L’appel du vide

После спонтанного поцелуя они медленно направились в сквер Вер-Галан. На улице ощутимо понизилась температура воздуха. Одиннадцать часов вечера дают о себе знать мелкой дрожью. Чонгук, непроницаемо наблюдая за привычными видами Парижа, переплетает пальцы правой руки с чужими и прячет их от холода в карман пальто. В другой руке он несет запакованные десерты. Вокруг почему-то совсем нет людей. Тишина. Лишь издалека доносится шум реки и приятная уличная музыка. Мужчина внимательно смотрит на лицо парня, чему-то улыбается, считывая до остатка робкие эмоции наслаждения. Видно было, что к этому чуду еще никто никогда не прикасался, не обнимал, не пытался приласкать и уж точно не целовал так, как умеет один лишь Чонгук. Будто дегустирует вино: сначала лениво пригубить, распробовать, слизать с губ капли, потом немного отпить, раскатать на языке, прочувствовать, проглотить, подождать послевкусие… выпить еще. Потом опрокинуть оставшееся в бокале, удовлетворенно смыкая трепещущие ресницы. Поцелуй с мальчиком напоминает Чонгуку дегустацию отменного вина: также вкусно, также терпко, но после вдруг сладко, также редкостно и блаженно. Одного бокала становится мало. Голову вскружило понимание, что мужчина первым попробовал это бесценное вино. Находка для истинного эстета… — Всегда забывал спросить, на какое время вы приехали в Париж? — Чонгук разбавляет комфортную тишину интересующим вопросом. — Почти на два месяца. Юнги ему ослепительно улыбается, чувствуя то, как руку в кармане немного сильнее сжали. — Вы хотите какой-то период побыть наедине или моя компания все же вас не смущает? — красивым глубоким голосом задает наводящие вопросы. Они расслабленным шагом дошли до скрытой в тени деревьев скамейки и охотно опустились на нее. Мышцы ног докучливо ноют, щеки краснеют от периодических порывов ветра, а глаза упрямо не прекращают блестеть. Услышанные слова на какое-то время озадачили Юнги и украдкой смутили. — Нет, вы меня совсем не смущаете, — все-таки признается и механическим движением достает из кармана пачку сигарет. Обхватывает губами фильтр и плавно закуривает. Чонгук ловит себя на мысли, что считает открывшуюся картину глубоко атмосферной. Мальчику идут сигареты, идет мягкая молочная одежда, пятна краски и грифеля на кончиках пальцев, искусство ему тоже поразительно идет, высший мир, высокие чувства, блеск в глазах, воодушевление, страсть, пурпурный румянец и особенно радостная улыбка. Этот человек действительно нечто. Мужчина, держа изящную руку в своей, уже сейчас понимает, что держит руку пока не открывшегося гения. Никаких сомнений. Величие бесшумно пульсирует в его крови. — Не хотите сегодня остаться у меня? — неожиданно молвит Чонгук, встречаясь с вырвавшимся наружу огорчительным испугом. — Только не поймите меня неправильно: здесь отсутствует вульгарный подтекст. Юнги делает медленную затяжку и более расслабленно улыбается. — У вас и в Париже есть дом? — Нет, квартира, — пожимает плечами и принимается доставать из пакета две порции крем-брюле. — Вы все еще не попробовали главный десерт, я настаиваю. Парень быстро докуривает и выбрасывает сигарету в ближайшую урну. Берет предложенное крем-брюле в стеклянной баночке, ложку и под внимательным взглядом мужчины кладет первый кусочек в рот. Неосознанно хрипло стонет. — Как нежно… — восхищенно облизывается. — Вы совсем меня балуете. Чонгук коротко улыбается и тоже начинает размеренно есть. — Вы стоите того, чтобы вас баловали, — на мгновение затихает, после паузы неопределенно добавляя: — не только ужином, должен признаться. — А чем еще? — Юнги ложкой тщательно вычищает баночку и радостно выдыхает. Еда, попробованная сегодня, оказалась изумительной. — А что вы хотите? — мужчина спрашивает на полном серьезе. Юнги несколько смущенно прикусывает губу, опускает глаза вниз и шепотом произносит: — Хочу почаще такие вечера. Что-то внутри Чонгука вдруг стремительно загорелось. Обожгло. Впервые у него потенциальный любовник просит не материальные вещи. Всего-то такие вечера. Неужели так понравилось гулять по ночному Парижу, обсуждать различные вещи с почти незнакомым мужчиной, держаться за руки, дарить друг другу пламенные эмоции в безлюдном переулке. Чонгук сам себе удивляется: никакой выдержки, благородных порывов, целомудрия и вежливости. Стоило мальчику на него по-другому посмотреть, как он тут же увел их в лабиринт улиц. Не дал сказать ни слова. Настойчиво поцеловал… Бесстыдно украл первый поцелуй. Ну не подлец ли? — Тогда я буду как можно чаще дарить вам свое время, — соблазнительно говорит и поднимается с места. Выбрасывает пакет с баночками в урну. — Так вы согласитесь поехать ко мне? В завершение вечера можем выпить немного вина. Юнги тоже поднимается со скамьи и недоверчиво щурит глаза. — Откуда мне знать, что вы не обаятельный извращенец? — тихо посмеивается, безуспешно стараясь спрятать нахлынувшую радость. Зацелованный, нежный, податливый мальчик. Свет фонаря безупречно освещает детали лица, пшеничные волосы, притягательную улыбку. Чонгук внимательно смотрит, сражаясь с желанием снова беспечно наброситься. Еще жарче расцеловать. До легко краснеющих губ. — Мне начать беспокоиться? — снова говорит Юнги, насильно вырывая спутника из пленительных мыслей. — Я похож на извращенца? — игриво вскидывает бровь. — Очень немногие извращенцы похожи на извращенцев… Чонгук хрипло рассмеялся. — Обещаю к вам не приставать, — уверенно подходит и протягивает руку. Парень без задней мысли вкладывает свою ладонь в чужую, чувствуя на внутренней ее части несколько обходительных поцелуев. — Разве что вовсе немного, — и на этот раз сладко целует в щеку. — Хорошо, — неосознанно подставляет профиль под сдержанные ласки. — Вы наверняка устали, я вызову водителя. Юнги успевает только согласно кивнуть, когда его пододвигают впритык и решительно обнимают. Нос утыкается куда-то в правую ключицу. Воздух вдруг становится до отказа пропитанный тяжелыми духами, которые мальчик шумно втягивает, блаженно закатывая глаза. Какой дорогой, роскошный запах… подобный вызывает неприличные ассоциации. Юнги становится еще ближе и несмело обнимает мужчину за торс, в то время как последний деловито переговаривает с, вероятно, личным водителем. — Вы так вкусно пахнете, — сладко мурлычет парень, услышав над ухом приглушенный смех. — А вы не только вкусно пахнете, но и целуетесь, — дразнит Чонгук, плавно поглаживая ладонью худенькую спину. Черт. Юнги в умении соблазнять проигрывает французу с колоссальным отрывом. — Вы тоже… — шепотом добавляет, получая сентиментальный поцелуй в макушку. Глянцевый внедорожник подъезжает к скверу через десять минут. Оба садятся на заднее сидение. Мальчик вежливо здоровается с водителем и откидывается на кожаную спинку. Чонгук лениво играет с тонкими пальцами, что-то рассказывает о мелькающих за окном зданиях, ловит чужой заразительный смех и сам безотчетно улыбается. Внешность поистине опьяняющая. Здесь смотришь, смотришь и никак не насмотришься. — Вы серьезно никогда не пробовали бургеры?! — шокировано выпаливает Юнги, когда тема непонятным образом зашла за фаст-фуд. — А картошку-фри? Колу? — Абсолютно точно нет. Чонгука жутко веселит происходящая ситуация. — Но как так? — по-прежнему не выходит понять элементарные вещи — Все ведь ели! — Кристоф, ты ел бургеры или картошку-фри? — мужчина с иронией обращается к водителю. — Один раз с сыном ели картошку-фри, сэр, но бургеры не пробовал, — тот с улыбкой следит за развязавшейся дискуссией между боссом и явно неместным симпатичным пареньком: акцент выдает. — Я поражен до глубины души, — демонстративно хватается за сердце и большими серыми глазами смотрит. — Мы ведь французы, — Чонгук говорит так, будто данный факт все объясняет. Будто это аргумент на любые случаи жизни. — Серьезно? Даже не заметил… — с улыбкой язвит. — А я вот итальянец, но одной пиццей не питаюсь, — не успевает договорить глубокую мысль, как слышит прилетевшее с двух сторон: — Вы итальянец? — Не чистокровный, — смущенно уточняет. Чонгук чему-то загадочно улыбается. — Ну вы, конечно, сравнили: французская кухня, которая, между прочим, занесена в список Всемирного нематериального культурного наследия человечества ЮНЕСКО, и пицца. Чувствуете разницу? — Какие у вас глубокие познания, — Юнги капризно закатывает глаза и отворачивается. — Позер, — вполголоса бурчит, основательно «задетый» непочтительным отношением к вредной еде. — Что вы сказали? — с видимой угрозой переспрашивает Чонгук, безрезультатно пытаясь скрыть довольную улыбку. — Что вы очень скромный человек! — начинает смеяться, когда мужчина скептически скривил лицо и тут же притянул кокетливого парня за талию. — Если вы будете продолжать так непристойно смотреть, я вас при посторонних поцелую, — шепчет так, чтобы услышал один лишь Юнги. Молодое сердце вдруг делает кульбит и порывисто цепенеет. — Но я же обычно смотрю… — Значит мне настолько хочется вас поцеловать, что я придумываю причины. Дышать становится невозможно. Восхитительный аромат мужчины пропитывает каждую клеточку легких. Внедорожник останавливается возле шестиэтажного дома. Первым из салона выходит Чонгук, по-джентельменски открывает дверь юному спутнику, помогает выйти и коротко прощается с Кристофом. На часах где-то полночь. Улица освещена готическими фонарями. Синее небо усыпано мириадами холодных звезд. Они в комфортной тишине зашли внутрь дома. Юнги восторженно смотрит на дизайн цокольного этажа, разглядывает рисунки по стенам, причудливую лепнину на потолке, которая плавно переходит к центру, прямо в основание хрустальной люстры. — Удивительно красиво, — выдыхает мальчик. Чонгук непроницаемо улыбается и кивком указывает на дверцы лифта. Спустя несколько минут они оказываются на пятом этаже здания. Мужчина легким движением открывает квартиру и пропускает молодого человека внутрь. — Я здесь не очень часто бываю, предпочитаю проводить время в шато. — Но здесь же чудесно, — Юнги большими глазами изучает трехкомнатную квартиру, почти сразу замечая открывающийся вид на Эйфелеву башню с окна. — Вы еще в загородном доме не были, — вдруг лукаво шепчет на ухо и снимает с парня пальто, аккуратно вешая на пустые плечики в шкафу. Повторяет такую же процедуру со своей верхней одеждой. Юнги очаровательно краснеет, стараясь сконцентрировать внимание на интерьере квартиры. Везде преобладают молочные и коричневые цвета. Видимо, подобная палитра свойственна французским помещениям. Чонгук мягко берет художника за предплечье и ведет в одну из больших комнат. Кабинет, судя по имеющейся мебели. Юнги сразу переводит взгляд на темно-коричневый деревянный стеллаж, до отказа забитый численными книгами. — Вы все это прочитали? — указывает пальцем и торопливо подходит ближе к полкам. — Да, — лениво, без уместной напыщенности молвит. — Но здесь только часть книг, в шато библиотека в четыре раза больше. — Вы меня поражаете, — признается Юнги и внимательно читает названия на корешках. Чонгук неопределенно хмыкает, достает из бара бутылку вина, два бокала и штопор. Умело вытаскивает пробку и наливает классическую порцию вина. Снимает с себя пиджак, расстегивает манжеты рубашки и небрежно закатывает рукава. Угольные волосы, вследствие усилившегося ночью ветра, несколько выбились из строгой укладки, придавая владельцу особенно привлекательный вид. Из источников света в комнате лишь фонари за окном и дизайнерский светильник на тумбочке. — У вас столько криминальной психологии, — задумчиво говорит Юнги, доставая из стеллажа книгу в твердой, чуть потрепанной обложке. — «Гениальность и помешательство» Чезаре Ломброзо, — читает вслух название. — Мой земляк, — с улыбкой добавляет. — Здесь столько заметок, я могу их посмотреть? — любопытствует и наконец подходит к Чонгуку. Последний уверенно развалился на кожаном кресле за столом, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за подошедшим парнем. Юнги вежливо протягивает ему книгу, берет бокал вина и садится на стол. Первый глоток дорогой жидкости принес умопомрачительное наслаждение. — Мне интересны выделяющиеся люди, — хриплым голосом начинает Чонгук и открывает первую попавшуюся заметку. — А безумцы и гении, знаете ли, сильно выделяются из толпы, — делает привычный глоток вина, наклоняясь к окну за тусклым потоком света. — «Паскаль говорил, что величайшая гениальность граничит с полнейшим сумасшествием, и впоследствии доказал это на собственном примере», — цитирует строчки из текста и поворачивается к Юнги. — Жутко… — одними губами шепчет и снова медленно растягивает глоток алкоголя. — В этой книге, что логично, исходя из названия, сравнивается натура гения с натурой помешанного. После прочтения я начал более скептически относиться к великим людям. Даже пессимистично. — Считаете, все гении были безумцами? — парень любопытно изгибает брови. — Склоняюсь к мысли, что неординарность, внутренняя противоречивость, страдания и какая-то степень сумасшествия — неотъемлемые части гениальности. Ведь, будь мы все одинаковые, размышляя на известном уровне, не выходя за рамки, — эволюции, как таковой, не было бы. Нам нужна щепотка болезни, чтобы найти храбрость посмотреть на вещи под диаметрально противоположным углом: в этом зачастую хранятся приближенные к истине открытия… — недолгая пауза. — Что-то я совсем ударился в философию, простите. Юнги торопливо отмахивается и машинально тянется в карман за пачкой сигарет. — Нет-нет, продолжайте, мне интересно, — искренне говорит и, зажимая фильтр в губах, прикуривает из предложенной зажигалки. — Вы хотите сказать, что среднестатистические взгляды людей — ошибочны? И лишь противоположные — близки к правде? — делает монотонную затяжку. — Тяжело об этом рассуждать, потому что я тоже среднестатистический человек, — сухо улыбается мужчина. — Но история большинства открытий подтверждает данный тезис. — Возможно, — он спокойно выдыхает дым и пристально смотрит в чужие глаза. — Вот представьте себе банальную вещь: вам никогда не говорили, что Земля эллипсоидная. Вы бы смогли, смотря на визуально ровный горизонт, усомниться, что мы живем не на плоской планете? Единицы только бы усомнились. В этом-то и заключается безумный взгляд на «очевидные» вещи, приводящий к гениальным итогам. — Тогда я могу усомниться даже в том, что небо голубое? — никотиновый дым оставляет легкую горчинку на кончике языка. — Безусловно, — Чонгук откладывает книгу и делает новый глоток вина. — С чего вы взяли, что небо голубое? Потому что ваши глаза его таким видят? С точки зрения физически здорового человека — оно голубое. С точки зрения какого-то животного — серое. А если возникнет дефект рецепторов сетчатки — вообще фиолетовое. Палитра цветов — тоже субъективная догма человека. Невозможно быть уверенным, что мы идентифицировали все существующие цвета. Те, которые способен воспринимать человек — да. И теоретические это и есть предел, поскольку нет существа, развитого более сильно, но подобные обстоятельства не исключают предположение, что мир не выглядит именно так, каковым его видит человек. И поэтому да, небо совсем не обязательно голубое, как и вода — прозрачная. Юнги слушает высказывание мужчины с полуоткрытым ртом и откровенно зависает. Если глубоко вникать в истинную суть вещей, то лишиться разума — единственный возможный исход. Такой путь проходили великие люди? — Давайте поговорим о чем-нибудь попроще, слишком тяжелая тема для часа ночи, — промаргивается, тушит сигарету в предоставленной пепельнице и допивает остатки вина. — Вы часто ездите в Париж за вдохновением? — резко переводит тему, от чего Юнги еле успевает улавливать суть диалога. — Первый раз так делаю, — отвечает быстрее, прежде чем понимает, какие в дальнейшем последуют вопросы. — И как вы решили поехать именно в Париж? — Чонгук странно щурит глаза и более непристойно разглядывает сидящего перед ним на столе мальчика. — Вам сказать правду? — на щеках проскальзывает оттенок смущения. — Если вам того хочется. — Тогда налейте мне еще вина, — вздыхает, устало следя за тем, как француз компетентно исполняет просьбу. — В общем, мне посоветовал один критик поехать в Париж ради… получения настоящих эмоций, — он благодарно принимает бокал и делает очередной раскрепощающий глоток. — Что он подразумевал под «настоящими эмоциями»? — интересуется, накрывая рукой свисающую вниз изящную голень. Юнги рефлекторно задерживает дыхание, помутневшими глазами наблюдая за невинными действиями мужчины. Жутко сексуального мужчины… — Тот критик сказал, чтобы я завел роман именно с парижанином. Неприличный, бурный роман. Не уверен, действительно ли подобное повлияет на характер творчества, но, — он на мгновение умолкает, не в состояние подобрать подходящее выражение. — Но, тем не менее, вы приехали в Париж и отдали первый поцелуй парижанину, — Чонгук обворожительно улыбается. — Хотите завести со мной неприличный, бурный, доводящий до исступления роман? Я смогу достаточно эмоций вам подарить, — его пальцы пробираются под ткань широких брюк и нежно скользят к коленной чашечке. — Слишком самоуверенно, мистер француз, — довольно посмеивается, ощущая будоражащие мурашки по всей площади тела. Сидеть неподвижно отнюдь не получается. Юнги нерешительно накрывает ладонью скулы мужчины. Костяшками поглаживает идеально выбритую линию челюсти, с чувственным дрожанием доходит до уголка губ, тут же получая в кончики пальцев смазанный поцелуй. — Но почему парижанин? — севшим голосом молвит, видя заметно посветлевшие радужки Чонгука. Теперь они развязно янтарные. — Когда-нибудь вы обязательно поймете. Юнги еще раз отпивает порцию красного вина, откладывает бокал на стол и соблазнительно смотрит, фалангами игриво поддевая ворот белой рубашки. Скованность куда-то бесследно исчезает, смущение — тоже. Мальчик лишь аккуратным жестом послабляет узел галстука, тем самым вынуждая Чонгука вспыльчиво подняться. — У меня мысли плывут… — шепчет Юнги, пристально наблюдая за скользящими по бедрам властными руками. Француз чему-то обаятельно улыбается, наклоняется вниз, шумно втягивая терпкую смесь вина, сигарет, цветочных духов и мыла. — Это из-за вина, — он крепко сжимает стройную талию и неприлично мажет губами вдоль шеи. — Не уверен, что два бокала подобным образом на состоянии отразились, — жарко выдыхает в угольный затылок. Мужчина влажно целует быстро пульсирующую сонную артерию, доводя восприимчивого художника до судорожной дрожи. — Мы много гуляли, вы наверняка выбились из сил, а вино окончательно разморило, — хрипит, слыша прилетевший от парня трепетный смех. — Вы издеваетесь надо мной? — капризно обхватывает лицо Чонгука ладонями и отстраняет от шеи. Карие глаза в ночной темноте безбожно посветлели. Превратились в золотистые. Юнги непроизвольно застывает. Пугается. — Ваши глаза… — Да, знаю, они меняют цвет, не пугайтесь, — он медленно покрывает поцелуями доступные участки фарфоровой кожи. — Это зависит от эмоционального состояния. — Невероятно, — воздух стремительно покидает легкие. Юнги следующие несколько секунд смотрит в золотые радужки, чувствует болезненно участившееся сердцебиение, после чего, увидев обескураживающую улыбку, доверчиво тянется к теплым губам. Чонгук не долго держал себя под контролем. Он жадно припадает к юношеским губам, развязно слизывает с них вкус вина, оттягивает, импульсивно проталкивает язык внутрь рта и накрывает рукой пшеничный затылок. Так хорошо, что действительно мысли поплыли… Мальчик к нему сам покладисто льнет, закидывает кисти на плечи, притягивает за шею, нерешительно раздвигает ноги, чтобы сильнее ощутить удивительного француза. Чонгук становится совсем вплотную. Сквозь кожу чувствует исступленно бьющееся сердце, внимательно слушает частоту вдохов парня и совсем не замечает, как собственному организму недостает кислорода. В просторном кабинете стоит умиротворенная тишина, которую периодически прерывают сладкие звуки поцелуя. На улице, возможно, где-то полвторого ночи, а в помещении время благосклонно остановилось. Оба теряют ощущение реальности. Юнги, спустя неопределенное количество минут, разнежено улыбается и дозволяет мужчине поднять ослабевшее тело на руки. — Вы выглядите очень уставшим, — удовлетворенно констатирует Чонгук, двигаясь в сторону кремовой спальни. — Должен спросить: вас не утруднит то, что мы будем спать в одной кровати? — галантно интересуется. Почему-то подобная внимательность заставляет ласково улыбнуться. — Если только вы не будете приставать, — дразнит, боковым зрением замечая широкую кровать. Чонгук осторожно опускает парня на белые простыни и подходит к деревянному шкафу-купе. Достает простую черную футболку, хитро ухмыляясь на заданный ультиматум итальянца. — Я обещал, что буду лишь немного, — подмигивает и протягивает мальчику одежду. — Футболка однозначно вам велика, поэтому ничего провоцирующего не обнажит. Юнги послушно кивает, уходит переодеваться в другую комнату, в то время как мужчина по-джентельменски остался в спальне, также переодеваясь в чистую футболку и спортивки. Молодой гость возвращается через пять минут, кладет стопку аккуратно сложенной одежды на стул и с разбега валятся на мягкий матрац кровати. Начинает заливисто смеяться. Какой милый, покрасневший, изнеможенный, зацелованный и счастливый… Данная картина заставляет конечности в тягучей истоме онеметь. — Вам совсем не обязательно тоже спать в футболке: уверен, вы к такому не привыкли, — нежным голосом произносит, украдкой, лежа на холодной подушке, следя за действиями опьяняющего француза. Чонгук облегченно снимает с себя мешающую футболку. — Я даже в белье спать не привык, — тихо хмыкает, ложась на вторую часть кровати. — Но мне не хочется вас излишне смущать, — расслабленно пожимает плечами и тянется к пиджаку за серебряным портсигаром. Достает сигарету, вежливо предлагает Юнги, и когда последний благодарно берет, он лениво щелкает зажигалкой. Оба прикуривают и устало опускаются головой на подушки. Стеклянная пепельница мирно лежит между ними, пока в нее механическими движениями сбрасывают пепел. — Вам понравился сегодняшний вечер? — неожиданно спрашивает Чонгук, упорно пытаясь разглядеть линии утонченного тела. Юнги неторопливо выдыхает клубок дыма в воздух и поворачивается лицом к собеседнику. — Где-то на шестерочку, — с серьезным выражением отвечает. — По десятибалльной шкале? — Чонгук удивленно приподнимает брови. — По пятибалльной, — очаровательно улыбается, вынуждая мужчину облегченно выдохнуть. И почему так важно было услышать именно эти слова? Потому что самому сумасшедше понравилось? Да, скорее всего, именно так оно и есть. Чонгук, уверенно приподнимаясь на локтях, нагибается к прелестному мальчику и снова целует, бессознательно разбирая вкус мягких губ практически на молекулы. Определенно нравится. Юнги инстинктивно пододвигается ближе, под напором крепких рук закидывает ногу на торс, кожей ощущая его восхитительный рельеф. Мужчина с пошлым чмоком прерывает распаляющий поцелуй. Пшеничная макушка невесомо ложится ему на грудь, а стеклянная пепельница перемещается с постели на живот. Они продолжают размеренно курить, о чем-то в тишине размышлять, наслаждаясь возникшей тихой атмосферой. Серые глаза устремляются к большому окну, за которым совсем недалеко красуется гордая Эйфелева башня. «А я ведь впервые испытал столько чудесных эмоций за вечер», — думает Юнги и делает последнюю горькую затяжку.