На языке цветов

Петунья всегда любила дождь, особенно весной. В нем есть что-то свежее и чистое, и капли стекают с ее зонта, пока она шагает по Хогсмиду с Доркас. Петунья предпочитает Хогсмид Косой Аллее; здесь гораздо тише, чище, и хотя в апреле еще холодно, в воздухе чувствуется запах зелени, как будто весна протягивает свои первые щупальца. Доркас уже обсуждает СОВ, хотя до них еще больше года. Петунья известна своими беспокойными разговорами, но Доркас не звучит так беспокойно. Напротив, она как-то почти с нетерпением ожидает этого события, как боксер, готовящийся к предстоящему бою. Вот такая Доркас — всегда в поисках нового вызова. Она не так очевидно самоуверенна, как Марлин, но ее уверенность эффективна, сдержана и стройна, как хорошо отлаженный механизм. Она даже ходит с точной грацией, длинными шагами, которые позволяют ей обходить лужи и грязь, пока Петунья, кривясь, старается их избежать. Доркас немного поправляет свой аккуратный черный зонт и кивает в сторону ближайшего магазина. — Заглянем в «Тома и свитки»? — говорит она. — У меня заканчивается бумага, а к понедельнику надо сдать эссе. — Не напоминай, — бурчит Петунья, уже предвкушая всю работу. Это эссе по Истории магии, и она знает, что не напишет его идеально, по крайней мере она не провалится. Но это будет ужасно, если окажется так, что все сочтут ее работу посредственной. Джеймс Поттер напишет пародийное эссе на основе сюжета из комикса, получит плохую оценку, но все будут хохотать, пока он с другими Мародерами не начнет читать его вслух, делая театральные паузы. А человек вроде нее напишет сочинение про историю гоблинов, и все немного посочувствуют. Петунья особенно ненавидит, когда ее жалеют. Она чувствовала, что все начинают ходить вокруг нее на цыпочках после того, что случилось с ее мамой… кроме Сириуса. Но если она уже не называет его «Блэк» с презрением и не сверлит его взглядом, это еще не значит, что они стали лучшими друзьями. Никто из них не упомянул о том, что произошло в поезде. Она была уверена, что он начнет распространять слухи, и ей придется пережить смех и насмешки, но, насколько она может судить, он молчит. Даже Поттер, похоже, ничего не знает. А ей так и нравится. Это было глупо, детски, и позорно, и это больше не повторится. Доркас продолжает подкидывать ей взгляды, полные понимания, когда они рядом с ним, но пока Петунья умело отбивает любые подозрения, с презрением закатывая глаза и отпуская ехидные замечания. Они только подошли к магазину, когда кто-то позвал их, и Доркас резко обернулась, с настороженным взглядом. Петунья, в свою очередь, уже приготовилась к неприятной встрече с Эйвери или Розье, когда они оба поняли, что бегущий к ним мальчик — это не кто иной, как Питер Петтигрю, с розовым лицом и растрепанными светлыми волосами. Петунья может сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз она видела его в одиночку в замке или в Хогсмиде, так что это действительно редкое событие. Он тяжело дышал, когда добежал до них, и, согнувшись, начал ловить воздух. — Что случилось, Питер? — спросила Доркас, не грубо, но настороженно. У нее больше терпения к нему, чем у Петуньи или Марлин, хотя он всегда ладил с Мэри. Он выпрямился и выдал: — Мэри… я… там… Мальсибер и Уилкис с ней… — Что они делают с Мэри? — настойчиво спросила Доркас, убирая зонт. — Я… я не знаю… думал, что вам нужно помочь… — сказал он, явно стыдясь, что не остался с ними, но Петунья сейчас не об этом. Уилкис — просто тупица и хулиган, но Мальсибер… Доркас уже закрыла зонт, в ее глазах сверкнул стальной взгляд, и она натянула капюшон своей длинной куртки. — Где они, Питер? — У Хижины, — сказал он с виноватым видом, засунув руки в карманы. — Может, мне пойти с вами? — Держи мой зонт, — коротко перебила Петунья, потому что Доркас уже начала быстро двигаться в том направлении, почти бегом, и Петунья не собиралась оставаться позади. Питер растерянно встал под навесом магазина с их зонтом в руках. Каждый раз, когда вода брызгает на ее брюки, Петунья вздрагивает и морщится, но сейчас она слишком переживает за Мэри, чтобы думать о том, что эти брюки и ее идеальные резиновые сапоги будут испорчены до конца этого дня. На улице почти никого нет из-за дождя, и их почти не замечают, когда они мчаться по переулкам и короткими путями между домами, пока не оказываются в более уединенной части Хогсмида, где стоит Визжащая Хижина. Половина Хогвартса уверена, что она заброшена и проклята, но Петунья и несколько других знают правду. Все же она выглядит устрашающе, с её острыми углами и скрюченной крышей, выступающей на фоне серого неба, в отличие от других аккуратных домиков. Рядом с ним нет жилья, и он стоит в отдалении, возвышаясь над деревней. Петунья уже сбита с ног от бега, когда они с трудом поднимаются к нему, но Доркас не останавливается, толкая ржавые железные ворота и крича: — Мэри! Слабый вопль доносится сзади от Хижины, и Доркас оглядывается на Петунью, прежде чем обе они мчатся в сторону звука. Это Мэри, Мальсибер и Уилкис, как и сказал Питер. Пальто Мэри сползло с ее плеч, и она дерется в руках Уилкиса, пытаясь одновременно вытащить свою палочку и ударить его лбом в отчаянной попытке вырваться. Ее коричневые волосы выбились из обычного хвоста и прилипли к лицу от дождя. Мальсибер идет ближе, ухмыляясь гадко, палочка в руках. — Успокойся, грязнокровка, — насмехается он, — это не больно… почти. Петунья реагирует быстрее, чем она ожидала, быстрее, чем Доркас, и кричит: — Флипендо! — так громко, что ее пронзительный голос эхом разносится по долине. Сила заклинания не только сбивает Мальсибера с ног, но и чуть ли не швыряет его на землю, заставляя его уронить палочку. Глаза Уилкиса расширяются, и он отпускает Мэри, которая мгновенно вырывается, скользит в грязи и падает рядом с Мальсибером; она успевает схватить его палочку и катится в сторону, пока тот яростно поднимается на ноги. — Петрификус тоталус! — командует Доркас, сразу после того как увернулась от отвратительного заклинания Уиликса. Он падает на землю, его руки и ноги скованы, а глаза выпучены на его веснушчатом лице. Мальсибер без палочки, но это не останавливает его от того, чтобы кинуться на Петунью. Несмотря на все инстинкты, кричащие ей убежать, она стоит на месте, и в панике выкрикивает: — Редукто! — по пеньку прямо перед ним. Он взрывается, отправляя Мальсибера на землю, крича от боли, когда осколки дерева вонзаются в его ноги и руки, которые он успел поднять, чтобы защитить лицо. Она могла бы серьезно ранить его, даже ослепить. Ей все равно. Она убеждена, что он либо только что начал, либо уже собирался наложить Непростительное заклинание на Мэри, и даже если это не так, намерения ведь тоже имеют значение, правда? Он заслуживает этого — она хочет задушить его, несмотря на его жалобные всхлипывания и стоны на земле. — Левикорпус, — быстро произносит Доркас, и Мальсибер оказывается поднесен к воздуху за лодыжку, его пальто и рубашка спадают, обнажая сильно изуродованный живот. Петунья ходит вокруг него, все еще тяжело дыша, уверенная, что именно так выглядит «видеть красное», потому что дождь делает все вокруг кровавым и текучим, и направляется к Мэри, сидящей в грязи, с лицом, скрытым руками. Она не знает, что сказать, поэтому просто помогает девочке встать. Мэри не выглядит физически поврежденной, но в ее карих глазах что-то дикое и пустое, что сильно беспокоит Петунью. В этот момент она кажется не совсем человеком; она не может найти слов, ее глаза не фокусируются на Петунье или Доркас или даже на мальчиках — она просто смотрит в пустоту, зрачки расширены. — Ты замерзла, — мягко говорит Доркас, беря дрожащие руки Мэри в свои. — Давай выпьем что-нибудь, ладно? Мэри делает резкое движение, которое могло бы быть кивком, но ничего не говорит, когда Доркас ведет ее вокруг Хижины. Петунья стоит на месте, с палочкой в руке, пристально глядя на Мальсибера и Уилкиса. — Ты, маленькая сука, — наконец хрипло выдавливает Мальсибер, — ты еще поплатишься за это, грязнокровка. Все вы. — Его квадратное лицо багровое и искажено ненавистью. Мэри оставила его палочку в грязи, Петунья думает, чтобы сломать ее. Он точно не заслуживает палочки. Вместо этого она пинает ее подальше, в лужу, и накладывает на него заклинание, чтобы он стал покрываться язвами, прежде чем заставить себя уйти. Она догоняет Доркас и Мэри, когда те спотыкаются и скользят по холму, а затем направляются в ближайшую таверну — Кабанью Голову, в которую Петунья обычно не заходила бы, если бы не была в такой ситуации. Она чувствует себя неловко за грязным столом в углу, пока Доркас заказывает сливочное пиво для себя и Мэри. Петунья просит воду, не в силах оторвать взгляд от Мэри, которая вгрызалась в жирный стол, пытаясь сдержать слезы. — Если ты не можешь говорить об этом, — шепчет Доркас, — все в порядке, Мэри. Петунья думает, что это не в порядке. Она хочет точно знать, что произошло, чтобы немедленно обратиться к Дамблдору и сообщить об этом, чтобы этих парней исключили из школы. Одно дело, когда они бросают заклинания на случайного не-Слизеринца или беззащитного первокурсника. Совсем другое — когда они специально преследуют кого-то в Хогсмиде… ну, она не знает, что именно произошло, но ей вспоминается заклинание Империуса, и ей становится плохо. Но она не может заставить Мэри говорить, и Мэри не говорит ни слова, пока официантка не принесет им напитки. — Я такая дура, — бормочет она, и Петунья и Доркас молчаливо протестуют, выражая недовольство. — Ты не дура, — резко говорит Доркас. — Тебя атаковали… — Я ведь ведьма, да? — требует Мэри. — Какой смысл в палочке, если я не могу… если я просто позволила им… — она качает головой и быстро делает глоток своего сливочного пива. — Они просто… появились из ниоткуда, и я пыталась сопротивляться, но Уилкис меня обеззвучил, и я не могла… — ее плечи дрожат, — я даже не могла закричать… Слабый ужас, оставшийся в ее голосе, заставляет Петунью почувствовать вкус хлора в воде. Она не может представить, как Мэри себя чувствовала, не способная наложить заклинание, зная, что никто не ищет ее и не видел, что произошло — кроме Питера. Но она не уверена, поможет ли Мэри, если она узнает, что кто-то видел и не вмешался сразу. Она не думает, что Петтигрю мог бы что-то сделать против Уилкиса и Мальсибера, но… — Что произошло, — говорит Доркас с яростью, но спокойно, как вертящийся вентилятор в жаркий летний день, работая на полную мощность, — это не чья-то вина, а тех садистских ублюдков. Мы должны рассказать Макгонагалл или директору… — Мы не можем, — в панике говорит Мэри, — вы не можете, я не позволю вам… вы должны пообещать, что никому не скажете, я буду так смущена, я никогда не услышу конца этому… — Никто не будет над тобой смеяться из-за их… их больных, извращенных… — Петунья вскипает от ярости, сжимая стакан воды, который теперь кажется слегка запятнанным, и ей хочется пойти в туалет и вымыть его еще раз. — Это только усугубит все, — настаивает Мэри. — Вы уже унизили их, и если мы пойдем к Макгонагалл или Дамблдору, будет только хуже. — Они будут исключены, — возражает Доркас, сильно ударяя руками по столу, что выглядит как самое жесткое действие, которое Петунья когда-либо видела от обычно спокойной будущей министра Мидоус, — так что хуже будет только для них… — Вы не знаете этого, — резко отвечает Мэри, а потом понижает голос, оглядываясь вокруг с беспокойством, хотя паб практически пуст. — Дамблдор не выгнал Лестрейнджей, разве нет? И все слышали о том, что они натворили в школе. А теперь они в списке самых разыскиваемых в Министерстве. Петуния размышляет, что у неё, наверное, есть основания, но всё же она хочет мести, а не справедливости. Доркас решительно настроена сообщить об этом, пока Мэри не расплачется в истерике, после чего она замолкает. Они остаются в «Кабаньей Голове», пока Мэри не успокаивается настолько, чтобы вернуться в замок, а она проводит оставшуюся часть дня в постели, лицом к стене, с коленями поджатыми к подбородку. Петуния понимает, что, скорее всего, они никогда не узнают точно, что случилось, и что эта правда — принадлежит Мэри. Но она думает о своей подруге, которая возвращается домой каждое каникулы к отцу, который кричит и иногда бьёт её, и ничего не может с этим поделать, всё из-за какого-то глупого Закона, хотя она могла бы его остановить, и о ненавистном, отвратительном чувстве бессилия, которое может возникнуть. И потом ещё не иметь возможности защитить себя… Петуния хранит секрет Мэри, хотя о нём шепчутся почти все из Гриффиндора в следующие несколько недель, и она даёт Римусу достаточно намёков, чтобы он позаботился, в своём тихо жестоком, мягко рваном стиле, чтобы Мародеры доставляли Мальсиберу и Уилкису ещё больше неприятностей в оставшуюся часть семестра. Мэри кажется, что она справилась, в основном, хотя все знают о тех кошмарах, которые мучают её теперь, о тех, которые заставляют её корчиться в постели и тихо плакать, и однажды в мае Петуния видит её через полуоткрытую дверь в пыльном пустом классе, когда она тренируется с заклинанием «обезоруживания» на Питере, который с готовностью поднимает свою палочку каждый раз, когда она выбивает её из его рук. — Ещё раз, — говорит Мэри, её лицо серьёзное, в том выражении, которое Петуния когда-либо видела у нее, когда она выходит из поезда и встречается взглядом с уставшей, избитой матерью.