Кухня

      Марат с самого детства знал, кем он хочет стать. Поваром. У него удивительно хорошо получалось... Ничего из того, что он бы брался готовить, но энтузиазм и вдохновение старшим братом, который, напротив, всегда готовил слишком хорошо, всегда подстегивали его к кулинарному искусству. Детские забавы превратились в настоящее увлечение со временем, успехи брата в поварском искусстве селили и восхищение, и маленькую зависть, и уважение, ведь старший брат никогда не был против того, чтобы научить младшего своим новым навыкам и познакомить с другими знаниями, которые черпал, не гнушаясь книг и бесконечного просмотра кулинарных шоу, которыми пренебрегал Марат, ведь он в конце-концов альфа, место его в его детстве и юношестве закономерно было на улице, которая была большим увлечением, чем десерты и изобретение новых котлет. Тем более, что родители слабо поощряли его тягу к кухне, несмотря на то, как младшего радовали просьбы помочь с готовкой или как сильно готовка отрывала его от улицы, которая нравилась его родителям еще меньше.       Пока Марат рос, он мог наблюдать, как у его брата легко и просто получается развиваться в своем деле. Вова, однозначно знающий, что он будет поваром, постепенно готовился к поступлению в кулинарную академию, что очень поощрял их отец. Кириллу Сергеевичу нравилось, что его старший сын идет путем настоящего омеги, реализуясь в этом настолько хорошо, насколько это возможно. Вова старательно опускал унижающие его гордость слова "настоящий" и "омега" в одной связке, ведь с его волевым характером это были непомерно оскорбительные слова, которые он прощал отцу и из любви, и потому, что отец невероятно много вложил в его талант и мечту. Пускай Кирилл Сергеевич не верил, что сын достигнет каких-либо высот. На омег он возлагал всегда только одну высоту — замужество и семью.       Что нельзя было сказать о Марате. Если старший сын умело скрывал от отца свои огрехи, прикрываясь идеальной учебой, где нужно, а в последствии приложил все усилия, чтобы выскочить из дома из-под его контроля и уехать учиться сперва в академию, а потом и вовсе в Европу, то у Марата к моменту того, как брат уже уехал, настал тот период юношества, когда с родителями либо становятся друзьями, либо врагами. Не повезло! Увлечение младшего сына кухней Кириллу Сергеевичу не нравились: он считал это женско-омежьим делом, в котором не добиться успеха такому неусердному альфе, как Марат. Отец пророчил ему либо тюрьму, если Марат не бросит свою дурную компанию, либо угрожал насильно его куда-то запихнуть учиться. На что Марат только фыркал. И брал пример с брата. Марат выскочил из дома так же рано, как только мог, но не на учебу. А в армию. Вова в то время устроился работать в Индию, давно не звонил, а самому до него дозвониться для совета Марату было стыдно, потому что он уже вырос... Не бесконечно же брату подтирать его сопли и успокаивать? Марат понял, что должен самостоятельно это делать. Что должен без чужого совета или отговорок принять свое личное решение. Доказать отцу, матери, брату и себе, что он может. Всё может и всё сам! Вот он и решил быстрее отстреляться в армии, немного еще побыть реальным пацаном… А потом уже думать, что делать дальше.       Целый год Марат переживал метаморфозы быстрого взросления, которые дарит армия не домашнему мальчишке. Они помогли ему окрепнуть, отпустить семью, передохнуть и сосредоточиться на новых целях. Когда Марат за непослушание намывал полы, когда красил весной траву в зеленый, потому что старшине приснилось новое задание, он успокаивался, остепенялся и думал о своем. Когда оказывался на кухне в качестве помощника, радовался и делал все возможное, чтобы отточить свой навык в готовке, насколько это ему позволяло время и количество продуктов. К сожалению, готовить гречку с тушенкой было пределом для развития талантов, но Марат не отчаивался. Бывала еще солянка… Иногда борщ.       Когда он вернулся домой, повзрослевший и будто бы даже успокоившийся, он понял, что никакого плана у него за год не появилось. Хотелось просто готовить, хотелось денег… И всё, пожалуй. План не нарисовался сам собой. А тот, что предлагал отец, ему не нравился. Тогда мама осмотрела его острое, угловатое еще больше, чем в подростковом возрасте, лицо, встретила его серьезный взгляд, родной и любимый, все такой же ребяческий где-то глубоко, заметно и весело, обрадовала его новостью, что Вова звонил пару месяцев назад со словами, что возвращается из Индии, ведь очень давно хочет вернуться домой, на родину, и как раз в России подвернулась хорошая работа, на которую его умоляли пойти.       — Представляешь, — щебетала она, крутясь на кухне с блинчиками. Для Марата ей еды не жалко, она и так наготовила всего на свете, а про его любимые блинчики совсем забыла... — Ему сказали, что ресторан прямо под него открывают! Они по интернету обсуждали меню, название, всё на свете... А владелец холостой, кстати. Может, нашему Володе повезет замуж уже выскочить...       Марат утащил с тарелки с горячей стопкой блинов свежий блин, за что получил по рукам сперва лопаткой, а потом и горячим тестом обжег пальцы, но не сдался, смеясь макая блин прямо в банку со сметаной.       — Мам, ну ему ж это не интересно...       — Ну как это — не интересно? Ему уже тридцать скоро. Когда он собирается интересоваться? Детей уже надо заводить...       — Ну... Он ж у нас карьерист. Сама ж его хвалила всегда...       Диляра вздохнула... Хвалила. Если бы она только знала, чем это обернется!       В Казани Марат пробыл совсем недолго. Он думал, что изменился. Но когда встретился с отцом — понял, что все так же обижен и зол на него, и что ни капельки армией не доказал ему свою взрослость и состоятельность. Кирилл Сергеевич с усмешкой заметил, что армия нынче вовсе, как детский лагерь. Ни военных действий, как в 80-е, ни дедовщины, как в его время, ни времени на обучение: год службы в его понимании был пустой тратой времени, которая не способна обучить альфу быть достойным солдатом. Разом он смял все успехи сына за прошедший год. Марат психанул, как и год назад, оделся в уличное и смотался ловить своих друзей... Но только в компании старых друзей он понял, что назад дороги уже нет. Потому что и друзей уже не осталось. Все про него забыли как-то… Все занялись своими делами. Кто учиться пошел всерьез, кто остепенился и женился на ком, кто просто сдох или сел от своих опасных затей и нездоровых увлечений. Марата больше ничего не связывало с этими людьми, а прошел всего год. Год, как целая жизнь...       Помотавшись так пару недель по городу, где ему ловить было нечего, он получил наставление от матери ехать к брату в Москву. Тот отзвонился, предупредив, что сам уже приехал, а через месяц откроется его ресторан... Так что если один маленький поваренок хочет попробовать себя на настоящей кухне, то пусть приезжает в гости и покажет, на что он способен. Марат заулыбался счастливо такому предложению. Значит, сможет что-то попробовать! И не абы где! А в Москве! Хмурость с лица пропала и не появлялась даже от ворчаний отца, который не упускал возможности для какой-нибудь речи, способной, на его взгляд, одернуть Марата от кухни и найти себя в другом деле. Предложения отца по работе были мало того, что устаревшими, так и вовсе никогда были бы не к душе Марату. Он бы быстрее согласился пойти на сварщика учиться, чем на управленца — ведь уже это ему казалось в самом деле какой-то омежьей работой...       Никого не слушая, Марат собрал вещи, запрыгнул в поезд "Казань — Москва" под очередные всхлипы матери о том, что он у нее быстро вырос и возмужал, и провел 11 часов в самом дешевом, сидячем, вагоне, смотря в окошко на ночную родную Россию... В Москве он никогда не был. И когда оказался — город произвел на него большое впечатление! Яркий, разнообразный, красивый... С самого утра солнце застилало своим светом всё. Поезда, пути, вокзал…       Вова встретил его на вокзале, растерянного и стоящего с одной только сумкой своих пожитков... Смешного такого, нисколько не выросшего, вчерашнего шпаненка, готового сорваться с места куда угодно... Растерянный, но смелый. Всегда смелый. И всегда любопытный. А теперь еще и возмужавший такой… Вова думал познакомить брата с этим городом так, как знает его сам. Он знал его не так уж хорошо, но и не плохо. Перед тем, как уехать в Европу, он тренировался не в лучших ресторанах этого города, набивая руку. Когда его талант заметили на конкурсах, в которых он участвовал здесь же, знакомство с Москвой стремительно закончилось. Вова оставил город, вместе с ним и Россию... Он уехал в Европу, а потом само собой закрутилось. Так что он Москву знал посредственно. И, встретив брата с широкой улыбкой, будучи загорелым и сверкающим в глазах, таким изменившимся с последней их встречи пару лет назад, Вова планировал наверстать упущенное вместе. И не только в городе, но и друг в друге. Они изменились, выросли незаметно и так соскучились друг по другу, что оба без конца рассматривали друг друга и себя, идя до такси. Словно убеждались, что все реально. Особенно изменился Вова в месте под носом, заведя совершенно не идущие ему усы... Марат по нему скучал страшно. Это была родственная тоска, которую не замечаешь сердцем, а нет-нет — она сама о себе напоминает каким-нибудь моментом из прошлого, от которого тепло и который будто бы не вернется. Такой же тоской болел и Вова, и потому только вернулся домой. Новая работа отчасти была предлогом к тому, чтобы вернуться и обрасти здесь новыми корнями. Вова в новой стране чувствовал желание уволиться, невзирая на зарплату, колорит нового места и статус. Променять всё на дом казалось ему закономерным после того, как он добился желаемых высот и осознал, что хотел другого. К сожалению, это "другое" было созвучно с отцовскими пожеланиями видеть Вову "настоящим омегой", а потому он не планировал быстро прикасаться к открытым в себе желаниям. Но исполнял их косвенно: в России дом и семья, и он счастлив, что по приезде сюда почти сразу встретился с самым важным ее кусочком. Маратом.       Теперь они оба наверстывали упущенное. Закинув вещи младшего в квартиру Вовы, они отправились в дневное, а затем и ночное приключение... Ночные приключения у Марата продолжились и после шумной родственной встречи. Ему ведь всего 19 лет, год в армии научил его не только траву красить, стрелять из АК и держать спину ровно. Он в этот год ощутил себя еще большим подростком, чем был, и руки по очереди тренировал в вертикальных поступательных упражнениях... Несмотря на подавители. Вова понимал потребности младшего брата, улыбчиво закрывал глаза на это и спонсировал, отдав свою карточку. Пусть погуляет, купит себе шмоток, а потом будет работать и встанет на ноги. Марат подарку насупился, карточка брата... Это же не его деньги и не его труды. Вова подыграл ему, сказав, что брат может потом отдать потраченное. Марат улыбнулся до ушей и умотал с картой по ресторанам и модным кулинарным выставкам, а Вова себе под нос тихо усмехнулся. Разумеется, он не собирался спрашивать с брата потраченное, но и гордость младшего надо было как-то подбодрить.

***

      Ночные приключения были особенно увлекательными. Марат не знал, как следует себя вести в Москве и с москвичами, особенно с теми, кто приехал недавно и собирался москвичом стать. Но он определенно знал, как правильно стелить, чтобы склеить омегу, прокатив до его кровати, чтобы на следующее утро забыть о знакомстве. Был уговор, однако, что в конце недели надо закругляться, ведь в воскресенье Вова представит его владельцу своего ресторана и они подумают, брать ли такого кулинарного мастера на свою кухню. Марат закивал головешкой и благополучно об уговоре забыл. В субботу вечером он знатно надрался, подрался с кем-то, вышел пострадавшим, а затем его пожалел какой-то симпатичный омега и закрутившееся мимолетное знакомство закончилось уютной квартиркой последнего, постелью и его красивым телом... Марат на утро резво вспомнил только то, как искусал чужие плечи, когда они улеглись вместе отдохнуть пару минут, а потом первый же засопел: его одолела выпитая с тониками водка...       Только в половину девятого утра от сладкого послеводочного сна Марата оторвал звонок телефона, громко пропищавший из кармана джинс, забытых где-то по пути к кровати. Марат вздрогнул, махом протер только что разодранные ото сна глаза и вскочил, пытаясь быть максимально бесшумным, чтобы не разбудить еще спящую свою пассию. Тот что-то муркнул недовольное, из-за чего Марат на миг замер, но не проснулся, и альфа шмыгнул к телефону. Снял трубку, прямо представляя себе злое, усатое лицо Володи:       — Где тебя носит? Марат, мы договорились. Чтобы как штык теперь был по адресу. Скину СМС-ку...       — Прости-прости...       Марат зажмурился, шепча учащенно. Собеседование. А он и забыл! Сердце едва ухнуло в груди жарко, испуганно... В Москве куча важных шишек, все они, как их отец — нельзя опаздывать, иначе впечатление о тебе заведомо будет ниже плинтуса. Время у него всего полчаса, чтобы добраться до нужного адреса, а ведь по пути надо бы еще купить ядерную жвачку, а то изо рта точно воняет смесью всего, что он вчера сожрал и выпил...       Пассия еще спала. Марат пару раз еще глянул на него, пока одевался. Красивый. Губы пухлые, реснички длинные, кожа гладкая, вся в родинках... Да, с выбором Марат, даже нахрюкавшись, вчера не ошибся, а ведь бывало, что на утро красавица или красавец оказывались... Немного ближе к чудовищам. Этот красивый, даже когда слюна сладенько таки касается подушки, а волосы настолько растрепанные, насколько возможно. Улыбочка коснулась губ довольная, память подкидывала подробности прошедшей ночи. Красивое у парня не только личико, но и задница, надо сказать… Марат с радостью бы повторил, но... Квартирка-то тоже ничего, а у омеги на тумбочке новенький телефон лежит, весьма дорогой, так что начинающий поваренок в лице зеленого еще по сути Марата здесь явно лишний. Ну и не готов зеленый еще Марат к чему-то серьезному. Он до армии крутил разок с одной омегой, но ничего серьезного не строил, потому что не хотел, чтобы армия ее пытала и его тоже... Думал, что после армии будет готов к чему-то большему, но, попробовав Москву наощупь, понял, что ему хватит и того, что есть. Можно каждую ночь проводить вот с такими красивыми и разными омегами, и ни о чем не думать. А если повторять… То неминуемо это приведет к большему.       Бесшумное одевание закончилось на ремне успешно. Марат только выдернул остатки своего гардероба из-под спящего, сделал несколько шагов в направлении к выходу... И ненароком задел торшер. Тот шатнулся, покрутился и норовил упасть... Сообразив, Марат поймал его, но абажур свалился на пол и громко разбился. Красивый, красный, стеклянный абажур… И кто такие выбирает в такие опасные углы квартиры?! Шикнув через зубы, Марат оскалился, смотря на косяк, развалившийся на полу. А затем метнулся взглядом к постели, где завошкался омега. Кажется, его Андреем зовут...       — А ты куда? — Сонно тот спросил его, разлепив глаза. Тоже вчера напился, только поменьше...       — Я... Да на собеседование. Ну... Пока?       — Что... Это всё?       — Ну да…       Глупая улыбка растянула губы Суворова. Он не мог даже придумать, что ему ответить, чтобы омегу не обидеть.       — А то что было... у нас?       — Было супер, — все еще туго соображая, Марат сыпал первое, что пришло в голову, — ну…       — То есть ты так возьмешь и уйдешь?       — А что еще? — Вдруг его, полного непонимания, озарила догадка. Проститутка, что ли?.. — Денег нет! И вообще… Мы так не договаривались!       Гнев на чужом лице нарисовался в сведенных мигом бровях.       — Что?!       Чужой рот возмущенно приоткрылся. Марат улыбнулся еще глупее, ставя торшер на место, и уже было кивнул, как пришлось уворачиваться и бежать. В него полетела ваза...

*

      В самом центре Москвы чуть позже стояла задача не перепутать двери. Марат пролетел нужную и сунулся в другую, где грудастая девушка доброжелательно предложила ему прийти позже, ведь ресторан открыт только для персонала. Получив направление в другие двери, новые и еще не украшенные никаким названием, Суворов выскользнул из чужого ресторана, прошагал всего-ничего и вошел в нужные. Внутри было пусто, тихо, но уютно. Дорого и красиво. Сразу чувствовалась рука брата, который приложил к этому месту все свои усилия... Его стиль. Вова встретил его хмурым, улыбку из принципа сдерживая. Злился, что Марат опоздал, так к тому же пришел растрепанный и пахло от него жвачкой вперемешку с перегаром. Но тем не менее, нужно было улыбаться, потому что нужно в лучшем свете представить его перед владельцем ресторана... Иначе не возьмут.       Какие старания Вова приложил к тому, чтобы описать, как талантлив и усерден его брат... И какие усилия Марат приложил к тому, чтобы не лыбиться, как дебил, потому что толстый дяденька в очках с очень гладкими щечками и низким ростиком его забавлял. Но от его строгого, немного пренебрежительного лица зависело, будет ли вечером Марат собирать сумку обратно в Казань или нет. Отец поцокает и скажет, что так и знал, что ничего у него не получится и он тупо потратил время. Впрочем… Нет уж! Если и не возьмут, то Марат устроится сам в какую-нибудь забегаловку и будет сам пробоваться в лучшие рестораны Москвы. Без брата и толстых дяденек.       Но старания их не были поощрены.       — Не могу, — вздохнул извинительно владелец. — Понимаете, я хочу лучший ресторан в Москве. Мне есть, с кем соперничать... И я не хочу рисковать новым поваром на кухне. Мне нужны опытные люди.       — Мы понимаем, Александр Дмитриевич, — кивнул Вова. — Но я за него ручаюсь, — попробовал он еще разок попытать удачу.       — Я Вам верю! Очень верю! Но не могу.       Намек был кристально понятен. Суворовы покивали. Вова протянул руку, чтобы погладить брата по плечу, поддержать и попросить молча, чтобы не расстраивался: мало ли еще ресторанов? Найдет свой. А тот осмотрел последний раз зал, где проходило простое, словесное собеседование, ведь у Марата не было никаких резюме и заслуг к нему. Но через секунду молчания Александр Дмитриевич посмотрел на них через очки и улыбнулся:       — Но я могу порекомендовать Вашего брата, Владимир, моему другу. Вы наверное знаете, что я знаком с владельцем соседнего ресторана... Как же его, — Вова видел, что попытка вспомнить совершенно надуманная. Видно, брата его оценивают совсем уж неважно, раз через него хотят подставить кухню приятеля... Но это обоих даже улыбнуло. — "Клод Моне", кажется. Я договорюсь о встрече вечером сегодня же и сообщу вам. И попрошу на сей раз не опаздывать, — строго пригвоздил Александр Дмитриевич.       Счастью... Не было предела! Не важно, как его оценивает какой-то толстый дядька. Если он хочет за его счет нарушить чужую кухню — да и хрен с ним! Главное, что Марат окажется на этой самой кухне, в центре Москвы, в одном из лучших ресторанов, из опыта имея только талант не переварить перловку, приобретенный в армии. Все лучше, чем забегаловка, вроде чебуречной.       Видя, что брат почти выпрыгивает из штанов, Вова вовремя его осадил. Им сегодня его энергия еще понадобится... Малому надо помыться, одеться, причесаться и собрать в головешке своей все комплиментарные для себя же слова.       — К тому же, Владимир, — окликнул от мыслей его Александр, — я ведь обещал Вам, что познакомлю Вас с моим приятелем-ресторатором, а заодно и с его шефом.       — Не волнуйтесь, — улыбнулся старший Суворов, — я с радостью познакомлюсь.       Володей очевидно хотели похвастаться. И вот это уже Марату не нравилось. Он хмуро глянул на владельца, на брата... Поймал их улыбочки друг другу... И хотя понимал, что это взаимное желание: Вова не против подыграть, а Александр Дмитриевич очень уж хочет произвести впечатление на своего приятеля, в том числе и через Владимира, похвастать им, как лучшим специалистом не только в Москве, но и в Европе и даже в Индии.       — И брата...       — А вот брата, — перебил Александр, — мы покажем в последнюю очередь. Поймите, Вадим... Он человек занятой, а к тому же я его очень хорошо знаю: ему важное лучше подсовывать в последнюю очередь...       Суворовы снова понятливо кивнули, хотя им обоим это не понравилось. Но Москва... Свои порядки!

***

      С другой стороны тем же утром не только новоиспеченный москвич тяжело разлепил глаза, оказавшись не у себя дома. Оказавшись в холодильнике с овощами, между помидорами и шампиньонами проснулся шеф одного из лучших ресторанов Москвы, большой и красивой, который давно себя зарекомендовал не только вкусными блюдами, но и рекламной компанией. Какие только звезды не являлись гостями этого ресторана...       И каких только сотрудников не хватало что на кухне, что в зале! Вадим Сергеевич регулярно наблюдал каких-то новеньких. И если с официантами все было понятно: эти персонажи всегда сезонные, ведь частенько эти самые персонажи — студенты, то с поварами было непонятно. Хотя директор ресторана покрывал одну проблему, из-за которой повара менялись, Вадим о ней знал прекрасно, как и весь ресторан. Его взбалмошный, придирчивый, истеричный и пьющий шеф — вот проблема. Настоящая и портящая репутацию не просто кухни, а всего ресторана. Вадим злился. Терпел. Штрафовал. На пару недель это помогало, но вновь тот срывался и снова пил, истерил и орал на всех кругом. Невыносимо. Словом... Уволить его. Давно пора. Но Вадим не мог.       Этот проснувшийся между помидорами и шампиньонами человек — Никита Кащев. — не просто лучший шеф в Москве и по совместительству жуткий алкоголик. Этот человек... Давний и очень близкий Вадиму друг. За его талант и преданность Вадим готов был терпеть все его выходки. Но иногда они выходили за предел его терпения.       Вадим явился в свой ресторан рано утром, едва не в момент открытия. Спросив любезно, на месте ли шеф, у директора ресторана, он получил не менее любезный ответ: "Опаздывает", приправленный той самой улыбочкой, которую директор их оставляет, когда врет. Хорошенький мальчик... Вадим всегда разрешал ему врать себе в глаза, потому что красивым принято всё прощать, а к тому же Андрей Алексеевич очень ответственный и верный своему делу человек... С ним место процветает, а без него здесь был бардак и тихий ужас. Быть владельцем и директором одновременно у Желтухина выходило скверно. Вадим подождал некоторое время, на второй похожий вопрос Андрей ответил уже лучше: "Приехал только что!" — и убежал. Убежал Андрей на кухню, будить шефа. Андрей бы даже не стал этим заниматься, не стал бы покрывать, если бы только не одно "но", о котором не знает ресторан, но знает Вадим Сергеевич...       — Никита, — почти кричал на чужое ухо Андрей, пытаясь разбудить шефа. — Никита! Твою мать... Никита, хозяин приехал!       В ответ ему почавкали. Дернулись испуганно слегка, становясь бодрее. И посмотрели недовольно, обернувшись за спину. Уснул Никита лицом в салате... В настоящем салате!       — Хозяин? Мы что... Крестьяне? Рабы?       Салат прилип к его лицу. Никита отстранился едва и, дотянувшись до измятого листика языком, зажевал его, как настоящий козел. Андрей свое сравнение придержал, но в усталой усмешке все прекрасно слышалось.       — Мы персонал, Никита, а ты нажрался опять...       — Ну прости... Дорогой... Туганкай…       — Не дави на чувства, вставай и иди работать.       Крепкие, но такие ласковые на вид руки отпустили его плечи. Дверь холодильника хлопнула. И Никита сухо умылся, хватая огурец из ближайшего ящика.       Кухня не кажется волшебством, когда работаешь на ней половину своей жизни. Никита работает на кухне с того момента, как вписался учиться в кулинарном училище еще в Казани. Ему было 16 лет, он хотел денег и прикасаться к прекрасному. В Казани в то время из прекрасного было... Всё. Оленина, медвежатина, ежи и прочие ходячие и иногда ползущие гады оказывались под руками. Никита устроился стажером в охотничий ресторан, который был под конкретной крышей. Наглый, нахальный и смелый... Он сам себя предложил. И очень нравился местному шефу. И ему там понравилось. Работал почти за чистый энтузиазм... Но что только не готовил. К выпуску из училища у него уже было отличное резюме и несколько приглашений из других городов по работе. Юного и смелого повара много, кто хотел себе отхватить... Никита же хотел отхватить лучшее.       Лучшее еще впереди, а кое-что далеко позади. За время гонки за блестящей карьерой, Никита позади оставил несколько попыток в семью, которые остались так же штампами о разводах в паспорте. Оставил работу в Европе, поняв, что дома всегда лучше. Особенно после завоевания своих высот в обучении там, где из родного только воспоминания. И водка. Он не оставил только свою карьеру, одержимый готовкой, мыслями о еде и ее гранях… Это было утешением, спасением, развлечением, работой и реализацией гения, о котором он не раз слышал от своих близких, друзей, гостей и критиков…       Когда выходишь на кухню после такой длинной истории, всё вокруг — обыденность. Не счастье, не желанное место под солнцем, не удача. Это место, где работают твои подчиненные, где постоянно кто-то косячит, где вечность надо кого-то учить... А ко всему еще и кормить! Где-то твой гений — обыкновенное ремесло, которое надоедает. Но все же из-под твоих рук оно лучшее из лучшего!       Никита вышел из холодильника помятым и злым, больным с похмелья... Красные от водки щеки горели. Кухня дружно поприветствовала его, когда он отмахнулся. А Андрей встретил его недовольным взглядом. Он начал с главного, видя, что Никита уже может соображать:       — Вадим Сергеевич хочет фрикасе. И побыстрее.       В ответ ему поморщили морду, на что и Андрей не уступал, закатив глаза. Никита усмехнулся, провожая его взглядом. Олененок, самый настоящий! Ладный такой, славный, всем нравится, но с характером… Вот уж где повезло. Такому все пойдут навстречу. Когда Андрей скрылся за дверью, Никита, зевнув страшно, принялся за рутину… Надо опохмелиться! А потом уже за блюдо браться…       Совсем скоро квадратной формы блюдо поместилось на просторном круге подноса. Никита, взглянув на фрикасе последний раз, тихо причмокнул:       — Дерьмо.       И в отражении глянцевой поверхности стола выдачи заказов на него смотрел потрепанный, пусть и приведший себя в порядок, алкаш. Приодевшись в форму шефа, причесавшись и налепив на себя шапочку, лучше выглядеть Никита не стал. Надо прийти домой и отоспаться...       — Дерьмо.       Поднос плавно взлетел в воздух, опершись на пятерню умелых рук. Никита проследовал в зал, ловко нашел взглядом владельца. Вадим сидел в костюме с иголочки, в желтом пиджаке, так славно подходящим его фамилии. Сидел на своем любимом месте и высматривал Никиту в ответ, тут же хмурясь, встретившись с ним взглядом. "Дерьмо" — в очередной раз пронеслось в уме Никиты. Со вздохом он подошел к столику, занял место напротив и подал блюдо Вадиму.       — Опять пил.       Голос чужой отрезал утверждением. Никита сбросил напущенное на плечи и спину напряжение и устало расклеился, опуская плечи.       — Заметно?       — Очень. Знаешь что, — Вадим вальяжно принялся за фрикасе. Не стеснялся, жевал и беседовал. Родные почти, нечего стесняться. — Уволить бы тебя. Да не могу, готовишь... Как бог. Чтобы сегодня вечером приготовил мне и моему приятелю такое же. И сам был свежий. Понял меня? Знакомиться будем.       Никита покивал, принимая задание. Но на последних словах с подозрением взглянул на друга:       — С кем это?       — С женихом твоим! Замуж тебя выдам. — Хохотнул Вадим. И серьезнее добавил: — с конкурентом. Приятель мой откроет через две недели забегаловку, соседние двери, — звучал Желтухин недовольно, принимая этот факт. Как дальше приятельствовать, если прямо под боком селится, отнимая хлеб? — Привез повара из Индии. Говорит, просто отличный. Молодой, талантливый, Европу покорил. Так что удиви нас. Не ударь в грязь лицом, меня не позорь...       — Ну хватит, — Никита поморщился, чувствуя неуместную к себе твердость. Не сработает, оба это знают. — А почему не из Казахстана повар? И что будут готовить? Эчпочмаки?       — Никита, — Вадим начинал злиться. — Ты гений. Но рот свой вовремя закрывай. У них итальянская кухня, родня... Почти, — он покрутил вилкой в воздухе, примеривая сравнение. — Нашей… Всё. Жду вечером тебя и фрикасе. Иначе я тебя оштрафую за опоздание на всю зарплату. Мы друг друга поняли?       — Поняли, поняли...       Дерьмо. Никита тяжело вздохнул, понимая, что вечер у него зависит от одного только настроения Вадима. А оно зависит уже от его приятеля и этого индуса-поваренка... Фыркнув себе под нос, он подумал только о том, что хуже, чем индус и итальянская кухня, сочетания быть просто не может…