Одного поля ягоды / Birds of a Feather

1944 «Хогвартс-экспресс» прибыл на вокзал Кингс-Кросс в семь вечера, гудок пронзительно выл на высочайшей громкости, клубы пара разносились над кирпичами платформы, все семьи стояли в ожидании. К потехе Тома их крики приветствий заглушили порывы ветра и шума, и он видел не одного маленького ребёнка, расплакавшегося из-за дыма, обдавшего его лицо. Его собственной семьи там не было, но Грейнджеры были. Когда они с Гермионой сошли с поезда, после полных энтузиазма приветствий доктора и миссис Грейнджер Том был рад отсутствию Риддлов. Гермиона, конечно, была не против удушающих объятий своих родителей, но, осмотревшись, Том заметил многих соседей по спальне, выказывающих похожие представления острого дискомфорта: мать Розье трепала его за волосы, а его младшая сестра тянула его за рукав, распевая: «Мороженое, мороженое!»; волшебник с серьёзным видом в сливовой бархатной мантии разговаривал с Трэверсом, плечи которого ссутулились, а на лице залегла тень; стройная женщина с короной заплетённых ленточками кос расправляла складки спереди формы Нотта, пока морщинистый маленький эльф собирал его багаж. Наблюдая за другими семьями, Том не мог представить Риддлов — в частности, своего отца — на их месте, принимавшими участие в этом мире, который был его по праву рождения. Вид взрослых мужчин, одетых во что-либо, кроме брюк, с палочкой в руке у каждого второго, свободное использование магии — это бы потрясло чопорную чувствительность его бабушки и дедушки и переменчивый характер его отца… Однако Грейнджеры и глазом не моргнули от происходящего — ни от тяжёлых мантий и подбитых мехом плащей, проложенных охлаждающими заклинаниями, предотвращающими прение в летней жаре, ни от остроконечных шляп, чьи кокарды с плюмажем всё ещё были прикреплены к хвостам живых певчих птиц, ни от парящих игрушечных мётел, осёдланных кричащими детьми, слишком маленькими для Хогвартса. Сам он не испытывал нужды в том, чтобы получать условную радость и комфорт от родительских отношений, но он не мог отказать Гермионе в этом. Грейнджеры были в радостном возбуждении от встречи с Гермионой после года отсутствия, они пожелают ей счастливого пути, когда она отправится в Шотландию в сентябре, а затем Том сомневался, что она будет более чем редким гостем в собственном доме. Это была горькая правда, но Том был уверен в её неизбежности. Гермиона была ведьмой. Грейнджеры были маглами. Волшебный мир также принадлежал по праву рождения Гермионе, как и Тому: его притяжение было неумолимо для них обоих. Гермиона могла жить в магловском доме, управлять магловским автомобилем, гордиться своими магловскими родителями, но это никогда не изменит того факта, что она была волшебной и Особенной. На этих летних каникулах, возможно, на следующих тоже, Гермиона, может, и будет называть дом Грейнджеров в Кроули своим домом, но это не будет длиться вечность. Том был в этом уверен. (Том обеспечит это). А до тех пор он мог бы жать руку доктору Грейнджеру, приветствовать миссис Грейнджер и участвовать в вежливой болтовне о прошедшем учебном годе с улыбкой на лице. Он убедился, что его ответы будут общими, приемлемыми и продуманными: им не стоит знать мелких деталей об их времени в Хогвартсе, особенно о пакте, который они заключили с Ноттом, о секретном проходе, который они обнаружили в туалете для девочек, или о факте, что они с Гермионой предавались некоему разнополому купанию — занятию, которое приобрело патину респектабельности лишь по ходу жизни Тома. (Признаться, его редкий опыт общественного купания ограничивался морским берегом и никогда не настоящими плавательными бассейнами с платным входом). Грейнджеры в ответ были с ним любезны, не заметив, как осторожен он был со своими словами, дополняя их несколькими благоприятными впечатлениями о прошлом Рождестве в Йоркшире без упоминаний о случае с собакой или о здоровье его отца. Он сомневался, что Риддлы поделились бы этой информацией с посторонними. Даже их близкие знакомые Тиндаллы не знали, от каких нарушений страдал Том Риддл-старший — за исключением его положения землевладельческого тунеядца. Но для мужчины его ранга это не считалось постыдным, если вообще не было самой восхитительной ситуацией для гражданина воюющей страны. Гермиона тоже ничего не заметила, будучи слишком занятой сбором своей совы из вагона поезда, в который складывали клетки с питомцами, и, когда она наконец выгнала Жиля из клетки, чтобы вернуться домой, толпа достаточно рассосалась, чтобы пройти через кирпичный барьер. — Твоя бабушка позвонила этим утром, — сказала миссис Грейнджер Тому, наблюдая, как он даёт кончику палочки выскользнуть из его рукава. Он слегка ударил ей по своему сундуку, и тот уменьшился с обычного размера пароходного кофра до размера личного саквояжа, оставив ручку исходного размера для удобства. Это было разновидностью Уменьшающего заклинания, но он сомневался, что магл мог бы оценить такое искусное колдовство. — Она сказала, что можно не торопиться, раз ты проведёшь с ней всё лето, — продолжала миссис Грейнджер с мелкой морщинкой на лбу, по которой можно было предположить, что она цитирует Мэри Риддл слово в высокомерное слово. — Ты можешь сесть на «Флайер» утром и провести ночь в Лондоне. Консьерж в «Роял Аспене» придерживает для тебя номер, но мы бы хотели предложить свой дом, если ты хочешь. Мы приготовили особенный ужин для Гермионы, и мы будем рады, если ты присоединишься. Отели не пересчитывают карточки на питание, как остальные, но крайняя экономия уже добралась до каждого уголка Британии. Не думаю, что они попадут больше, чем три-четыре унции мяса на человека к дюжине унций капусты! — Кажется, это лучше, чем большинство людей едят дома, — заметил Том. — Хотелось бы верить, раз они требуют фунт-двенадцать за блюдо, — сказала миссис Риддл с фырканьем. Затем она повернулась к Гермионе. — Мы с твоим отцом так счастливы снова тебя видеть! В доме было слишком тихо без тебя, мы с нетерпением ждём каждого письма, конечно, но это не совсем то же самое, как слышать твой голос. Теперь, когда ты вернулась, нам столько нужно сделать — Дамское общество помощи организует акцию по сбору пожертвований, а по воскресеньям у нас встречи, чтобы собирать посылки солдатам… — Мам, — перебила Гермиона. — Я… Я боюсь, я не смогу ходить с тобой на встречи Общества. Произошло некоторое, эм, изменение в моих планах на лето. Миссис Грейнджер, которая крутила головой вдоль дороги в поисках автомобиля, который пригонял мистер Грейнджер, остановилась. Она посмотрела на Гермиону, затем на Тома, на её лице мелькнуло озабоченное хмурое выражение, но затем оно быстро разгладилось: — Что ты имеешь в виду, Гермиона, дорогая? — Я проведу лето в доме Тома! — выпалила Гермиона задыхающимся голосом. — Наши экзамены меньше чем через год, и у меня никак не получится заполнить свои звёздные схемы для астрономии со светомаскировкой в Лондоне — у Тома ещё есть место, чтобы тренироваться аппарации на улице, чтобы соседи не жаловались на шум… И, и мы собирались… собирались… собирались… — Ш-ш, — сказал Том, ступая вперёд, взяв её за руку и нежно сжав её. — Всё в порядке, Гермиона. Не паникуй. — О, — сказала Гермиона, и поток слов стал реже, когда она сделала паузу, чтобы отдышаться. — Я не паникую! Миссис Грейнджер внимательно изучала черты лица своей дочери, переводя взгляд вниз, где переплелись руки Гермионы и Тома: — Не буду говорить, что я разочарована, но это очень резкое решение, Гермиона. Ты всё хорошо продумала? Ты так хотела добровольной работы этим летом. — Хочу, мама, — сказала Гермиона, — и всё ещё планирую… Может, по выходным. Но Том и я, мы… мы… — Мы вместе гуляем, — закончил Том. Он похлопал Гермиону по руке. — Гермиона очень стеснялась объявить об этом, но я подумал, что лучше просто сказать, чем ходить вокруг да около несколько недель. Надеюсь, это не слишком большое потрясение, миссис Грейнджер. Морщинки вокруг рта миссис Грейнджер натянулись, но ровным голосом она ответила: — Я не ожидала чего-то такого настолько скоро, но, полагаю, это было… неизбежно, в каком-то смысле. Гермиона, ты должна подойти ко мне, если у тебя будут вопросы или что бы то ни было. Если тебе когда-либо станет не по себе или ты почувствуешь себя небезопасно в любой… — Я бы никогда не позволил Гермионе почувствовать себя небезопасно, — сказал Том, сжимая руку Гермионы. Он почувствовал, как она сморщилась, и немного ослабил хватку. — Уверена, Гермиона разберётся в этом лучше, чем ты, Том, из лучших побуждений или нет, — твёрдо ответила миссис Грейнджер. — Гермиона, если ты не хочешь этого, ты можешь передумать в любой момент. Ты взрослая по стандартам волшебников, и тебе будет восемнадцать через несколько месяцев, но ты всё ещё достаточно юна, чтобы никто — тем более ни я, ни твой отец — не мог поторопить тебя с принятием решения, к которому ты ещё не готова. — Мама, пожалуйста, не волнуйся обо мне, — неуверенно сказала Гермиона, переводя взгляд с Тома на её маму. — Я не расстроена, что Том решил рассказать тебе. Я… Просто потрясена, потому что Том не подготовил меня к новостям, — она посмотрела на Тома с прищуром. — Нам придётся обсудить это позже, да, Том? — Всё, что хочешь, Гермиона, — сказал Том. — Ой, смотри. Мотор уже здесь. Могу я взять твои сумки? Доктор Грейнджер подъехал на семейном автомобиле к бордюру и, забросив сумки в багажник — он был зачарован не только заклинанием Расширения, но и Амортизирующими чарами, — Гермиона толкнула его на пассажирский диван, вытащила палочку и наложила быстрое заклинание Немоты. Затем, до того как Том успел вымолвить первые слова объяснения, вырезанная из виноградной лозы палочка повернулась в его сторону, её кончик дрожал в воздухе, колеблясь между его горлом и верхней частью его груди. — Том! — прошипела Гермиона. — Что, чёрт возьми, это было? «Вместе гуляем»! Ты сказал моей матери, что мы «вместе гуляем»! Вместе… — она с трудом, трясясь, втянула воздух, — гуляем! Том положил свою руку на её, отводя кончик палочки вниз и в сторону от своего горла: — Ты так быстро говорила, заикалась, слишком часто моргала. Мне было заметно, что что-то не так. Твоя мать это могла заметить. Если бы я дал тебе продолжить, ты бы рассказала ей о Комнате! — он грозно посмотрел на неё, добавив: — В следующий раз оставь разговоры мне. — Да, и посмотри, что происходит, когда ты говоришь, Том! — сказала Гермиона, сжимая свою палочку с побелевшими костяшками. — Я не привыкла лгать своей матери. Я никогда не скрывала ничего от неё. — Серьёзно? — сказал Том. — Ты рассказала ей о том случае, когда ты и я, м-м-м, исследовали ванную старост несколько недель назад? — Н-нет! — быстро сказала Гермиона, покачав головой. — Конечно, нет! Но это совсем другое — не упомянуть незначительное событие не то же самое, что лгать. Но ты! Ты только что солгал моей матери, и она поверила тебе! Ты не можешь забрать свои слова назад, и теперь, когда она знает, она расскажет моему отцу и твоей бабушке, и после этого все в деревне будут знать! Что ты теперь собираешься делать? — Ничего, — сказал Том, откидываясь на сиденье. — Это сработает, верь мне, Гермиона. Если они будут думать, что мы вместе гуляем, они не станут недоумевать из-за нашего подозрительного поведения. Мы же собирались составить планы об изучении Тайной комнаты? Таким образом, если мы запрёмся вместе в комнате на несколько часов — или когда мы вернёмся в Хогвартс и никто не будет знать, куда пропали старосты школы, — они не будут спрашивать, где мы и что мы делаем. Они не пошлют за нами учителей или… — его губы скривились, — авроров. Он на мгновение задумался, а затем сказал: — Они могут, но я разберусь с этим, когда это случится. Всё будет просто, когда я проведу подготовительные работы. Ты же не думала, что все поверят, что мы просто готовимся к экзаменам? — Это работало раньше, — парировала Гермиона. — Тем летом между вторым и третьим курсом мы проводили почти всё время в подвале. — Тогда мы были детьми, — сказал Том, стараясь не выдать своего отвращения к этому слову. Он ненавидел, когда его называли ребёнком, даже когда он жил в приюте Вула, было ли это юридическим определением или нет. Это слово было обременено столькими ассоциациями, которые он презирал: что он был зависим от взрослых, что он был слишком наивным, и незрелым, и восприимчивым, а в этом состоянии ему была необходима жёсткая рука Нравственного Авторитета, чтобы защитить его от развращения Грехом. Он с нетерпением ждал взросления, чтобы все эти ювенальные ловушки, деспотический патернализм были бы навсегда заброшены. (Однако пока они у него были, он не мог припомнить ни одного случая колебания в использовании своего мальчишеского обаяния в общении с авторитетными людьми. Дамблдор не мог устоять перед возможностью подискутировать на философские темы. Слизнорт обожал метать бисер знаний перед теми, кто мог притворяться невежественным и восхищённым). — Мы всё те же люди, — сказала Гермиона. — Почему мы должны что-то менять, чтобы соответствовать ожиданиям других людей? — Потому что бессмысленно или нет, но других людей это заботит, — мрачно сказал Том. — И из всех наших вариантов наименее оскорбительным будет сделать заявление о сложившейся ситуации, независимо от её честности, потому что альтернативой является оставить пространство для предположений и спекуляций. Мой план пойдёт тебе — и мне, если на то пошло, — на пользу, защитив наши репутации. То, что мы больше не дети, сделает из нас объект сплетен, если мы продолжим в том же духе, когда начнётся семестр. — Я не прочь позволить им посплетничать, — сказала Гермиона, сморщив нос: внимание Тома привлекло смещающееся созвездие веснушек на переносице, которое, прямо как Дева и Гидра, появлялось каждую весну и исчезало к осени. — Я буду старостой школы в следующем году, если Лукреция угадала правильно, а значит, у меня не будет времени на такие глупости, как слухи на школьном дворе. — В нашем последнем году, — сказал Том, переводя взгляд с её носа обратно на её глаза — люди считали, что он более искренен, когда он смотрел им в глаза. — Это именно то время, когда надо быть наиболее обеспокоенным сплетнями и репутацией, особенно нашими. Ты можешь быть какой угодно идеалисткой, но в реальности большинство людей не заинтересовано в изобретении лечения драконьей оспы — они заинтересованы в грязных деталях жизней других людей. Особенно, если эти люди такие важные, как мы. Или какими мы будем. Он посмотрел на неё умоляющим взглядом: — Если ты злишься, что я солгал, тогда считай это настолько большой ложью, насколько тебе самой захочется. В прошлом семестре мы пили молочные коктейли в Хогсмиде каждую вторую неделю. Это подходит под определение того, что означает «вместе гулять», даже если не учитывать все, ну знаешь, остальные вещи. Гермиона жевала губу, не торопясь обдумывая аргументы Тома, а он ждал, затаив дыхание и пытаясь удержать себя от судорожных движений, от того, чтобы снова взять её за руку. Для Тома было обычным делом, когда другие люди были такими медлительными, такими утомительно тупыми. Когда он сталкивался с проблемой, будь то экзаменационный вопрос или практическая дилемма, он мог найти ответ на неё, элегантное и интуитивное решение, почти сразу. (Для этого была хорошая причина: он был волшебником. Он был волшебным. И даже без магии Том Риддл всё ещё бы оставался самым необыкновенным человеком, которого ему посчастливилось знать). В случае Гермионы она не была тупой, не в той же мере, как Маттиас Мальсибер — мальчик, который жевал концы своих перьев, когда думал над простым вопросом о пропорциях ингредиентов зелья для половины или двойной порции, и ему было тяжело писать ровными строчками. Нет, мыслительный процесс Гермионы включал в себя размышления о моральных последствиях каждого из аргументов Тома. Не раз он сходил с ума от этого, как Мальсибер считает на пальцах. Но в этот раз Том постарался дать прямое объяснение, которое было связано с защитой личных интересов Гермионы: оно было не только разумным и несложным, но, прежде всего, точным и основанным на фактах. Ничто так не привлекало Гермиону, как факты. Объективные факты были свободны от бремени морального груза. Его факты были следующими: Раз. Гермионе, подставленной под удар, плохо удавалось выкрутиться. Она считала себя убедительной, но её способность заставлять людей делать то, что им говорят, зависела не столько от тщательности аргументов, сколько от умения подавлять противников своим упорством. Это была полезная способность — он и сам не был от неё застрахован, — но не та, которая могла бы убедить миссис Грейнджер прямо здесь и сейчас. Поэтому Тому, естественно, не оставалось ничего другого, как вмешаться. Два. «Гуляли» — отвратительный магловский ярлык для того, что чистокровные волшебники называли «ухаживанием», было неточным определением их с Гермионой ситуации. С внешней стороны и полностью оторвавшись от контекста, было лишь немного толкований того, что составляло их необычные отношения. Кто бы из них ни пришёл на урок первым, придерживал второму место. На зельеварении они одалживали инструменты друг друга, и каждый из них доверял другому, что за их ножом будет должный уход, а из набора ничего не пропадёт. Они всегда выбирали друг друга для парных проектов, помимо классных заданий и обязанностей старост, они обращались к компании друг друга. Для отдыха, для обсуждений, для простой радости находиться в присутствии друг друга. Хотя Тому это было не по вкусу, такой позорный ярлык имел свою пользу. Он подтверждал характер их с Гермионой отношений в общественном сознании. Это был первый шаг в процессе, который при наличии достаточного времени должен был привести к осуществлению его конечного плана. Он всё ещё был полон энтузиазма в отношении этого плана, несмотря на то, что всё больше и больше осознавал, сколько несносных ярлыков ему придется вынести помимо «гулять». Тем не менее, он выдержит это. Даже если у него может пойти кровь из ушей, если кто-то назовёт его «кавалером Гермионы», что было так же отвратительно, как если она будет его «невестой». Успех стоил жертв. Три. Гермиона тоже знала, что успех стоил небольших жертв — времени, и достоинства, и самоуважения. Гермиона гордилась своей возможностью отбросить эгоистичные порывы во имя службы общественному благу: она часто говорила об исправлении никчёмности волшебной бюрократии, но после прощупывания Тома она лишь изредка задумывалась о будущем состоянии своей личной жизни, считая её неважной, менее значимой, чем профессиональный успех. Её личная жизнь была чем-то, о чём она хотела задуматься через многие годы, но перед ней был представлен выбор. В сущности, это было притворство, но притворство или нет, это всё равно был неожиданный шаг по неопределенному пути. Гермиона не была истинной слизеринкой, но после многих лет и десятков обмененных писем она понимала прагматизм. Это не означало, что он ей нравился, но она осознавала, что политическая философия и её практическое внедрение требовали двух разных подходов. Разве это вообще жертва — небольшое притворство, такое лёгкое, что едва ли могло считаться притворством? Существовала гораздо более великая цель. (Цель Тома была другой, но не менее важной). Гермиона в значительной мере вожделела успеха. (Вожделение Тома было не менее значительным). Был только один ответ, который он мог принять. — Похоже, у этого есть все шансы выйти боком, — сказала Гермиона после некоторого раздумья. — Ты хочешь защитить нас от слухов, распространяя в первую очередь свои собственные слухи. — Неплохая сводка, но не до конца верная... — В чём я не права? — Слух — это неподтверждённая, беспочвенная информация, — объяснил Том. — Он перестаёт быть слухом, когда мы убедимся, что подтверждение получено из первых рук. — И это я педант, — фыркнула Гермиона. — Ладно, если я соглашусь с твоим планом, нам ведь не придётся делать ничего сверх улыбок и киваний, если кто-то спросит? Просто нужно сделать вид, что всё «нормально», и никто не будет задаваться вопросом, что мы делаем и что скрываем, — она сжала губы и сдвинула брови. — Мне не нравится, что нам вообще нужно алиби. Из-за этого я чувствую себя… преступницей. — Ну, либо ты себя будешь ею чувствовать, либо дашь людям думать, что ты такая, — сказал Том без особого сочувствия. — Кроме того, разве это так плохо? Не то чтобы это — дать этому название — что-то меняет между нами. — А разве нет? — спросила Гермиона. — А тебя бы волновало, если бы меняло? — сказал Том. — Это временное неудобство, мне нужно было придумать убедительную причину для твоей матери, и эта давала преимущество гибкости. Когда мы вернёмся в Хогвартс, ты будешь старостой школы, и учителя захотят переложить на твои плечи любую задачу, которую им будет слишком лениво выполнять самим. С этим тебе не придётся сделать ничего больше, чем сказать, что ты занята, — ничто иное, как чистая правда, — и они оставят тебя в покое и найдут другую старосту, чтобы проставить оценки на эссе первокурсников. Наблюдая, как искушение озарило выражение лица Гермионы, Том добавил последний штрих: — И это будет вежливым отказом для всех приглашений. Ты знаешь, что в год Ж.А.Б.А. люди начнут окружать тебя за ужином, лишь докучая тебе просьбами о копии твоих записей с уроков. Когда ты будешь старостой школы, тебе будет позволено сидеть за столом Слизерина. Никто не будет беспокоить тебя — не когда ты будешь сидеть со мной. Гермиона скептически на него посмотрела: — Это и было твоей целью с самого начала? — О, Гермиона, — сказал Том, улыбаясь. — Мы оба знаем, что я ставлю свои цели выше этого. — Полагаю, ты прав, — вздохнула она. — Ладно. Будем действовать по этому твоему плану, но если он не сработает, мы придумаем что-нибудь ещё. «Вместе гулять» — это не постоянное обязательство, в конце концов. «Нет, — подумал Том. — Пока нет». — Обещаю, это сработает, — сказал он, — если только ты не проболтаешься. Когда автомобиль заехал на подъездную дорожку Грейнджеров, Том очень галантно разыграл представление, открыв дверь и помогая Гермионе с её багажом. Миссис Грейнджер наблюдала за сценой, сузив глаза, но в итоге ей был нечего сказать. Жиль, который добрался до Грейнджеров, слетел, хлопая крыльями, с крыши на её плечо, и с последним холодным взглядом на Тома — и озабоченным на Гермиону — миссис Грейнджер прошла в дом, который не изменился за год с тех пор, как Том видел его: он был чистым, ухоженным и современным. В нём не было претенциозности, но не было и элегантности. Дом Грейнджеров, как и все дома на Аргайл-стрит, был построен так, чтобы поместиться на их квадратный пригородный участок. Когда он остановился, чтобы повесить своё пальто на вешалку за дверью, Том заметил, что мог увидеть другой конец дома из прихожей. Каким-то образом комнаты казались меньше, чем он запомнил, косяки — слишком низкими, лестница — слишком узкой: вид был знакомым, но в то же время незнакомым. Подошвы его ботинок скрипели по линолеуму, и с тоской он вспомнил сияющий паркет в фойе Усадьбы Риддлов и толстый ворс восточного ковра на полу его спальни. Когда его приглашали пожить с Грейнджерами летом перед третьим курсом, их дом казался невозможной роскошью для него. Тогда у него не было другой системы координат, кроме сиротского приюта Вула и Хогвартса. У них была батарея в каждой спальне, ванная с туалетом в доме и краны с горячей водой, которая текла чистой — и никогда не оставляла острый, металлический привкус на языке после того, как он почистит зубы. Увиденное подтвердило его предположения о достатке Грейнджеров, если бы их семейный автомобиль, случайное пожертвование Гермионой Грейнджер нескольких дюжин книг или рождественский взнос миссис Грейнджер в размере двадцати пяти фунтов стерлингов (двухмесячная зарплата воспитателя детского дома, как он узнал позже из подслушанного разговора) ещё не подтверждали этого. А теперь, изучая интерьер их дома, у него было впечатление, будто чего-то не хватает, но он не мог назвать ничего пропавшим ни на стенах, ни в самих комнатах. Радиоприёмник в гостиной всё ещё был там, картины в рамках не поменялись, за исключением недавней фотографии Гермионы в бальном платье на вечере ветеранов в дальнем конце коридора. Он не смог продолжать думать об этом: после того как они забросили багаж в свои спальни, им с Гермионой сказали собираться для «особенного ужина», который миссис Грейнджер ранее упомянула на вокзале. К тому времени как он спустился вниз по лестнице, было без пятнадцати восемь, и он с нетерпением ждал ужина. Он лишь съел тыквенную булочку с тележки со сладостями на обед да яблоко из корзинки для завтрака, и приглашение миссис Грейнджер к особому ужину было достаточным усилием, чтобы уговорить его остаться на ночь. Если бы он сразу направился в Йоркшир, его прибытие было бы за час до полуночи, что дало бы ему выбор между ужином в вагоне-ресторане, где применялись правила нормирования, или ужином в Усадьбе Риддлов из объедков, оставленных его бабушкой и дедушкой, отправленных на подносе. И это раздражало лично, ведь еда была одной из немногих вещей, не подверженных магическим манипуляциям. Том мог удвоить количество еды, если у него было что-то для начала, но увеличение крошечной порции мяса, поданной стюардом поезда, не сделает пайковый мясной рулет лучше на вкус. Он мог подогреть любые объедки, приготовленные миссис Уиллроу по кулинарной книге Риддлов, но это не изменит чёрствой структуры хлеба, испечённого и доставленного до рассвета деревенским мальчиком на велосипеде. С покалывающей после тщательной работы мочалкой в ванной наверху кожей Том толкнул дверь в столовую, ожидая накрытый стол любимыми домашними рецептами миссис Грейнджер, которые он ел каждый день два лета подряд — некоторое сочетание говядины Веллингтон, запечённой бараньей ноги, печени с луком или фаршированного куриного рулета, к которым поданы различные овощи и хлеб. Хорошая британская кухня, к которой подавалось слишком много овощей на его вкус, но всё же гораздо аппетитнее, чем более странные блюда, которые он иногда встречал на дальнем конце стола Слизерина. (Он спрашивал о них, и оказалось, что можно попросить что-то особенное вроде бычьих языков в горшочке или fricassée из голубя по выходным, отправив записку работникам кухни. Крепкие напитки и редкие магические деликатесы, хотя и готовились тем же кухонным персоналом, который обслуживал остальных студентов, были строго ограничены столом Слагхорна). Он не мог определить еду на столе Грейнджеров как приготовленную миссис Грейнджер: рыба на шпажках с серебряной шкуркой, размеченной рядами обугленных полосок, мясные пельмени, обёрнутые в отваренные листья, молочный поросёнок в окружении кучи запечённого лука, миски с горкой приправленного риса и разноцветные салаты из сырых овощей, покрытые крошащимся белым сыром, оливками и яркими рубиновыми зёрнышками граната. Том никогда раньше не ел гранатов, он только видел их засушенными на нитках или засоленными в банках в аптеке — в учебниках было сказано, что они снимают воспаление, но его собственный опыт был ограничен использованием нашинкованной коры гранатового дерева в качестве ингредиента для сдувающего напитка, заклинания из учебного плана Ж.А.Б.А. Объяснение такой странной трапезы лежало в конце стола. Мистер Пацек сидел на краю стола, куря сигару, странный блестящий пузырь обволакивал его рот и подбородок. Когда дверь открылась, мистер Пацек вытащил палочку из кармана и провёл ею по воздуху. Пузырь лопнул, и струйка дыма спиралью заструилась из его губ и растворилась, содержимое пепельницы на столе перед ним было таким же образом испарено, а затем и сама пепельница уплыла в сервант. Он поднялся из-за стола, и Том заметил, что мужчина сделал это с некоторой скованностью, что говорило о неловкости, травме или усталости. Ему потребовалось мгновение, чтобы записать в список и другие странности: тёмные круги под глазами мистера Пацека, более длинные волосы, чем Том видел год назад, и изменение его эклектичного стиля одежды. В прошлом мистер Пацек мог сойти за своего рода магловского работника, незаметного на обычной улице Лондона. Сегодня его ансамбль составлял красный камзол, густо вышитый золотом, и свободные штаны, заправленные в высокие ботинки из тиснёной и отполированной кожи. Ничего не выдавало его магическое происхождение — не было мантии, а карман для палочки, как у большинства волшебников, отважившихся жить среди маглов, был спрятан под грудью пиджака, — но в целом образ показался Тому странным. — Я счастлив присоединиться к вашему ужину сегодня, — сказал мистер Пацек, взмахивая палочкой над едой. — Стоит воспользоваться возможностью поужинать в хорошей компании, если она предоставляется… Порыв воздуха просвистел через комнату, поддёрнув занавески на окне, и через мгновение Том смог почуять еду: запечённое мясо со стекающим с хрустящей кожи поросёнка жиром, сковороду глазированных булочек, сочащихся мёдом и тушёной смородиной, резкий аромат жареной рыбы. Должно быть, это было заклинание стазиса, и одна из сложных вариаций — каждое из блюд должно было храниться в разной температуре. Какие-то горячими, какие-то холодными, а какие-то охлаждёнными одновременно. Этому заклинанию не требовался могущественный волшебник величины Дамблдора, но скорее могучая сила концентрации, ведь магия такого рода полагалась на постоянную и внимательную к деталям визуализацию. «Гермиона могла бы это сделать, — подумал Том про себя. — Она великая ведьма. Она уже может держать заклинание Щита дольше меня. Хотя мой может отразить больше сглазов, чем её, так что это уравновешивает. Просто доказательство, что величие тянется к величию». — Мои благодарности доктору Грейнджеру за такое любезное приглашение и прекрасной миссис Грейнджер за её гостеприимство этим вечером, — продолжал мистер Пацек, пока Грейнджеры рассаживались и смотрели на еду, состоящую из знакомых ингредиентов — свинины и фрикаделек, кабачков и огурцов, — приготовленную иностранным способом. — Я надеюсь ответить на их гостеприимство — хорошая еда для хорошей компании, а что может быть лучше, чем хорошая выпивка? За ужином миссис Грейнджер поделилась импровизированным объявлением Тома под разделанного поросёнка, в то время как Гермиона прикусила язык и сжала губы, чтобы не выразить возражений, и Том видел, что она испытывала явное искушение сделать это. Он опустил руку под скатерть и нащупал её ладонь, что заставило её подпрыгнуть на месте и со звоном уронить вилку, но затем Гермиона несколько расслабилась и начала наслаждаться едой. Ей также помогло, что мистер Пацек создал небольшой деревянный бочонок, постучал по нему и призвал изящной струёй пиво в их бокалы, протягиваясь через воздух над столом сияющими золотыми лентами, а затем наполняя их до краёв без всплеска. — Вы это сами приготовили? — спросила Гермиона, заканчивая последний кусочек вишнёвого штруделя, посыпанного сахарной пудрой. — Здесь так много еды. Вы, должно быть, провели целый день с мамой на кухне, чтобы приготовить этот ужин. Мы впятером не закончили и половины. — Нет, он был приготовлен моей одноклассницей, — сказал мистер Пацек. — Подругой моих старых школьных дней, мадам Анной Сергеевной Кр… Он остановился, и внезапная неуверенность углубила морщины на его лбу: — В настоящее время я не уверен в её предпочитаемой фамилии, ведь она сказала, что покидает дом своего мужа, чтобы вернуться в дом своего отца. — О, — сказала Гермиона. — Эм, она разводится? Я никогда не слышала о ведьме в разводе, если только это не был брак с маглами и заключённый гражданским представителем. Не уверена, что административный отдел Министерства магии даже позволяет разводы, хотя, полагаю, всё должно быть по-другому за пределами Британии. — Это не было разводом, мисс Грейнджер, — ответил мистер Пацек, и его лицо выглядело так, словно его мучил приступ несварения желудка. — Она овдовела на прошлой неделе, и этот пир был приготовлен на похороны. Обстоятельства смерти её покойного мужа привели к низкой посещаемости похоронной церемонии, и еду предложили оставшимся гостям, — он кивнул миссис Грейнджер. — Я чувствую Ваше беспокойство — будьте уверены, это совершенно необоснованно. Волшебники могут быть незнакомы с вашими приспособлениями ящиков для льда, но мы понимаем концепцию микроскопических животных, а я хорошо знаком с чарами сохранения. Похороны, во всяком случае, состоялись только сегодня утром, так что всё осталось совсем свежим. — Почему никто не пришёл на похороны? — спросил Том. Хотя пустые тарелки убирались по мере трапезы, мистер Пацек предложил ещё больше из корзины в серванте. Блюдо за блюдом, тарелка за тарелкой, связки копчёных сосисок, супница с уксусным супом из требухи, грибы в жгучем сливочном масле с зелёным луком — так много еды, что Том не видел цвета скатерти с начала трапезы. Это было гораздо больше, чем можно было ожидать съеденным пятью людьми, даже пятью голодными людьми. — Том! — сказала Гермиона. — Ты спросила о разводе, это не менее щекотливая тема! — парировал Том и более мягким голосом прошептал, — Я же не спросил про религиозную принадлежность других и жалели ли они о голосе за Чемберлена в прошлые выборы. Ответом Гермионы было пнуть его ногой под столом. — Они боялись возможных негативных последствий, — сказал мистер Пацек, пристально глядя на Тома. Том постарался не выдать своего любопытства, исказив выражение лица до лёгкой озабоченности, хотя без зеркала это вполне могло быть и выражением лёгкого запора. — Муж Анны Сергеевны поддерживал правительство в изгнании и был репрессирован Геллертом Гриндевальдом. Все, кто принял приглашение на похороны, рисковали быть объявленными врагами государства нынешним правительством. — И Вы пошли? — сказал Том, слегка повернув голову. — Я думал, Вы предпочитаете оставаться нейтральными к делам Континента. — Некоторые вещи стоят пожертвования нейтралитетом, — сказал мистер Пацек и на мгновение опустил глаза, Том не мог распознать, было ли это скорбью или раскаянием. — Человек может сопротивляться укорам совести лишь некоторое время, пока не потеряет возможность называть себя совестливым. Анна Сергеевна попросила меня наложить обереги на могилу её мужа, и я не смог ответить отказом на её письмо. — Могу ли я выразить свои соболезнования, сэр? — сказал Том. — Вы не возражаете, если я спрошу, какие заклятия можно наложить на могилы? Я читал о ведьмах в Вест-Индии, исполняющих традиционные погребальные ритуалы, но, насколько мне известно, в Европе магические похороны — редкость. — Вы читали о погребальных церемониях, мистер Риддл? — спросил мистер Пацек. — Я рекомендую Вам проявлять осторожность при просмотре читательских материалов на эту конкретную тему. Их авторы известны тем, что преувеличивают самые жуткие детали, но нельзя отрицать, что макабр может притягивать взгляд и завораживать разум. Помнится, во времена моей юности эти книги были одними из самых популярных в библиотеке Дурмстранга. Смею предположить, что за прошедшие годы они вдохновили многих студентов на самостоятельные исследования. — Включая Ваши? — сказал Том. — К сожалению, нет, — мистер Пацек вытащил палочку и постучал по пивному бокалу, где поднималась и поднималась шапка пены. Он остановился за мгновение до того, как она перелилась через край. — В мои юные годы областью моей страсти были прорицания. Вы знакомы, мистер Риддл, с исключениями из закона Гэмпа? Еда, золото, истинная жизнь, любовь и знания — они не могут быть призваны из ничего, и в то же время разве это не основа прорицаний? Магическое искусство выуживания истины из глубин тьмы, одна нить из гобелена нереализованного потенциала. Исключение из правил... — он прочистил горло и добавил. — Магические теоретические дисциплины — удивительно увлекательная тема, но я рекомендую изучить некоторые аспекты практической магии, если Вы хотите время от времени добывать немного еды или золота. Вскоре миссис Грейнджер изящно перевела разговор к более приятным вещам, чем война и похороны. Том чувствовал себя униженным. В Хогвартсе его информация о ходе войны была ограничена тем, что печатали в «Ежедневном пророке», тем, что было одобрено к публикации некоторыми магловскими газетами, которые приходили совиной почтой, и информацией из вторых и третьих рук, переданной Трэверсу отцом или Слагхорну от бывшего ученика. За столом Грейнджеров война была частью их повседневной жизни, причём довольно мрачной. Доктор и миссис Грейнджер предвкушали, что возвращение Гермионы станет радостной передышкой в их рабочей рутине, и до конца обеда они расспрашивали Тома и Гермиону об их планах на лето, причём миссис Грейнджер холодно смотрела на него всякий раз, когда Том упоминал о размерах своего поместья или удобстве слуг. После ужина Грейнджеры удалились в гостиную к чаю, печенью и вечернему радиовещанию. Осмотревшись по сторонам, чтобы убедиться, что их не услышат, Том загнал Гермиону в угол в коридоре, бормоча ей: — Если похорон было достаточно, чтобы убедить пассивного созерцателя выбрать сторону, интересно, что нужно сделать, чтобы Дамблдор решился? — Что ты… — начала Гермиона, но остановилась, не продолжая. Том рассказал ей о том, что узнал от Слагхорна — слух о европейском друге школьных дней Дамблдора. — Том, профессор Дамблдор — учитель! Уверена, он слишком занят, чтобы принимать участие в международных политических делах, к тому же решать этот вопрос — работа авроров. — У Дамблдора есть десять выходных отпуска каждое лето и две с половиной недели на Рождество, — сказал Том. — Ты не можешь оспорить, что он обладает достаточной квалификацией. Если бы он хотел внести свой вклад, то, несомненно, смог бы это сделать. И очень эффективно. — Я думала, ты предпочитаешь, чтобы он не был причастен, — заметила Гермиона. — Я предпочитаю, чтобы люди не отдавались на волю беспомощности, если только для этого нет хорошей причины, — сказал Том. — А в случае Дамблдора его доводы недостаточно хороши. Он могуществен. Он талантлив, и да, я признаю это. А самое лучшее — вся его семья ненавидит его или её члены уже умерли, они не могут быть использованы против него, чтобы держать его в узде. Если у кого и есть влияние, чтобы заманить самого Гриндевальда на поле боя, так это у Дамблдора. Том знал, что он тоже могущественен и талантлив. Он был лучшим на своём курсе. У него было одиннадцать «превосходно» по С.О.В. Он был любимчиком учителей Хогвартса. Он был издаваемым и высокоавторитетным писателем, пользующимся уважением у той части волшебников, которая считает, что шёлковый шифон, надетый после октября, неуместен, а до шести вечера — нескромен. Его считали восходящей звездой, но в этом и заключалась загвоздка: его звезда всё ещё восходила. Том знал все учебные материалы к предметам седьмого курса, несмотря на то, что только закончил шестой. Он мог пройти все Ж.А.Б.А. прямо сейчас и получить все «превосходно». Но так же, как и его значок старосты или его будущий — старосты школы, это были просто студенческие достижения, а Том хоть юридически и считался взрослым, был просто студентом. Это терзало его так же сильно, как раньше называть сиротский приют Вула своим домом. Они были, будут временными ярлыками. Том позаботится об этом. Но пока это было фактом. И это был один из тех фактов, которые он мог попытаться изменить с помощью умных или уклончивых формулировок, но это не сдвинуло бы ядро реальности, застывшее в самом центре. Том Риддл был учёным магом. Взрослым, совершеннолетним волшебником — не мальчиком и не несовершеннолетним ребёнком. Альбус Дамблдор был волшебником шестидесяти с чем-то лет, он закончил Хогвартс с высшими отметками в конце века, путешествовал по миру и, согласно Гермионе, выиграл премию Финкли для стипендии и прошёл обучение во Франции у известного Мастера алхимии. Тому было семнадцать лет и семь месяцев. Он был студентом. Его магический опыт был ограничен Запретной секцией библиотеки Хогвартса, а его маршрут путешествий распространялся не дальше территории Хогвартса в Шотландии, его семейного поместья в Йоркшире и проездов и переулков центрального Лондона. Он знал лучшие места, где можно наворовать яблок. Знал, где потерянные, брошенные или освобождённые от прежних хозяев вещи обретают новый дом. Знал, какие трактирщики дают самые справедливые ставки, а какие — время и даты неофициальных скачек, поскольку официальные ипподромы, за исключением Ньюмаркета, были закрыты на время войны. При всех своих полученных большим трудом знаниях, при всей своей эффективности в исправлении тех, кто ставил под сомнение его магическое могущество Том сомневался, что сможет сделать то же самое с Альбусом Дамблдором, не говоря уже о Геллерте Гриндевальде, нависшей тени Континента. Тому не нравилось признавать этого — ему даже не нравилось думать об этом, — но он знал, что вступить в войну и заслужить Орден Мерлина будет нелёгкой задачей. В последний раз, когда он решил, что будет легко, он оказался с раздробленным тазом, лежащим на верстаке целителя, а целитель был по локоть в его крови. У него был сильный желудок, но, тем не менее, было что-то тревожное в том, чтобы видеть, как лоскуты его собственной кожи были содраны и прижаты обратно, а пара ледяных рук копошилась внутри его тела, извлекая белые осколки сломанной кости и, наконец, маленький скрюченный комок металла, ставший причиной всех его страданий. Он извлёк урок из этого опыта, и он заключался в том, что обычно Гермиона была права. Не всегда, но на неё можно было положиться, что она предложит хороших идей. Она была могущественной и талантливой, а самой полезной частью её могущества и таланта было то, что они дополняли его собственные. Том был студентом с шестью годами магического образования. С шестью годами Гермионы получилось двенадцать лет в сумме. Он видел, что вместе они представляют реальную угрозу для закалённых в боях лакеев Гриндевальда. Вместе у них больше шансов склонить конфликт в Европе в сторону победы Британии. (А пока он признáет, что Дамблдор превзошёл его. Дамблдор не был талантливее его, но у него было больше опыта, и всё лишь благодаря тому, что ему повезло отпочковаться за несколько лет до того, как родители Тома вообще появились на свет. Дайте ему десять лет, и Том мог увидеть, что его путь превзойдёт Альбуса Дамблдора. Дайте ему двадцать лет, и Альбус Дамблдор будет искать его экспертного совета). — Это твой план? — прошипела Гермиона. — Ты хочешь использовать Дамблдора в качестве наживки? — Гриндевальд опасен, — тихим голосом сказал Том. — Ты предупреждала меня, снова и снова, что пойти на него напрямую — всё равно что тыкать тигру палкой в морду. И я согласен — не могу сказать, что я так же жажду пожертвовать своей шкурой, как был готов год назад. Очевидным решением будет использовать кого-то ещё для этого. — Да, я сказал тебе оставить это людям с бóльшим опытом… — Когда чиновники Британской Индии отправлялись на спортивную охоту, они нанимали местных проводников, чтобы те устанавливали приманки. Они делали это уже десятки раз, и, конечно, у них это получалось лучше. — Думаю, туземцев нанимали из-за их расходуемости… — Именно, — сказал Том, согласно кивая. — Я рад, что мы с тобой на одной волне. Гермиона вздохнула: — Том, я не думаю, что мы даже в одном океане. — Ты всё схватываешь на лету, Гермиона, — сказал Том, придерживая для неё дверь в гостиную. — Уверен, что ты быстро доплывёшь. В гостиной радиоприёмник на каминной полке транслировал вечерние объявления. Пропаганду, официальные сообщения и напоминания, что всем гражданам надо носить противогазы за пределами дома и убедиться, что их окна были должным образом затемнены, чтобы помешать немецким бомбардировщикам. Каждый дом ежемесячно проверялся отрядом добровольных помощников, и каждый, кто не закрывал окна, подвергался штрафу. Перечень объявлений не прекращался. Через двадцать минут Том заметил, что больше думает о Гермионе, которая свернулась калачиком на диванной подушке возле него с первой книгой из своего списка летнего чтения на коленях. Когда её внимание было поглощено миром чернил и пергамента, её осознание окружающего было минимальным. Том подумал, заметит ли Гермиона, если он положит руку на спинку дивана. Разве не так поступали молодые люди, приглашая девушку в кинотеатр на просмотр кинофильмов? Наступила короткая волна неуверенности, за которой почти мгновенно последовала волна отвращения. То, что делали, говорили или хотели другие молодые люди, не имело для Тома никакого значения. Другие люди гонялись за сладкими иллюзиями романтики — если только слово «романтика» можно применить к погоне за развлечением на один вечер. Те же, кто хотел чего-то более долговечного, стремились к выполнению не имеющей никакого отношения к биологии цели: второстепенной, чтобы либо завоевать хлеб, либо подать его горстке плачущих отпрысков. Было до глубины души оскорбительно применять эти стандарты к себе — или к Гермионе. Он был выше этого, а она заслуживала лучшего. Пока Том размышлял о возможных последствиях «гуляния» с Гермионой, доктор и миссис Грейнджер тихо переговаривались между собой, временами подглядывая на них. Мистер Пацек строчил заметки в обёрнутый кожей дневник, периодически обращаясь к механической счётной машинке, маленькому металлическому барабану размером с солонку, размеченному пронумерованными насечками по длине с крутящейся ручкой на одном конце. Когда вещание закончилось, мистер Пацек сложил своё оборудование в карман брюк — Том заметил, что калькулятор опустился без бугров на ткани, — и пожелал доброй ночи Грейнджерам. Том, воспользовавшись этим, вышел за дверь и застал его в тот момент, когда тот, прихватив из кухни плетёную корзинку для пикника, пошёл отпирать дверь, ведущую в небольшой сад Грейнджеров. — Мистер Пацек, — сказал Том, взмахнув палочкой, чтобы закрыть за ними дверь и наложить заклинание Немоты, — могу ли я поговорить с Вами? — Мистер Риддл, — сказал мистер Пацек, и в витиеватой интонации его речи было столько же вопроса, сколько и удивления. — О чём? — Вы возвращаетесь на Континент? — спросил Том. — Вы хотите присоединиться? — Нет, — сказал Том. — Я просто хотел сказать Вам, что за Вами наблюдают. Выражение лица мистера Пацека не изменилось: — В наши дни все находятся под наблюдением, даже маглы. — Министерство особенно следит за Вами, — Том залез в карман и вытащил свиток пергамента. Отмеченный наверху «Документ № DI-682», он был смят и сложен в местах, где Том читал и перечитывал имена с тех пор, как достал список во время визита в архивы. Он передал свиток мистеру Пацеку, который принял его и медленно развернул, проводя палочкой и бормоча заклинания над бумагой: — Понятно, — наконец сказал мистер Пацек ровным голосом. — Как я и предполагал — ваше Министерство отслеживает портключи. Ничего страшного, я всегда запрашивал свои только в самые известные терминалы. — Думаете, Министерство нечестно целится в европейцев? — сказал Том. — Если Гермиона узнает об этом, она начнёт кампанию по рассылке писем в Министерство от Вашего имени. — Нет, — ответил мистер Пацек, просматривая список. — Нет, я понимаю, почему ваше правительство может использовать эту стратегию и почему некоторые персонажи будут представлять для них интерес. Но моё имя, судя по всему, было записано четыре года назад, и, однако, за это всё это время меня никогда не задерживали и за мной не следили сотрудники Министерства. Если бы они проследовали за мной, то обнаружили бы и предали забвению Грейнджеров. Если такова их стратегия, то, полагаю, им будет нелегко было отделить зёрна от плевел. — Полагаю, любой компетентный волшебник с успехом избежит Министерства, потому что они нанимают за фамилию и связи, а не способности, — сказал Том. — Но, сэр, что Вы имеете в виду, когда говорите о различиях между «зёрнами» и «плевелами» в их списке? — Великие семьи Вены и Бранденбурга заботятся о сохранении своих наследственных патентов — прав на производство, на импорт, на охоту и на сбор урожая в немногих оставшихся магических лесах и так далее. Те, у кого есть хорошие связи, без труда получают должность после окончания университета, а те, у кого их нет… могут неплохо устроиться, если у них есть способности к инновациям. Если бы у Министерства была хоть капля компетентности, они бы увидели, что ни одно из этих имён — Бюрманн, Эглитис, Гердт, Грозбецки, Худеков, Лехтинен, Ванханен — из Adel. Именно эти люди могут увидеть смысл в революционном дискурсе, в идее равенства для всех волшебников, — он фыркнул, продолжив. — Я узнаю́ многих из них со времён моей учёбы в Дурмстранге. Если бы они только знали, что их Великий министр сам носит родовитое имя. — Гриндевальд из знатной семьи? — спросил Том. — Это в чем-то похоже на чистокровные семьи здесь и их чепуху «Священных фамилий»? — Институт Дурмстранга не присылает приглашения волшебникам, рождённым от маглов, как Вы или мисс Грейнджер. Но не у всех приглашённых студентов есть достаток, — сказал мистер Пацек. — Многие семьи обязаны копить своё золото и выбирать единственного ребёнка, пока остальные будут учиться в местном лицее. Семья Гриндевальда не была одной из таких: они не самые знатные, и за последние несколько поколений у них вошло в привычку жениться на иностранцах, но они по-прежнему владеют поместьем в горах — хотя я не могу сказать того же о деньгах. Революции — дорогое удовольствие. — Если известно, где живёт Гриндевальд, почему никто не пришёл и не постучался в его дверь? — Стоит задуматься, почему никто не захватил Нурменгард и не освободил всех пленников, — усмехаясь сказал мистер Пацек. — Я не знаю, как в Вашем распоряжении оказался подлинный документ, но Вам будет полезно предотвратить его потерю. Спрячьте его, сожгите: сделайте всё, чтобы он не попал в поле зрения. — Он коротко поклонился Тому и достал свою палочку. — Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания Грейнджерам. Снап! Он испарился со звуком закрывающейся двери, а не громким треском выстрела аппарации Тома, и вскоре вечерние звуки вернулись на круги своя: сверчки стрекотали в летней траве, сова Гермионы улетала на охоту за ужином, ставни и двери захлопывались, когда семьи Кроули запирали окна на ночь. Том вернулся в гостевую спальню, предоставленную ему Грейнджерами, где лежал его сундук, он всё ещё был уменьшен и стоял возле ножки кровати. Он увеличил его, отпер и докопался до дна, где нашёл шкатулку для лекарств, которую Гермионе дала целительница в больнице Св. Мунго. В ячейках, когда-то хранивших пузырьки зелий, теперь были ряды яда акромантула, который Том собрал за месяцы в Хогвартсе. Он продал немного незнакомцам в «Кабаньей голове», но самые старые, с самым слабым ядом, были такого низкого качества, что никто не купил их. Он достал свиток имён из кармана и опустил его в пустой флакон, запечатав его и поставив со всеми остальными. Он подумает, что делать с ним, позже. У него было десять недель, прежде чем его заставят принять строгости авторитета и ожиданий. А пока это время не пришло, он мог наслаждаться летом. Не было никаких причин, почему он не сможет этого. И у Гермионы тоже не было причин для этого. В конце концов, у них якобы был роман, что бы это ни значило для тех, кому небезразличны подобные вещи.

***

Том и Гермиона отправились в Йоркшир уже следующим утром. Хотя они с Гермионой могли аппарировать на платформу 9¾, а затем перейти на магловскую сторону вокзала Кингс-Кросс, миссис Грейнджер настояла на том, что помашет им с платформы. Она отвезла их на станцию, поцеловала Гермиону в щёку, похлопала Тома по плечу, помахала им обоим и всучила по завёрнутому в ткань свёртку с сэндвичами каждому. Это был добрый жест, но его компенсировало то, что миссис Грейнджер никогда не прекращала пристально наблюдать за Томом. Это напоминало ему о днях в приюте Вула: когда у кого-то что-то воровали, миссис Коул заставляла всех выстраиваться шеренгой и выворачивать карманы, и Том Риддл должен был быть первым. (В других случаях Тому нравилось, что к нему относились по-особому, но ему не нравилось это. Ему казалось настолько несправедливым, что его выделяют — даже если они оказывались правы в восьми случаях из десяти, — что к последним годам пребывания в приюте Вула он начал прятать вещи, которые брал, в чужих комнатах, а не в своей, а своё ограниченное пространство для хранения посвятил коллекции подарков, присланных Гермионой. Он до сих пор гадал, удалось ли им найти губную гармошку Эдит Хёрли). Как только «Йорк-Флайер» начал двигаться, Том отвернулся от окна и задёрнул шторы. Он вытащил палочку и убедился, что дверь купе была заперта и заглушена. — Нам надо спланировать, как попасть в Тайную комнату, — сказал Том, — без остальных студентов, врезающихся в нас, когда мы будем входить и выходить. — О, так теперь это Тайная комната? — спросила Гермиона, поднимая взгляд от книги. — Что случилось с бельепроводом Слизерина? — Мне надо было удержать Нотта на поводке, — сказал Том. — Он всё это время хотел найти Комнату. Это означает, конечно, что в ней что-то есть, что-то внизу, что служит его личной выгоде. И я не могу этого допустить. Гермиона вздохнула, заложив страницу пальцем: — Не припомню, чтобы у тебя были какие-то опасения по поводу голосования за мою кандидатуру на пост Министра магии. — Это совсем другое, — сказал Том. — Понятно, — фыркнула Гермиона. — Послушай, — сказал Том, подсаживаясь подле неё и наклонившись вперёд. — Мы с тобой, Гермиона, хотим одинаковых вещей: прогресса и порядка. Руководства с видением, направления через компетентность. Любое из этого в наши дни довольно мало распространено. А чего хочет Нотт? — спросил Том, опуская свой подбородок на плечо Гермионы и незаметно подглядывая в её книгу — какой-то скучный трактат о чарах древней магической сантехники: на противоположной странице он мог разглядеть сложную схему, подписанную «насос Архимеда», зачарованную приходить в повторное движение каждые пять секунд. У меня нет ни малейшего понятия, но я готов поспорить, что это что-то такое же невдохновлённое, как собрать гребень для бороды Слизерина как доказательство своего августейшего происхождения. И самое дикое, что все в Слизерине это проглотят, — Том покачал головой в мрачном неодобрении. — Богатые люди хуже сорок. — Может, — предположила Гермиона, — ему хочется монстра, который, говорят, был спрятан Слизерином в Комнате? По легенде, Слизерин собирался очистить им школу, но даже если это были выдумки, чтобы испугать других основателей, всё равно там может быть существо, связанное или мёртвое, под школой. Полагаю, оно может дорого стоить. Если его можно поймать и найти, где продать. — Нотт уже богат, — размышлял Том. — Ему нет смысла использовать Комнату для денег. Нет, должно быть что-то ещё... Очищение школы могло бы входить в его планы, подозреваю. Но если он попытается натравить это существо, что бы это ни было, на нас, у него будет высокий риск случайно убить нас обоих, а он не может пойти на это. Не когда мы ему нужны, чтобы вообще открыть Комнату. Не когда я позабочусь о том, что пароль знаю только я. — Ну, — сказала Гермиона, — ты мог бы спросить его прямо. Он рвётся встретиться с нами на каникулах. — Если бы только у меня было рвение встретить его, — сказал Том. — По правде, я предпочитаю видеть его летом как можно меньше. У меня есть другие люди, которые больше заслуживают моего времени. — Насчёт этого, — начала Гермиона, нервно подёргиваясь. Том был так близко, что, если она повернёт голову, их щёки коснутся. — Ты собираешься притворяться, когда вокруг никого нет? — Что ты имеешь в виду? — Что мы… мы, ну, знаешь, гуляем! — Ну, мы же гуляем? — Я думала, что это просто история, которую ты рассказал моей маме, — сказала Гермиона. — Она не настоящая. — Почему истории не могут быть настоящими? — спросил Том. — Мы открыли Тайную комнату вчерашним утром, а все думают, что это глупая сказка перед сном. — Что ты говоришь, Том? Всё-таки да? — Почему нет? — Потому что я никогда не видела никаких намёков на то, что тебя это волновало или тебе бы хотелось чего-то такого, — сказала Гермиона. — А как насчёт того, что подобные вещи — удел тупиц и дураков? — Ты никогда не видела этого, Гермиона, — сказал Том, вытаскивая книгу из её руки на сидение и переплетая её освободившиеся пальцы со своими, — потому что я мастер тонкости. — Серьёзно, Том? — сказала Гермиона. — Серьёзно, — сказал Том, дотрагиваясь своей щекой её.