили четверть часа, когда они вернулись в замок. До девяти часов оставалось пятнадцать минут. Когда они спускались на нижние уровни, они пересеклись с хаффлпаффцем, покидавшим кухню, держа в руках большой глиняный горшок, в котором лежала целая тушёная курица. — Что? — сказал он, когда заметил, что Гермиона и Трэверс уставились на него. — Я голоден. В подземельях они встретили слизеринца, держащего в каждой руке по бутылке виски, которые он спешно прятал под мантией, когда заметил их приближение из-за угла: — Это для вечеринки. Только для семнадцатилетних и старше, значит, это не против правил, — объяснил он. — И комендантский час ещё не наступил. Когда они прошли мимо класса сбора клуба по домашней работе с замком, зачарованным, чтобы узнать его членов, Трэверс остановился: — Как тебе удалось вызвать телесного Патронуса? — спросил он. — Для экзамена по защите от Тёмных искусств я смог вызвать только туманный щит на дополнительные полбалла. — Я создала собственную версию воспоминания — подробную визуализацию сильной эмоциональной важности, — сказала Гермиона. — Я сделала конспект по медитации с сопровождением из руководства аврора, если хочешь его одолжить. Это советы по управлению своими мыслями и эмоциями, чем-то похоже на упражнения по базовой окклюменции. — Ты можешь меня научить, как ты это сделала? — сказал Трэверс. — Заклинание Патронуса необходимо для авроров. — О, — сказала Гермиона. — Ну да. Конечно, могу. Большинству волшебников Патронус был бы очень полезен, авроры они или нет. Увидимся здесь завтра после завтрака? — Хорошо, — согласился Трэверс. Приглушённый звон раздался от его часов, спрятанных во внутренний карман мантии. — Мне нужно возвращаться в Гостиную. Спокойной ночи... Гермиона. — Спокойной ночи, Квентин, — ответила Гермиона, и по какой-то причине произносить его имя было не так неловко, как она ожидала. Она наблюдала, как он уходит глубже в прохладные сквозящие глубины подземелий, пока он не свернул на следующем повороте и не исчез из виду. Она размышляла, не означает ли это новое развитие их прежнего состояния взаимопонимания, что она «поймала» Трэверса в качестве своего приспешника, как описал это Том, с той беспристрастностью, с которой он относился ко всем другим отношениям, кроме тех, которые он разделял с Гермионой. Если сегодня она обрела лишь друга, а не приспешника, то это уже успех по всем критериям. Она не была Томом Риддлом и не искала покорности в качестве главной черты для тех, кого могла бы выбрать в свою компанию. Надёжный характер, склонность тщательно обдумать решение перед его принятием — вот что было главной чертой в глазах Гермионы. Волшебников, обладающих этим ценным качеством, было слишком мало, хотя Том бы не согласился с ней в этой ценности. Для него было мало пользы в независимом мышлении, когда речь заходила о хороших приспешниках. Но, с другой стороны, Том был не из тех, на кого можно было полностью положиться в плане глубокого понимания человеческих взаимоотношений. Спроси Тома, сколько у него друзей, ответ, который он бы дал, ясно бы показал, насколько он действительно мудр в понимании природы «дружбы». Возможно, это суровый вывод, но у Тома не было оснований обижаться, учитывая, как часто он применял подобную суровость к другим людям.

***

Гермиона встретила Трэверса в кабинете клуба по домашней работе на следующий день, чтобы провести его по ряду упражнений разума для проверки его сосредоточенности и контроля. Она трансфигурировала парту и стул в простой каркас кровати с верёвочной сеткой, дополненный тонким матрасом, объяснив Трэверсу, что, если ему достаточно комфортно, чтобы заснуть, он не поймёт сути упражнения. Ему нужно было разбирать собственные мысли, пока спокойствие не станет второй натурой, и только тогда он сможет вызывать счастье намеренно, а не случайно. — Попробуй ещё раз. — У меня всё равно получается не больше сгустка, почему в этот раз будет по-другому? — Потому что я дала тебе пятнадцать минут выбрать новое воспоминание! — Новое или нет, ни одно из моих воспоминаний недостаточно сильное, чтобы напитать заклинание. — Тогда создай собственное из ничего. Я именно так и сделала. — Как созданное счастливое воспоминание вообще может приблизиться к счастью того, что ты уже знаешь? — Образ, который отражает то, что истинно важно для тебя, — стало кратким ответом Гермионы. Она обдумывала собственную визуализацию для вызова своего Патронуса. Счастье для неё было не просто о достижении отметки в наследии, которое она надеялась оставить в мире своего приобретённого гражданства. Она опробовала этот способ, но он не работал, пока Том не вмешался и подал ей руку. Одних только достижений было недостаточно, чтобы разжечь её намерения. Фундамент её психики был сложен из кирпичиков непоколебимой решимости, жажды ответов, дружбы и верных спутников. — Когда я попросила тебя и остальных слизеринцев отказаться от дня в Хогсмиде, чтобы пойти на моё собрание в «Кабаньей голове», я была в таком восторге от того, что люди пришли, — сказала Гермиона. — Я никогда не была популярной, приветливой, я даже никому не нравилась. Между мной и Томом он всегда был впереди того, что касается шарма и благосклонности. Том заводит друзей с такой лёгкостью: в конце концов, вы все были друзьями до того, как я вас узнала. Но в тот день, когда Том отсутствовал, все всё равно выбрали уделить мне несколько часов своего времени и послушать, что я скажу. Воспоминание о том, как прошёл тот день, как я успешно выступила, несмотря на мои нервы, как меня услышали, не отвергнув в одночасье, это единство цели... Это чувство я усиливаю в видении своего будущего. Если у тебя нет воспоминания, тогда создай похожее, которое отзывается в сердце и душе, в истине и эго. Пока Трэверс работал над своей визуализацией, Гермиона читала в «Ежедневном пророке» интервью Министра магии. Принц Прекрасного, таинственная фигура последних нескольких месяцев, появился на публике и в очередной раз спас невинные жизни, что не столько выставило его героем, сколько Министерство магии — неуклюжим и беспомощным. У Министра нашлось несколько слов на эту тему:       Министерство магии, 1 час дня       После событий, произошедших в четверг днём, министр Спенсер-Мун вновь заявил, что обвинять Министерство в том, что оно недостойно отреагировало на чрезвычайную ситуацию, было слишком поспешным выводом. «Мне посоветовали эвакуироваться из зала суда согласно личному назначению авроров. Разве я должен был сомневаться в их профессиональной оценке ситуации? То, что двери были заперты, — не более чем мелкая оплошность: запорный механизм автоматически срабатывает, когда чары зала суда повреждены или испорчены. Если хотите знать, кто несёт за это ответственность, спросите бывшего министра Спэвина — мой секретарь сказал, что это он одобрил их строительство в 1872 году, а не я. Я не имею к этому никакого отношения!»       После сообщения, что покойный мистер Фэрис Спэвин стал несчастной жертвой длительного воздействия дементоров, чьи похороны запланированы на 1 июля (см. стр. 18), министр Спенсер-Мун добавил: «У меня есть формы, которые он подписал своим именем, и у вас на меня ничего нет. Невиновный считается невиновным, пока его вина не будет доказана, — так гласит закон, принятый в Британии при мне. Уж я-то знаю, я же Министр!»       Получив грубый отпор и от Принца, и от профессора Альбуса Дамблдора, заместителя директора школы чародейства и волшебства Хогвартс, Спенсер-Мун сказал: «Они сразу же пришли на помощь Министерству, так что, конечно, мы в дружеских отношениях, как бы это ни выглядело на первый взгляд. Принц Прекрасного, насколько я понимаю, является верным союзником Министерства магии. Всегда им был, без сомнения. Он отказался получить причитающиеся ему по закону выплаты, и только благородная душа с радостью отказалась бы от тысяч галлеонов. Дознаватель Визенгамота Клавдий Принц уверяет меня, что Принц Прекрасного ‘слишком честен для своего собственного блага’, а мистер Принц разбирается в характере лучше, чем большинство волшебников. Что же касается Дамблдора… Он несговорчивая личность, но, похоже, Принц наконец-то убедил его расставить приоритеты. Прекрасное действительно побеждает, не правда ли!» Лишь только на третий день Трэверс наконец вызвал телесного Патронуса, лёжа на спине на скрипучей трансфигурированной раскладушке и уставившись с угрюмой решительностью на покрытые сажей деревянные потолочные балки. Гермиона подняла взгляд от газеты, когда Трэверс прошептал вербальную формулу себе под нос, и аморфный сгусток, неохотно выливающийся из его палочки, обрёл мелкие детали: хвост, узловатые лапы, различимую морду, — пока мальчик продолжал хмуриться, сдвинув брови и сжав вместе губы от сосредоточенности. Гермиона не осмелилась произнести ни слова, молча сворачивая газету и откладывая её в сторону. Большая староанглийская овчарка, чья пушистая белая шерсть сияла собственным внутренним светом, уставилась на Трэверса вниз, расположившись у него на груди. Трэверс поднял кулак, и собака степенно опустила свою огромную волосатую голову, чтобы обнюхать его, и, закончив, легла и разложила свои невесомые лапы по плечам Трэверса. Когда Трэверс попытался сесть, его сосредоточенность покачнулась, и серебряное сияние потускнело, а изящный узор каждого волоска пушистой белой шерсти начал терять чёткость деталей... Затем собака растворилась, и Трэверс остался на покачивающихся верёвках, оцепенев от внезапной и болезненной потери, он сжимал свою палочку между белыми костяшками пальцев. — Так всегда кажется поначалу, пока не привыкнешь, — утешительно сказала Гермиона. — Но если ты знаешь хитрость как вызвать Патронуса, он всегда будет к тебе возвращаться. Ещё в тот же день дверь кабинета настежь распахнулась, Эйвери крикнул через плечо: — Его здесь нет! Гермиона опустила палочку с места, где она левитировала парту над головой Трэверса — это упражнение должно было стимулировать быстрое наложение заклинания Патронуса, потому что вряд ли в любой момент, когда кому-то понадобится использовать заклинание Патронуса, у него будет достаточно времени, чтобы трансфигурировать кровать и помедитировать над подходящей визуализацией. Отвлёкшись, она уронила парту, Трэверс успел выскочить из-под неё, прежде чем она ударила его, и Гермиона со смущённым извинением опустила её на пол. — Кого здесь нет? — спросила Гермиона. — Риддла, — сказал Лестрейндж, заходя в комнату вслед за Эйвери. — Мы ищем его уже несколько дней. Он не показывается на завтраках, а когда он ужинает, то надевает такое выражение лица, ну знаешь, когда он в настроении вывернуть мозги наизнанку. — Он не в настроении отвечать на докучливые вопросы, когда он в таком состоянии, — сказал Розье, проскальзывая в комнату за Лестрейнджем и Эйвери. — Скорее в настроении изучить цвет мозговой жидкости, которая выстрелит у тебя из носа, — он заметил выражение лица Гермионы. — Фигурально выражаясь, конечно же. Риддл бы не стал так делать, хах. О, Трэверс. Развлекаешься с Грейнджер? — Мы подумали, что Риддл занимается с тобой всяким-разным, — сказал Лестрейндж, пихнув Розье в бок локтем. — Он был в нетерпении этого в последние несколько недель, если его личное время в ванной комнате что-то об этом говорит. Если его нет с тобой, то где он может быть? — Почему вы вообще его ищете? — спросила Гермиона. — Разве у вас нет собственных хобби? — Я хотел обсудить планы на каникулы, — сказал Лестрейндж. — Если он получит те одиннадцать «превосходно» по Ж.А.Б.А., как он рассчитывает, они напечатают его имя в газете. Важные люди запомнят высшие оценки столетия, поэтому я собирался представить Риддла своему отцу. Все важные люди этой страны знают друг друга, так они и остаются важными. — А остальные? — спросил Трэверс, промокнув пот с бровей карманным носовым платком. — Кто там ещё в коридоре? Мальсибер? Блэк? Разве у вас нет занятий получше, чем устраивать бессмысленную погоню? — Погоня за старостой школы имеет смысл, — сказал Блэк. Он постучал по своему значку старосты. — Слагхорн намекнул мне, что меня номинировали на старосту школы в следующем году. Если мои курсовые оценки будут достаточно хорошими, я обскочу всех к рассылке писем поздним июлем. Что означает, что мне нужно расписание обязанностей, которое Риддл использовал в этом году. В следующем году вы не увидите меня за праздничными украшениями: мишурой и тыквами займутся другие студенты, спасибо. — Четыре старосты школы из Слизерина подряд. Селвин, Блэк, Риддл и снова Блэк, — нахмурилась Гермиона. — Кажется несколько из ряда вон выходящим заставлять три других факультета бороться за одно свободное место старосты школы из года в год. — Если бы другим хотелось этого так сильно, им стоило позаботиться о приложении усилий в завоевании Попечительского совета, — безразлично сказал Блэк. — Отец угощал главу Совета Брутуса Малфоя с сентября в подготовке к моему последнему году. Мама отсылала домашнего эльфа к мадам Розье, чтобы испечь ей broyé poitevin, любимый десерт Малфоев. Если Блэки получат ещё один значок старосты школы, это было заработано трудом Блэков. — Ты понимаешь, что Тому ничего не нужно было делать для его значка старосты школы? — заметила Гермиона. — И мне тоже. — Ну я же не такой же, как Риддл? — ответил Блэк. — Если бы был, Риддл, бы, скорее всего, уб — э-э, не с добром отнёсся бы к этому. Скажи, Грейнджер, он доложил тебе, куда отправился? — Нет, — сказала Гермиона. — А теперь, если вы убедились, что его тут нет, не стоит ли вам поискать его где-то ещё? — У тебя есть способ найти его, Грейнджер, — неожиданно заговорил Трэверс. — В твоём конспекте о Патронусах было сказано, что их можно использовать для поиска определённых людей, если ты знаешь их достаточно хорошо. Если кто-то и знает Риддла, это ты. — Так, значит, ты умеешь вызывать Патронуса? — сказал Блэк, сузив глаза. — Полагаю, ты узнала о дополнительных баллах за него на экзамене по защите от Тёмных искусств. Почему бы тебе не вызвать его для нас, и тогда мы оставим тебя в покое? По едва заметному кивку Трэверса Гермиона взмахнула палочкой в такт заклинанию Патронуса и вызвала серебристую выдру, внушив ей желание найти Тома Риддла, подкреплённое мыслями и воспоминаниями: постоянством непоколебимой привязанности Тома; его прекрасными тёмными глазами, поглощёнными учебником, когда они не были устремлены на неё; сардонической ноткой, с которой он высказывал свои самые откровенные мысли. Выдра умчалась прочь, взмыв под потолок, а через минуту вернулась, отряхнула гладкий мех и вскарабкалась на плечо Гермионы. — Том в замке? — спросила Гермиона. Выдра покачала головой. — Он на улице на территории? Выдра начала прихорашиваться. — Он где-то, где я уже была? Выдра слегка дрогнула всем телом, и Гермионе было трудно понять, что это значит. Она решила, что это: «В какой-то степени да, но не полностью». — Ты можешь попросить её отвести нас к нему? — спросил Эйвери. — Если речь не входит в умения Патронуса, надо разрешить ему что-то, что он может. — Вообще-то я сейчас довольно занята, — начала Гермиона, но Трэверс подтолкнул её и прошипел низким голосом: — Быть лидером — значит брать на себя ответственность, даже если тебе этого не хочется. Она вздохнула: — Ладно. Мы попробуем разобраться с этим как можно быстрее, — она кивнула Патронусу-выдре, который пульсировал светом, где склонился над её головой. — Тогда веди нас к Тому.

***

Они нашли Тома — и Нотта — на берегу озера, практикующим трансфигурацию с профессором Дамблдором, кто бы мог подумать. Солнце над их головами горело, как жёлтая монета, в сияющем летнем небе; отдалённый лес раскинулся в полный рост и с лёгким бризом скрипел и стонал своим первобытным шёпотом; ветреные нагорья были одеты в длинную траву, склонившуюся под весом своих цветущих семенных головок. Но в такой великолепный день Том не наслаждался наливными щедротами природы. Он наматывал круги по унылому участку утрамбованной грязи, свирепо глядя через линию бочек на забавляющегося профессора, сидящего под пляжным зонтиком. Это была «Игра на переключение», и Гермионе потребовалось некоторое время, чтобы понять её суть, после того как она увидела её демонстрацию и воспользовалась возможностью испытать её самой. До того, как она узнала, что стала ведьмой, она читала умозрительные теории о сверхъестественном, которые, по мнению большинства рациональных авторов, были не более чем исключительно изобретательным legerdemain, ловкостью рук, к которой маглы были так же способны, как и волшебники. Или даже больше, поскольку волшебникам несколько не хватало физической искусности, ведь им не нравилось ходить, если они могли аппарировать, или поднимать громоздкий груз, если они могли его левитировать. Требовалась исключительная проворность координации, чтобы поменять резиновый шарик местами в трёх чашках так, чтобы никто поблизости не догадался. Когда Том в конце концов пришёл к решению, Дамблдор подошёл к Гермионе и остальным мальчикам, в любопытстве приподняв седеющие брови, и сказал: — Кажется, я не обратил внимания на заботливое предупреждение мистера Риддла, сообщившего мне, что он счёл нужным пригласить сегодня своих друзей. Вы согласны составить нам компанию на импровизированном занятии по расширенной трансфигурации? Гермиона ответила: — Да! — моментально, чему вторил Трэверс, но с некоторой заминкой. Остальные мальчики присоединились разрозненным хором, и последним стал Эйвери, который ознакомился с обстановкой, с тихим страданием вздохнул и наконец с готовностью достал палочку вместе с остальными. Профессор Дамблдор показал всем теорию щита из стихии: — Традиционное Щитовое заклинание, которое вы изучали с профессором Меррифот, — полупрозрачный полукупол, который защищает вас и от обычных заклинаний, и от физического нападения. Мисс Грейнджер, Разоружающее заклинание, если Вы не против? Гермиона отправила невербальный Экспеллиармус в Дамблдора, который удерживал Щитовое заклинание на кончике палочки. Когда её заклятье достигло его, щит сильно затрясся, красные искры затрещали на его полусферической поверхности, очерчивая его размер и форму. Дамблдор воистину хорошо его призывал: низ щита был протянут, чтобы защитить его ноги, а верх загибался, чтобы накрыть шёлковую кисточку, болтающуюся на кончике волшебной шляпы. Многие волшебники были беспечны касаемо краёв, ведь Щитовое заклинание было прозрачным, и большинство противников всё равно целились в грудь. Она была заинтригована, заметив, что, даже в идеальном призыве, края щита исчезают, не оставаясь твёрдым контуром границы. — А теперь Ваша очередь вызвать Щитовое заклинание, мисс Грейнджер, — распорядился профессор Дамблдор. Своей палочкой он вырезал большой комок почвы и, полив её призванной водой, слепил из неё парящий шар густой коричневой глины. Она самостоятельно перемешивалась и месила себя, продолжая висеть в воздухе под махинациями Дамблдора, как липкое мокрое месиво гончара. Затем лёгким взмахом палочки Дамблдор отправил его в Гермиону. Её щит принял удар с шипением и глухим стуком, брызгаясь прямо перед её лицом, чашеобразный изгиб вокруг её тела полностью скрылся под слоем капающей глины. Находясь в безопасном месте в пределах щита, она поддерживала заклинание, хотя и чувствовала, как двадцать пять фунтов глины давят на кончик её палочки, хотя физические мышцы не были затронуты. — Вы видите сквозь щит? — спросил Дамблдор. — Нет, сэр, — сказала Гермиона. — Вы лишили меня видимости. Если я отброшу щит, грязь же упадёт на землю? Когда мне придётся призвать ещё один, если мне нужна защита щита. Но за этот небольшой разрыв Вы сможете ударить меня Разоружающим заклинанием, если Вы будете достаточно быстрым. — Ах, значит, Вы увидели в этом проблему, — сказал Дамблдор, довольный её быстрым анализом. — Трансфигурация чистой материи — могущественный навык, если применить его с должной разборчивостью. Даже если Вы отбросите свой щит, грязь всё равно соберётся у Ваших ног — неприятное препятствие для любого, включая Вас. И вот где приходится кстати альтернатива полностью заклинательным щитам. Том? Том вышел вперёд, его тисовая палочка болталась сбоку. Подол его мантии был испещрён белыми солевыми разводами, его бледные щёки были подёрнуты розовым от нахождения несколько часов на солнце, и мягкие волны его чёрных волос несколько потеряли свой обычный херувимский дух: — Сэр? — Как бы ты накрыл себя щитом от снаряда грязи? — спросил его профессор Дамблдор спокойным голосом, как на уроке, и с шокирующей скоростью создал ещё один гигантский комок и отправил его в Тома. С запутанным и резким взмахом палочки Том вызвал опасный, пронзительный шторм, который взметнул грязь по огромному кругу и снова направил её к Дамблдору, который без слов отскочил от него с бесцеремонной манерой подачи воланчика. Том разделил грязевой шар на четвертинки, когда тот направился к нему, и четыре меньших шара удвоились до восьми, потом до шестнадцати, нацелившись в сторону Дамблдора. Но Дамблдор улыбнулся, и грязевые пули перевернулись, шестьдесят четыре из них прожужжали в воздухе, как рассерженные осы, прямо в лицо Тому, после чего Том с широко раскрытыми глазами вызвал ревущую стену огня, которую он яростно отбросил вперёд. Когда пламя погасло, от грязи ничего не осталось, кроме мелкой лёгкой пыли, засыпавшей землю. И там стоял Том, отряхивая грязь с рукавов мантии и плеч, сморщив нос от белых разводов на своих накрахмаленных манжетах. — Вау, — выдохнул Лестрейндж из-за спины Гермионы. Когда она обернулась, мальчики смотрели на Тома, разинув рты, ведь он вызывал все свои заклинания беззвучно и без единой заминки для стратегии выбора заклинания или куда его направить. Он сравнялся с Дамблдором, насколько могла судить Гермиона, имевшая ограниченный опыт дуэлей с волшебниками, и он не произносил ни одного из стандартных дуэльных заклинаний, которым их учили на защите от Тёмных искусств последние семь лет. Том был не просто быстр и ловок, он двигался инстинктивно, словно внутренне ощущал, сколько времени ему отведено между ритмом каждого залпа. Он действовал в его рамках с безжалостным изяществом, пытаясь заставить профессора только реагировать и защищаться от Тома. Единственным мальчиком, который выказывал что-то кроме открытого восхищения, был Нотт, присоединившийся к остальным: он выглядел скучающим, но то, как сильно были сдвинуты его брови, говорило о чём-то более близком к намеренному расчету. Тома засыпали вопросами. — Ты этим занимался весь день? — Почему ты не сказал нам? — Я никогда не видел, чтобы ты так вёл дуэль! И, наконец: — Ты должен научить нас, как ты это делаешь! — от вечно раболепного дружка Лестрейнджа. К неудовольствию Тома, потерявшего, как он полагал, частные уроки магии, Дамблдор разрешил им остаться и понаблюдать за некоторыми упражнениями, которым он обучал Тома. И Нотта по какой-то причине. Судя по выражению лица Тома, он разрывался между удовлетворением от моделирования сложных трансфигураций стихий и призывов, с которыми другие мальчики не могли сравниться, и раздражением от того, что потакание менее способным ученикам не даёт никаких результатов, а только зря тратит время. Но только не к Гермионе, к которой Том относился с нежной снисходительностью, объяснявшейся, как она полагала, тем, что она так быстро изучает концепции трансфигурации. Как только человек понимал законы, управляющие природой материальности, импульса, диффузии и термодинамики, логическая ответная реакция становилась предсказуемой, и настоящая проблема заключалась в том, чтобы успеть выдать её достаточно быстро, прежде чем другая сторона успеет тебя обезоружить. Хорошо, что волшебники были знакомы лишь с более простыми физическими законами, так как знания Гермионы ограничивались лишь учебником магловской средней школы. К сожалению, ей не хватало силы, чтобы манипулировать огромными массами, как это удавалось Тому и Дамблдору. Но она знала всё достаточно хорошо, чтобы объяснить это мальчикам, несмотря на ворчание Тома о том, что в практических целях тот, у кого нет мозгов и творческого потенциала для трансфигурации, будет более эффективен с заученными проклятиями ортодоксальной дуэли. — Нет смысла в получении особенных уроков, если Дамблдор будет преподавать их всему году, — жаловался Том. — Не то чтобы в них был вообще какой-то толк сейчас. С таким же успехом можно учить картошку складывать числа. Гермиона хмыкнула: — Не очень-то вежливо сравнивать своих друзей с картошкой. — Я не оспариваю благородства картофеля, — сказал Том. — Ирландцы считают его бастионом в борьбе с голодом. Вот для чего они больше всего подходят, и где их возможности лучше всего сохранить. Он призвал холодный бриз, чтобы осушить липкость летнего зноя: — Однажды ты облегчила свой сундук ради моего слуги, мистера Брайса. Не понимаю, почему ты в этом видишь большую разницу. — Разница есть! — сказала Гермиона. Том повернул голову и тихо заговорил: — Ты можешь одолжить свою палочку матери, но никакие занятия не сделают её чем-то большим, чем деревянной палкой в её руках. Возможно, это бестактно, но вежливые слова не изменят того, что изменить нельзя. Разве это не должно лишь напомнить нам, что те, у кого есть способности, должны использовать их, чтобы должным образом заботиться о тех, кому их не хватает? Мы не выбирали быть лучше, но мы такие, и с этим ничего не поделаешь. В конце концов, какая альтернатива? Пусть вместо нас этим занимаются те, кто не обладает нашим умом, и мастерством, и доброжелательными намерениями, как слепой ведёт слепого? — он взял её руки в свои и прижал их к груди. — Ты поймёшь это лучше, когда соберешь побольше приспешников. Ах, я даже чересчур рад, что ты прислушиваешься к моим советам. Я всегда буду готов дать тебе дальнейшие советы, Гермиона. Знай, что в том, что касается тебя, я не буду ничего утаивать. Рассмеявшись от розового румянца Гермионы, Том сказал: — Нет ничего стыдного в том, чтобы желать моего, хм-м, содействия. Я был бы довольно разочарован, если бы ты не стала, если честно. И с этим в последнюю неделю последнего семестра Гермиона и ребята из Слизерина присоединялись к Тому и профессору Дамблдору на каждой утренней практике трансфигурации. Она, конечно, знала, что профессор Дамблдор был дипломированным Мастером по этой дисциплине наряду с двумя другими: защитой от Тёмных искусств и алхимией. Наблюдать за тем, как именно трансфигурация может быть применена в защите, было удивительно, ведь из исследований боевой магии она знала, что именно так волшебники контролируют театр военных действий. Там, где магловские военные использовали полевые укрепления и противопехотные мины, волшебники воздерживались от физического труда и фабричных ресурсов, предпочитая что-то более эстетичное, но не менее грозное. Ранним вечером они вернулись в свои спальни, усталые и потные, и с головы до ног в грязи, привели себя в порядок перед ужином и приступили к оценке достижений за обеденным столом. Том всегда был лучшим дуэлянтом и не дал об этом забыть, но остальные тоже сделали отличные подвижки в своих магических навыках. Эйвери был неплох в трансфигурациях и созданиях животных, к удивлению Гермионы, но не Тома, он был медлителен, но очень тщательным в своей технике, что он объяснил тем, что вырос среди животных в семейном поместье. — Он разбирает их на органы для ингредиентов для зелий, — прошептал Том в её ухо. — Его знание анатомии поглубже многих. Лестрейнджу лучше давалась чистая защита от Тёмных искусств, и у него был неслыханно высокий болевой порог. Гермиона повторила меньшую версию огненного щита Тома, чтобы удерживать его на безопасном расстоянии, но Лестрейндж лишь обливал себя водой и проходил его насквозь, хоть это и поджигало его мантию и опаляло плоть горячими волдырями, и после этого ему всё ещё хватало сил набрасываться на неё с тяжёлыми кулаками, пока он не выхватил у неё палочку. Когда это случилось в первый раз, Гермиона была ошеломлена интенсивностью физического разоружения, что было против правил в соревновательных дуэлях. Но Том этого не осудил, он лишь напомнил Лестрейнджу, чтобы тот не оставлял следов, и разрешил ему провести ещё один раунд дуэли с Гермионой. — Он был проклят в первый год болью в ногах, — объяснил Том. — Никто не знал, откуда она бралась, поэтому ему пришлось терпеть, пока его семья не отвела его к частному целителю во время летних каникул. Приятно видеть, что он хоть что-то взял из этого. Она узнала, что кроме Трэверса и её самой, лишь Нотт из их группы понял, как призывать Патронуса. Вопреки своей обычной привычке к самодовольному превосходству, Нотт с неохотой признался в своих способностях вызывать Патронуса и сдался лишь под настойчивым взглядом Дамблдора, показав, что может это делать, и что он полностью телесный. Гермионе это показалось странным, учитывая хвастовство Нотта в библиотеке, когда он не так давно смог создать полутелесного Патронуса, и бил этим по глазам Гермионы и Трэверса в качестве доказательства своей магической доблести. Дамблдор был доволен новостями и дал им несколько упражнений на поиск и общение — навык, в котором Гермиона стала экспертом: её Патронус мог всегда найти Тома, даже когда он прятался под трансфигурациями и Дезиллюминационным заклинанием. Патронус Нотта, о чём она с любопытством узнала, был гордым, но сумасбродным самцом фазана, который не садился на плечо волшебнику, как нравилось делать фениксу профессора Дамблдора. Вместо этого он предпочитал прятаться под мантией Нотта, чтобы никто не мог его толком рассмотреть. Особенно Трэверс, чьи глаза сузились от подозрений, когда он впервые увидел, как Нотт вызывает его после твёрдой просьбы Дамблдора принять участие в упражнениях ради собственного образования. — Мало у какого волшебника Патронус — фазан, — заметил Трэверс. — И слишком у многих Патронусы-собаки, — холодно ответил Нотт. — В этом ровно столько значения, сколько ты этому придаёшь. — Как скажешь, Нотт, — закончил Трэверс и не стал больше ничего добавлять. Гермиона позже спросила Трэверса, что он имел в виду, но Трэверс лишь пожал плечами и промямлил что-то о том, что упомянул его отец. Она спустила это на тормозах, отвлёкшись, когда Трэверс вручил ей комплект документов для подачи в аврорат, объяснив, как именно ей нужно заполнить бланк в правильной манере, чтобы он не оказался в урне ещё до призыва в августе. — Тебе позже придётся объяснить своему наставнику-аврору, что ты собираешься поменять фамилию после свадьбы, — сообщил ей Трэверс. — Аврорат не любит нестыковки в документах, особенно касающиеся стажёров в начале их карьеры, но замужество ведьмы — одно из редких исключений. Однако тебе нельзя позволить Риддлу одарить тебя ребёнком до окончания трёхлетнего срока стажировки. Если они узнают, что ты, эм, заикрилась, они вышвырнут тебя с программы и заставят перепоступить позже. Даже если ты пройдёшь два с половиной года, тебе придётся начать с первого дня, решись ты снова попробовать. Это одна из причин, почему большинство подающих заявки будут волшебниками. — О, — с некоторой неловкостью произнесла Гермиона. — Спасибо, что рассказал. — Эм. Конечно, — сказал Трэверс, звучавший не менее неловко. — Для этого есть зелье, если ты не знала. Замужние ведьмы обычно хотят завести так много детей, сколько смогут выносить, поэтому его редко варят, по крайней мере, в некоторых семьях. Но я уверен, что смогу найти для него рецепт... — Не нужно, — поспешила перебить его Гермиона. — Я знаю о нём. — Хорошо, — сказал Трэверс. — Если я могу услужить, пожалуйста, обращайся. — Пожалуйста, Квентин, — сказала Гермиона, намереваясь положить руку на его предплечье. Но она вовремя себя остановила и убрала руки за спину, прокручивая серебряное кольцо нервными, бледными пальцами. — Я не ожидаю, что ты мне будешь должен какие-то услуги за мою помощь, и я надеюсь, что это работает и в обратную сторону. Я не Том. — Я знаю, — рот Трэверса сжался, и его ботинок шаркнул о каменные ступени, ведущие к совятне. — Хорошо, — живо сказала Гермиона. — А теперь давай отправим эти формы. Какие из этих сов долетят до Лондона быстрее всего? В последний день учебного года Хогвартса Гермиона и Трэверс привязали свои формы заявления о приёме в аврорат к лапам пары сов и смотрели, как они уплывают в южный горизонт. Она будет с нежностью вспоминать своё время ученицы Хогвартса, но под свет оранжевых бликов заката, блестящего на поверхности озера, она думала о том, что отправка писем открывает новую главу в её жизни, так же, как и судьбоносная доставка приглашения в Хогвартс много лет назад. Когда ей было одиннадцать лет, единственным знакомым для неё лицом был Том Риддл. Теперь ей было восемнадцать, и хоть у неё до сих пор был Том, её окружало больше людей. Завтра она будет на обратном поезде в Лондон, и оттуда начнётся её новая жизнь взрослой ведьмы. Несмотря на небольшое подёргивание нервов от всех возможностей, которые она не учла, уверенность в том, что рядом с ней союзники, и друзья, и, да, даже жених, поддерживала её уверенность в крайне туманном будущем. Ей не нужны были чтения по звёздам и прорицания, чтобы чувствовать себя спокойной о своей судьбе. Некоторые вещи были гораздо могущественнее случая и удачи.