Чистое сердце

Девочка обогнула стоящих на крыльце переговаривающихся женщин и продолжила свой путь, влекомая приятным сладковатым ароматом. Она не поправила сползшую на одно плечо ткань полуистлевшей рубашки, не ощутила колющих морозных прикосновений ветра, не захныкала привычно, когда вылетевшая из-за угла собака начала яростно лаять на нее. Девочка медленно пробиралась через сваленные в кучу хозяйственные инструментарии, ранясь и стремясь приблизиться к одиноко стоящего домику. Она прошла мимо колодца с прогнившей крышей и остановилась перед поскрипывающими под натиском ветра приоткрытыми воротами. Толкнула рукой с отсутствующими тремя пальцами и вошла внутрь двора. Сбоку дома под холщовой растянутой тканью в ряд лежали заготовленные и полусгнившие дрова, стоял стульчик с выцветшим рисунком на спинке. К стене привалили друг на друга несколько опорожненных давно кадок. Осколки пчелиного дымаря рассыпались у самой двери. Девочка остановилась перед ней и склонила голову, словно прислушивалась. Ее потемневшие от гари ноздри ритмично втягивали воздух, уцелевший правый глаз подергивался и не мог сфокусироваться. Пухлые некогда губы приоткрывались в немом вопросе. Сладковатый аромат манил все сильнее, а повелевающий шепот шамана, заполонявший прежде, словно назойливый рой мух, ее голову стал тише, уступая по влиянию другой силе. Силе призывающей крови. Девочка сжала губы, бурой нитью разрослись трещины на обветренной коже, но она уже не могла ощутить боль. Занятое тенью тело стремилось к своей жертве, замеревшей где-то в глубине здания. Когда дверь разлетелась под натиском силы извне, Синчэнь не шелохнулся. Тварь должна была пробраться внутрь и вступить в освященную звезду, но вместо привычного теневого фамильяра, перед ним оказалась мэймэй. Сяолун кратко вздохнул и потянулся было к ней. Девочка по-кошачьи выгнулась под треск позвонков и прыгнула в сторону. - Мэймэй, - А-Лун в нерешительности замер. В голове плыло и гудело. Малышка, что он спас от замерзания, найдя ее брошенным младенцем на задворках Цветочного дома, превратилась в чудовище. Обугленные участки кожи проглядывали сквозь тронутую огнем рубашку. Хрупкие ручки, что стискивали и прижимались к нему холодными ночами, обезобразил смертельный налет копоти и обескровленных ран. - Мэймэй, - повторил А-Лун. Он ощутил, как задрожали против воли его губы. Слезы ярости застлали глаза. В горле желчный комок перекрывал дыхание. А-Лун вновь потянулся к ребенку. Он должен ей помочь. Должен спасти. Должен… - Шишу! – отчаянный выкрик вернул даочжана к реальности. Фамильяр с остервенением царапал сундук, крышка под натиском силы трещала, и из разверстывающихся щелей вырывались испуганные всхлипы. - А-Ян! – Синчэнь выхватил из-за пояса начертанный прежде талисман и запустил его в сторону шипевшей твари. Тело в месте контакта обгоревшей плоти с бумагой засверкало лазурным сиянием. Из глотки фамильяра вырвалось клокотание. Тварь отступила от сундука и нацелилась на стоящего перед ней мальчишку. В один прыжок она прижала его к земле, от шеи в опасной близости клацнули зубы, обдало смердящим зловонием из пасти. Синчэнь толкнул кулаком в наваливающейся с новой опасной силой грудь фамильяра и неожиданно ощутил, как пальцы проваливаются внутрь. Из образовавшейся пустоты выплеснулось побуревшее месиво, а вместе с ним потянуло парализующим холодом. Щупальцевидные теневые нити выползали из образовавшейся пустоты в груди ребенка. Тело обмякло, и даочжан столкнул его с себя. Тень заскользила по периметру ритуального рисунка, но выбраться за его пределы не могла. А-Ян вылез из своего укрытия и наблюдал за происходящим с нескрываемым беспокойством. - Шишу! – на его голос откликнулась мощным ударом тень о невидимую преграду. Даочжан прижал палец к губам и покачал головой. Мальчик зажал рот ладонью и послушно закивал. - Я обещал своему шишу! – повторял он про себя, борясь с отчаянным желанием позвать на помощь. Тень растеклась по полу, выискивания трещины в деревянном покрытии, но натертые ритуальной золой доски отталкивали ее, будоража само естество фамильяра. Даочжан ощутил, как воздух вокруг него постепенно нагревается, как обдает жаром обнаженные конечности. Дышать становилось труднее, глаза слезились, но он выжидал. Тень затрепетала подобно задуваемому пламени свечи; фамильяр желал откликнуться на призыв своего хозяина, но шепот шамана тонул в неслышимом остальными участниками ритуала реве. Этот шум проникал в свободное течение энергии, кромсая ее, истончая связующие нити принятой формы фамильяра. Тень вытянулась, и ее конечности стали напоминать мелкие шипы, ими же она и притянулась к стоящему в центре человеку. Кровь брызнула на пол, фамильяр в предвкушении поглощения новой формы издал тихий звук, похожий на предсмертный выдох и мгновение спустя ощутил, как невообразимая сила затягивает его внутрь мальчика. Даочжан, стиснув зубы, читал заклинание. Он был свидетелем этого ритуала лишь единожды, но цепкая память в мельчайших деталях помогла ему и в этот раз. Единственное, что останавливало его от полного завершения, - мысль о том, что его сердце может быть не достаточно чисто для этого. Единожды захваченное трусостью естество заклинателя не может быть ситом зла, - слова Баошань Саньжэнь скреблись внутри него нехорошим предчувствием, но отступить даочжан уже не мог. Он сложил последнюю печать, и тень, прошив его тело насквозь, растворилась в теплом лазурном свечении, воспарив к крыше дома. Защитные барьеры вспыхнули вслед за этим, и окропленные кровью камни превратились в труху. Даочжан, мгновение назад твердо стоявший на ногах, лишился чувствительности конечностей. Перед глазами пространство покачнулось, и он упал, вовлекаемый в раздираемую криком «Шишу!» черноту. Шаман дополз до каменистой расщелины, откуда смердело припрятанной хищником падалью. Увядаемая жизненная энергия одновременно с исчезновением фамильяра порождала зловещие мысли в голове у шамана. Проклятие, сквернословия, угрозы уже не могли облечься в смертельную форму, а являлись лишь свистящим звуком, вылетающим из искривленных губ шамана. Тот перестал чувствовать что-либо ниже пояса, и онемение стремительно захватывало его тело полностью. Из последних сил шаман вцепился в каменистые зазубрины, сдирая кожу и ломая истонченные почерневшие ногти, и подтянул тело в расщелину, пряча себя от солнечного света. Он вдыхал смердящий воздух, благоговейно подставляя лицо принимающей его тьме. Он обязательно заберет причитающееся ему. Так даже лучше. Да… Темная энергия захватит разум гневливого мальчишки, и тогда он сорвет свой плод. А сейчас ему нужно отдохнуть и накопить силы для призыва. Пусть восстановление займет время, но он справится. Он всегда справлялся. Пустеющий взор шамана зацепился за мясо с копошащимися в нем личинками. Он подтянулся и рухнул лицом, зарываясь среди кусков. Губы жадно втягивали смердящую плоть, щеки ощущали прикосновение живых организмов. Да, он будет жить. Как и всегда. А-Ян прижимал ледяные пальцы даочжана к губам и пытался согреть их своим прерывистым дыханием. Слезы застилали взор, отчего ему казалось, что фигура перед ним расплывается, распадается на блестящие частички. Он смаргивал видение и вновь безуспешно пытался разбудить А-Луна. - Шишу, шишу! – звал мальчик, но остывающее тело перед ним оставалось безмолвным. Кровь схлынула со щек даочжана, конечности приобрели сероватый оттенок – Чэнмэй наблюдал, как жизнь постепенно вытекает с каждым мгновением из его спасителя. - Нет, я не позволю тебе покинуть меня! – отчаянно выкрикнул Ян. Он подтянул тело ближе к себе и крепко обнял, баюкая, словно дитя. Внутри А-Яна разрасталась привычная мгла: она колыхалась, заполняя чертоги его разума, призывала сжимать шишу до болезненных ощущений, вдавливать безвольное тело в грудную клетку, чтобы соединить двух мальчиков воедино. Чэнмэй свободной рукой откинул пряди волос с бледного лица мальчика и провел дрожащими пальцами по закрытым глазам, прочертил ноготком дорожку вдоль носа и задержался на плотно сомкнутых губах. - Не оставляй меня, прошу! – зашептал А-Ян. Темнота ластилась к зачаткам золотого ядра, грелась подле него, кончиками тянулась к завораживающему сиянию, но отдергивалась, стоило ей подползти слишком близко. Темнота ощущала, как призывает ее естество мальчика; как отчаянно нуждается он в ее разрушающей силе; как стыдливо прячет помыслы за опущенными ресницами. - Шишу, - А-Ян склонил голову к груди Сяолуна. Сердце даочжана тихо отозвалось на зов. Нерешительно затрепетало в груди, порываясь выбраться наружу, прорваться сквозь кости и сплестись воедино с крупицами потаенных желаний призывающего его мальчика. Очерненное золотое ядро Синчэня после ритуала посылало незнакомые доселе импульсы по всему телу заклинателя. По меридианам заструилась смешанная с чернотой светлая энергия, пробуждая в естестве детского тела взрослые желания. Даочжан застонал и вместе с его вздохом из груди вырвался возглас. - Не меня! Только не меня! Чэнмэй заморгал и радостно прижал лежащего А-Луна к себе. - Шишу! Ты очнулся! Синчэнь вяло помотал головой и уставился на заплаканное лицо над собой. - А-Ян… С тобой все в порядке? Мальчик закивал головой. Разрастающаяся мгла внутри него улеглась. Синчэнь приподнялся и осмотрелся. Ритуал подействовал. Фамильяр уничтожен, и шаман канул в небытие вместе с этой тварью. Губы даочжана тронула слабая улыбка. - Ты так отчаянно голосил, что мне не оставалось и шанса поспать подольше. А-Ян заулыбался. Его шишу вновь с ним. Он не оставил его. - Чэнмэй… как ты себя чувствуешь? Этот ритуал… Он не должен был оказать на тебя никакого влияния, но… Даочжан запнулся. Всегда существовала вероятность этого «но». Ян повел плечами, сжал в кулак здоровую руку, щелкнул зубами. - У меня ничего не болит, шишу. А как ты? Ты вдруг упал, и я подумал, что ты… Даочжан сглотнул. Он не мог рассказать ребенку, что испытал во время прохождения тьмы через свое естество. Не мог допустить мысли, что теперь тьма поселилась и внутри него. Та же самая тьма, что плескалась внутри А-Яна. Связующая. И отталкивающая одновременно. Даочжан понял, что ритуал Чистого сердца не был до конца свершен. В краткий миг перед его глазами всплыла картинка предательства Сяолуна. В тот самый душный грозовой вечер двое детей прятались от непогоды в домике, где укрытие нашло зло в лице шамана. Скрюченная когтистая рука потянулась было к Сяолуну, но тот отчаянно завертел головой и взмолился про себя: - Не меня! Только не меня! - Тогда кого? – услышал он чарующий шепот внутри себя и затрепетал в благоговейном ужасе. - Возьми его. Только оставь меня, прошу! – эти слова не сорвались с губ Сяолуна, но мысли вихрем вытянулись вслед за протянутой в другую сторону рукой шамана. - Хочешь конфетку? – спросил шаман. А-Ян с недоверчивостью уставился на незнакомца и перевел взгляд на шишу. Тот сглотнул и кивнул головой. Мальчик подцепил пальцами слипшуюся сладость и отправил ее в рот. А затем открыто улыбнулся стоящему рядом с ним напуганному А-Луну. Единожды захваченное трусостью естество заклинателя не может быть ситом зла Теперь даочжан понимал всецело, что означают слова его Учителя. Ему придется подавлять до конца своей жизни эту трепещущеюся внутри тьму. Заволакивать ее благими деяниями. И мириться с тем, что он однажды струсил. Даочжан невесело усмехнулся: а ведь когда-то он считал себя чуть ли не идеальным примером для подражания для юных заклинателей. Всей душой верил, что каждый обязан бросаться на помощь слабым и беззащитным. А на деле оказался тем, кто предал доверявшему ему мальчишку. И не просто предал, а помог тьме прорасти в его сердце. Синчэнь поднялся с помощью мельтешащего перед ним А-Яна. - Позволь мне искупить перед тобой вину. А-Ян уставился с непониманием на шишу. Разве тот в чем-то провинился перед ним? Разве он не только что спас его от этой твари? Даочжан немного замялся. Тьма всколыхнулась внутри него, сглатывая слова обличения собственной вины, а вместо этого: - Позволь я угощу тебя сладостями. Чэнмэй расплылся в довольной улыбке. Он благодарно кивнул и, поддерживая А-Луна, медленно двинулся в сторону двери. - Подожди! Чуть не забыл! Даочжан потянул его в середину ритуального рисунка и, покопавшись в золе, выудил поблескивающий внутренним алым огнем камушек. - Он очищен от скверны и способен будет предупредить об опасности, чтобы я смог вовремя найти тебя. И помочь. Ян заворожено понаблюдал за красными переливами и послушно принял подарок из рук даочжана. - Чуть позже я помогу сделать амулет из него. А-Ян кивнул. Все же какой замечательный у него шишу!