Мера беспорядка

      Чуя столько раз перечитал «Ящик Пандоры», что случайно выучил его наизусть на японском языке. Каждый день, возвращаясь домой после универа, он пробегал глазами по знакомому стихотворению и выписывал подходящие слова на французском. Для более точного попадания ему не хватало обсуждения с автором, как они сделали с «Правом и улыбкой», но предложить Дазаю встретиться с этой целью он не мог. Словно любой подобный выпад выглядел чрезмерно двусмысленно и неуместно, и Чуя боялся, что попытка поговорить о стихотворении обернётся невыносимой неловкостью. Учитывая отстранённое поведение Дазая, это предположение лишь усиливалось.       В один из дней он снова зашёл на страничку напарника — то ли хотел освежить память о его стихах, то ли пытался выяснить причину столь резкой перемены в поведении. Неужели отказ Накахары мог задеть Дазая? Этого идиота, у которого воздыхателей собиралась целая толпа, стоило ему открыть рот? Или его разозлило, что Чуя отказался играть в его игры? Он ведь так и не выяснил, какого хрена напарник решил устроить в тот раз на лестничной клетке. Может, проспорил кому-то? Перебрал алкоголя и захотел узнать, что будет? Он казался таким пугающе честным, будто и впрямь просто потакал своим желаниям. Чуя легко бы поверил в это, если бы речь не шла о Дазае.       В его репостах, как всегда, было много чужих стихотворений. Пролистнув вниз, Чуя снова наткнулся на «Отражение утраченного» за авторством мадам Корсо; на этот раз желчь осталась при нём, а желания спустить Дазая с лестницы не возникло. Не удивительно, что Осаму нравились стихотворения Рене — в его творчестве было заметно её влияние, особенно в новом «Ящике Пандоры». Наверняка Осаму написал его именно так и никак иначе, чтобы точно попасть в настроение поэтессы. Накахара понял, какая на нём ответственность: он должен не просто предложить перевод, как с «Правом и улыбкой», он должен полностью передать суть, которую вложил в произведение напарник. Поэтому он тратил много времени, набрасывая разные слова, чтобы итоговый вариант выбрал Дазай.       На выходных к нему пришёл Рюноске; они вместе собирались посмотреть фильм и пообщаться. Последнее немного пугало Чую, хоть виду он и не подавал. Коё бесшумно сидела у себя в комнате, периодически выбираясь на кухню — точнее, на балкон, чтобы выкурить сигарету. Младший Накахара по-прежнему не пил алкоголь, но Акутагава всё равно притащил с собой сладости и снеки. Увидев друзей вместе, Коё поприветствовала Акутагаву мягкой улыбкой и ввязала их обоих в короткий диалог, после которого удалилась в свою комнату. Рюноске, до сих пор не умеющий реагировать на неё без некоторого ступора, только и смог проводить её робким взглядом под хихикающие звуки от Чуи.       — Знаешь, ты перед ней так краснеешь, что как будто даже и не гей, — подразнил его Накахара, лёжа у себя на кровати.       — Отвали, а, — шикнул на него Акутагава. — Не знаю, что это за эффект, мне просто до сих пор неловко.       — Это эффект Коё, — по-деловому ответил Чуя, прожевав шоколадную палочку. — Перед ней почти все робеют, такая у меня сестра.       — Тут спорить сложно, — пожал плечами Рюноске и завалился рядом. — Ладно, что будем смотреть? Сейчас залезу в наш список.       — Что-нибудь с неожиданным поворотом, — прокомментировал Чуя. — Кстати, Ацуши уже написал стихотворение для конкурса? Или это только у нас Мори такой любитель всё спланировать заранее?       — Пишет как раз, — ответил Рюноске, листая список фильмов. — А Дазай?       — Написал. Я пытаюсь перевести близко к оригиналу, — отозвался Накахара, настраивая небольшой проектор. — Это не совсем просто, потому что Дазай любитель символизма, а символизм в Японии и во Франции — это разные планеты. И мне нужно не потерять его образы, сделав при этом их понятными для европейского уха, — он замолчал, решив, что говорит слишком много.       — Я даже представить себе не могу, какая это морока. И я не ожидал, что ты такой знаток литературы, — произнёс Акутагава, оторвавшись от своего занятия. — Ты так круто изучил стихи Дазая?       — Да у него, ну… вполне понятные стихи, — отмахнулся Чуя, ощущая пугающее смущение от этих разговоров. — Но он любитель повыёбываться.       — Ваши отношения очень изменились, я ещё во время игры заметил, — эти слова прозвучали как приговор. — Не знаю, как объяснить. Будто какое-то взаимопонимание появилось.       — Ты что имеешь в виду? — спросил Чуя, напрягаясь всем телом.       — Не знаю? — спокойно ответил Рюноске. — Но, если захочешь поговорить…       — Да о чём?! — повысил голос Накахара, тут же об этом пожалев.       — Вау, — саркастично отреагировал Рюноске, дёрнув бровью. — Остынь. От чего ты защищаешься? Я тебя ни в чём не обвиняю.       — Извини, — облизнув губы, пробубнил Чуя. — У меня немного крыша поехала со всем этим конкурсом и общением с Дазаем.       — Это заметно, — ответил Акутагава, смягчив тон. — Но я не думаю, что тебе стоит грызть себя за общение с ним. Ничего страшного не случится, если вы найдёте общий язык.       — Тебя что, с этим разговором подослал Ацуши? — хохотнул Накахара. — Слушай. Я не стремлюсь находить с ним общий язык. Если ради конкурса у нас получается делать что-то вместе — окей. Но сближаться с ним ради личных целей? Нахуя мне это?       — Такие вещи иногда происходят сами по себе. Я тоже не планировал общаться с теми, с кем общаюсь сейчас. Один из таких людей теперь мой парень, а второй — лучший друг, — ответил Акутагава.       — Да, но ни я, ни Ацуши… мы оба не Дазай, — прикусив губу, возразил Чуя.       — Ну и что? Ацуши ведь с ним умудряется дружить, меня это никак не задевает, — усмехнулся Рюноске.       — Я понял тебя. Давай теперь смотреть фильм? — уставшим голосом предложил Накахара.       Внутри неприятно кольнула совесть. Дружба Ацуши с Дазаем — это одно, но что бы сказал Рю, если бы узнал, какую ошибку на пьяную голову чуть не совершил Чуя? Если бы он знал, о ком подсознательно вспоминает его друг, удовлетворяя себя в ванной и спальне, он бы тоже сказал, что его это не задевает? Взаимоотношения Чуи с Дазаем были похожи на что угодно, но уж точно не на дружбу. С этими мыслями Накахара вновь принялся за шоколадные палочки, пока Рюноске с сосредоточенным видом выбирал фильм.

***

      В кабинете 313 заканчивалась пара; Чуя по привычке стоял в коридоре, дожидаясь разрешения зайти. Профессор Хироцу отпустил третью группу физики пораньше, а Накахаре не терпелось показать свой перевод команде. Дазая не было видно — наверное, он тоже досиживал свою пару по какой-нибудь невнятной литературной хрени. В руке Чуя держал блокнот, в котором невероятным образом уживались формулы по физике и набросанные карандашом стихи на двух языках. Если бы они с Дазаем были знаменитостями, этот блокнот обязательно бы попал в какой-нибудь музей поэзии, а рядом красовалась бы табличка в стиле «с чего они начинали». Прыснув в кулак от этих нелепых мыслей, он услышал, как дёргается ручка кабинета.       — Не забывайте, должников я принимаю на следующей неделе, — послышался голос профессора Мори. — Потом даже не думайте за мной бегать.       Из класса вышли второкурсники лечфака с недовольными лицами. Огай был строгим преподавателем и не терпел неуважения; его задания были многоступенчатыми и требующими вдумчивости, а лабораторные работы — сложными, но интересными. Чуе нравилась химия, ещё со школы, невзирая на неприятное происшествие в старших классах, но многие из его группы постоянно ныли перед парами у Мори. Преподавателю нужно было отдать должное — он старался не мучить лишний раз тех, кому с его наукой не хотелось знакомиться ближе, чем требовалось, однако можно было только представить, что он вытворял с будущими врачами.       — Заходи, Чуя-кун, — пригласил его профессор. — Если не возражаешь, я бы хотел отойти на небольшой перерыв и взять чай в буфете. Посидишь здесь?       — Конечно, Мори-сан, — кивнул Накахара.       — Кстати, — он остановился в дверях. — Своей группе тоже передай, что я жду должников на следующей неделе. Во второй половине декабря никого принимать не буду, — строго изложил он. — Кроме своей команды, разумеется, — добавил он с острой ухмылкой и покинул класс.       Чуя, открыв чат группы, тут же написал сообщение об этом. Гин и Тачихара сильнее всего проседали по химии, так что их он отметил отдельно, пожелав удачи. Стараясь не думать о скором приходе напарника, Накахара продолжал копаться в телефоне, выискаивая что-нибудь интересное. В классе ходил лёгкий сковзняк из-за приоткрытого окна — профессор Мори регулярно проветривал из-за частых лабораторных работ, чтобы студенты, да и он сам, не надышались чем-нибудь вредным. Сейчас эта прохлада была как нельзя кстати, помогая Накахаре держать разум максимально холодным. Из головы всё не уходила беседа с Акутагавой, который явно пытался сказать больше, чем Чуя ему позволил.       — Привет, — спокойный голос Дазая снова застал его врасплох. — Господи, я снова тебя напугал? Виноват, дверь была открыта, а передвигаюсь я бесшумно, — отстранённо улыбнулся он и плюхнулся за свою парту.       — Я на тебя колокольчик нацеплю, — ответил Чуя, пытаясь расслабиться. — Мори-сан в буфете, скоро придёт.       — Понятненько, — отозвался Осаму и достал из рюкзака блокнот.       Дазай уткнулся в телефон, не предпринимая никаких попыток продолжить разговор. Чуя последовал его примеру, запрещая себе бросать взгляды на этот хорошо знакомый профиль. Было бы гораздо легче, если бы в нос опять не ударил притягательный аромат разогретого апельсина, словно рядом сварили насыщенный цитрусовый глинтвейн. Замотанная скумбрия всегда пользовалась этим парфюмом или начала только недавно? Если первое, то как Чуя прежде не замечал этот запах? Пряный, немного сладкий, с манящей кислинкой — им хотелось надышаться и захмелеть, из-за чего Накахара, поддавшись слабости, всё-таки метнул взгляд в Дазая. Тот что-то печатал, закусив нижнюю губу; из-под рукавов рубашки торчали бинты, как и над воротом, который тот расстегнул, немного ослабив узел чёрного галстука.       — Отлично, вижу, мы можем начинать, — голос Мори заставил Чую тут же отвести взгляд. — Сегодня у нас на повестке перевод, верно?       — Да, профессор, — откашлявшись, проговорил Накахара. — Я набросал несколько вариантов, пусть Дазай посмотрит и решит, как стихотворение будет звучать лучше.       — Замечательно, — усевшись за преподавательский стол, Огай поставил на него стаканчик с горячим чаем. — Прошу, Дазай-кун.       — Вот, — Чуя открыл блокнот на нужной странице и передал напарнику.       — Сейчас посмотрим, — задумчиво пробормотал Осаму, фотографируя записи.       — Можешь оставить блокнот у себя пока, — предложил Накахара.       — Да ладно, — он осторожно бросил его на соседнюю парту. — Не нужно, — улыбнулся он.       На следующие несколько минут в классе повисло молчание. Профессор Мори пил чай, поглядывая то на студентов, то в какие-то записи; Дазай что-то писал карандашом в своём блокноте, сверяясь с экраном телефона; Чуя пытался найти себе место во всём этом кошмаре. От поведения Осаму становилось совсем неуютно, будто в любой момент Накахару ждала подстава — впрочем, при таком раскладе он бы как раз не беспокоился. Нет, Дазай совершенно точно ничего не готовил, он поступал гораздо хуже. Он его игнорировал. Чуе было гораздо легче вынести ненависть, чем безразличие; во всяком случае, с Осаму. Хотелось встряхнуть напарника, спросить, что с ним такое, куда тот подевал свои дурацкие шуточки и почему перестал выдумывать глупые прозвища.       — Хм-м, — протянул Дазай вслух. — Да, думаю, я выбрал нужный вариант. Сейчас прочитаю.       — Ты уже нашёл рифму? И не нужны уточнения? Как… как в тот раз, — поинтересовался Чуя.       — Ты оставил мне много вариантов, поэтому не нужно, — ответил он, снова отбрасывая Накахару в сторону.       Стихотворение, которое он прочитал, звучало неплохо. Если убрать ужасное французское произношение Дазая, разумеется. «La boîte de Pandore» получился глубоким, продуманным и красивым, хотя итоговый вариант немного смущал Чую в смысловом вопросе. Конечно, главный мотив стихотворения сохранился: человеческое любопытство, надежда, сомнения… но тот самый дазаевский символизм, казалось, немного потерялся. С другой стороны, если самого Осаму это устраивало, что он мог сделать? Не принял же Дазай этот вариант только для того, чтобы лишний раз не общаться с напарником?       — Красиво, — прокомментировал Мори. — Чуя-кун, есть замечания по грамматике?       — Нет, — отозвался он. — Круто получилось.       — Тогда забирай, — Дазай протянул свой блокнот, открыв его на нужном месте.       — К концу недели я выучу его, — подал голос Чуя, фотографируя стихотворение. — Можем собраться в пятницу. Вдруг появятся ещё какие-нибудь доработки по прочтению.       — Приходите во время третьей пары, — глянув в расписание, кивнул Мори. — Если у вас не назначено важных семинаров.       — У меня лекция по физике мягкой материи, — ответил Чуя. — Как раз после химии с вами. Нормально, пропущу на правах конкурсанта.       — У меня лекция по риторике, — отозвался Дазай. — Ради наших посиделок, конечно, пропущу, доктор Мори.       — Прекрасно, — прокомментировал профессор, игнорируя нахальство Осаму. — Вы свободны, молодые люди.       Дазай вышел из класса первым, наспех забрав блокнот с парты Накахары. Чуя вышел в коридор вслед за ним, нервно покусывая щёки (с этой привычкой пора было заканчивать). Не было ни одного рационального объяснения тому, что он сделал в следующую секунду, кроме зудящей, раздражающей недосказанности, нависшей над ними плотным куполом. Не допуская того, чтобы напарник свалил слишком далеко, Чуя притормозил у лестницы и окликнул его. Дазай тут же остановился на предпоследней ступеньке и вскинул голову:       — М? Ты что-то хотел? — поинтересовался он, по-кошачьи сощурив глаза.       — Могу угостить тебя сигаретой, — прямо заявил Накахара.       — У меня есть, — с глупой ухмылкой ответил тот.       — Тогда предлагаю вместе покурить. Хочу ещё обсудить стихотворение, — продолжил Чуя, спускаясь за напарником.       — Ну… ладно? — не скрывая удивления, приподнял бровь Дазай. — А что, в классе ты застеснялся Мори? — иронично добавил он.       — Ага, — усмехнулся Чуя, стараясь глубоко не вдыхать приятный аромат, исходящий от Осаму. — Ты всё-таки купил себе пачку?       — Со мной поделились щедрые одногруппники, — пожал плечами тот, набрасывая на себя пальто уже внизу.       — Как им только хватает на тебя терпения? — подначил его Чуя, одеваясь в своё пальто и заматывая шарф.       — Они меня любят, — простодушно отозвался Дазай. — Так что ты хотел обсудить?       — Тебе не показалось, что в переводе пришлось пожертвовать многими твоими… фишками? — поинтересовался он, открывая дверь на улицу.       — Фишками?.. Хах, допустим, — высокомерно протянул напарник. — Я понял, о чём ты. Но по-другому там вряд ли можно.       — Мне кажется, можно, — возразил Чуя. — В «Праве и улыбке» мы всё сохранили, давай просто посидим и накидаем таких же вариантов для «Ящика Пандоры»? В одиночку я не могу этого сделать, мне нужны синонимы от тебя.       — И когда ты хочешь это сделать? — подумав, Дазай достал сигарету.       — Завтра? Как раз среда. Если всё успеем, к пятнице выучу обновлённый вариант, — предложил Чуя, вытянув следом из пачки свою сигарету. — Мори даже не заметит, — он усмехнулся и вставил её в мундштук.       — Логично. Ну хорошо, давай прогуляем какую-нибудь пару и попробуем заняться этим в столовке, — добавил Дазай, ища у себя зажигалку. — Чёрт, а вот это я не учёл. Можно? — он наклонился.       — Да… да, — растерявшись на секунду, ответил Накахара и поспешил прикурить сперва ему, а потом себе. — Во время пары в столовке должно быть тихо. Я могу вместо второй, — он затянулся и почувствовал, что в кармане звонит телефон.       — Окей, вторая подходит, — выпрямившись, Осаму впустил в себя никотин.       — Секунду, мне кто-то звонит, — на экране высветился незнакомый номер. — Слушаю.       — Чуя Накахара? — по ту сторону послышался женский голос.       — Это я, — ответил он обеспокоенным тоном.       — Меня зовут Майи Ёсикава, я звоню вам из городской университетской больницы Йокогамы. К нам только что поступила ваша сестра, Накахара Коё, с острыми болями в животе. Врачи уже занимаются диагностикой, скорее всего, потребуется хирургическое вмешательство. Мы обязаны проинформировать кого-либо из родственников, Коё-сан дала ваш контакт.       — Я… что с ней? — он выронил сигарету. — Куда я могу приехать?       — Диагноз ещё выясняется, — терпеливо повторила девушка. — Городская университетская больница, сейчас продиктую адрес.