Leuchtturm

      Новый лагерь. Происходящее уже знакомо Ивушкину — всегда одно и то же. Перрон, дождь, много людей, собранных в одном месте. Орущий начальник лагеря. Первые жертвы. Ивушкин не отреагировал на приказы. Он знал, что за этим последует, и был рад закончить этот порочный круг любым способом. Смерть подойдёт. Рядом с начальником лагеря вдруг возник ещё один военный, судя по погонам, штандартенфюрер, и Ивушкин скривил губы. И даже фриц один и тот же. В любом месте, где бы ни оказался Ивушкин. — Позвольте мне с ним поработать, Вальтер. Он может быть ещё полезен. — Если вы считаете это необходимым, Клаус. По-моему, его нужно кончать. Когда этот Клаус встретился глазами с Ивушкиным, тот беззвучно фыркнул и отвернулся.

***

— Ну здравствуй, танкист, — голосом переводчицы заговорил с ним уже знакомый штандартенфюрер. Ивушкин поднял голову, скользнув взглядом по переводчице и прищурившись на вошедшего. — Здравствуй, коли не шутишь. Снова. Вновь молчание. Двое мужчин смотрели друг на друга — один оценивающе, другой настороженно. — Ты помнишь меня? — Как не помнить? Это не первая наша встреча. И даже не вторая. В двух прошлых лагерях я видел твою надоедливую дотошную рожу. И до сих пор не знал, как тебя зовут. Клаус? Услышав своё имя, фриц улыбнулся краешками губ и кивнул. — Штандартенфюрер Николаус Ягер. Клаус. Но вот твоё имя неизвестно никому здесь. Не считаешь, что вежливо представиться в ответ? Молчание. Взгляд исподлобья. — И не жаль тебе помереть безымянным? — Вздохнул фриц. — Так, что никто не будет знать, что с тобой сталось. Ни семья, ни жена… Есть она у тебя? Ивушкин искривил губы. Он видел этого фрица насквозь. — Я тронут заботой немецкой администрации. Можете вписать это вместо имени-фамилии. Выслушав перевод, Ягер снова улыбнулся, опустив голову. «Ишь, улыбчивый какой, — подумал Ивушкин, — и шрам не портит…» Поймав себя на этой мысли, Ивушкин мотнул головой, будто отгоняя её. — Почему ты упорствуешь, солдат? Ты пережил столько боли, что и смерть была бы милосерднее… Ради чего? Сохранения тайны своего имени? Что в нём такого? — Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный волны, плеснувшей в берег дальний… — Неожиданно даже для себя сказал Ивушкин. Ягер в замешательстве взглянул на переводчицу. — Это… стихи? — Он цитирует Пушкина, герр штандартенфюрер, — ответила переводчица смущенно. Ягер выглядел впечатленным. — Пушкин… слышал. Интересный танкист. — Что сказать. Я не стал бы помогать вам даже в такой малости, — сказал наконец Ивушкин. — Очень жаль. Я здесь именно для того, чтобы сделать небольшое предложение. Ивушкин прищурился. — Только сейчас? А раньше зачем ты кружил вокруг меня, как стервятник над падалью? Ягер помолчал. — Впервые мы встретились под Нефёдово. Глаза Ивушкина впились в его лицо, взгляд мазнул по выдающемуся шраму. — О, ну конечно. Так я по твоей милости здесь. Без бороды и не узнать. Хорошо выглядишь. — Помнишь меня. Я рад. Переводчица переступила с ноги на ногу, чувствуя себя лишней в этой тишине, установившейся между старыми врагами. — Что за дело? — Прочистив горло, поторопил Ивушкин. — У меня ещё одна встреча с палачами назначена. — Встретиться на поле боя с моими курсантами… — Ягер говорил, по лицу Ивушкина уже понимая, что зря теряет время. «Пожалуйста, прими моё покровительство… Тебя не могут просто забить в застенках до смерти…» Откажется, как пить дать. Ничего, у Ягера ещё были козыри. Дрогнувшей рукой он навёл пистолет на Анну-переводчицу. Девушка плакала, тряслась вся, как осиновый лист. Ивушкин сжал челюсти в бессильной ярости. Как бы фриц ни заговаривал ему зубы, выглядя почти нормальным человеком, теперь он наконец показал, что он такое на самом деле. — Нравится тебе, да? — Сказал он, перебив отсчёт Ягера. — Нравится мучить наших людей? Сколько девушек ты уже так расстрелял? Руку уже набил, гляжу. С-сволочь. Анна была уже не в состоянии переводить, но Ягер и сам понимал кое-что по-русски. Он отвечал Ивушкину таким же больным, сумасшедшим взглядом, какой был у него. И Ивушкин понял: он сможет. Возможно, сопьётся или сам застрелится потом, не выдержав, но осечки не будет. — Ладно, хватит издеваться, я согласен. Ягер убрал пистолет в кобуру. Кто же знал, что всё будет так болезненно, так… грязно? Что собственный поступок будет совсем отвратителен, а глаза Ивушкина вдруг станут слишком синими, яркими, грозными, чтобы выдержать их взгляд? Получив заветные имя, фамилию и звание, Ягер уже собирался спасти остатки самоуважения посредством бегства, но у двери его остановил голос Ивушкина: — Мне командир рассказал перед… Нефёдово, что твоя рота из одиннадцатой танковой дивизии наших раненых вытащила на дорогу и подавила гусеницами… Я больше не удивляюсь вашей бесчеловечности, чтоб ты знал. Переводчица, всё ещё дрожа всем телом, нашла в себе силы мстительно перевести его слова. Ягер дёрнулся, как от пощёчины. — Ты лжёшь… — Ягер сжал руки в кулаки, отказываясь этому верить, хотя знал, на что были способны некоторые его соотечественники. — Конечно лгу, вы же ничего плохого на моей земле не сделали, — ядом в словах Ивушкина можно было отравить несколько Ягеров. Фриц вышел, так и не обернувшись на него. Жаль. Ивушкин дорого дал бы, чтобы видеть его лицо в этот момент.

***

      Где бы ни был Ивушкин, Ягер всегда был где-то рядом. Торчал у входа в гараж, где чинился советский танк, притулившись спиной к притолоке двери, и лыбился, когда танкисты, заметив его, умолкали. Был рядом, когда Ивушкин разговаривал с Аней, где бы им ни доводилось пересечься: у Ягера в кабинете, в коридоре или в гараже. В такие моменты Ивушкин смотрел вызывающе, ожидая насмешек, издевательств, трёпки в конце концов, чтобы знал своё место и не смел скалиться на кормящую руку. Ягер уже не улыбался, но и не бузил, давая своё молчаливое согласие на их общение. Наверно, решил, что если компания соотечественников делает Ивушкина счастливее, то он будет доволен, а значит, более послушен и сговорчив. Плохо Ягер знал Ивушкина. После периода наблюдения Ягер, видно, решился на что-то, поскольку отозвал Ивушкина в подсобку поговорить. Ивушкин оглянулся в поисках Ани, но Ягер махнул рукой, призывая не беспокоиться об этом. — Я понимаю. Чуть-чуть, — Ягер развёл указательный и большой пальцы для наглядности, — есть это, — он показал словарь, зажатый подмышкой. — Ладно, — Ивушкин, провожаемый беспокойными взглядами экипажа, скрылся в подсобке с Ягером. Увидев изображённую на песке довольно подробную карту полигона, которую танкисты здесь прятали именно от таких, как он, Ягер только присвистнул. — Один раз видел место, и есть план. Wunderbar. — Не трожь, — предупредил Ивушкин, закрывая собой схему на случай, если Ягеру придёт в голову её сломать. — Не волноваться, — Ягер примирительно поднял руки, — я просто смотрю. Ивушкин недоверчиво зыркнул на него, но перестал загораживать ему обзор. Всё это время Ягер вёл себя вежливо, не распускал рук, не повышал голоса, но Ивушкин был начеку, уверенный, что это не более, чем спектакль одного актёра. Не может быть хорошим тот, кто способен на счёт «пять» застрелить беззащитного человека. Сколько нужно измучить и погубить людей, чтобы настолько потерять человеческий облик… — Панцер, — Ягер, жутко напоминая Ионова, показал Ивушкину спичечный коробок с выдвинутой наподобие дула спичкой и улыбнулся так, будто он был маленьким мальчиком, которому Ивушкин подарил игрушечный танк. — Он самый, — проворчал Ивушкин и, без разрешения забрав из пальцев Ягера спичечный «танк», поставил его на место, — так о чём вы хотели поговорить? Ягер посерьёзнел, скрестив руки на груди. — Я хочу, чтобы ты знать. Я не хотел вредить Анне. Я знал, ты согласишься. — А если бы отказался, что бы ты сделал? Опустил пистолет и извинился? — Съязвил Ивушкин. — Не отказался. Я изучал тебя год. Сначала в одном лагере, потом в другом. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, — по губам Ягера скользнула его фирменная улыбочка, будто за знания в области Ивушкина он получил какую-то заслуженную эсесовскую награду. — Я давно тебя приметил, но раньше всё не доводилось спросить. К чему такие старания? Я твоё домашнее задание в вашей хре́новой школе для уберменшей? — Подозрительно прищурился Ивушкин, вглядываясь в его лицо и не заметив, как подошёл почти вплотную. Их грудные клетки вздымались в нескольких дюймах друг от друга, Ягер привалился спиной к стене, без утайки разглядывая Ивушкина. — Шутишь. Смешно, — оценил Ягер, понизив голос, — ты весёлый, да? Хороший. Тебя там кто-то любить. Ждать. — А тебя? — Бросил ему в лицо встречный вопрос Ивушкин. — Ты, может, и узнавал меня год, но себя ты узнать не дал. – Только мать, — Ягер позволил Ивушкину заметить проскользнувшую во взгляде нежность. — И у меня мать, — Ивушкин посмурнел, — и что, ты решил, что раз нас обоих родили матери, мы с тобой похожи? Мне иногда кажется, что вы как-то иначе на свет появляетесь. Не как все люди. Уловив в его тоне близкую грозу, Ягер запрокинул голову и сглотнул, дёрнув кадыком над кромкой жесткого воротника. — Не только поэтому. Бой. Я и ты вместе с тех пор. Ивушкин смешался и отступил от фрица на несколько шагов. Гроза обошла каморку стороной, так и не обрушившись на их головы. — Мужики скоро прибегут выяснять, что ты со мной сделал. Нельзя шептаться в уголке, как парочка школьников. Особенно с тобой. Ягер проводил его взглядом. Хорошо, раз Ивушкин не хочет шептаться — как он сказал? В уголке? — Ягер может пригласить его в своё логово, где никто не сможет им помешать.

***

Тилике провёл Ивушкина через весь штаб до кабинета Ягера. — Николай, здравствуй, — Ягер улыбнулся ему, подняв взгляд от своих бумаг. Тилике распахнул свои карие глазища. — Вы говорите на их языке? А почему я об этом не знал? — Ягер приподнял брови, уловив в голосе помощника детскую обиду. — Отто, давай потом. Не перед русским же, — прошипел Ягер. Ивушкин ухмыльнулся, прикрыв лицо рукой, тоже заметив нотки обиды в тоне Тилике. — Нашли, перед кем красоваться, — фыркнул Тилике и исчез за дверью прежде, чем Ягер метнул в него скомканную бумагу. Они с Ивушкиным остались один на один. — У вас вопросы насчёт танка? Может, позвать Анну? — Заговорил первым Ивушкин, обводя взглядом полутемный просторный кабинет. Он примерно так представлял себе ягерову душу — полутемную и обширную, но наполовину пустую. — Нет, всё понятно. Без Анна, — Ягер выудил откуда-то два бокала, — так ещё яснее, ja? — Пожалуй, — согласился Ивушкин, глотнув крепкого алкоголя и намертво замолчав. — Ты недовольный. Что у нас связь, — заговорил Ягер спустя два бокала, — думаешь, я это хотел? Я выбрал бы хорошая женщина, а не russisch… танкист. Мой самый сильный враг. — Ты пьян? — Ивушкин недоверчиво посмотрел на его бокал. — Что ты несёшь? Ты думаешь, что… — он запнулся, — не-ет… Ягер развёл руками, дескать, ну а что поделать. — Послушай, Ягер… — Ивушкину было уже плевать, кто сидит перед ним, и если Ягер оскорбится и выбьет из него мозги за неподобающий тон, это будет явно к лучшему, — выбери хорошая женщина, а. Фрау. Биттэ. Ягер задушил смешок в бокале. — Смелый танкист бояться меня? Не верю. Но тут вся бутылка. Пей, я не запрещаю. Ивушкин тупо уставился на него. — Я тебе что, не только морду разукрасил, но и последний ум отбил? Ягер смотрел озадаченно, не поняв фразу. Ивушкин нетерпеливо поднялся с места и, обогнув стол, склонился к повернувшемуся в его сторону Ягеру, негрубо взяв его за плечи. Уже на этом этапе он ожидал получить хороший хук правой, но Ягер даже не подумал оказать сопротивление зарвавшемуся русскому. — Ягер… Или как тебя… Клаус. Ты мужик. Я мужик. Ферштейн? Ягер сидел спокойно, улыбался пьяными губами и явно всё понимал, морда немецкая. Почувствовав, как ноги будто зажало в тиски, Ивушкин глянул вниз и покраснел: он встал точнёхонько между раздвинутых ляжек фрица, а тот не преминул этим воспользоваться и свёл колени. Ивушкин сжал губы и ощетинился. — Ты можешь меня заставить. Только я скорее сдохну, чем лягу под тебя, понял? — Бросил он, вырвавшись из хватки. — Понял, — Ягер, судя по улыбке, не расстроился, — я не дам умереть. Сколько раз ты мочь быть мёртвый? Плохой побег — смерть. Ферштейн? Ивушкин, должно быть, выглядел комично с приоткрытым ртом и распахнутыми глазами. — Ты… из лагеря в лагерь… после нескольких попыток побега меня бы точно повесили или того хуже… твоя заслуга? Ты спас мне жизнь? — Лагерь — тоже моя. И нога, — Ягер потупил взгляд. Ивушкин смотрел на него во все глаза, будто впервые видел. — Да к чёрту меня… ты даже не задумываешься, перед сколькими людьми ты виновен, да? Вместо ответа Ягер опрокинул в себя очередной бокал и поднялся, оказавшись одного роста с ним. — Я всегда рядом с тобой. Я не имею другой ориентир в этой войне. Нет ничего, за что держаться. Ты отнял у меня Вольфа. Нельзя просто отнять. — Так я теперь твой новый Вольф? — Развеселился Ивушкин. Ягер посмотрел в его глаза совершенно серьёзно. — Я отнял твоя свобода и здоровье. Но я берегу твоя жизнь. — Она в твоей руке, как жизни, чёрт подери, всех тут. Спасибо, что напомнил! — Она в моя рука, и я пронесу её так далеко, как могу. И ты не Вольф, ты Николай. Я помню. — Ты точно того, Клаус, — после долгого молчания вздохнул Ивушкин. — Не понимаю, — ответил тот, улыбнувшись, и осторожно накрыл его руку своей. Ивушкин беспокойно шевельнул пальцами под ней и перевернул руку ладонью к ладони. Ягер тихонько выдохнул, и Ивушкин оторопело представил, какой тот, наверное, отзывчивый. — Твой этот Вольф был нежный? Или он драл тебя прямо в танке где-то в русских лесах? — Опустив руку, Ивушкин притянул его к себе за ремень, и Ягер завороженно подался животом и бёдрами к нему. — Вольф быть разный. Не думать о нём, он давно мёртвый. Интересно, какой ты, — облизнув пересохшие губы, прошептал ему Ягер. — Ты же мне сам про него и сказал. Теперь не могу избавиться от мыслей о том, как тебя трахает твой наводчик. Понятия не имею, кстати, как он выглядел. — Красивый. Но не как ты. Делать, не думать. — Ягер перехватил руку Ивушкина на своём ремне и прижал её к своему животу. Ивушкин почувствовал, как он вздымается и опадает от дыхания. В этом было что-то ужасно интимное — чувствовать чужое дыхание. Выходит, и эти дышат, как все люди… — Ладно, не отвяжешься же всё равно… — Ивушкин с неожиданной силой толкнул Ягера к постели. Тот потянул его за собой, голодно оплетя руками талию. Они повалились на кровать, Ивушкин оказался на Ягере верхом, вперившись взглядом в его глаза. Руки его зашарили по груди Ягера, хаотично расстегивая гимнастёрку и рубашку под ней. Ягер потянул было лагерную рубаху Ивушкина наверх, но тот перехватил его руки, прикидывая, не вломит ли ему фриц за это. Не вломил, замер, будто испугавшись, что доставляет неудобство. Он был таким нерешительным в собственной постели, что Ивушкин невольно задумался о том, что ещё фриц позволит ему с собой сделать. — Лучше не надо, поверь. А то член упадёт и больше не встанет. — Что? — Ягер посмотрел на него отупело, не в состоянии вникнуть в перевод. — Нихт шён, — нашелся Ивушкин, чуть отогнув ворот и демонстрируя ужасные шрамы. (не красиво) Ягер сглотнул, мазнув взглядом по открытому участку кожи узника. — Боль? — Последние иногда болят. Но вам то что, герр штандартенфюрер, — помолчав, ответил Ивушкин. Перед каждым посещением Ягера его грубо отмывали, и ранам явно не шла на пользу холодная вода, вырывающаяся из шланга под напором. — Мы быть осторожный, — пообещал Ягер, путаясь в русском от волнения. Не удержавшись, Ивушкин закатил глаза, что, конечно, не укрылось от внимания Ягера. Вздохнув, тот подался к самому его лицу, опалив губы дыханием с нотами коньяка. «Целоваться хочет», — понял Ивушкин с удивлением. Ишь, какие нежности. Да Ивушкин с мирных времён никого не целовал и не собирается начинать вот так, исподволь. Он отстранился, вновь ожидая удара или иного наказания, но Ягер лишь разочарованно откинулся на спину. — Хотите выпить, герр штандартенфюрер? — Поинтересовался Ивушкин, поднявшись с кровати, куда недавно завалил Ягера, будто свою девку, и услужливо поднеся ему бутылку, оставленную на столе. «Может, упьёшься и сдохнешь. Ну или хотя бы уснёшь.» — Нет штандартенфюрер. Клаус, — Ягер принял из его рук алкоголь и, зажмурившись, глотнул из горла. Он был слишком взволнован для того, в чьей постели находился какой-то унтерменш. Так, будто происходящее было важно. Ивушкин, не теряя времени даром, избавлял Ягера от одежды, пока тот глотал крепкий алкоголь. Закончив, он отстранился, чтобы посмотреть на Ягера во всей красе. Всё как и у всех мужиков, которых он пересмотрел на своем веку достаточно. Грудь, поросшая волосками в середине, но чистая у сосков, как отметил Ивушкин. Талия, довольно-таки узкая для его телосложения. Бледный живот с трогательными родинками, пресс, прикрытый жирком — свидетельство сытой жизни — дорожка волос, скрывающаяся под бельём. Ивушкин провёл холодной ладонью по его груди, задевая соски, и Ягер чуть не подавился своим пойлом, поспешно оторвавшись от бутылки. — Ивущкин, — прошептал он жалобно и притянул его за затылок к своей груди. Ивушкин, поняв, что от него требуется, послушно прихватил зубами его сосок. Не больно, однако Ягер издал какой-то жалобный звук, заёрзал. Ивушкин сжал его грудь, как если бы она была женской. Грудная мышца приятно ощущалась под ладонью, и он поцеловал её над сердцем. Ягер был неугомонен, всё вертелся, пытаясь прижаться ближе к Ивушкину, и тот, не вытерпев, просто придавил его собой к кровати, вклинив колено между его бёдер. Ягер смутился сперва, но в глазах промелькнула похоть, и он развёл ноги ещё немного, соглашаясь на любую авантюру, которая только могла прийти в голову Ивушкину. Рука его тем временем метнулась вниз, и Ягер едва ощутимо, практически робко погладил Ивушкина через штаны. — Что ты меня как хрустальную вазу трогаешь? — Усмехнулся Ивушкин и, схватив Ягера за запястье, пихнул его руку себе в штаны, расставляя все точки над i. Ощутив под рукой заинтересованный в происходящем горячий член, Ягер страстно выдохнул, разомкнув губы. «Правда нравится ему мужиков лапать», — удивлённо подумал Ивушкин. Он знал о случаях, когда мужики, не выдержав одиночества, вынужденно оказывали друг другу любезность, но он впервые видел человека, который получал от процесса удовольствие, как если бы был с женщиной. Не зная, куда деть руки, Ивушкин схватился за бельё Ягера и потянул его вниз. Рассмотрев тёмный член, лежавший на ляжке, он осторожно взял его в руку. — Первый раз? — одобрительно улыбнулся ему Ягер, который хватался за его член, как утопающий за соломинку. — А ты как думаешь? — Буркнул неприветливо Ивушкин, медленно двигая рукой и пытаясь не слишком сжимать, хоть и хотелось сжать до боли. Вот заладил, болтает и болтает, и всё никак не заткнётся. Ивушкин не хотел слушать кривой картавый русский во время ебли, а немецкий тем более. Подтянувшись повыше, он всё-таки перекрыл поток ягеровского бормотания решительным поцелуем, и понял, что сделал всё правильно: Ягер так жарко ответил на поцелуй, будто только того и ждал. — И не противно тебе целовать швайн вроде меня, — усмехнулся Ивушкин, не сдержавшись и снова вызывая Ягера на диалог, хотя до этого мечтал его заткнуть. Ягер нахмурился. — Я не думать это о ты. — В отличие от моих соотечественников? Приятно знать, — Ивушкин отвёл взгляд и, решив закончить позорное занятие как можно скорее, задвигал рукой быстро-быстро, вынуждая Ягера вскидывать вверх бёдра и не давая ему сформулировать очевидно лживый ответ. Ягера хватило ненадолго: вскоре он сделал своё чёрное дело, и Ивушкин, недолго думая, вытер ладонь о простыню. — Ну, пошёл я, — Ивушкин попытался было вылезти из кровати, но член его так и остался в крепкой руке Ягера. Нахмурившись, Ивушкин вопросительно посмотрел на Ягера. — Куда, — Ягер улыбнулся шало, продолжая ласкать его, как ни в чём не бывало. — Вам необязательно… — растерялся Ивушкин. — Я хочу. Вольф не жаловался. Спокойно, — похлопав его по бедру, как необъезженного жеребца, Ягер сполз пониже и склонился к самому его паху. — Что… — Ивушкин вздрогнул, почувствовав чужие губы на своём члене. Чтож, после такого он уж точно живым отсюда не выйдет, можно и отыграться. Нащупав рукой макушку фрица, он вплёл пальцы в короткие волосы и потянул на себя, как хотелось, заставляя взять глубже. Ягер подчинился как-то даже слишком охотно, прослеживая вены языком и старательно втягивая щёки. Он был чертовски в этом хорош. Во всяком случае, Ивушкин никогда не был в постели с кем-то столь же опытным. Ему понадобилось совсем немного, чтобы подойти к самому краю. — Стоп… — со стоном пробормотал он, но Ягер то ли не расслышал, то ли не захотел останавливаться, и его рот вскоре оказался наполнен чужим семенем. «Ну, теперь точно всё», — отметил Ивушкин отстранённо. Иметь арийских господ в рот было опрометчиво. Кончать же… Ягер облизнулся и выпрямился, удовлетворённо улыбаясь. — Гитлер капут, — сказал Ивушкин на случай, если это была его последняя возможность что-то сказать. Его слова не слишком расстроили Ягера, лишь его брови изумлённо взметнулись вверх. — Все русские говорят так после секс, или только ты? Ивушкин поджал губы и начал одеваться. — Я говорю так в любой удобный момент. И буду говорить, пока живу. Ягер удивлённо и позабавленно покачал головой, даже не пытаясь одеться или встать с кровати. Закончив собираться, Ивушкин замер перед ним, вцепившись в костыль. — Прямо здесь? Или выйти во двор? — Осведомился он холодно. Ягер изучающе посмотрел на него снизу вверх, отметил напряжённость фигуры и вздохнул, всё сопоставив. — Идти к себе. Я звать тебя сам. Ивушкин пару секунд помялся на месте, не веря своим ушам. — Может, я хотел умереть, — пробормотал он себе под нос, захромав к двери. Ягер зарылся в подушку лицом. Он знал. Но не мог позволить этому случиться.