Вечность

У Баджи жизнь обычная. Друзья в школе, с которыми можно прогулять пару уроков и устроить вечер фильмов, проблемы с оценками, волнение матери из-за этих самых оценок, подработка в единственном кинотеатре их маленького города и в принципе ничего больше. Его многие знали за его немного ненормальный характер и вспыльчивость, но в компанию популярных парней он не входил. Сначала хотел безумно: что может быть лучше в старшей школе, чем играть в футбол с крутыми одноклассниками? А потом понял с помощью Чифую, что «гордость школы» является полнейшим дерьмом. Травля людей, гомофобия, издевательства— это было не весело, а противно и слабо. А значит Кейске не нравилось. —Привет, слышали слухи о тихоне? — Кадзу подсаживается за столик, хлопнув подносом с едой об стол. —И ты туда же, — тяжело вздыхает Чифую: ему никогда не нравился тот яд в твиттере, который разносили местные сплетники. —Что там? — активно пережевывая, спрашивает Баджи. Он вообще не смотрит соцсети одноклассников, но от лучшего друга слушает сплетни с удовольствием. —Помните вечеринку на прошлой неделе? — глаза Ханемии встревоженно горят, — мы ещё не пошли на неё. Говорят, футболисты что-то сделали с Т/и. Но вроде все было по согласию. Знаете её? Баджи Т/и знал. Они ходили в один класс английского, девушка даже помогла более-менее понять несколько тем и улыбалась ему при встрече. Её в школе почему-то не любили, хоть она и была совершенно обычной. —Что сделали? — Кейске хмурится и непроизвольно сжимает кулаки. Он знал, что могут сделать футболисты, которые моралистами не были. —Говорят, что изнасиловали, — почему-то пристыженно шепчет Кадзутора, его почти не слышно в гомоне столовой, — видели, как она уходила вся растрепанная и пьяная. *** Т/и сидит за первой партой, её спина привычно сгорбленная, а голова опущена. Баджи незаметно поглядывал на неё на перемене и не мог ничего понять. В ней ничего не изменилось, абсолютно. Та же бесформенная одежда, сосредоточенный только на книге взгляд. Если бы слухи были правдивыми, это бы было видно по ней, да? А потом началось это. Учитель истории отвернулся к доске, чтобы написать тему на доске, и несколько бумажек полетели в Т/и. Та вздрогнула и обернулась, непонимающе оглядывая людей огромными наивными глазами. Кто-то посмеивался, а девчонка сидевшая за ней перегнулась через парту и прошептала так, что слышал весь класс: —Тупая шлюха. —Такахаси! Что за слова такие? — историк поправляет очки и не дождавшись извинений начинает читать лекцию, пока шокированная Т/и медленно разворачивается и горбится ещё сильнее. Она подносит кулак к губам и прикусывает палец. Девушка ловит ещё несколько бумажек в спину, но стойко просиживает весь урок, даже как-то распрямляясь к концу занятия. Баджи ничего не делает и не говорит, уткнувшись в тетрадь. Учитель видит, как она сжимает кулаки до побледнения костяшек и роняет несколько слез. Но он не знает, что они злые. *** Новость о том, что лидер школьной футбольной команды найден мёртвым в собственном бассейне, потрясла их маленький городок. Школа стояла на ушах, Баджи, идя по коридору и сонно пережевывая булочку, чувствовал себя в пчелином рое. Все галдели, никто не готовился к контрольной, и, кажется, лишь он один был не в курсе событий. Трудно быть школьником без зависимости от соцсетей в нынешнее время. Хорошо, что Кадзутора Ханемия подписан на всех одноклассников и знает все про всех. —Ты не знаешь? Нельзя быть таким отсталым, Кейске, — тот лишь неопределенно пожимает плечом, — пишут, что Сато найден мёртвым, он запутался в проводе радио и упал в воду. Черноволосый кривит губы и хмурится. —Что за бред? Баджи не самый эмпатичный человек в этом мире. Да и поверить в такую смерть как-то сложновато. Что за идиотизм? —Кейске! —А что? Все в этот день были хмурыми и никто не смеялся. Будто умер их близкий родственник, а не задира, который макал в унитаз большинство голов парней из школы. На улице было солнечно и ветрено, и учитель решил провести физкультуру на площадке. Чифую рядом покрывался мурашками и обнимал себя за плечи, Кейске же совсем не чувствовал холода, его больше раздражала чёлка, которая не собиралась в хвост и трепалась ветром. —Почему уроки не отменили? Может, у меня депрессия и я не могу заниматься? —Мацуно щурится на солнце и мысленно молится, чтобы физрук не отдал приказ бегать. —Вы ужасны, — перекатываясь с пяток на носки, Ханемия выносит им свой приговор. —Мы просто не любим физру. —И идиотские причины смерти. Как можно было запутаться в проводе от радио? Кейске хмыкает на риторический вопрос и осматривает одноклассников. Те вяло перекидывают мяч, переговариваются между собой шёпотом или просто сидят на трибунах. Взгляд цепляется за одинокую хрупкую фигуру на скамейке. Т/и выглядит спокойно и расслабленно, облокотившись локтями на колени и подперев подбородок рукой, она внимательно оглядывала всех. Того напряжения, что преследовало её со дня поползновения слухов, будто отпустило её. К девушке и правда никто сегодня не цеплялся, люди были заняты совершенно другими новостями. Внимание парня оказалось слишком пристальным: школьница в большой кофте замечает его и машет. Смело, подняв руку полностью и улыбаясь. Так открыто и легко, как никогда до этого дня. Баджи даже немного теряется и отвечает заторможеным поднятием руки. К нему почему-то приходит странная мысль: чтобы Т/и улыбнулась по-настоящему, все вокруг должны были быть хмурыми. А Сато должен был умереть. *** Двух футболистов, чьи имена Баджи не помнит, нашли мёртвыми в машине на окраине леса через две недели. Полиция не делала официальных заявлений, но Кадзу на пару с твиттером донесли, что парни застрелили друг друга из пистолета, который принадлежал отцу одного из них. Весь салон был в крови, бесчисленное количество банок пива валялось на креслах. Несмотря на то, что эмпатия была Баджи чужда, чувство того, что ситуация крайне стремная, приходило к нему вовремя. Вот и сейчас оно его не покидает. —Привет, я подсяду? — Т/и останавливается у его парты. На ней непривычное короткое чёрное платье с рубашкой поверх и ярко-розовая помада. Выглядит она непривычно уверенно, но красиво, взгляд не отпускает. Лишь пальцы, нервно сжимающие лямку рюкзака, выдают в ней прежнюю Т/и. —Да, конечно, — Баджи зависает во второй раз и от этого делается немного неловко, — классно выглядишь. От этих слов покраснели они оба. Перед тем как что-то ответить девушка бегала глазами по его лицу пару секунд, а потом, будто не найдя в человеке перед собой ничего плохого, улыбается. —Спасибо, — она ведёт плечами и смотрит на пока ещё чистую доску, — я впервые одеваюсь так. Дома долго думала не переодеться ли в привычное. А потом вспомнила, что так-то, большинству здесь больше нет до меня дела, — улыбка будто приклеена к её губам. Кейске чувствует слабый холодок по коже от её слов. Решила изменить стиль из-за смерти двух парней? Он тяжело сглатывает, но возвращает ей улыбку. Наверное, Т/и не имела ничего плохого в виду. Т/и милая, добрая, и, парень почти уверен, не имеющая яда в крови. Во время урока он поглядывает на неё. Пальцы подрагивают и часто перекатывают ручку. Может, ей холодно из-за открытого окна? У него вот чёлка живёт своей жизнью. —Нужно? — дрожащие пальцы, тонкие и бледные, протягивают две розовые заколки с жемчужинами. Кейске смотрит на неё прибодняв бровь. Милые конечно, но Казутора бы сказал, что его имиджу не подходят. Т/и на его взгляд отвечает беззвучным хихиканьем и пожатием плечь. И улыбается, очаровательно розовея мочками ушей, когда Баджи берёт украшение и закалывает ими длинные пряди. Со стороны он наверняка выглядит странно: высокий парень с широким разворотом плечь, в белой большой олимпийке и с гламурными заколками. Зато удобно. И это главное. На парту внезапно прилетает скомканая бумажка, черноволосый почти берёт её, но Т/и оказывается быстрее. Читает её за пару секунд, а потом резко разворачивается и, показывая средний палец, ядовито шипит: — Сдохните. От той злобы, которой пропитано слово, у Кейске ползут мурашки вдоль позвоночника, от неожиданности он даже выпрмляет спину и смотрит прямо на исписанную доску. До конца занятия Баджи трусливо не смотрит по сторонам. Когда он в конце урока принимается снимать заколки, Т/и мотает головой: —Можешь оставить их себе, — улыбается чуть устало, — тебе они явно нужнее. — Отказываться не буду, мне они понравились, — Кейске по-доброму хмыкает, опуская глаза. Позже, через пару часов, Кейске видит, как парень в бело-синей спортивной куртке о чём-то заговаривает с Т/и в коридоре. Внутреннее причувствие чего-то плохого заставляет его замереть на месте и вглядеться в пару. Довольное лицо футболиста в противовес отвращенному девушки. Та совсем не выглядит испуганно или смущённо. Баджи почти делает шаг в их сторону, как Чифую резко тянет его за капюшон куртки на выход, крича что-то о том, что сеанс кино скоро начнётся. Ладно. Т/и больше вроде как не задирают. А в людном коридоре он к ней не пристанет. Не пристанет же? *** Когда умирает ещё один футболист, люди бьют тревогу. Невинного—невинного ли? — парня находят в собственной комнате с разлитым по полу энергетиком, в отключке, с пеной у рта. Отравлен каким-то моющим средством. Полиция начинает расследование, первым делом опрашивая школьников, администрации города по просьбе родителей устраивает комендантский час, анонимные пользователи твиттера и здесь находят повод повеселиться. «Футболисты, наконец пришли по ваши души.» «Смерть уродам.» «Раньше все прятались от футболистов, а теперь прячутся они.» Баджи, скачавший твиттер пару часов назад, не может оторваться от ленты. Ну и пиздец тут творится, решает он. И не отрывается от экрана уже второй час, поглаживая чёрного кота, лежащего у него на коленях. Питомец тихо мурчит, и потирается мордочкой о штанину. Сколько бы Кадзу не упрашивал его скачать приложение, парень отказывался. Ему и без этого хорошо жилось, зачем засорять голову ненужной информацией? Там и так мало места, по мнению его матери. Но теперь навязчивая мысль, что Т/и может быть причастна к смертям футболистов, не отпускает. Не просто так существуют сплетни, не просто так она изменилась и стала отвечать на нападки, не просто так футболист разговаривал с ней. И ему надо хоть как-то заверить себя, что не ей одной так ненависны эти парни. Что есть здесь, пусть анонимный, но жестокий, по-настоящему мерзкий и ужасный человек, который действительно может убить. И ненависников у этих обычных школьников оказывается намного больше, чем Баджи ожидал. Он шумно вздыхает и треплет чуть спутанные волосы. Его больше беспокоит то, что Т/и может быть маньячкой, а не тот факт, что в их городе уже убили четырёх людей. Есть в этом что-то неправильное. И очень грустное. До странной тяжести в груди. *** —Хэй. —Хэй, — Т/и отвечает устало, но с улыбкой. Это вызывает какую-то непонятно сильную радость. —Как прошёл разговор? Со мной полицейские говорили так, будто они первый день на работе, — Кейске садится на диванчик рядом с девушкой в пустом коридоре и протягивает банку с газировкой, от которой та не отказывается. —Тоже самое, — Т/и грустно усмехается и поглаживает холодный алюминий, не сводя взгляд с капель конденсата, — может, у них уже есть представление кто мог совершить это на остальных тратить время не хотят. Она смотрит на него неожиданно пристально, карими зрачками неприятно разъедая кожу. Становится неуютно, а от желания подорваться с места и уйти удерживает только желание доказать самому себе, что Т/и обычная. Но Баджи допускает мысль, что этот немигающий взгляд послужил причиной того, что к ней все цеплялись. Он диковатый, пробуждающий простой инстинкт: ударь первым, иначе тебя сожрут. Такое чувство было от её внимания. —Кто знает, что у них на уме, — наконец открывает банку с громким шипением жидкости. Что у тебя на уме? «У меня вот желание докапаться до истины. Или обмануться.» *** В столовой Баджи сидит спиной к входу. Он никогда не задумывался о том, чтобы поменять место и сейчас понимает, что это было правильно. Так он приготовился к тому, что увидит примерзкую картину. Кадзу вот не повезло увидеть её первым. Т/и, довольная и раскрасневшаяся, шла в обнимку с Ито, растянувшим отвратительную улыбку до ушей. Его рука лежала слишком близко к ягодице, обтянутой тонкой тканью юбки, но девушку это кажется не волновало. Они сели за столик к удивленым остаткам от футболистов и как ни в чём не бывало принялись есть. Остальная часть столовой никак не могла придти в себя. —Ну и херня, — Чифую кривится и отводит взгляд первым, озвучивая то, что в крутится у всех на уме, — как ей не противно? Он же издевался над ней чуть ли не больше всех. Баджи на этих словах непроизвольно сильно сжимает вилку. Ему сейчас хочется подойти и выдернуть её из рук Ито. Забрать в безопасное место, где она сможет улыбаться спокойно и не вжимать голову в плечи от каждого чужого взгляда. Но нужно ли ей это? Раньше— возможно, сейчас — точно нет. Кейске не может удержаться от ещё одного взгляда на странную парочку и ловит ответный взгляд Т/и. Она кивает несмело, поджав губы. Наверное, думает, что он её осуждает. А в глазах, всё ещё пугающих, плещется почему-то сожаление и грусть. Отвратительное сочетание. Оно будто говорит: «мне жаль, но так нужно». *** —Т/и! — окрик в пустом коридоре выходит слишком громким и заставляет взрогнуть. Девушка, оставшаяся впервые за день одна, оборачивается и смотрит на него огромными глазами. Руки нервно сжимают лямки рюкзака, и её желание уйти поскорее чувствуется в её оглядках на двери, но она все равно дожидается, пока Баджи подойдёт к ней. —Ты что…это, — вся смелость, которую он копил для этого вопроса, улетучилась в мгновение, — реально с ним? «С ним» сквозит презрением. —С Ито? Ну типа того, — Т/и пожимает плечом, отводя взгляд, и вздыхает. На ней короткая юбка, белая кофта с глубоким вырезом и кружевной чекер. Выглядит совершенно непривычно, раньше были свитера и джинсы. Кейске даже смущённо отводит взгляд. —Ты изменилась ради него что ли? И разговор здесь не только о внешнем виде. Взгляд стал острее и жёстче, спина ровная, а походка уверенная. Но все пропадает, когда она остаётся одна. Или с ним, Баджи. —Нет, дурень, — Т/и устало качает головой, обзывательство выходит как-то нежно, даже возмущаться не хочется, — ради себя. Оставляет без пояснений и почти разворачивается, чтобы уйти, но вдруг останавливается. —Прежняя была лучше? — и голос такой наивный. —Не думаю, что ты изменилась на самом деле. Эта горькая улыбка останется в его памяти, наверное, навсегда. Как и желание взять её в этот момент за руку. *** Через неделю убивают Ито и полиция наконец признаёт, что в городе появился маньяк, а все четыре смерти связаны. —Ещё и выпускной скоро. Прикиньте как стремно умирать почти выпустившись, —Кадзутора задумчиво ест салат. —Особенно футболистам. Баджи в разговор друзей не вникал. Его больше интересовала Т/и, которая снова сидела за столиком одна. Девушка спокойно ест и выглядит вполне нормально. Но все это совершенно ужасно. Парня, с которым она встречалась, от которого не отлипала ни на секунду, жестоко убили, разможив голову битой, перебив кости ночью в лесу. Люди косятся с неодобрением, кто-то даже с опаской, но она не обращает внимание. Доедает все до конца и уходит неспешно, равномерный стук толстых каблуков слышен отчётливо. Громкий хлопок дверей столовой заставляет взрогнуть каждого. Баджи с ней за эту неделю ни разу не разговаривал. Они часто переглядывались, Кейске натыкался на их мерзкие с Ито сцены в коридоре, но не обмолвились ни словом. Да и зачем, они не друзья и даже не хорошие знакомые. Просто люди, которые сталкивались раньше, обсуждали на коротких переменах уроки. Просто подростки из одной школы, а парень переживает о ней как о ком-то важном. Переживает о том, что она сделала или не сделала. Чифую и Кадзу ничего не говорят, хоть и заметили, что их друг пугающе тих. Думают, что тот сам расскажет, когда время придёт. В тревожной задумчивости проходит весь день. Все молчат, занимаются неохотно, футболисты отсутствуют в принципе. Со звонком школа пустеет мгновенно, лишь Баджи задерживается, чтобы выкинуть потекшую ручку. Выходя из кабинета он потирает синий развод на пальце и совсем не замечает, что не один здесь. —Я всё ещё так незаметна? — громкий голос позади пугает до чёртиков, и Баджи прикладывает руку к сердцу, оборачиваясь. Т/и опирается на стену около двери, сложив руки на груди, и смотрит на него. —Испугала меня. Извини, увлёкся ручкой, — показывает пятна на руках и ускоренно думает надо ли отвечать на вопрос. Девушка хмыкает, и её выражение лица, до этого отчужденное и будто злое, меняется, становится раслабленным, и даже улыбка растягивается на розовых губах. —Секунду, — она принимается копаться в сумке и выуживает пачку влажных салфеток, — вот, держи. —У девушек в сумках есть все, — улыбается ответно, перестав ощущать предательский холодок по коже от присутствия Т/и. —Мы более подготовлены к жизни, — она обнимает себя, словно ей холодно, — хотя не всегда. Сегодня я забыла зонт, а только что начался дождь, — она кивает в сторону выхода, где прозрачная дверь покрылась водяными разводами. —О, — Кейске моргает несколько раз. Т/и в вязаном платье, её дом достаточно далеко, но он знает, что девушка всегда ходит пешком. Она специально ждала его? —Я подвезу тебя, — мурашки от собственных слов раздражают. Т/и невысокая, хрупкая, у неё тонкие запястья, на физре она выдыхается быстрее всех, а на палящем солнце ей может стать плохо. Она безобидная и хорошая, её много раз обижали, сама она, зная всю горечь резкого обращения, издеваться ни над кем не будет. Она так радостно улыбнулась на его слова и воспрянула духом, глаза даже заблестели. А он подозревает её в жестоких убийствах? Правда думает, что она способна умышленно причинить вред? Гребаный бред невыспавшегося мозга. —Правда? Но тебе же в другую сторону? — Т/и хлопает глазами. —Не оставлять же тебя под дождём. Ничего страшного. Когда они выходят, дождь льёт сплошным потоком. Баджи навесом расправляет свою джинсовку над их головами, чтобы хоть как-то спрятаться от ледяных капель. В голову лезут странные мысли о том, что это похоже на сцену из романтического фильма. Странно это потому, что Кейске уже несколько недель думает о Т/и как о возможной убийце. В машине сразу включает обогреватель и откидывает надоедливые волосы назад. Т/и шмыгает носом и откидывается на сиденье, расслабляясь. Баджи пытается включить радио, но на нем одни помехи, на флешку, оставленную Ханемией, даже не смотрит, музыка там постыдная. Поэтому минут десять они едут в тишине, а потом Т/и начинает разговор, и он думает, что песню стоило все-таки поставить. Так Кейске хотя бы мог притвориться, что не услышал. Но его выдаёт поза. Спина выпрямляется, а ладони на руле сжимаются крепче. И ответ девушке уже не нужен. И так понятно, что ответ положительный. —Ты думаешь, что я убила их? Голос ничего не выражает, но глаза выдают ужасную усталость и тоску. —Футболистов? — Баджи прокашливается. —Давай без глупых разговоров. Съедь на обочину. У неё в руках нет никакого оружия, Кейске не обязан слушать. Он вообще может высадить её и уехать. Позвонить в полицию. Написать в проклятый твиттер. Но он съезжает на обочину. Ему надо узнать, эта необходимость зудит в мозгу, на подкорке сознания. Т/и снова говорить не торопиться, Баджи не знает как о таком вообще говорить. Девушка смотрит в окно на зеленую гущу и постукивает пальцем по коленке. Проходит куча времени, за которую Кейске извел себя несколько раз. —Это было два месяца назад, — раздаётся тихо, — я сидела на лестнице во время большого перерыва. Никого не трогала, даже не смотрела, — улыбается диковато и смотрит на свои колени, ковыряя дырочку в колготках ногтем, — ко мне подошёл Ито. Улыбался так, был милым. Я испугалась сначала, он пригласил на вечеринку, извинялся за всё время, что издевался надо мной. Сказал, что я ему понравилась. Горькая ухмылка играет на губах, у Баджи руки чешутся её обнять, укрыть собой. Но уже и без продолжения истории понятно, что он ей уже не поможет, раньше надо было стараться. —А я, дура, поверила. Нарядилась, накрасилась. А там…— Т/и впервые смотрит на хмурящегося парня, — Ито постоянно подливал. Говорил пить, я и пила, дурела от его внимания. А потом помню мало что. Лучше бы не помнила ничего. Сердце стучит в ушах, а в глазах чёрные точки, из-за которых не понять, что происходит вокруг. Т/и пытается двигаться, рука подминает матрас, голова болит, тело ломит немыслимо, а внизу горит. Надрывный кашель вырывается из глотки, все движения медленные, придти в себя невыносимо сложно, тяжёлая голова утягивает полежать ещё хотя бы минуту. Но это желание пропадает мгновенно, когда взгляд падает на собственные ноги. Лужа крови на белых простынях, красные разводы на бёдрах вперемешку с синеющими синяками. Разодраное платье, спадающее с плечь. Всё в полном беспорядке, и сначала Т/и не может понять, что произошло. Что случилось после последнего стаканчика с неизвестным алкоголем? Почему на ней нет белья, все порвано и такое грязное? Почему все тело болит? Теперь из горла вырываются рыдания. Т/и прикрывает рот рукой и медленно привстает с незнакомой кровати, чтобы сразу же опуститься на корточки. Хочется спрятаться, стать совсем маленькой. Девушка оглядывается по сторонам, видит чьи-то вещи, пустые бутылки. Руки за волосы хватаются сами, оттягивают до боли, видимо, хоть как-то пытаясь привести в чувства. Но у Т/и сейчас весь мир рушится. У неё синяки и кровоточащие порезы по всему телу, у неё клочки волос выпадают, а перед глазами слезная пелена, закрывающая собой комнату, в которой её, невинную, доверившуюся так слепо, раздавили без особых сожалений. Просто в грязь втоптали и бросили, где попало. Просидев в безвучной истерике полчаса, девушка тихонько, стараясь не издавать шума, собирает свои вещи и саму себя и выходит. Туфли, подаренные мамой, держит в руке, босыми ногами ступает по холодному паркету. Телефон, нашедшийся под кроватью, показывает пять утра, в зале, где вчера тусовался весь народ, валяется без сознания пара тел. Огромный дом спит и не видит, как девочка медленно уходит. И она была готова похоронить это в себе. Выбросить всю одежду и украшения, которые нацепила в тот день, в другом конце города, чтобы не мозолила глаза. Просидеть несколько часов под кипятком, в бессмысленной попытке смыть грязь и отвращение. Улыбнуться маме, которая была так рада тому, что её дочь наконец вышла из дома погулять с одноклассниками. Не вздрагивать от громкого смеха каждого парня в школе и не изводить себя попытками что-то вспомнить и понять кто же с ней это сделал. Кто изнасиловал её, кто запачкал. Она даже хотела предложить однокласснику по английскому репетиторство, чтобы он не отставал. Баджи был милым и забавным в своей неловкости рядом с ней. От него исходило чувство безопасности, хотя парень и был безбашеной оторвой. А потом пришло это. Видео, где во всей красе, со всеми подробностями показывают, что сделали с «тихоней Т/и» футболисты. Они были там все. Толкали её без сознательное тело, сували пальцы ей в рот, гоготали и мерзко шутили. Там было от и до. А потом пошли фотографии все с той же комнаты. Каждый день по одной. И Ито даже не скрывался. Слал со своего аккаунта, уверенный, что она ничего не сделает и заткнется в тряпку. Будет такой же идиоткой как раньше, которая терпела все издевательства, смиренно слушала весь ушат дерьма, который выливали на неё каждый день несколько лет подряд. А Т/и не могла перестать смотреть. Как рвут её платье, стягивают трусы, трогают грязными пальцами лицо, пытаются залить в неё какую-то дрянь. Не могла перестать ненавидеть все вокруг. Её трясло, ногти оставляли кровавые полумесяцы на коже ладоней. Ей хотелось убить каждого, кто был в этой комнате. Показать всю ту боль, которую они причинили ей. Дать понять, что не одни они такие монстры. А потом пошли сплетни в твиттере, и смеяться в открытую начала вся школа. —Первым был Сато. Это было легко, — её голос чуть дрожит, — Я пришла к нему домой, сказала, что мне понравилось тогда, — глаза зло горят, — что хочу теперь только с ним. Он посмеялся, но согласился. Сказал, что понравится ещё больше, ты представь? — Т/и смотрит на Баджи затуманеными глазами и посмеивается, — идиот вообще не считал, что поступил аморально. Сато полез в бассейн первым, смотрел как я раздеваюсь, ничего не подозревал. А я решила включить радио, танцевала, снимала с себя всё, а потом, когда он подплыл ближе, бросила радио в воду. Горделивая улыбка расплывается по губам. Т/и собой довольна до безумия. Баджи же сглатывает тяжело и смотрит с сожалением. Ему безумно жаль. А это только начало. —С двумя следующими тоже было легко. У футболистов судя по всему отсутствуют мозги, — фыркает пренебрежительно и складывает ногу на ногу, — я предложила поехать в лес вместе, а они достали пистолет и захотели поиграть в русскую рулетку. Было весело. Один так кричал, когда убил своего друга. Два идиота. Т/и злится и тяжело дышит, сжимает кулаки, а потом резко замирает. На её ледяной ладони лежит большая тёплая. Сжимает поддерживающе. —Мне так жаль, — в шёпоте слышны слёзы, Баджи не плакал никогда, но то, что случилось с Т/и разрывает на куски. Он не знает, что говорить, не знает, что делать. Это настоящий кошмар, ужасная реальность, которая не должна быть реальностью. Т/и смотрит на него неверяще, горбится и двумя руками сжимает его. Крепко, будто это единственное, за что можно держаться в этом мире, чтобы не утонуть в боли и отчаянии. Она не говорит, что делала с другими. Только её трясёт ненормально, а руку его не отпускает, сжимая до побеления. Но ни слез, ни сожаления в глазах нет. И не будет никогда. Они её омертвили, заставили заживо сгореть, Т/и сочувствовать никому из них не будет никогда. А Баджи не знает, что делать. Как успокоить, как помочь? Какая к черту помощь? Раньше нужно было помогать, а не смотреть в её сторону и отводить взгляд каждый раз, когда к ней кто-то подходил. —Сдашь меня? — голос хриплый и усталый. Т/и выглядит так, будто без продыху шла по миному полю сутками и только сейчас смогла остановиться. —Нет. Разве может он? Должен, перед ним жестокая убийца, но Кейске и двинуться не может. Подумать о том, что Т/и ужасна и её нужно засадить за решётку, у него не получается. Смотрит неверяще и настороженно. Начинает дышать прирывисто и руку сжимает сильнее. Она хочет сказать что-то, открывает рот, но вместо этого наконец начинает плакать, закрыв рот рукой. А Баджи сейчас понимает, что нужно делать. Притягивает её к себе аккуратно, без резких движений, как хрустальную. Т/и льнёт ближе, утыкаясь холодным носом в шею и жмурится. Плачет, чувствуя впервые за месяцы тепло. Плачет, чувствуя безопасность в машине громкого парня со школы. Вжимается сильнее, несмотря на неудобство, и не собирается отпускать. Не тогда, когда спасительная опора так близко. —Я что-то придумаю, хорошо? Ты больше не одна, — шепчет громко и быстро, гладит по волосам большой рукой. Т/и кивает болванчиком и не отрывается. *** В четыре часа утра на улице туманно и холодно. Вокзал небольшого городка почти пуст, никого, кроме двух подростков, жавшихся друг к другу в поиске тепла, здесь нет. —Уверена, что не хочешь дождаться выпускного? —Да, хочу как можно раньше уехать отсюда, — Т/и поджимает губы и шмыгает носом. Рядом ярким пятном мельчешит оранжевый чемодан. Телефон в руке фантомно жжёт, напоминая о прощальном письме матери, которое поставлено на таймер. Город, в котором она жила с детства, в котором влюблялась и разочаровывалась, теряла надежду и вновь обретала, противен ей. Он напоминает обо всей грязи, ужасе, что девушка пережила. Поэтому она и уезжает с подачи Баджи. В большой город, чтобы затеряться и стать одним из большинства городских муравьёв. Начать новую жизнь без страха и оглядок. —Выпускной всё равно для меня ничего не значит. Синий автобус медленно и кряхтя подъезжает к знаку остановки. Двери открываются и явно не спавший эту ночь водитель даже не смотрит на них. —Отправка через десять минут. Неловко мнутся рядышком, держась за руки. У обоих замёрзли пальцы, но об этом они не скажут. —Я напишу где буду жить. Если будешь мимо проезжать, то зайди. Если хочешь, — у Т/и грустные глаза и шапка смешно прижимает волосы к голове. —Я зайду. Обязательно, — Кейске хмурится и притаптывает ногой, нервничая. Ему всё время кажется, что уехать без проблем не выйдет. Сейчас послышится мигалка, покажутся и полицейские машины, и вертолёты и вообще всё, что было в американских фильмах, водитель испугается и уедет как можно быстрее, потеряв всю сонливость. Но они стоят минимум двадцать минут, и ничего не происходит. Абсолютная тишина. —Всё будет хорошо, — девушка улыбается и поглаживает костяшки его пальцев. Это Т/и должна нервничать, а он её успокаивать. Но у них с самого начала все неправильно и не по канонам. Все как-то непонятно, кроваво и жестоко. Водитель громко кашляет, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Они обнимаются, и Баджи помогает затащить чемодан в автобус. Выходит медленно, смотря ей в лицо и улыбается ободряюще. Все правда будет хорошо. Прозрачные двери закрываются, но Т/и не спешит занять место, она стоит и машет ему рукой. Кивает чему-то своему и улыбается. Как улыбнулась где-то год назад, когда девушка помогала ему с английским, а он шутил и ничего не понимал. Автобус трогается с места, а Кейске смотрит в след ещё какое-то время. Его здесь ничего не держит. Кроме осознания, что все теперь у Т/и будет хорошо. Жаль только, что так далеко от него и семьи. *** Когда смерти прекращаются, город почти выдыхает. Официальный выпускной бал решают отменить из-за трагедии, поэтому часть выпускников отмечает в кафешке, другая часть сразу после вручения аттестатов уходит домой паковать вещи для отъезда. Баджи, Чифую и Кадзу устраивают прощальный вечер на троих, хотя вся их небольшая компания и собирается переехать учиться а Токио вместе. Примерно на третьем фильме и шестнадцатом хорошем воспоминании Торы о школьной жизни ему приходит короткое сообщение. Неизвестный номер: Поздравляю с выпуском) Жизнь вне этого дерьмового городка действительно хороша. У Кейске дурацкая улыбка на губах, и он даже не пытается её спрятать. Кто это мог быть, кроме Т/и? Девушка написала впервые за два месяца непрерывной глуши. Баджи почти поверил, что выдумал её сам. О тихоне никто не проронил ни слова, когда она перестала появляться в школе. Все, включая учителей, были заняты чем-то другим, им было все равно на пустующее место в начале класса, на синий шкафчик в коридоре, к которому совсем скоро начала подходить другая девчонка. Даже её мама не подала никакой видимой реакции, продолжая жить как ни в чём не бывало. Неизвестный номер: Надеюсь, ты планируешь переехать в Токио, потому что я здесь. А у Кейске сердце уже рвётся в Токио. Экзамены проходят нормально. С хорошей нервотрепкой, переживаниями родителей и шпаргалками в самых неожиданных местах. Но они заканчиваются, и после оглашения результатов, забываются страшным сном. Потом Баджи опять приходит на вокзал, но теперь здесь много людей, рядом друзья детства, поступившие с ним в столицу, и родители, наставляющие на жизнь без них. Мысли постоянно рвутся куда-то подальше, на два месяца назад, когда он стоял здесь с девушкой, у которой был лишь один чемодан. Тогда было грустно ужасно, не хотелось разжимать ладонь и сдигаться с места. Сейчас же переполняет желание начать новую жизнь, сделать её ещё ярче и лучше. Когда автобус объявляет о выдвижении через пять минут, Кейске сжимает родителей в медвежьих объятиях. Слушает все привычное о том, какой он уже взрослый, уверяет маму, что будет звонить каждый день и хорошо учиться. А потом долгая дорога на неудобных креслах, смех с друзьями и квартира, которую предстоит обжить им втроём. А ещё маленькое кафе на солнечной улице, где пахнет апельсином. Где сидит девушка с обрезаными под каре волосами. Девушка, которая увидев его, счастливо улыбнётся и поднимется на встречу, чтобы крепко обнять. А потом студенческая жизнь, выяснения отношений о том, что посуду нужно мыть сразу же, аккуратные разговоры о посещении психолога и анонимных собраний. Свидания, новые знакомства в университете, первая сессия, после которой каждый чувствовал себя мёртвым. И забытое прошлое, похороненное в маленьком городе, в который они больше не вернутся.