L’appel du vide

Юнги медленными шагами заходит в квартиру, снимает ботинки, пальто, половину действий исполняет автоматически, бросает на пол рюкзак и двигается в сторону спальни. Он не понимает, почему внутри такое странное беспокойство, какое-то волнение, собранное в узел под ребрами. В мыслях хаотичным образом проскальзывают моменты недавних событий, путаются, смешиваются с непривычными желаниями. Ох, этот мужчина… его влияние обескураживает. Чужая манера говорить, прикасаться, некоторые легкие невзрачные жесты, поцелуи в руку — все не выглядит вульгарно или пошло, наоборот — пленительно. Ему трудно было возразить, ответить несогласием, что-то запретить — тоже казалось невозможным. Юнги всего-то вышел позавтракать, ничего не ожидал от предстоящей трапезы, а тут и вино, и горячий француз, и алые от бесстыжих мыслей щеки. Парень нервным жестом достает из кармана пачку сигарет, ловит губами оттуда одну и поджигает кончик, самозабвенно делая глубокую затяжку. В комнате стоит успокаивающая тишина. Из окна сквозь занавески пробирается солнечный свет. Юнги смотрит туда и увлеченно подставляет руку под желтое сияние. Рассматривает собственные пальцы, держащие сигарету, на кончиках которых остались незаметные следы грифеля. После взгляд перемещается на тыльную часть, замирает, зрачки серых глаз неестественно увеличиваются. Он торопливо зажимает в губах фильтр сигареты, поднимается с кровати, бежит к рюкзаку, достает блокнот с карандашом, исступленно принимаясь набрасывать вызывающие трепет образы. Юнги сам не сразу понимает, что конкретно рисует, но спустя утомительное количество времени на целлюлозной бумаге красуются следующие детали: бокал вина, столик возле кафе на улице, портсигар с дорогими сигаретами, деликатное касание губ к костяшкам руки и еще несколько неопределенных абстрактных фигур. Мальчик с трудом пытается упорядочить в голове мысли, но, к сожалению, получается жуткая каша. Возле него лежит пепельница с четырьмя бычками, наполовину стертая резинка и несколько вырванных смятых в ком страниц. Поразительные ощущения… Он смыкает покрасневшие от перенапряжения глаза и усердно старается припомнить внешность харизматичного незнакомца. У мужчины пленительные черты лица: прямая линия челюсти и носа, высокие скулы, верхняя губа поменьше нижней с четко выраженным треугольным углублением посредине, выше которого ровный фильтрум*. А еще у него маленькая родинка, спрятанная под тенью нижней губы, и белый шрам на левой щеке. И глаза карие, но, как парню удалось заметить, в зависимости от эмоционального спектра они могут становиться светлее. Это, вроде как, не считается патологией — всего-то наследственная особенность, не имеющая правдивого научного объяснения. Запоминание подобных тонкостей у Юнги выходит случайно. Профессиональная привычка, точнее говоря. Из-за количества навалившихся переживаний сильно разболелась голова. Юнги решает оставить рисование в покое и пойти принять ванну с пеной. Лежа по шею в теплой воде и растягивая дым очередной сигареты, парень спонтанно возвращается к последней реплике незнакомца: «Я совершенно вами очарован», — память сладостно воспроизводит непристойный французский акцент. — Чертов льстец, — шепчет Юнги и беззастенчиво улыбается. Пепел сигареты деликатно осыпается куда-то на кафельный пол.

* * *

Весь следующий день мальчик старался подтянуть французский, повторял грамматику, правописание слов, прочитал несколько статей про моду, мучил себя произношением буквы «р», но после, отчаявшись, уселся смотреть фильм «1+1» в оригинале. Новая практика исключительно не помешает. Юнги, спустя неопределенное время просмотра, тихо повторяет за одним из главных героев: «Боль иногда уходит, но мысли-то остаются». И сам удивляется, насколько чисто получилось повторить фразу. Ни одного фальшивого звука. Юнги достаточно педантичен в подобных вещах, это и понятно, учитывая дотошность деталей на большинстве его картин. Только идеально — хорошо, все остальные попытки — плохо. Такой взгляд ему казался единственным верным. По-прежнему кажется. На часах пробивает шесть вечера. Совсем потерял счет времени в навязчивых желаниях прекратить фальшивить во французском. Да и вряд ли он настолько существенно фальшивит, просто болезненное стремление к идеалу не дает покоя. Только сейчас парень вспоминает, что договаривался встретиться с мужчиной вечером. А, собственно, вечер с какого часа начинается? Юнги устало поднимается с дивана, трет глаза, в одном из которых лопнул капилляр. — Какой кошмар, — смотрит на себя в зеркале и печально вздыхает. Он неторопливо рассматривает привезенные в Париж вещи, выбирает черную облегающую водолазку, коричневые, опять же, классические широкие брюки и белую рубашку. Одевается, расстегивает три верхние пуговицы, чтобы был виден ворот водолазки, вешает на шею несколько цепочек и небрежно укладывает волосы. Носки с пингвинами менять не стал. Время: полседьмого. Парень достает из пачки сигарету и, только собирался прикурить, как в дверь несколько раз уверенно стучатся. Стабильное состояние организма мгновенно испортилось. Даже тошнить начинает от проснувшихся противоречивых эмоций. Юнги нервным движением достает сигарету из губ и осторожно открывает дверь квартиры, чересчур резко пересекаясь с красивым гостем взглядами. — Здравствуйте, — бархатно растягивает слова мальчик, жестом пропуская мужчину внутрь. — Сразу видно, что вы совсем не знаете французских обычаев, — неопределенно улыбается и спокойно поднимает лицо Юнги за подбородок. Немного нагибается, заглядывает в серые глаза и оставляет чувственный поцелуй сначала на одной щеке, после — на второй. — Вот так будет правильно. Юнги ошарашенно смотрит на расслабленного мужчину и лаконично улыбается. — Хорошо, буду помнить, — кивает, наконец прикуривая невольно помятую сигарету. — Вы сразу попали ко мне, или успели потревожить соседей? — он плавно выдыхает немного едкий дым. — Сразу, — довольно хмыкает и опирается спиной об стену. Парень бесцеремонно изучает глазами вечерний наряд француза: классический темно-серый костюм-тройка, белая рубашка, багровый галстук, черное пальто… серебристая цепь, которая начинается от третьей пуговицы жилета и заканчивается в кармане последнего. «Карманные часы?» — первое, про что думает мальчик. — Вы носите карманные часы? — заинтересованно вскидывает бровь и подходит ближе. Чонгук утвердительно кивает. — Я могу посмотреть? — Ради Бога, — отмахивается и плавно достает круглые часы за цепочку. Юнги увлеченно берет их обеими руками, зажимая фильтр сигареты в уголке губ. — Выглядят жутко дорого, — невесомо касается украшенной детализированными узорами крышки, совсем не замечая, как прекращает дышать. В центре всего преподобия красуется миниатюрный алый камень. — Это рубин? — указывает тонким пальцем на камень. — Турмалин рубеллит, — снисходительно улыбается мужчина. — Знаю, название страшное. — Если я еще и с серебром прогадаю… — Это платина, — француз начинает хрипло смеяться. Юнги смущенно прикрывает веки. — Какой стыд, простите, — щеки снова краснеют, в то время как Чонгук, осторожно забирая из губ мальчика сигарету, делает небольшую затяжку. — Если вас подбодрят мои слова, то слушайте: я буквально полгода назад узнал, что Моне и Мане — это два разных человека. Юнги шокировано улыбается. — Ладно, мне уже почти не стыдно, — пожимает плечами и только сейчас принимается обуваться в кроссовки. Факт исчезновения сигареты доходит постепенно. — У меня… — испуганно дергается и смотрит на брюки, надеясь, что сигарета все же не испортила их. — Она у меня, — Чонгук спокойным движением протягивает парню сигарету фильтром вперед, наблюдая за тем, как последний вопросительно сужает глаза. Но через некоторое время сам лениво обхватывает фильтр губами, мягко соприкасаясь ими с чужими пальцами. Провоцирующая тишина длилась недолго. — Спасибо, — отводит взгляд и забирает сигарету. — Куда сегодня пойдем? — надевает любимое клетчатое пальто, параллельно поднимая с пола рюкзак. — Сначала я угощу вас ужином, а дальше решим, — он по-джентельменски протягивает мальчику руку и, только ответно коснувшись, все последующее время не отпускает. Они размеренным шагом направились в неприлично дорогой ресторан, Чонгук выбрал столик возле окна и усадил на стул молодого спутника. — Если вам покажется, что какое-то блюдо красиво называется, покажите его мне и я удостоверюсь, что это, к примеру, не уксусный соус, — невзначай шутит, получая от Юнги демонстративно негодующий взгляд. Но улыбка на губы все же прорвалась. Он быстро пробегается зрачками по меню, отчаянно разглядывая неизвестные и труднопроизносимые названия. — Это я настолько плохо знаю французский, или меню на турецком? — мило ворчит, услышав прилетевший со стороны мужчины обходительный смех. — Вот что я должен понять по «Confit de canard»*? Конфета из утки? Утка в конфете? Утка, фаршированная конфетами? Чонгук внезапно начинает громко смеяться. — Над конфи из утки еще никто так не измывался, — он быстро вытирает из уголков глаз навернувшиеся слезы. — Слово «confit» происходит от «confire» (засахарить, замариновать). Это очень медленное томление мяса в жире, вследствие чего оно им обволакивается и «сохраняется», — глубоким голосом рассказывает, поймав на себе по-детски любопытный взгляд парня. — Не знаю, почему это блюдо так высоко ценится. — А что бы вы посоветовали? — опирается подбородком об свободную ладонь, пока вторая находится в плену задумавшегося Чонгука. — Для начала — буйабес, после — сырное фондю, а на десерт крем-брюле или профитроли, — непринужденно говорит, пока Юнги все более заметно мрачнеет. — Что-то не так? — Из всего услышанного я понял только слово «сырное», — неловко признается, с замиранием сердца следя, как мужчина подносит его ладонь к губам и осторожно целует. — Было бы странно, если бы вас подобным словам учили, — он жестом подзывает официанта и делает заказ. — Вам обязано понравиться. Юнги почему-то не сомневается. — Здесь продается ваше вино? — А вы его хотите? Парень, не отвечая на вопрос, открывает меню в разделе алкогольных напитков и внимательно ищет знакомое название. Находит почти в конце списка вин, где обычно размещают самое дорогое, и от цены за сто миллилитров роняет челюсть. — Пятьсот евро за одну порцию?! — неосознанно повышает голос. — С ума сойти… — Здесь наценка в шестьдесят евро, — уточняет Чонгук. — А, ну тогда все в порядке, четыреста сорок — как раз по карману, — больше из каприза подшучивает, поскольку один внешний вид мужчины кричит о его непристойной состоятельности. Одни карманные часы наверняка на сотни тысяч тянут. — Не смотрите на цену: я угощаю, — ласково молвит, заставляя сердце молодого художника отзывчиво трепетать. — Нет смысла покупать свое же вино… — В таком случае, если вы не будете против, можем отправиться в шато и выпить любое вино бесплатно. — Шато? — Юнги чувствует себя дурачком в этом количестве незнакомых терминов. — Мой загородный дом недалеко от винодельни. — Хорошо, — очаровательно улыбается и незамысловатыми движениями поглаживает внутреннюю часть ладони мужчины. Его щеки алеют, глаза начинают восхищенно блестеть. Столько радостных эмоций никогда прежде не выходило испытать. Этот притягательный француз бесстыдно вскружил голову. Через некоторое время официант приносит первое блюдо: буйабес, которым оказался ароматный рыбный суп. Подали его с белым хлебом и соусом руйе. Юнги не скрывал собственного удовольствия, когда только к нему прикоснулся. — Божественно… — тяжело вздыхает и облизывается, съев все до последней капли. Следующим на очереди было сырное фондю с поджаренным до золотистой корочки хлебом. — Это что, тарелка растопленного сыра?! — счастливо посмеивается и зачерпывает кусочком хлеба щедрую порцию фондю. — Туда также белое вино добавляют, причем немалое количество, — внимательно наблюдает за мальчиком и тоже начинает есть. — Откуда вы это знаете? — он быстро облизывает слегка испачканные пальцы и требовательно смотрит на мужчину. — У меня когда-то была страсть к готовке, — задумчиво переводит карие глаза в окно. — Но потом я перегорел. Юнги плотно поджимает губы и с очередной педантичной тщательностью изучает профиль француза. Подмечает на ухе два прокола, но без сережек. В углу челюсти виднеется совсем маленькая царапина от бритвы. Парень делает вывод, что перед встречей Чонгук постарался, дабы выглядеть хорошо. Но вышло обворожительно. — Давайте погуляем? Я плохо знаю Париж, был только в Лувре на экскурсии и возле Эйфелевой башни. Чонгук плавно разворачивается к парню и вопросительно вскидывает бровь. — Так чего же вы молчали? Я попрошу десерт завернуть с собой, идемте, — он вежливо подает руку Юнги, помогает ему подняться и надеть пальто, после рассчитывается на кассе — от суммы у мальчика побледнело лицо — берет запакованные крем-брюле и профитроли, первым выходит из ресторана, тем самым придерживая для спутника дверь. Подобная манерность жутко покоряет Юнги. — Куда сначала пойдем? — парень самостоятельно опирается на согнутую в локте руку Чонгука и светящимися глазами бегает по завораживающей архитектуре города. — Хочу показать вам остров Сите, — довольной интонацией молвит, неторопливо шагая вдоль тихой безлюдной улицы. — Там мы прогуляемся по площади Дофина, посмотрим на Нотр-Дам, отдохнем в сквере Вер-Галан, а возвращаться обратно можем вдоль Сены. Жаль, что уже слишком поздно: я бы отвел вас на цветочный рынок королевы Елизаветы II, а вы бы выбрали для себя любые цветы. Там их поистине внушительное количество. Юнги с замиранием слушает негромкий рассказ мужчины, улыбается, неосознанно льнет к нему ближе, смотрит то на привлекательный профиль, то на светящиеся желтыми огнями дома, скульптуры, фонари, видит медленно закрывающиеся кафе в стиле ретро. И почему-то в груди возникает необъяснимое чувство уюта, комфорта, по жилам будто патока растекается… Чонгук одним присутствием дарит невообразимые ощущения. — Расскажите мне что-нибудь о себе, — попросил Юнги, когда они вместе пересекали красивый мост Нотр-Дам. Взгляд непроизвольно перемещается в воды Сены, на которых сказочно переливается отзеркаленное сияние Парижа. Где-то вдалеке можно заметить деревянные лодки с людьми. Юнги задумчиво прикусывает губу и поворачивается лицом к мужчине. — Что-нибудь рассказать? — усмехается Чонгук и ненавязчиво обнимает мальчика рукой за талию. — Восемь лет назад я закончил школу бизнеса, учился там пять лет. У меня есть младшая сестра в Нью-Йорке, занимается юриспруденцией. Из действующих хобби остались чтение — предпочитаю какую-нибудь толковую классику — посещение драмтеатров, коллекционирование винтажных вещей и, пожалуй, все. Моя жизнь не слишком интересная. Юнги внимательно слушал каждое слово, абсолютно не обращая внимание на открывшиеся виды впечатляющей туристов площади Дофина. — Разве богатые люди могут жить неинтересно? — хлопает длинными ресницами, радостно соглашаясь на безмолвно предложенные Чонгуком профитроли. Ими оказались небольшие заварные пирожные с кремом. — Как раз-таки богатые люди живут наиболее скучно, — расслабленно уточняет. — Понимаете, все удовольствие жизни — это к чему-то стремиться, идти вперед, ошибаться, грустить, плакать, терять все, приобретать новое, сталкиваться с трудностями, делиться горем и радостью с людьми, — вслух высказывает мысли, чувствуя на лице увлеченность мальчика. — Люди про такие моменты вспоминают в старости, — пауза. — А к чему стремиться богатым? У них уже все есть, — заканчивает на меланхолической ноте и более властно обнимает невысокую фигуру в клетчатом пальто. Юнги пару секунд смотрит на пирожное, сглатывает, старается контролировать эмоции, спровоцированные жаркими объятиями. — Звучит грустно… — рефлекторно вздыхает парень. — Бросьте, я все же богат: многие трудности для меня не проблема, — шутливо подмигивает. — Везде свои плюсы и минусы, — он неожиданно нагибается к чужим пальцам и губами забирает из них профитроль. У Юнги рука дрогнула от секундного контакта с мужчиной, отзывчиво покрываясь колючими мурашками. Их глаза столкнулись в несвойственной прежде манере, зрительный контакт получился тяжелый, воздух в легких будто воспламенился. Бледные щеки очаровательно залились румянцем. — Вам понравился ужин? — голосом, ниже привычного, поинтересовался Чонгук и осторожно повел парня дальше по проспекту. — Безумно, — шепотом сознается. Мужчина незаметно стиснул челюсти, посмотрел по сторонам и, дойдя до очередного из тупиков узкой улицы, останавливается. Юнги озадаченно поднимает глаза. — Где мы? Но ему не отвечают. Чонгук специально какое-то время медлит, но после ласково накрывает чужое лицо ладонями и притягивает мило не понимающего ситуацию художника к себе. Сипло выдыхает. От нахлынувшего вожделения закружилась голова. — Разрешите мне вольность, — из вежливости просит, мягко припадая к полуоткрытым губам. Целует. Сначала лишь невесомо, будто хочет попробовать, ощутить вкус, потом более уверенно, долго, бесстыдно углубляя опьяняющий поцелуй. Их языки мокро сливаются. Юнги машинально стискивает в пальцах лацканы черного пальто, доверчиво прикрывает глаза, становится на носочки и покладисто отвечает, игнорируя до боли щемящее чувство внутри. В его волосы свободно запутывается сильная рука, лишает путей отхода, поднимает голову выше, фиксирует в удобном положении. Здесь почти отсутствует свет. Ни единой души. Кругом одни кирпичные стены, брусчатка и тишина. Молодой мальчик задыхается от губительных ощущений. Первый поцелуй… Первый поцелуй с мужчиной в Париже. Как удержать землю под ногами? У Юнги подгибаются чертовы колени. Чонгук, прерывисто дыша, развязно чмокает художника в уголок губ и на мгновение отстраняется. — Ты весь дрожишь, — случайно переходит на неформальный стиль и непристойно улыбается. — Холодно? Парень отрицательно мотает головой. — Со мной что-то другое… — Вас никогда не целовали? — он аккуратно поправляет пшеничные волосы и оставляет теплый поцелуй на макушке. Потом на лбу, щеке, шее… — Никогда, — смущенно выдыхает. Чонгук неосознанно останавливается, в странном удовлетворении прикрывая веки. — И как у них получилось? Не представляю. — Не думайте об этом, — Юнги разнежено обнимает француза за шею и тянется к его влажным губам. — Лучше еще раз поцелуйте… Мужчина послушно улыбается. Снова властно обнимает, скользит ладонями под клетчатое пальто и исступленно утягивает в поцелуй. Сверху на них равнодушно светит густая россыпь маленьких звезд.