Рисую запятую

Кай выходит из душа. Ещё темно, но пора вести Донхёка в школу, так что деваться особо некуда: чем раньше отвезёт, тем скорее будет на работе, чтобы не нервировать итак вечно унылого Бэкхёна. Мужчина замирает в коридоре, принюхиваясь. Потому что пахнет чем-то незнакомым. Он даже скребёт ногтём шею, принюхиваясь к собственному аромату имбиря, и думает о быстротечности времени и взрослении детей. Но потом проходит на кухню и замирает. Жареная курица. Под пряным карри. А ещё рис с кимчи. Головокружительные яркие ароматы еды. Вкусной, сочной, калорийной, запретной, но такой близкой и такой желанной еды. Это тебе не унылый салатик без заправки на обед и поздний ужин.  — У нас разве Рождество? — альфа роняет себя на плетеный стул, наблюдая за тем, как Донхёк сервирует еду на двоих,  — Нет, но это вкусно, питательно, полезно, — мальчишка стучит указательным пальцем по своему виску, а потом ставит две тарелки на стол и садится напротив отца, — Приятного аппетита, Кай выдаёт что-то похожее на «ага» и пробует рис. Какой вкусный простой солёный рис. Какая божественная курочка под специями. Какие вкусные овощи. Альфа не перестаёт мурлыкать от удовольствия, наслаждаясь вкусом еды, зажмурившись для полноты ощущений. Потому что мясо под специями, раскрывающимися одна за другой на языке и щеках, сводит с ума, лишает воли.  — Тебе нравится, да? — голос Донхёка звучит будто из-под толщи воды, когда Чонин открывает глаза и трясёт палочками в воздухе, прежде, чем ответить:  — Это потрясающе вкусно! Боже, Хёк-и, кто научил тебя так классно готовить? Живи у меня всегда!  — А как же диета? — мальчишка хмыкает и отправляет за щёчки ещё порцию риса,  — Да к чёрту её! Выкинь все овощи и прочее, что не «твоё» сегодня же вечером, — мужчина возвращается к еде, под удивлённый взгляд подростка. /  — Бэк! Бросай свои печенюхи: у меня есть обед для тебя! — Кай с плеча открывает дверь заведующего и широко улыбается растерявшемуся старшему коллеге. Бэкхён только отодвигает кружку мятного чая в сторону и привычно ожидает, пока альфа выкинет очередную дичь перед побегом. Но хореограф роняет на блокнот беты ланч-бокс и открывает крышку:  — Смотри: это Хёк-и приготовил! Ты обязан попробовать: это очень-очень вкусно!  — А как же твоя диета? Или нелюбовь к окружающим запахам? Вонять же всё это будет, — Бэкхён глотает слюни, рассматривая аккуратно уложенные мелко порезанные кусочки курицы по площади бокса, на рис под соусом с овощами,  — Да плевать, Бэк! Пробуй!  — Это всё мне? Или я только «пробую»? Альфа поджимает губы. Потому что ланч-бокс один. И сынишка думал только об отце, когда сервировал, но….  — Да ешь всё сам: утром я уже поел, а у меня две тысячи калорий, и ни одной — больше! — Ким опускает ладонь на плечо Бёна и наблюдает, как тот из прежнего ящичка достаёт металлические палочки. Заведующий пробует рис, потом — курочку и сдерживает улыбку, старательно напрягая щёки. Потому что еда Донхёка, в самом деле, очень вкусная. Потому что он сам — жутко голодный.  — Нравится?  — Очень. Твой ребёнок — кухонный эльф, — бета кивает головой из стороны в сторону, — Островато, как по мне, но всё равно очень вкусно,  — Я попрошу его на завтра собрать тебе чего-нибудь сладкого! Какое-то время они сидят в тишине. Так что Кай взглядом от окна перемещается снова на лицо Бэкхёна: такой довольный. Неужели еда делает людей счастливыми? Сам альфа давным-давно забыл о радости попробовать что-нибудь сладкое или острое, прожаренное или молочное. Диеты, таблетки, более длительные тренировки и ещё эти мысли в голове, постоянное самобичевание за съеденный кусочек шоколада, за лишний стакан газировки. У него был период в жизни, когда всеми любимый Ким Чонин не мог есть ничего, кроме бульонов или фрешев — настолько загнался, что едва не просадил желудок. Как только одумался тогда? Альфа приходит в себя, когда встречается взглядами с бетой. Брови того ползут вверх, он часто-часто моргает, будто хочет что-то спросить, но не решается. Бэкхён откладывает палочки и опускает голову. Тёмно-русая чёлка закрывает брови. Всегда опрятные рукава спадают на запястья, пряча выступающие острые косточки. Кай подносит ладонь к шее и так и замирает. Комната заполняется не только пряными ароматами еды, она пропитывается невесомым имбирём, который едва уловимо пробивается сквозь более яркие специи. Альфа хмыкает, всё же опуская голову. Не глядя в глаза заведующего, он протягивает руки за ланч-боксом и тянет тот на себя, закрывает крышку и молча выходит, всего лишь прикрыв дверь — пусть проветривается. / «Детка» уже привычно тормозит около ворот школы, когда альфа блокирует двери. Он смотрит только перед собой, краем глаза наблюдая круглые глаза сынишки.  — Ты такой взрослый, понимающий — как отец, я должен тебя спросить,  — Спрашивай быстрее, я вот-вот опоздаю! — Донхёк дёргает ручку двери, опуская голову,  — Ты же ведёшь какой-нибудь «календарь течек»? Просто, если что-то, я должен быть готов, — Кай поджимает губы и оборачивается на покрасневшего омежку, — В каком ты веке живёшь, Хёк-и? Здоровье — это важно, нет необходимости стесняться…  — Заткнись! — мальчишка вскрикивает, крепче сжимая дверную ручку, — Это неприятно обсуждать. Но если тебе так надо — то всё в порядке,  — Что значит «всё в порядке»?  — Тебя это не коснётся в ближайшие три месяца, — омежка дует губы, ещё ниже опустив голову, — Я хорошо всё продумал, В машине повисает странная тишина. Потому что Донхёк понимает, что мозг Чонина начинает работать, а для него это (для подростка) — очень плохо. Поэтому мальчишка поднимает голову и напоминает:  — Я опаздываю, На это альфа открывает двери, бурчит что-то похожее на «хорошего дня», и ещё минут десять догоняется мыслями в машине, прежде чем тронуться.  — Что значит «я хорошо всё продумал»? — мужчина паркуется около ворот Академии и проходит на территорию кампуса. Тут он привычно всем машет рукой, нарочно замедляет походку и выпрямляет спину. Весь такой крутой альфа. Он даже порывается на лёгкую пробежку, когда за углом вылавливает знакомое чёрное пальто и сворачивает следом. Бэкхён играется зажигалкой в «слепой зоне» и смотрит на наручные часы. Каю непривычно видеть его таким: сосредоточенным, ещё бодрым и удивительно спокойным. Может, бета, в самом деле, нашёл кого-то? Тогда, это не дело господина Ким Чонина. Поэтому хореограф возвращается к прежней траектории движения и входит в корпус, спотыкаясь об сидящего на ступенях Ким Донена.  — Эй, не сиди тут!  — Да какое Вам дело, Кай-ним? — огрызается студент, стреляя черными глазками по сторонам, — А такое, что мой сын — тоже омега, а потому я лучше вас обоих знаю, что нельзя вот так сидеть на холодных ступенях! — альфа замирает над мальчишкой и замечает, как щёки того раздуваются от гнева, — Если заболеешь и будут пропуски, то засчитаю прогулами — не отработаешь до конца семестра, Весь пыл Донена тут же пропадает, но на ноги студент поднимается, гордо вскидывает голову и сворачивает в лекционное крыло. Кай только хмыкает на это: «Надо же, какие нынче дети пошли!». / Донхёк закатывает глаза и поднимается с места. Последний урок всегда такой радостный. Был обычно. Но не сейчас. Сейчас, даже после семи уроков, шестнадцатилетний парень не хочет идти домой. Он совсем недавно узнал, что для проезда на общественном транспорте нужны особые карты. Что никто не будет объявлять остановку и ждать, пока какой-то пассажир проберётся через толпу остальных к выходу. Мир как-то резко упал на Донхёка.  — Ты что, всё ещё обижаешься на меня? — на скамейку под крышей спортивного крыла рядом с Ли усаживается его одноклассник, тот самый друг, который «больше не друг», поэтому Донхёк молчит, — Я так и понял, Марк скрещивает руки на груди, оглядывая внешний вид обидевшегося друга, а потом продолжает:  — Хёк, ты же сам понимаешь, что врать — нехорошо,  — Сколько тебе лет, пять или семнадцать? — выцеживает Хёк по слову через зубы,  — Вот смотри, я старше тебя….,  — Но учимся в одном классе, так что не продолжаем больше этот спор, Они оба цыкают и отворачиваются друг от друга.  — Кай хоть нормально относится к тебе? — спустя какое-то время спрашивает Марк,  — Конечно, он — мой родной отец, если ты вдруг забыл. Подумаешь, что виделись до этого только по три раза в год, Старший омега кивает и смотрит на младшего с сочувствием, продолжая расспрос:  — Ты разобрался чтоль с общественным транспортом?  — А то! Я как-то быстрее разобрался после того, как ты выгнал меня!  — Мои родители ….  — А то я не знаю, что ты — трус последний! Между ними снова возникает тишина. Такие разные, чудом подружившиеся много лет назад по воле случая и заваленного Марком экзамена на свой класс — трудности быта иностранных детей. А потом так случилось, что изобретательная натура Донхёка нашла себе поддержку в виде Марка с первых дней средней школы: идеальная пора, чтобы мелко пакостничать одноклассникам и пытаться срывать уроки. С возрастом эти шалости сами собой прекратились, а вот их дружба — нет. Хотя в последние дни она явно трещала по швам. Взросление, чтоб его!  — Неужели твой отец не позвонил аппе? — спрашивает старший,  — Нет, — Хёк просто пожимает плечами и наконец-то смотрит на друга, Тот, будто ощутив на себе чужой взгляд, передёргивает плечом и поправляет на носу очки в круглой оправе:  — А что аппа? Он верит, что ты у дедушки Ли?  — Верит. А знаешь, — младший перекидывает ногу через лавку, заглядывая в глаза друга, — Мне начинает казаться, что именно отец волнуется обо мне больше аппы. Он тут рассказал, что всегда, перед тем, как приехать, спрашивал о желаемом мной подарке. Всегда спрашивал про аллергию, про домашних животных, про увлечения и баловал. Возможно, это не самый хороший тип поведения, но это — внимание,  — О как,  — Ага. Знаешь, что он отчудил этим утром? Спросил про сроки течки! Ещё такой: «мы живём в современном мире»! Бла-бла-бла! — мальчишка корчит рожицу, веселя одноклассника, а потом продолжает, — А ещё это время проверяет меня в комнате: открывает дверь, смотрит и закрывает,  — Господи, Хёк, как мало тебе для счастья надо! — Марк толкает Донхёка в плечо, так что и тот смеётся,  — Ну вот такой он — я! Как думаешь, когда аппа хватится? Когда навестит дедушек?  — Определённо, — старший снова поправляет очки, потом тянет лямку рюкзака и улыбается, предлагая с таинственной улыбкой, — Ты можешь навестить их первым, превращая часть лжи в правду, Младший задумывается и кивает.  — Марк, ты — гений! Уломать отца на визит к дедушкам — проще простого, а если аппа позвонит, то я буду реально у них!  — Напомни, из-за чего ты с ним поругался и зачем тебе все эти трудности? — Марк поднимается на ноги и ждёт друга,  — Ты издеваешься? Пусть он помнит! — Донхёк подскакивает следом, хватая старшего за руку, — Поедем вместе? / Чонин уже привычно скользит носками по паркету в темноте, когда свет в зале резко включается. Альфа замирает на месте и, проморгавшись, различает сына. Омежка стоит около выключателя в длинной футболке отца и нелепых полосатых шортах.  — Ты не спишь? — спрашивает Кай с улыбкой,  — Не сплю,  — И я не сплю — как здорово! — мужчина опускает пятки на пол и топает на кухню, — Бахнем чаю, раз разговор есть?  — Ба-ба…? — мальчишка тормозит на входе в кухню,  — Бахнем! Разопьём,  — Окей, Альфа ставит чайник на плиту, меняет заварку в чайничке и достаёт две большие кружки. Омежка устраивается на уже облюбованном стуле, наблюдая манипуляции родителя, чтобы поймать нужный момент для заявления:  — Поехали к дедушкам Ли на выходных! Кай только оборачивается. Да уж, сыпь он чайный лист — просыпал бы, лил бы кипяток — ошпарился, доставал бы кружки — разбил.  — Зачем?  — Надо,  — Прикольно получается, — мужчина хмыкает и оборачивается на чайник, который как-то не торопится помогать ему, закипая, — Ты просто на выходные к ним хочешь закинуться? Если ты вдруг не знал: то у меня с ними не самые хорошие отношения,  — Я просто давно их не видел,  — А Сехун? Донхёк закатывает глаза, радуясь тому, что отец стоит спиной к нему.  — Ему чуточку не до них в последнее время,  — Обустраивает личную жизнь, значит, так? — альфа понимающе кивает, бросая взгляд через плечо, — И поэтому ты тут, хитрый лисёнок, Вместо ответа подросток цокает и отворачивается. Он скрещивает руки на груди и разочарованно выдыхает.  — Мог бы сразу сказать: «Здорово, батя! Я тут пожить, пока Сехун играет свадьбу». Я бы понял, чего уж тут, — Кай оборачивается на вскипевший чайник и выключает газ,  — Кто бы знал, что последует именно такая реакция? Да если бы всё было так просто, и я видел тебя хоть чуточку чаще! — Донхёк подскакивает на ноги, опрокидывая стул, Подросток. Которому просто не хватает родительской любви. Внимания и нежности. Который скромно ловит каждый момент, считая тот особенным и драгоценным. Он стоял на кухне в доме родного отца, ощущая себя максимально странно из-за всего происходящего. Вот вроде три года назад у Донхёка были и папа и аппа, и фамилия была — Ким, а теперь он брошенный на дедушек — Ли.  — Как я могу тебе что-то рассказать, если сам не понимаю, что происходит? — мальчишка затихает, глотает пару слёз, поднимает стул и садится, «Невероятная выдержка!» — альфа восхищён. Его сыну всего шестнадцать, а он так хорошо умеет держать себя в руках. Чонин сам до сих пор срывается не к месту из-за малейшего дисбаланса, а тут. Он довольно качает головой, давя появившуюся не к месту улыбку, потому что надо до конца прояснять теперь ситуацию. Мужчина ставит две кружки мятного чая на стол и чуть наклоняется к сыну:  — А теперь рассказывай, что там у Сехуна, и почему мы едем к дедушкам Ли.