Не для меня

Намгю просыпается от острой, пульсирующей боли в руке. Место укола словно пылает огнём, отдавая болью по всему телу. Его мутит, желудок сводит в тугой узел. Глаза с трудом фокусируются, мир плывет перед ним расплывчатыми пятнами. Комната, в которой он проснулся, кажется чужой, непривычной. Вчерашний хаос исчез, словно его и не было: постель аккуратно заправлена, на тумбочке нет ни единого предмета. Чистота и порядок режут глаз, являясь болезненным контрастом с его внутренним состоянием. Он чувствует себя выжатым, как лимон, исхудавшим, словно тень своей прежней формы. Кожа на лице натянута, под глазами — глубокие, синеватые впадины, а сам он чувствует себя настолько разбитым, что каждое движение отзывается болью в костях.       — Как же блядски ломит тело, ненавижу утро, — вырывается из него сквозь стиснутые зубы. Он пытается подняться, тело протестует, каждая мышца сводит судорогой, но он упорно продолжает свои усилия, заставляя себя встать на ноги. Каждое движение отзывается новой волной боли, но он терпит, стискивая зубы, словно намереваясь разгрызть их в дребезги. Таноса рядом нет. Пустота в комнате давит на него сильнее, чем физическая боль. Тишина, пронизанная каким-то невыносимым ощущением одиночества, заполняет все пространство. Ему становится страшно, пусто и тоскливо. Он пытается набрать номер Таноса, но звонки падают в пустоту, только тихое пиликанье сообщает о недоступности абонента. Сердце сжимается от отчаяния. С большими трудами, с неимоверными усилиями, Намгю добирается до кухни. И там его ждёт нечто непонятное, что-то даже несколько ироничное. На столе стоит тарелка, на ней аккуратно сложен омлет с беконом. Всё выглядит так, словно это был ужин в лучшем ресторане, не просто еда, а произведение кулинарного искусства. Не было лома, всё было чисто, и ничего не валялось. Кто-то убрался тут и приготовил завтрак. Это настолько не похоже на его обычную жизнь, что он остается в ступоре. Внезапно телефон вибрирует. Это сообщение от босса. Краткое, лаконичное, лишенное любого эмоционального подтекста: «Новые заказы. Сегодня, вечер.» Прилагаются адреса. Намгю понимает. Пакеты с наркотиками. Снова. Его внутреннее состояние — смесь бессилия и отчаяния. Его усталость, его боль, его одиночество… всё это не имеет значения. Работа должна быть сделана. Телефон снова вибрирует. Ещё одно сообщение от босса. На этот раз это не просто сухое указание, а целая тирада, написанная с явным раздражением и угрозой. «Намгю, ты что, совсем охренел?! Чуть не попался вчера! Полиция на хвосте, а ты носишься как угорелый, чуть не сдал всю нашу операцию! Я тебе что, неясно объяснил, что нужно быть осторожнее?! Это не какие-то детские игры, а серьезный бизнес, и из-за твоей безалаберности мы можем все потерять! Ты думаешь, что тебе все сойдёт с рук? Я предупреждал тебя — никому ни слова о нашей работе, никому! И если еще раз хоть какая-то мелочь просочится наружу, тебе придется отвечать по всей строгости. Понял? А сейчас забудь о том, что чуть не был арестован, и начинай работать. Заказы ждут, и я не хочу никаких задержек. Если ты снова облажаешься, тебе конец. И не вздумай оправдываться!» Намгю сжимает кулаки, читая сообщение. Его лицо искажается от боли и злости. Он пытается откусить кусок омлета, но еда кажется безвкусной, как картон. Разгневанный, он бросает вилку на тарелку.       —Блять! — вырывается из него сдавленный крик. — Эта еда, как будто приготовленная для последнего ужина. И этот уебок-босс… постоянно на хвосте. Как будто я ему жизнью обязан…! Он пытается успокоиться, делает несколько глубоких вдохов, но злость никуда не исчезает. Рука все ещё болит, желудок сводит, а босс, как сова, сидит у него на плече, постоянно напоминая о его неудачах. Намгю кажется, что он вот-вот сорвется, что его разорвёт на кусочки изнурительная работа и постоянный страх. Он пытается вновь взяться за омлет, но аппетит пропал. Даже запах бекона больше не приносит удовольствия. Осталась только горькая тоска и беспокойство. Он должен работать. Ему нужно выполнять заказы. Его жизнь зависает в этом зловещем круговороте наркотиков, страха и постоянного напряжения. Телефон снова оживает. Неизвестный номер. Сообщения короткие, деловые, но от этого ещё более пугающие: «Намгю, напоминаем про должок. Часть сегодня ждём. Адрес знаешь». Холодный страх пронзает его до костей. Он должен им деньги, немалые деньги. И они не собираются ждать. Он планирует забежать к ним после работы. Намгю идёт в ванную. Включает кран. Холодная, ледяная вода бьёт по лицу, вызывая на нём судорогу, его это бесит, он ругается, и, плескаясь водой, пытается смыть с себя остатки сна, грязи и отчаяния. Он чувствует свою грязную сущность, чужая жизнь, чужой дом, чужой завтрак, всё это ещё больше сжимает ему душу. Вытирая лицо грубым полотенцем, он натягивает потрёпанную рокерскую футболку. А поверх неё — мягкий, тёплый свитер Таноса. Пряжа приятно щекочет кожу, оставляя на ней ощущение тепла, защищенности. Вчерашние события всплывают в памяти обрывками, смутными, расплывчатыми картинками, сквозь пелену наркотического опьянения. Намгю помнит прикосновения, поцелуи, слова, шепот… Эти воспоминания, словно осколки разбитого стекла, он бережно собирает в своей памяти, хранит их для себя. Это самое ценное, что у него осталось. В зеркале он встречает себя — измученное, исхудавшее лицо, синяки под глазами, глубокие темные круги, словно след от каких-то ужасных переживаний. Он вглядывается в свои глаза, ищет там отражение своей сущности.       — Держись, — шепчет Намгю себе, голос хриплый, — ты справишься. Все будет хорошо. Не сейчас, но… когда-нибудь. Внезапный импульс. Он берёт с тумбочки резак. Лезвие холодное, острое. Он проводит им по руке, и ещё, и ещё. Предыдущие порезы ещё не зажили, новые добавляются к старым. Он делает это механически, без эмоций, без мыслей. Как бы очищая себя, как бы снимая напряжение. Кровь течёт, запах железа заполняет воздух. Он бережно забинтовывает руки, белая ткань быстро становится красной, насыщенной алой кровью. Она просачивается сквозь бинты, пахнет металлом, и ему кажется, что эта кровь заливает его всего изнутри. Он с трудом собирается, натягивает куртку, на руках бинты. В руках — пакеты с наркотиками. Он натягивает на себя куртку, в карманах — деньги. Намгю смотрит в зеркало на своего измученного, но решительного двойника. Он готов. Он выходит из квартиры, оставляя позади завтрак, чистую комнату, и своё одиночество. Улица встречает его холодным ветром и серой пеленой дождя. Намгю сжимает пакеты крепче, погружаясь в свой обычный мир — мир серых стен, беспросветной тоски и постоянного страха. Каждый шаг отзывается тупой болью в руках, но он идёт вперёд, не останавливаясь. Дождь смывает кровь с бинтов, оставляя на них темные пятна. Он чувствует себя призраком, призраком, блуждающим по улицам города, преследуемый своим прошлым и пугающим будущим. Намгю идёт быстро, почти бежит, протискиваясь между прохожими, не замечая их взглядов. Его внимание сосредоточено только на своей цели — на адресе, который он помнит наизусть. Он представляет себе лицо клиента, его жаждущие глаза, его дрожащие руки. Он чувствует отвращение к себе, к своей работе, но делает это для того, чтобы выжить. Для того чтобы остаться в живых. Для того, чтобы оплатить свои долги. Каждый дом, каждый переулок, каждая машина, проезжающая мимо, каждый лицо прохожего, всё это всё больше напоминает ему о его жизненном тупике, его отчаянии и безысходности. Наконец, он доходит до нужного дома. Это старый, обшарпанный дом, в котором всегда пахнет сыростью и плесенью. Он нажимает на звонок, и ему открывает дверь человек, чьё лицо иссечено морщинами и пропитано отчаянием. Этот взгляд в пустыню его собственной жизни, сжимает его изнутри. Внутри темно и душно. Воздух пропитан запахом сырости, плесени и чего-то еще, неприятного, непонятного. Намгю отдает пакет человеку и получает деньги. Он уходит, не оглядываясь. Идя обратно, он чувствует себя ещё более уставшим, ещё более пустым. Дождь снова сильный. Дождь смывает грязь с улиц, смывает кровь с бинтов. Он идёт, и вдруг его охватывает безысходность. На этой неделе где-то внутри ломается что-то важнее костей. «Вот бы сейчас к Таносу.» Он хочет к Таносу. Очень хочет. Хотя он не знает, почему. Намгю продолжает идти, погружённый в свои мысли. Дождь заливает его до кожи, но он этого не замечает. Он идёт вперёд, направляемый какой-то необъяснимой силой, не понимая даже куда он идёт и зачем. Ему просто нужно идти. Просто нужно быть в движении. Чтобы забыть. Чтобы не думать. Хотя бы на некоторое время. Он сворачивает с главной дороги, ныряя в тёмный, густой лес. Дождь здесь ещё сильнее, каждая капля — ледяная игла, вонзающаяся в кожу. Он находит укромное место среди кустов, прижимается к стволу дерева, стараясь укрыться от дождя. Руки дрожат, как осиновые крылья. Пакеты с наркотиками он зажимает под курткой, прижимая к себе, как к последнему спасению. Намгю судорожно считает деньги, пальцы немеют от холода и напряжения. Хватит ли? Хватит ли на всех? В голове проносится карусель лиц кредиторов, их сердитые голоса, грозящие ему неминуемым насилием. Он считает снова и снова, но цифры не хотят складываться так, как ему нужно. Ужасное чувство беспокойства сжимает его душу.       —Блять, — шепчет он, лицо искажено отчаянием. — Что же я делаю с собой? Он пытается представить себе сегодняшний вечер. После всего этого ада, что ждёт его дальше? Скорее всего, он снова выйдет на ночные улицы. Ночная работа — ещё один круг ада. Может, сначала прогулка по лесу? Тишина и одиночество помогут ему хоть на немного забыть о своих проблемах. А потом, может быть, клуб? В клубе обычно много клиентов. Это значит больше денег. Больше возможностей для выживания. Эта мысль, хотя и мерзкая, приносит кое-какое успокоение. Намгю начинает представлять себе этот клуб, людей, музыку, запах алкоголя и пота. Всё это — часть его жизни, часть этого бесконечного, удушливого круговорота. И он снова погружается в свой внутренний мир, где смешиваются страх, отчаяние и какая-то странная, необъяснимая надежда. Он знает, что его жизнь — это цепь бесконечных проблем, что он постоянно балансирует на грани гибели, но он продолжает идти вперёд, цепляясь за каждый шанс, за каждую надежду. Даже если эта надежда кажется ему совершенно бессмысленной. Дождь усиливается, превращаясь в настоящий ливень. Намгю, промокший до нитки, бежит сломя голову, стараясь найти хоть какое-то укрытие. Он забегает в лес, натыкаясь на низкорослые кусты, и прячется под ними, сжимаясь в комок. Вода льётся с него ручьями, пропитывая одежду и пробираясь под кожу. Он дрожит от холода, но ещё больше от страха. Деньги, сжатые в кулаке, промокли, бумага прилипла к рукам. Внезапно, из темноты появляются фигуры. Три человека, их лица неразличимы в полумраке леса, но он узнаёт их по голосам.       — Ну, мы тебя нашли, крыса, — рычит один из них, высокий и крепкий, с грубым лицом, изрезанным шрамами. — Задолжал ты нам, Намгю. И неплохо задолжал.       — Я… я постараюсь отдать, — лепечет Намгю, голос дрожит от страха и холода. Он пытается скрыть дрожь в руках.       — Постараешься? — смеётся второй, жирный и низкорослый, с глазами, полными злобы. — А мы вот не будем ждать. Мы уже долго ждём.       — Дайте мне время, — просит Намгю, стараясь звучать увереннее, чем чувствует себя на самом деле. Он тихо достаёт телефон, стараясь сделать это незаметно. Его руки дрожат. Быстро набирает сообщение Таносу: «Помоги». Просто «помоги».       — Время? — презрительно фыркает третий, худой и нервный, постоянно теребящий что-то в руках. — У тебя его уже нет. Ты думал, мы будем плясать вокруг тебя? Намгю отправляет сообщение. Он с надеждой смотрит на телефон, но ответа нет. Танос, вероятно, проигнорирует его. Бросит, как и всегда. Отчаяние сжимает его грудь. Он пытается потянуть время.       — Послушайте, я могу отдать часть сегодня…— начинает Намгю, оттягивая неизбежное.       — Часть? — хохочет высокий. — Нам нужна вся сумма! Они начинают двигаться к нему. Намгю сжимает кулаки, готовый отбиваться, хотя он понимает, что шансы у него мизерные. Внезапно, сквозь шум дождя он слышит это. Тихий шорох шагов. Сначала едва слышный, но постепенно становится ясно. Шаги приближаются. Чьи-то шаги… и их больше трёх. Надежда вспыхивает в его груди, как искра в темноте. Прошло всего десять минут… Дождь продолжает лить как из ведра. Намгю, избитый и униженный, прижат к дереву одним из кредиторов. Второй, уже раненый, стонет от боли, третий, самый молодой, сжимает в руке пистолет, направив его на Намгю.       — Ну, Намгю, — говорит молодой человек, голос его напряжен, — последний шанс. Деньги или… свинец. Внезапно, из-за деревьев появляется Танос. Вид у него… специфический. На нем шорты, застиранная домашняя футболка, волосы взъерошены, он выглядит так, будто его только что разбудили. Заспанный, но от него все так же вкусно пахнет каким-то дорогим парфюмом. В руках он держит увесистую палку, выломанную из дерева. С нескрываемым удовольствием он наносит ею удар по жирному кредитору, который ещё держится на ногах. Танос, взволнованный, грубо вглядывается в лицо Намгю, тот лежит на земле, без силы, лишь дрожит. Он шепчет что-то молодому кредитору, протягивает ему толстый, плотно завязанный сверток. Деньги. Молодой человек, заметно побледнев, отпускает Намгю. Тот падает на мокрую землю, без силы подняться. Кредиторы, быстро обменявшись взглядами, исчезают в лесу. Дождь заглушает их шаги. Танос, бросается к Намгю, не обращая внимания на проливной дождь. Он встает на колени, и грубо, с нескрываемой тревогой, спрашивает: — Жив? Как тебя…? Блять, Намгю, ты в порядке? Почему ты не ответил на сообщение?! Его голос грубый, но в нём слышны забота и нескрываемое раздражение. Он начинает осматривать его, проверяя на наличие серьезных травм. На его лице выражение не спокойное, а скорее смущённое, как будто он не знает, как ему себя вести в этой ситуации. Он всё ещё в шортах и в домашней футболке, и от него всё так же приятно пахнет. Намгю, скручиваясь от боли, пытается сесть, опираясь на руку. Его одежда вся в грязи и воде, он дрожит от холода.       — Моя… куртка… — просит он, голос хриплый от боли и напряжения, — Возьми… очень холодно… Танос опускается на колени, неохотно принимая предложенную куртку. Он смотрит на Намгю, и в его глазах мелькает что-то похожее на раскаяние.       — А как же… деньги? — просит Намгю, голос его становится ещё тише. Танос, словно не услышав, грубо хватает Намгю за руки и за ноги, переворачивая его. Он осматривает его тело, двигаясь быстро и резко, как будто боясь чего-то.       — Какие деньги, идиот?! — рявкает Танос, голос его повышается. — Главное — это ты! Ты понимаешь?! Я… я знаешь как переживал!? Он нервно осматривает руки Намгю. Его взгляд останавливается на проглядывающих из-под мокрой одежды бинтов. Порезы.       — Что… что это такое?! — восклицает Танос, голос его переходит на крик. Он осторожно проводит пальцем по бинтовке, прикосновение легкое, но твердое, и его глаза наполняются тревогой. Он вглядывается в глаза Намгю, и его лицо искажается от смеси гнева и беспокойства. Его голос, хотя и кричащий, но теряет свою грубость, становясь более мягким. — Говори! Что это?! Танос заканчивает разворачивать бинты, и перед ним появляются глубокие порезы. Не просто царапины, а глубокие, ровные порезы, слишком аккуратные для случайных травм. Кровь смывается дождевой водой, но они все еще свежие и болезненные. Танос сразу понимает. Самоповреждение. Его лицо становится белым от ярости.       — ЧТО ЭТО, БЛЯДЬ?! — взрывается Танос, голос его режет воздух, смешиваясь с шумом дождя. — Ты что, идиот?! Ты пытался… ты пытался ВСКРЫТЬСЯ?! Ты мог повредить вену, идиот! Ты мог СДОХНУТЬ!!! Он резко хватает Намгю за плечи, прижимая его к себе с такой силой, что Намгю вскрикивает от боли. Но Танос не обращает внимания. Он трясет его, как щепку, глаза его расширены от ужаса и гнева, голос хриплый от ярости.       — Ты… ты… — Танос не может подобрать слов, его трясет. Дождь стекает по их лицам, смешиваясь со слезами, которые неожиданно появляются в глазах Таноса. Он прижимает Намгю к себе еще сильнее, словно боясь потерять его. — Ты дурак, идиот, кретин! Я… я… я так переживал! А ты! Ты это сделал! Он затихает, вдыхая глубоко и часто, его грудь поднимается и опускается неровно. Дождь льёт без перерыва, они оба промокли насквозь, но Танос не отпускает Намгю, прижимая его к себе, как будто боясь, что он растворится в воде и исчезнет в темноте леса. Его глаза, полные страха и неизбывной любви, залиты дождевой водой. Танос продолжает крепко держать Намгю, прижимая его к себе так сильно, что тот едва может дышать. Дождь льет, вода стекает по их лицам, смешиваясь со слезами. Гнев Таноса постепенно уступает место глубокой, невыразимой боли и отчаянию. Он шепчет, голос его прерывается от рыданий:       — Я… я ненавижу тебя, — шепчет он, голос его сдавлен слезами. — Ненавижу! За то, что ты делаешь с собой… за то, что ты заставляешь меня так переживать… Но… я так тебя люблю… Идиот… Намгю, прижатый к груди Таноса, впервые за долгое время чувствует себя в безопасности. Он прижимается ближе, и тихо хихикает, его смех звучит немного сумасшедше, но в нём нет ни капли злости или отчаяния, только легкость и радость. Он улыбается, его улыбка слабая, но искренняя. Танос вглядывается в его темные глаза, полные любви и доверием. Он видит там не только боль, но и какое-то странное спокойствие. И он тоже начинает улыбаться, сначала немного напряженно, но постепенно его улыбка расширяется, и он громко смеется, его смех смешивается с шумом дождя. Дождь продолжает лить, но им обоим тепло и хорошо. Они обнимаются, прижимаясь друг к другу так крепко, как будто боятся, что друг без друга они просто исчезнут. Дождь продолжает лить, но они уже не замечают его. Танос и Намгю валяются в мокрой лесной траве, смеясь, как дети. Они обнимаются, вода стекает с них ручьями, смешиваясь с грязью. Намгю утыкается лицом в плечо Таноса, трясясь от смеха.       — Ты представляешь, я думал, они меня реально убьют! — выкрикивает Намгю сквозь смех, и кашляет, захлебываясь водой. Танос держит его за руку, также трясясь от смеха. Его английские словечки проскакивают между фразами на русском, добавляя своеобразный колорит их безумному веселью.       — «Bloody hell,» — прорывается из него между рывками смеха. — Почти «kicked the bucket,» а? Думал, «it's all over,» да? Хорошо, что «I'm still here,» eh? Намгю бьёт его легко по плечу, смеясь ещё сильнее.       — А ты… ты же… «Totally messed up» был, когда увидел мои порезы! — кричит он, задыхаясь от смеха. — «What the fuck,» это было на твое лице! Танос закатывает глаза, смеясь до слез. —       «Damn it,» — бормочет он, вытирая воду с лица. — Я же сказал, что «I'm gonna kill you!» Если ты еще раз…       — А если ещё раз что? — перебивает его Намгю, подмигивая и улыбаясь. Танос прижимает его к себе еще сильнее, шепча на ухо:       — «You're gonna be sorry…» — и снова взрывается смехом, прерывая фразу уже чисто русским «…но я тебя люблю, идиот». Они продолжают валяться в траве, обнимаясь и смеясь, дождь льет, но им обоим невероятно хорошо. Мир вокруг них растворяется в смехе и тепле объятий, и только иногда проскакивают забавные английские слова, добавляющие остроты их необычной идиллии.