На языке цветов

Петуния всегда любила школу не за учителей или занятия, а за распорядок дня. Каждое утро она с Лили ездили на велосипедах по одному и тому же маршруту, а вечером возвращались тем же путем — в любую погоду. Ей нравилось наводить порядок на своём столе, получать новые карандаши и бумагу каждый год и слушать, как её новые туфли скрипят по кафельному полу. Ей было приятно точно знать, когда начинается и заканчивается каждый урок, а обед всегда приходился в одно и то же время. Она была образцовой ученицей с точки зрения поведения. Никогда не получала записок домой за то, что витает в облаках или болтает с подругой на лекциях, как Лили, хотя даже когда Лили ругали, о ней отзывались довольно тепло: «Лили — милая, общительная девочка, но ей нужно научиться внимательнее слушать». Петуния не получала замечаний, но и похвал не удостаивалась. Её оценки были хорошими, но не выдающимися. Математика давалась ей лучше всего, а сочинения Лили всегда хвалили. Хогвартс был не похож на школу, о которой Петуния когда-либо слышала. Здесь есть завтрак, обед и ужин, а занятия длятся по часу. Но попасть на эти занятия — совершенно другое дело. Петуния была уверена, что пережила бы полный нервный срыв, если бы не Доркас Медоуз, на которую всегда можно было положиться. Марлен не особо переживала из-за опозданий и часто отвлекалась на то, что казалось ей интересным, а Петунии — пугающим, например, на движущиеся доспехи, говорящие портреты или любопытных призраков. Честно говоря, Петуния месяц привыкала к тому, чтобы не вздрагивать при одном взгляде на Почти Безголового Ника. Мэри волновалась о том же, что и Петуния, — чтобы не опоздать на урок, и поэтому именно Доркас вела их по извилистым коридорам, вверх-вниз по лестницам, от которых у Петунии перехватывало дыхание и подкашивались ноги, особенно учитывая, что они двигались сами по себе. Доркас — чистокровная, единственная дочь в семье, и она прямо говорила, что предпочла бы попасть в Слизерин, факультет своего отца. Также, если они не будут ложиться спать в разумное время, она без сомнений их проклянет, как только выучит пару подходящих заклятий. Но Доркас, хоть и сдержанная, снисходительная и изысканно одетая для одиннадцатилетней девочки, не из тех, кто идет за другими, если может вести за собой. Поэтому Петуния бесконечно благодарна ей за то, что она всегда следила, чтобы Марлен не вела их в совершенно противоположном направлении или прямо на встречу с Пивзом. Петуния была уверена, что тот — демон, а не полтергейст, и мысль о том, что она может столкнуться с ним в одиночку и быть засыпанной бог знает чем, заставляла её руки потеть. Она так сильно нервничала в первую неделю занятий, что удивительно, как вообще успевала делать домашку. Но к её великому удивлению, ей это начало даже нравиться. Зельеварение оказалось похожим на кулинарию, а Петуния помогала маме готовить ужин с тех пор, как научилась ходить. Защита от Тёмных искусств показалась ей важным предметом, и она всегда предпочитала быть готовой ко всему, поэтому с головой погрузилась в изучение гномов, домовых эльфов и бесов. Чары казались почти веселыми, хотя Петуния не хотела признавать, что ей нравится любая форма магии. Она терпеть не могла гербологию и астрономию — в первой ей не нравились оправдания для растений, а в второй приходилось сидеть в пыльной башне в полночь, словно они — какая-то языческая секта. А вот трансфигурация была её абсолютным фаворитом. Петуния с радостью превращала спичку в иголку, причём одной из первых. Поттер и Блэк не сильно отставали, и Блэк взял её иголку со стола, чтобы подколоть маленького Питера Петтигрю. Кажется, они также объединились с бледным, тихим Ремусом Люпиным, который среди них становился менее похожим на выгоревшее пугало, чем в остальное время. Позже Петуния почти во всем винила Ремуса. Ведь если бы не он, она никогда не ввязалась бы в эту историю с Мародёрами, их глупыми проделками и всем, что за этим последовало. Но пока у них был первый урок полетов. Гриффиндорцы пришли вместе, все тридцать шесть человек, как и на все остальные уроки. Марлен кружилась от радости при виде мётел, а Мэри, кажется, тоже была в восторге. Петуния с облегчением заметила, что Доркас не больше неё не хочет участвовать в этом. — Я правда не вижу в этом смысла, — протянула Петуния, когда они вышли на яркий летний свет. — Не то чтобы нам так уж сильно хотелось попасть в команду по квиддичу. Петунии объясняли, что такое квиддич, уже четырнадцать раз, но она так и не поняла. Это что-то вроде футбола на мётлах, и она не любила спорт. Лили всегда была готова ввязаться в драку с соседскими мальчишками, забрызгать грязью новый, совершенно чистый джемпер. Петуния всегда оставалась в стороне, слишком робкая, чтобы присоединиться, и слишком робкая, чтобы уйти, наблюдая, как лицо сестры краснеет, а волосы выбиваются из пучка. — Говори за себя, — усмехнулась Марлен, затягивая хвост на затылке. — Я точно попробую в следующем году. — Насколько высоко они могут подняться? — тихо спросила Мэри, стоя в очереди. Поттер развлекал остальных рассказами о том, как он запутался в маггловской телефонной линии и «чуть не погиб от удара током». — Да, — фыркнула Марлен. — А потом ты не столкнулся со стаей фей по пути на встречу с Королевой? — Не ревнуй, Маккиннон, — ответил он. — Просто потому, что ты выросла созданная чтобы, летать на швабре… Их ссору прервала мадам Хуч — невысокая, квадратная, желтоглазая женщина лет шестидесяти, преподавательница полётов. После нескольких нетерпеливых команд Петуния внимательно осмотрела метлу, лежащую перед ней на земле. «Вверх», — произнесла она, чувствуя себя глупо. Это всего лишь метла. Вы никогда не застанете её верхом на мётле. Лили с радостью погрузилась бы в это, очарованная самой абсурдностью происходящего. Петуния не могла поверить, что они действительно будут летать на мётлах, как в мультфильмах. Это уже не было просто смешным, это было невероятным. Даже Лили могла бы подумать, что всё это выдумка, хотя Петуния всегда лгала, чтобы спастись. Марлен с первой попытки заставила свою метлу прыгнуть прямо ей в руку, а Мэри, медленно, но верно, — со второй. Даже Доркас справилась с этим через мгновение, оставив Петунию повторять «Вверх!» всё более отчаянным голосом. К счастью, класс был слишком велик, чтобы все стали свидетелями этого унижения, и Петуния пережила уже не один подобный момент с тех пор, как пришла сюда. Но когда Блэк наклонился к ней и театральным шепотом произнес: «Вверх», и её метла вскочила ему в руку, а его метла оказалась в другой, она не выдержала. — Вверх! — прошипела Петуния, и метла сильно ударила его по лицу. Блэк в шоке быстро моргнул, поднося руку к носу, а Поттер сдерживал смешок. Люпин хихикал, пытаясь скрыть это, уставившись в небо, как будто там было важное послание для него, а Петтигрю широко раскрывал глаза и рот, как обычно. — Четырнадцатый раз — это уже удача, я полагаю, — наконец произнес Блэк с ухмылкой, и, к её облегчению, он не стал доставать палочку. Он просто бросил ей метлу. Петуния неуклюже поймала её, и он фыркнул, но на его лице появилось что-то вроде восхищения. Наверное, он был впечатлён тем, что она дала ему отпор, а не закатила истерику. Впечатлён, что она оставила на его лице красный след, который будет заметен до вечера. Неважно, что Петуния приходит в ужас, как только им приходится взбираться на метлы и отрываться от земли. Ей едва удаётся сделать это. Поттер взмывает в воздух почти сразу же, несмотря на раздражённые крики мадам Хуч, которая велит ему немедленно спуститься. Блэк быстро следует за ним, а Люпин и Петтигрю — всего через несколько секунд. Они мчаться по коридору, а в классе царит полный хаос. Петуния же втайне рада — она снова стоит на твёрдой почве. В такие моменты, когда вокруг другие дети, она может забыть о том, что парализует её изнутри. Она плачет и размышляет только в ванной и туалете, когда уверена, что она одна и никто не видит, как она ломается. Важно, чтобы Марлен, и Марси, и Доркас, и Поттер, и Блэк, и все остальные — важно, чтобы они считали её суетливой, чопорной, резкой и неуклюжей, как осколки тонкого стекла. Может быть, даже глуповатой, но никогда не слабой. Никогда не плаксивой. Гриффиндорцы презирают плаксивых. Она не может быть здесь маленькой Тьюни Эванс, которая всегда заливается слезами, когда что-то идёт не по плану. Но в Хогвартсе ничего не идёт по плану, и к концу первой недели она начинает осознавать, что это теперь её жизнь. Она не увидит свою семью и не поспит в своей кровати до Рождества, да и потом, через несколько недель, она вернётся сюда. Хогвартс слишком большой, слишком пустой внутри, слишком гулкий. Петуния чувствует себя незначительным пятнышком на его известняковых и мраморных стенах. Её мантия могла бы поглотить её, и, возможно, никто бы этого не заметил. Её значок всегда немного сдвинут, а юбка помята. Она ненавидит стирать своё бельё, ненавидит принимать душ вместе с другими девочками, ненавидит, что не может есть в одиночестве, ненавидит засыпать, слушая храп людей, которые не Лили. Но затем наступают короткие мгновения воодушевления, когда она понимает, что её палочка преобразилась, когда она чувствует, как из её палочки сыплются искры, когда она видит, как совы приносят почту, несмотря на то, что после этого ей придётся мыть руки как минимум четыре раза. Тем не менее, её паника разрасталась всю неделю, пока, наконец, не распустилась. Петуния поймала себя на том, что по-настоящему плачет перед ужином в субботу. В это время она вдруг осознаёт, что кого-то рвёт в одной из кабинок. Они выходят, слегка отплевываясь, и Петуния смотрит на Ремуса Люпина, который выглядит таким же испуганным, как и она, с красными глазами и покрытым пятнами лицом, сидя на полу. — Это туалет для девочек, — резко говорит она после минутного молчания. Ремус судорожно кивает. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, удивлённая его присутствием. Ремус, бледнее, чем обычно, — тощий, как призрак, мальчик с тонкими каштановыми волосами и усталыми глазами. Что-то в его взгляде тревожит Петунию — его глаза кажутся старше, чем должны быть на этом юном лице. — Я… мне стало немного нехорошо, а это была ближайшая уборная, — говорит он через мгновение, несколько неубедительно. — Кроме того, сюда никто никогда не заходит, учитывая призрака и всё такое. — Ты болен? — спрашивает она, чтобы он не спросил, почему она плакала всего несколько минут назад. Ремус колеблется, затем быстро качает головой. — Нет, у меня просто… слабый желудок. Думаю, я пропущу ужин. Петуния кивает и молчит, хотя из-за непроизвольного всхлипывания ей становится ещё более стыдно. Из всех, кто мог увидеть её в таком состоянии, это должен был быть один из лучших друзей Поттера и Блэка. Если так пойдёт и дальше, вся школа узнает, что она истерически рыдала в туалете Плаксы Миртл. — Не думаю, что я пойду на ужин, — говорит она тихим, сдавленным голосом. Он смотрит на неё ещё какое-то время, затем роется в кармане и, к её удивлению, достаёт завернутый в фольгу квадратик шоколада. Он молча протягивает его ей, и она берёт его, поднимаясь на ноги и разглаживая юбку. — Это всегда заставляет меня чувствовать себя лучше, — пожимает он плечами. — Спасибо, — говорит Петуния, теребя обёртку из фольги, затем откусывает кусочек и следует за ним из ванной, вытирая глаза. Хотя это и не входило в её планы, она проходит весь путь до общей комнаты вместе с ним. Они едят шоколад и сидят в тишине, наслаждаясь тем, что все остальные спустились ужинать. Петунии действительно не стоит дружить с таким мальчиком, как Ремус, который, может, и не хулиган, но определённо наслаждается их обществом. На самом деле она не думает, что ей вообще стоит дружить с мальчиками, но Ремус не похож на других: он тихий и почти нежный, но настороженный. Когда он спрашивает, что её так расстроило, он делает это, не глядя на неё, а вместо этого изучая учебник по трансфигурации. — Я… иногда я просто выхожу из себя, — говорит она, запинаясь, потому что не может подобрать слов для того, что происходит у неё в голове. — И всего этого просто… слишком много. Я имею в виду, находиться среди всех этих людей, быть здесь и… — она замолкает в смятении. — Меня дважды стошнило ещё до того, как я сел в поезд на Кингс-Кросс, — как ни в чём не бывало говорит он ей, и зарождается их союз. Для Ремуса тоже многое «слишком», хотя Петуния пока не знает почему. Конечно, их час тишины и покоя не может длиться вечно. Петуния узнаёт от Марлен, что Диана Роуч из Слизерина ругается, потому что видела, как они выходили из одной ванной, и убеждена, что они целовались до потери сознания. Но, в отличие от обычного одиннадцатилетнего мальчика, Ремус отшучивается за завтраком на следующее утро, когда Поттер отпускает шутку, хотя он почти не притрагивается к сосиске и яйцам. — Я совсем заблудился, и Петунии пришлось показывать мне дорогу обратно к лестнице, — пренебрежительно и убедительно говорит он, и Петуния оживляется, услышав, как он небрежно называет её по имени, словно одобряя её. Блэк бросает на неё скептический взгляд, а Петтигрю выглядит довольно разочарованным тем, что слухи оказались неправдой, но с этого момента у Петунии появляется преимущество — она в хороших отношениях с Ремусом Люпином. Если она в хороших отношениях с Ремусом Люпином, то на этой неделе Джеймс Поттер не будет доставать её. Но по крайней мере, Поттер лучше Снейпа, которого Петуния безуспешно пытается игнорировать. Но вот Блэк никогда не перестаёт её доставать, хотя, опять же, к октябрю Петуния отвечает ему оскорблением на оскорбление, а Марлен с энтузиазмом поддерживает её, и смех Мэри приятно звучит в её ушах. Даже Доркас иногда присоединяется к ним, а остальные первокурсники Гриффиндора, кажется, вполне довольны тем, что смотрят на шоу, как Поттер и Блэк препираются с МакКиннон и Эванс.